Сорок четыре килограмма

- Казаки, - сказал Кагетора-сан, как бы уверяя – вы действительно «казаки», ваше дело догонять и наказывать. - Разбойники, - улыбнулся и потрепал по голове Когу, - Котейкин, убегай первым. Молчун, на тебе руководство операцией. Смотрел, как они бежали, отчаянно перебрасываясь словами, захлебываясь смехом – ни дать, ни взять, дети, чистые дети, только чуть постаревшие после недавнего поражения. Кагетора-сан сам знает – был таким же. Когда-то. Давно. Может быть, еще до того, как научился играть в баскетбол. А потом получилось, что бытовое-семейное стало важнее - Рико стала важнее, но, видит бог, он никогда не жалел о таком. Сама принцесса осталась сидеть на ступеньках, подперев ладошками щеку. Красивая – немножко огрубелая из-за постоянного общения с мальчишками, но истинно красивая. И пока еще чистая мыслями и сердцем. Его, Кагеторы-сана, право и обязанность сохранить эту чистоту – на день или на века. Малышка с голубыми глазами стоит перед ним и упрямо ждет – наверное, думает, что он не увидел ее и не почувствовал, как обычно с ней бывает. Кагеторе-сану нравится такая игра, ему нравится Куроко, нравится ее стиль – он нашел в ней все то, что любит Рико, и полюбил это сам. И делать вид, что ее чары действуют и на него, постаревшего вечность назад, кажется ему хорошей шуткой. Или не хорошей. Или не шуткой вовсе. - Играй с ними, - говорит он, когда ее голова совсем на уровне его сердца, - Тебе физическая подготовка не помешает. Рико смотрит на отца, потом на Куроко – не чувствует ни угрозы, ни беспокойства, эта парочка точно на одной волне, она знает – один растит ее, другая помогла ей понять себя лучше. Было бы хорошо, если бы отец помог Куроко стать сильнее – но если даже нет, не беда… В конце концов, никто не отнимет голубых глаз, прозрачности движений, маневренности и желания помочь Кагами-куну, ребятам… Рико пока еще молода и неопытна, наверное, раз ей кажется, что этого будет достаточно. Если и не для победы – для мира внутри себя. - Пусть Куроко просто разминается, - говорит она, выждав вежливую паузу, - Папа, она все-таки девушка. Ей не пристало догонять, - она улыбается. – А убегать – тем более… Куроко отвечает ей странной понимающей улыбкой. Кагетора-сан гладит обеих по мягким волосам – женщины, целому миру не понять и не заслужить их… *** Киеши бежит первым. Он не помнит, кем назначил его Кагетора-сан, но ему нравится бежать. Сломанное колено не болит, когда воздух наполняет легкие опьяняющим ароматом свежей влажной с утра травы. Он счастлив – совсем скоро новая форма, игра, свет и ярко-рыжий, как солнце, мяч. Киеши думает, что внутри у него тоже не совсем сердце, как сказали бы врачи, у него баскетбольный мяч, которым невидимый игрок отрабатывает свой дриблинг. Киеши счастлив – у него есть все, о чем можно мечтать. У него есть все в действительности. Он думал – Куроко не достанется ему. Так просто, он вроде как спас ее, а женщины презирают тех, кто видит их слабыми – и насквозь. Он помнил об этом, но никогда особо не стремился приблизиться именно к ней ближе, боялся коснуться еле затянувшихся ран, врожденная деликатность… Но она сама повернулась к нему лицом, а когда он протянул руку, не отшатнулась – удивительная беспечность. Киеши был влюблен. Был счастлив. Наслаждался каждым днем, проведенным с ней – и был готов принять бой за ее доверие, надежду на ее светлое будущее. И все-таки ждал конца тоже. Ждал. И знал, конец наступит. Хотя бы потому что был старше основной массы. И перестал читать сказки лет в шесть или семь, когда родителей не стало. Ему, бегущему в лесу под маскировкой игры, сейчас хотелось закрыть глаза и бежать еще быстрее, еще быстрее, срывая дыхание и прерываясь на боль. А потом, потом просто сорваться на крик, чтобы его голос достигнул ее ушей, чтобы его сломанное колено преклонилось только перед единственной женщиной на земле. - Куроко, - проговорил он про себя, и улыбнулся еще раз широко и бездумно, - Тецу… Когда он, наконец, увидел ее, она сидела на полу у ног Рико и Кагеторы-сана и пыталась оттянуть носки, как можно дальше. - Киеши-сэмпай, - сказала она счастливо и спокойно, - Ойкаринасай. *** Когда осень снова пришла в ее жизнь – Куроко не поверила. Она не думала о будущем с того дня, как вычеркнула из себя свое прошлое. Она наглухо застегивала воротник куртки, чтобы ветер не коснулся ее тела. Она больше не верила. И лишь иногда во сне видела смеющегося Огивару, всматривалась в его лицо и искала в нем ответы на свои вопросы. Потом все изменилось для нее – с тех пор Куроко боялась открывать глаза широко, чтобы не разочароваться. Она презирала ложь, но ей нравилось обманываться хотя бы еще немого, хотя бы еще чуть-чуть. Незаметно для себя. С ощущением чертовой легкости в пальцах. Мидорима-кун сказал бы, что она потерялась в радужном мире - и был бы прав. Аомине-кун бы просто купил ей ванильный коктейль. Акаши-кун промолчал бы – он видел чуть больше других. А Мурасакибара-кун… Куроко не знала, что бы сделал Мурасакибара-кун. Они с Киеши ушли чуть позже других – тренировка была тяжелой, но не для нее, Кагетора-сан по-прежнему не мог ей помочь. Вышли. Над ними светило алое солнце – умирающее, сонное. Под ногами скрипел дерн. Шли медленно – его огромные шаги против ее маленьких. Посидели на скамейки. Послушали скрип ржавых цепей. Поцеловались – испуганно и неуклюже, вдруг кто увидит. Киеши берег ее честь. Куроко берегла его наивность. И вдруг заговорили. Обо всем на свете – о предстоящих играх, о бросках Кагами, о новом платье Куроко, о поколении чудес. - Ты не будешь против, - спросил он, взгляд его разумел, что против ей быть нет смысла, - Я приду на уличный баскетбол, поболею за первогодок, поиграю с вами. Кагами как раз должен приехать на игру. - Нет, - покачала она головой, потянулась к нему, но осеклась – в голосе Киеши звучал странные нотки, ей не знакомые. - И к тому же, - сказал он счастливо и спокойно, - Хочу снова встретиться с одним знакомым. В заявленных командах Йосен. Они будут нашими противниками на Зимнем Кубке. Он засмеялся, пригладил волосы рукой – на лице Куроко читала боль и неуверенность, но и желание. Страсть. И горечь поражения. - Я и знакомым назвать его не могу, - он улыбнулся, - Скорее всего, меня он не помнит. И ты ведь не помнишь… В той игре ты не играла – сидела на скамье. Помогала девочке с розовыми волосами, смотрела игру. А он, на год младше меня, сокрушил меня так, что я не успел даже вспомнить свое имя. Он тронул кончик носа Куроко, на котором застыла золотая осенняя паутинка. - Зато я теперь всегда буду помнить его имя, - сказал он, - Мурасакибара из Тейко. - Из Тейко, - повторила она за ним.