Сорок четыре килограмма

Кто-то когда-то говорил – может, и не ей, не Тецу – первый секс для девушки – самый чистый и невинный, только его она запомнит до глубокой своей старости. Сложно с таким поспорить – Куроко и не пыталась. Когда ты лежишь на мокром полу, а тебя насилуют сразу пятеро, такое сложно забыть, хотя она и не пыталась. Прошло уже больше года – а ее до сих пор преследуют мягкие мятые объятья некогда самых близких и дорогих ей людей. И вот, время, наконец, отпускает. Она прощает Кисе, прощает Мидориму, прощает Аомине даже. Отпускает того, кого любила первым – кого любит до сих пор. Наступает время Киеши. Он рядом и целует ее, как должен. У Киеши есть родители – она помнит, он говорил о них, но им нет дела до подрастающего сына, дела, работа, а может, просто хотят верить, что сын справится без них. У Киеши есть бабушка, которая до сих пор ходит в храм каждую субботу, и дедушка, который зовет Куроко «милой девочкой». Сегодня их не будет дома – они уехали к родственникам. Сегодня ей можно было бы чуть задержаться. Но «чуть» - это так мало, когда тебе семнадцать. - Я сниму? – он говорит обычным голосом, чуть приглушенным, но обычным – чтобы не испугать ее. Она кивает, какая ей разница – в кофте она или без, это Киеши, он любит ее, он заботится о ней. Никакой влажный пол не грозит ей – в сущности, это он, Киеши, и поднял ее с влажного пола… Тецу закрывает глаза, полностью тонет в его объятьях, больших и прохладных, как темная вода. Потом снова тянется к свету, натыкаясь на поцелуй. Непрошенный. Неразрешенный… Мама сегодня снова ждет ее домой, к ужину – наверное… … Она еще пока не знает – что думает Киеши. Отношениям несколько месяцев – официально, конечно. Он старше на полтора года. Умнее. И уж точно – смелее, наверняка, до нее был и влюблен, и любим. Куроко хочется заплакать, чтобы рассказать историю своего счастья и боли до конца, но разве это уже настолько важно? Вот тут, вот сейчас он снова целует ее, и ей хорошо. Так хорошо ей не было с тех пор, как она встретила его. С тех пор, как он встретил ее и сделал ее своей. Она сдерживается. Низкий вырез ее рубашки – он расстегнул все пуговицы, все верно. Прикасается к обнаженным участкам кожи, аккуратно, чтобы не оставить следов – сорок четыре прозрачных килограмма, которые он заслужил. Поцеловал прямо туда – в крохотную впадинку между грудей, ей смешно и щекотно. И спокойно, впервые ей так спокойно за долгое время. Будто бы и не было спины Мурасакибары. И его очередной победы над ним, над ней, нет его. Куроко открывает глаза широко, пытаясь захватить весь мир, в котором сумрак светит в окна, они с Киеши вдвоем – и он раздевает ее. Она знает, сегодня и сейчас, наконец, свершится то, что она уже не сможет, не сумеет и не захочет забыть. Ее «первый» раз. Настоящий. Потому что мокрый пол и темная вода отпустили ее до самого конца. Куроко хорошо. Вот тут, вот сейчас он осторожно берет ее на руки. Не дело им сидеть у открытого окна на полу крохотного зала. В зале сидят гости – а она, Куроко, не гость. Киеши несет ее в свою комнату, где ей предстоит остаться на несколько часов, а однажды – быть может – навсегда. Киеши попробовал только раз остановиться, когда она уже дрожащими пальцами пыталась помочь ему раздеться, больше мешая, конечно. Удивился и радовался, но боялся вспугнуть ее – ведь у них впереди вся жизнь, куда торопиться?.. - Ты не боишься? – спросил осторожно, мягко касаясь крохотных грудей одной рукой, - Я могу подождать… Он действительно мог. И не скрывал этого. Принцы в растянутых майках могут все. Даже ждать вечность. Она подняла на него бездонные затуманенные от страсти и любви к нему глаза, внутри которых устало плескалось одиночество, улыбнулась – счастливо, бездумно, как и положено влюбленной женщине. - Я не могу ждать… … Мама во второй раз не дождалась ее к ужину – за окном нудно и неторопливо лил последний дождь. Тецу позвонила чуть позже и спокойным шепотом попросила не волноваться – она останется ночевать у сэмпая, у них скоро зимний кубок, обсудят стратегию, поедят вместе... Мама, конечно, не поверила – но в семнадцать лет о таком не думаешь. Не думала и Куроко – между теплых бедер Киеши она сжималась в крохотный комочек и сдавленно стонала, стараясь запомнить этот мир надолго, чтобы никакой мокрый пол с пятью парами рук не сумели больше толкнуть ее в темную воду, в отчаянье, в пустоту. *** Мурасакибара дождался вечера, чтобы не столкнуться с Киеши – и пошел к ее дому. Не торопясь, дорогу он помнил. Он шел и радовался – такое бывает впервые с ним. В размытой и размеренной его жизни всего два события искрили и вызывали эмоции. Игра с Акаши, первый проигрыш, стоивший ему чести. И встреча с Куроко, первая и единственная пока победа, сулившая ему будущее. Он верил, что не помнил ее с того дня, как она решительно и холодно исчезла из Тейко, как и положено призрачному шестому игроку. Он думал, что никогда не посмеет посмотреть в ее сторону – пока Акаши смотрит туда же. Он ошибался. Он так глупо, по-мальчишески ошибался… И слава богу. Все сломанное можно исправить. Все испорченное – изменить. Никто не вправе причинять нам боль, но разве боль не дарит нам мудрость и опыт? Мурасакибара шел, мокрые струйки попадали ему под воротник куртки, зонт не спасал, но ему было уже все равно. Он вспоминал о том, как бесцеремонно и спокойно тащил Куроко за руку к себе на колени – и она улыбалась ему в ответ. Разве она улыбалась так кому-то еще? Интересно, улыбается ли она сейчас? Он очень хотел научиться ее улыбаться заново… - Если ты простишь меня, - говорил он в уме невидимой пока Тецу, - Я обещаю тебе изменить себя и свой мир. Подстроить его под тебя. Стать лучше. Выиграть, наконец. Понять, что такое команда. Я попробую сыграть в твой баскетбол, попробую понять его. Ты любишь меня. Я люблю тебя. Это просто – дурак бы разобрался. Все, что мы должны сделать, это просто быть вместе и все. Он засмеялся. И закрыл лицо руками. Он подумал о том, как Акаши смотрит на него с жалостью – и не поверил ему. Разве тому, на кого Куроко всегда смотрела только с уважением, понять?.. - Ее нет дома, Мурасакибара-кун, - спокойно сказала мама, узнав его. Она улыбалась ему так тепло, что он внезапно понял – она ничего не знает. Это действительно ее мама – светлые волосы, прозрачные глаза. Он кивнул ей в знак почтения, хотя ему хотелось упасть ей в ноги и извиниться. Но она ничего не знала… Таков был выбор Куроко. Никто ничего не знал. Никакого громкого порицания не будет. А значит – прощения тоже?.. - Переночует у сэмпая, - добавила она, - У нее сэмпаи в клубе, хорошие ребята. Скоро же зимний кубок. Знаешь, ей нравится в новой школе. Жаль, что вы теперь не учитесь вместе. - Жаль, - вежливо добавил он. – До… До свидания. Он стоял у мокрой калитки и не помнил, куда он шел и куда ему возвращаться. Оставленный у порога зонт спокойно зазывал домой потерявшуюся девочку. «Знакомьтесь, - вспомнилось ему, - Мурасакибара-кун, играл со мной в Тейко. Киеши-семпай, играет со мной в Сейрин». - Киеши, - повторил он про себя. На другом конце города Тецу открыла сонные глаза и посмотрела по сторонам – влажные простыни стягивали кожу, губы, опухшие от поцелуев, саднили. - Кто здесь? – тихонько спросила она, Киеши спокойно натянул на нее одеяло, нащупав рукой впалый живот, крохотные груди, тихонько сжал, знакомое теперь ощущение. - Спи, - ласково сказал он, - Тебе показалось.