Сорок четыре килограмма

Наступал ноябрь. Год назад – да что там, вечность назад ноябрь они встречали вместе. Теперь – нет. Теперь она ушла, и вернуть ее не представлялось возможным. Но можно ли вернуть то, что ускользнуло из рук, то, что никогда и не принадлежало тебе?.. Аомине размышлял об этом просто – он хотел, чтобы Тецуя была рядом. Иногда простого желания достаточно. Иногда обычное «хочу» весит куда больше всех причин на свете. Вот только признаться самому себе в том, чего он на самом деле хочет, он так и не смог. Кагами – дебил, придурок, рыжий ублюдок, единственный, кто смог победить его, но по-прежнему проигрывал в игре один на один. Странная мотивация, подобные выпады вышли из моды, если когда-то и были в ней. Аомине хотелось бы видеть Кагами другим – заносчивым, гордым, раздражительно сильным, тогда желание уступить ему раз и навсегда – и место аса, и Тецу – стало бы невыносимым, но справедливым. Вместо того рыжий придурок снова приходил в пустой парк, покидать с ним мяч. Без причин и следствий. Но регулярно. - Ты ее по-прежнему любишь? – однажды спросил он, нечаянно, потому что такие беседы вести не в правилах Кагами. Модная американская шапка сползла на самые брови, вызывая у Аомине желание рассмеяться и треснуть придурка по голове. - Тецу – моя тень, - честно ответил он, хмыкнув. Подпрыгнул, бросая мяч как солнце – еще одно очко. Кагами как будто и не заметил, опустил глаза, рассматривая что-то на припорошенной снегом земле, потом кивнул. - Я тоже ее люблю, - сказал он негромко, но уверенно, - У меня никогда такого не было, чтобы тебя понимали, чтобы тебе помогали, чтобы подавали руку, оставаясь позади. Я всегда думал, что у нее свои амбиции, но теперь вижу… Он прервался и закашлялся, виновато смотря в сторону – Аомине поднял с земли мяч, закрутил его – оранжевый глобус – на пальце, другую руку сунул в карман к Кагами – погреться. - Что видишь? – грубо спросил он, не надеясь на ответ. Он-то сам давно знал ответ, но хотелось услышать это от Кагами, почему-то его голосом это выходило искреннее и добрее. - Что у нее Мои амбиции, - закончил тот. – Своих нет. Свои она растеряла. Я чувствую за это вину. - Бака… - протяжно вырвалось у Аомине, рука сама собой запустила мяч в руки форварда Сейрин – пусть побалуется, ему послезавтра играть с самим Мурасакибарой – и счастье, что ему, Аомине, не предстоит этот бой, болезненные воспоминания одолеют. - Бакагами ты, настоящий, - еще раз сказал он, поплотнее запахиваясь в ворот куртки. Ему хотелось найти другие слова, чтобы объяснить – единственной среди них всех, кто никогда не отказывался от своих амбиций, всегда была и останется только Тецу, но он сдержался. В конце концов, это уже ничего не изменит. Кагами пока сложно увидеть, какой властью обладает их тень, но то, что он не влюблен в нее, дает ему право надеяться – из них двоих победителем будет все-таки Кагами, все-таки мужчина. Они оба слишком плохо знали, какая тьма царит во взгляде Куроко, но инстинктивно чувствовали ее – обожглись о нее не единожды. Куроко была для них единственной, и ею же она осталась, но не было и шанса, чтобы протянуть руку и вытащить ее из темных глубин ее сознания, высушить ее волосы, обогреть ее озябшие колени, пообещать ей все то, на что так любят обманываться девушки. Сорок четыре килограмма – нежный вес, ощущение приятной тяжести на собственном теле, а если она прижмется головой к груди – легкий запах ее волос навсегда, до конца дня. Она настоящая, единственная и любимая. И все-таки любит она не их. Не его. И не другого тоже. - Если хочешь признаться ей, сейчас самое время, - нечаянно сказал Кагами, возвращая очко противнику – корзина зазвенела, принимая мяч, затихла, - Киеши-семпай и она сейчас далеки друг от друга. Мало времени проводят вместе. Почти не разговаривают. - А ты? – вырвалось у Аомине, потому что сейчас ему важнее было знать, не станет ли Кагами, единственный настоящий соперник, соперником и в чувствах, сердце его сжалось, как от прикосновения ледяных пальцев Тецу, забилось чуть чаще. – Ты-то сам что? Любишь же… - Как друга, - сурово сказал Кагами. – И о моих чувствах она знала раньше меня. И когда меня уже не будет рядом, она будет знать дальше. Она же тень. Не твоя, но мне принадлежащая. Она все знает, все видит, она всегда рядом. Они продолжили играть в звенящем зимнем воздухе, возвращая друг другу оранжевый, как солнце, мяч – но мысли их были далеки друг от друга. Кагами думал: как хорошо, что есть Куроко, которая внесла в его жизнь ясность, стала ему другом, открыла для него двери в новый мир, полный побед и поражений, сильных противников и товарищей по команде, стала его тенью и однажды – а это точно – перестанет ею быть. Он улыбался, проигрывая в очередной раз Аомине – и привычно просил реванша. Надеялся. Кагами точно знал, куда ему стоит идти, и как ему жить, он по-прежнему любил то, что делал, и делал то, что любил. А завтра он обыграет высокого ублюдка, между которым и его тенью, есть странная тайна – и кто знает, может, после Куроко, наконец, откроет свое сердце Киеши-семпаю, или Аомине, или Кисе, или еще кому – станет счастливой. Она заслуживает. Аомине тоже думал. Бросал мяч и ловил его, и думал. Но думал он о том, что нет на свете человека страннее этого рыжего придурка, который приходит сюда ради него, побежденного, и Тецу, просто друга, который мерзнет с ним здесь и мерзнет рядом с ней вечность, без права на другое, более достойное общество. Общество, способное оценить потенциал и силу этого человека, подарить ему другую историю, без темных пятен и странного будущего, общество, в котором все будут улыбаться так ярко и искренне, как Кагами, в котором все страны будут свободны, как Америка, а брови будут необычными, которых легко запомнить, отличить, высмеяться – по-доброму… Аомине думал: как хорошо, что есть Кагами. И заранее радовался, что в игре один на один он все-таки чуть сильнее. Пока он будет сильнее, Кагами будет продолжать греть его своим сердцем, защищать Куроко от таких, как он, Аомине, будет играть с ним, проигрывать ему, и однажды, возможно, вечность спустя, сумеет обыграть и открыть ему новые горизонты. А для Тецу – новый мир, наполненный любовью.