Сорок четыре килограмма

Первое время он думал – все это исчезнет, испарится, пройдет... Он проиграл, решил для себя, сделал выводы, если так будет угодно. Проносились мимо дни, недели, тяжелые часы одиночества и легкие моменты, когда розовое облако волос Сацуки было вокруг него. Он думал – смотрел на своих родителей, всматривался в старые фотографии, вспоминал, лелеял ту саму пару ее первых кроссовок, которых подобрал из ее шкафчика перед выпуском. Мечтал, что скоро его отпустит это странное чувство, он снова станет самим собой и начнет играть, и даже делал вид, что все вернулось на круги своя, а по ночам по-прежнему видел голубые глаза на стерильных простынях и руки, тянущиеся мимо него, к кому-то другому. Аомине думал – пройдет время, он свыкнется с тем, что потерял ее. Но глупому времени было далеко до первого осознанного чувства сильнейшего – свыкаться с потерей он, победитель, не мог, это против природы. И какая к черту разница, что там в голове у Тецу, Кагами и целого мира – он любит ее, он шел к ней все это время, он заслужил второй шанс. У любого второго шанса должно быть имя. Его второй шанс звался, как и первый, именем его тени. Аомине просчитывал вслух и на пальцах – пока что в индивидуальном зачете он сильнее всех, и даже если Кагами откроет все на свете двери, по одиночке он обойдет любого. А значит, дорога к голубым отросшим чуть ниже плеч волосам закончится на нем. От этой нечаянной мысли у него тянуло в груди, и на лице появлялась улыбка. Аомине по-прежнему не знал, как называется его чувство, но уже не был в силах бороться с этим. Помнил только – внутри Тецу тепло, а груди у нее мягкие и крохотные, как раз с его ладонь… *** - Тут придется расстаться, - сказал Киеши – на лице его заиграла улыбка, - Если я пойду с тобой, Рико убьет меня. - И меня, - отвечала Тецу, но ладонь ее была в руке Киеши и никак не хотела отпустить его, - Я буду там час. И сразу выйду. Подожду всех в зале. Хорошо? Она говорила робко, тихо, как обычно – но теперь и как все влюбленные девушки. Киеши смеялся – от неожиданности – гладил ее по голове, хотя больше всего ему хотелось сейчас заключить ее в объятья. Единственное, чего она боялась теперь, когда их отношениям был уже месяц, расставания, как будто бы предполагала возможность, что оно может затянуться надолго. Глаза у Куроко такие же голубые, волосы собраны в забавный хвостик, на коленке пластырь – упала во время тренировки, растянулась на полу с задранным аж до пояса платьем. Киеши осторожно притянул к себе ее лицо и прикоснулся теплыми губами ко лбу, по-братски, чтобы не испугать. Куроко ответила ему улыбкой и поцеловала его в губы. По-свойски, так, как хотелось ей. В горячей воде ей было спокойно – любимый щенок ушел с головой в теплую воду и поплыл к смеющейся Рико, любил ее. Куроко откинулась назад – мокрые волосы тянули голову, на бледной коже царапины и ссадины, но они были дороги ей – результаты ее усилий. Потом закрыла глаза – вселенская усталость взяла над ней вверх. А когда очнулась, Рико выводила ее из зала, наскоро связывая на талии пояс от юкаты, а перед глазами плыли круги и оседали прямо на влажных камнях. Она лежала на скамье, как после тренировки, глядя на крохотные часы над головой – Киеши выйдет через час, а ее сорока четырем килограммам хватило двадцати минут. Тяжесть разливалась по телу, как свинец, как первая чашка саке, как усталость. Она закрыла глаза, проваливаясь в сон – и снилось ей, что она летит над коридорными плитками, проносится мимо узкого прохода, в прохладную комнату отдыха. Знакомый запах, знакомое тепло знакомых рук. И только когда она, наконец, очнулась, было уже поздно – Аомине сидел напротив, протягивая ей бутылку с покари, угрюмый и странный, как год назад, как всегда. - Привет, - сказал он, - Ты забыла, что не выносишь повышенную температуру. «Ты забыла, что я существую рядом с тобой?..», - хотелось спросить ему. - Привет, - ответила она. Пальцы ее нечаянно коснулись его руки, принимая бутылочку. Она отшатнулась, стыдясь собственного страха. Аомине усмехнулся, нагнулся к ней, легонько убирая невидимую пылинку с ее лба. «Тецу…», - проносилось в его голове, - «Моя Тецу…» Ему казалось – время остановилось, как кажется тем, кто, наконец, обретает самое заветное и дорогое, ей казалось, что он не должен был говорить с ней, что он слишком близко, что она устала, невероятно сильно устала от преследований прошлого. Она сидела, поджав под себя худенькие ноги, пила покари медленно и крохотными глотками, потому что нужно было тянуть время, вдумывалась в его слова, вспоминая, где был Кагами, которому не стоило бы видеть Аомине тут – а он был напротив и не сводил с нее взгляда. Теплого взгляда, как прежде, взгляда человека любящего, человека обеспокоенного, но теперь этот взгляд, который был ей так дорог, казался ей непривычным. Она поправила волосы – машинально стянула на груди юкату. Пригляделась – дверь была прикрыта, а он сидел напротив нее… - Мне пора, Аомине-кун, - торопливо сказала она. Ее внезапно осенила мысль – если он захочет оставить ее тут, она не сможет дать ему отпор. Он понял, чего она боится. Опустил взгляд вниз – виноватый и спокойный. В разгар последней зимы он предал ее доверие, оставил ее на мокром полу и разрушил ее мечты. Если кто и заслуживает ее ненависти – это только он. Если кто и заслуживает его любви… - Тецу, - сказал он, - Первая игра на кубке будет с нами. Я старался, - он улыбнулся отчаянно и широко, - Я играю лучше, чем кто-либо в префектуре. Я буду побеждать снова. Ваша с Кагами команда распалась, но собраться снова нет смысла. Мы сбросим вас с кубка, а потом… Он протянул руку, и она не успела увернуться – а может, и не хотела – пальцы его приподняли ее подбородок, чтобы он мог насладиться ее пустым взглядом. - Потом ты все равно придешь к тому, кто светит ярче, - спокойно сказал он, - Вернись, Тецу. Мы будем играть вместе, как раньше. Никто не разделит нас. - Нас? – переспросила она, - Я учусь в Сейрин, Аомине-кун… Я не смогу играть с тобой в одной команде… И не хочу, - негромко добавила она. Она широко открывала глаза и не находила еще слов, чтобы высказать ему свое удивление и непонимание. Никаких «Нас» у нее и Аомине не было уже больше года. И не будет, потому что однажды это «Мы» стерли в порошок Его предательство и Ее боль. Неужели ему так сложно это запомнить? Она отставила бутылочку на пол. Встала, потому что почувствовала себе необыкновенно оскорбленной и уставшей. Ей захотелось быть где угодно, но не рядом с ним, с человеком, который – черт его дери – был ей ближе тех остальных. И если бы не Мурасакибара, если бы не он, тогда сердце ее стало бы призрачным мячом, которое она привыкла передавать Аомине. И осталось бы у него. На ней была юката, немножко застиранная, пахнущая стиральным порошком. На груди у нее образовались мягкие волны – а пояс растрепался. И пахло от нее так, как раньше – Аомине помнил – вербеной и лимонником. Его любимым ароматом. - Иди сюда, - вдруг вырвалось у него, - Тецу… Он не вспомнил, что сделал – и ее лицо стало для него прозрачным, будто бы и не было его. Он только помнил, что сжал ее плечи так сильно, что собственные пальцы заныли. А потом он просто прижал ее к груди, жадно и горячо, приподнимая над землей, пока прохладная ее ладошка не попыталась оттолкнуть его лицо – и он поцеловал ее.