Сорок четыре килограмма

Кагами часто думал – вот если бы Куроко была чуть проще, чуть яснее – у них мог бы получится куда лучший тандем или даже пара. Он не отказывался от нее, но и не влюблялся – полюби он без памяти глубокие светлые глаза, повторил бы путь Аомине до последнего шага, без права на другой финал. Кагами еще до встречи с ним понял – Куроко любит баскетбол, как жизнь, и потому закончит любую игру без надежды на вечность. А он хотел играть… И уступать девушке со звонким именем пока не мог, не хотел пока. Потому и держался на расстоянии. Чтобы всегда можно было по-свойски оттолкнуть ее к себе или от себя. И дать ей пас, как бы напоминая – это меня, Куроко, ты обещала сделать лучшим, это я, Куроко, твой последний шанс на реванш. Самонадеянно, но честно – Киеши, как семпай и товарищ, должен был преподать ему урок, и он это сделал. Кагами не спал всю ночь, а утром принятое решение уже не казалось настолько странным. Он встал рано, умылся и обошелся без завтрака и лишнего шума. На улице шел дождь, редкое для этого времени года событие, крохотных туфель у порога не было. Не было и ее зонта, прозрачного с лиловыми прожилками. Кагами подарил его в прошлый ее день рождения, тогда, когда никакого Аомине или Киеши не было и в помине. - Уезжаешь, значит? – сказала она, не поднимая головы – у ворот старой гостиницы росли невзрачные цветы, Куроко поднимала их увядшие головки и с сожалением опускала обратно – как будто бы ее пальцы могли вернуть в них жизнь – как будто бы ее пасы могли помочь Кагами стать сильнее. Он смотрел на нее, сидящую под дождем ранним утром, усталую и по-своему несчастную, жалел ее и почему-то никак не мог простить за свои страхи и неуверенность. От его пристального взгляда Куроко сжимала тонкие плечи, вздрагивала, становилась как будто бы меньше, еще меньше. Потом, наконец, осознала – без разговора с Кагами, ее цветы не умрут сегодня, а она сама останется проклятьем даже для него. Она поднялась, отряхнула подол юкаты – она была помята, а в волосах Куроко снова застряли крохотные перышки, как обычно… В протянутой к Кагами ладошке до сих пор чувствовался ее запах. Оставленные Куроко цветы грустно покачивали головками, прощаясь с ними обоими. Они вышли. *** - Вернусь к игре, - неловко сказал он, лишь бы не слышать тишину между ними, - И… И буду тренироваться там. Тренер знает… Тренер и подала идею. Она видит лучше других… Ну... Он знал, как много должен сказать сейчас Куроко, и снова не находил слов. Между ними не было расстояния – тень и свет этого не приемлют. Куроко скользила по мокрому асфальту, но не падала и не пугалась – как будто бы балансировка и нестабильность были привычны ей. Она не падала – только потому, что приходилось выстаивать за них обоих. Она не удерживала его – потому что заботилась о нем больше чем о себе. Кагами вспомнил обеспокоенное лицо Аомине, его короткое «Будь здорова, Тецу», понял, наконец – она заботилась сейчас и об Аомине тоже. - Я стану сильнее, - твердо сказал он ей, - И снова сыграю с ним. И покажу ему Наш, Куроко, мой и твой баскетбол. А потом… - А потом? Она остановилась и не пошла дальше, оставив Кагами и свой зонт впереди. Стояла и смотрела на того, кто шел впереди нее и обещал ей долгожданную победу. Давала ему понять – она знает, почему он держался от нее на расстоянии. Прекрасно понимала, почему отталкивал ее от себя и к себе. И мирилась с этим, продолжала мириться, как если бы у нее был внезапно выбор. А выбор и был, наверное. У нее минуту назад был и зонт, и выбор, и товарищ. Но Куроко пора было понять – Кагами влечет в ней не ее внешность, прозрачность и ее идеалы – он просто хочет стать лучшим. И если она не сделает его лучшим, однажды он станет лучшим без ее помощи, но точно станет. И тогда, в тот грядущий пока раз, она уже не сумеет больше подняться с влажного пола и остаться в игре. Куроко поняла это. И теперь хотела, чтобы это понял Кагами. В дожде, который разделял их, в его поездке, в решимости ей виделся призрачный силуэт ее прежнего света. Одной-единственной игры им двоим хватило, чтобы перенять у друг друга все хорошее и плохое. И сейчас, когда до полного слияния было всего несколько недель, она стояла под дождем, смотрела в спину своему новому свету и в сотый раз задавала себе один и тот же вопрос. - Почему? Кагами хотел спросить у нее, что она имеет в виду, хотел вернуть ей зонт, хотел посоветовать ей пересадить потом цветы, если так жалко, хотел купить ей шоколадку на прощание, хотел погладить ее по голове, хотел узнать, есть ли у них в будущем шанс, хотел дать пожелание насчет Киеши-семпая, хотел побыть с ней еще чуть-чуть. Но поезд уже сигналил им обоим, а следующий придет только после полудня… Куроко смотрела, как он машет ей, отвечала машинально, но сердце ее молчало. - Почему? – спросила она еще раз, подбирая прозрачный зонт с лиловыми разводами, оставленный в спешке, как и тень, на остановке. *** - Очкастый будешь давать пасы, смазливый попробует забивать, мальчик-кот – за тобой трехочковые… Кагетора-сан слушал, как шумит команда, делая вид, что не замечает Куроко – ему нравилась эта шутка. Кагетора-сан был давно вдов, дочь растил без матери, к сексу и отношениям теперь относился философски – лишь бы Рико не помешало и никакого брака, чтобы уж точно. Голубоглазая серьезная девчушка похоти в нем не вызывала – только нежность. Он бы стал ей отцом, если бы привел маленькой Рико маму через пару лет. Или отчимом – если бы такая голубоглазая мечта пришла бы осветить его дом. У Куроко нет ауры, она легко сливается с окружающими предметами, молчит, но, если бы ему дали выбирать себе команду не для игры или тренировки – для жизни, он выбрал бы Куроко раньше дочери. - Я тебе помочь не смогу, - серьезно говорит он, потому что знает, что она никогда не врет – Рико говорила… - Прости, девочка-тень, - Кагетора-сан хочет погладить Куроко по голове, но не решается, - Придется тебе самой найти решение. Он пока еще не знает, что решение найдено вечность назад. Солнечные мертвые цветы у ворот онсена дотлевают между страниц блокнота девочки-тени.