Сорок четыре килограмма

В тот день, когда Хьюга рассказал Киеши о Куроко, они выиграли у Йосен. Сначала долгие тренировки, потом ее молчание, наконец, признание. Она. Парк. Ханамия. Враг. Киеши отказывался верить, потом просто сделал вид, что не вслушивается в голос лучшего друга – лучшим Хьюга перестать быть просто не мог. У Тецуи, стоявшей в углу, не было вины на лице. Они кивнула. Ходила. Была. Встречалась с ним. Утаила. Сложно описать, что именно ты чувствуешь, когда земля уходит из-под ног – но земля осталась, осталась и Куроко, да и чувство блаженства после победы над Мурасакибарой не прошло. Киеши стоял и смотрел на любимого человека, на ту, ради которой и была совершена эта победа, но понять, почему внутри нее он не видит больше света для самого себя, он не мог. Только тень, все та же тень Кагами и команды – не больше. Он собрал вещи, погладил ее по голове и ушел. К бабушке. К дому. К команде. К Хьюге и Рико. Хьюга старался слов не подбирать и не высказывать эмоций, но он был зол, презирал заранее любой ее ответ и отчаянно сражался на поле – как и положено лучшему другу. Киеши бы не простил, если бы он повел себя иначе, но после игры захотел остаться одному. Какими бы близкими Хьюга и Рико не были, сейчас они могли только бередить рану – не иначе. Рико сунула в рюкзак свои лимоны в меду, Хьюга – банку черного кофе. Они ушли, потому что сейчас им, Киеши и Куроко, нужно было поговорить друг с другом, вот только спросить у них самих, у Киеши и Куроко, чего хотят они, никто не додумался. Киеши собрал вещи, погладил ее по голове и… Догонять его Куроко не стала. У нее была тренировка в парке. Личная. С Ханамией. Она шла по зимнему парку, вдыхала холодный воздух и мечтала, чтобы исчезло из сердца это чувство легкости, чтобы ей снова захотелось стать тенью настоящей и тенью не Кагами – Киеши, но знала, что больше не хочет притворяться. Ее страшно влекло к оранжевому мячу, к игре, к противникам, к победе, и уступать это право другим она пока не была готова. Она прекрасно понимала, что потом будет жалеть и ненависть к себе заставит ее забыть и о Тейко, и о том, что она давно простила всех, кто разрушил ее жизнь, но заставить себя отступить она уже не могла. Она шла по парку – Мурасакибара шел за ней. Он тоже не мог отступить. *** Настоящее нередко становится прошлым прямо перед нашими глазами – но лишенные способности ценить момент, мы упускаем это из виду. Нам кажется, совсем несложно успеть уследить за жизнью, и только лишь проиграв, мы начинаем ценить прошлые победы. Йосен были раздавлены и оставлены на дне, но для Мурасакибары игра только начиналась. Мурасакибара впервые проиграл год назад. Там. На мокром полу спортивного зала, когда четверо его товарищей изнасиловали его девушку. И после этого проигрыша проигрывать стоя стало для него гордостью. И величайшей болью тоже. Мурасакибара видел лицо Аомине, когда Кагами обошел его – в тот момент Аомине перестал быть ему соперником, он отказался от Куроко, но не отказался от Кагами – и в этом Мурасакибара тоже видел промысел божий. Почему бы и нет, если, в конце концов, баскетбол для тебя это больше чем жизнь и немножко больше чем Тецу?.. Каждый делает свой выбор, и выбор Аомине не казался ему странным – скорее, закономерным. Мурасакибара теперь частенько видел Аомине и Кагами на одной площадке – в игре «Один на один» Аомине выигрывал, но уступал Кагами в умении улыбаться открыто, в умении не замечать чувств других. Мурасакибара даже завидовал – если бы он был так близко к Тецу, он бы давным-давно уже сумел бы преломить ледяную стену между ними, зажечь новое созвездие имени ее и сделать ее самой счастливой, особенной. У Мурасакибары теперь не было другой цели – проигрыш Сейрин оскорбил его, но не ранил – отсутствующий взгляд Куроко – вот что могло ранить его сейчас. Выходя из зала, он оставил сумку Химуро и не нужно было объяснений – тот понял все сразу и без лишних слов кротко кивнул, садясь в автобус. Химуро пока ему не друг – и, слава богу. Друзья у Мурасакибары хороши до поры, потом они садятся на мокрый пол и касаются немытыми руками самого дорогого. Славный парень, Муро-чин… Хорошо, что ему не нравится Тецу вовсе. Хорошо, что ему так нравится молчать, даже когда все ясно без лишних слов. Мурасакибара думал, что он прав, когда идет до конца, даже если конец непреодолим и обязателен. Мурасакибара думал, что так поступают настоящие мужчины. Он шел за Тецу, потому что она вышла одна – он слышал возмущенный голос Хьюги и молчание Киеши тоже слышал. Ему казалось, что сейчас он должен пойти за ней, не потому что у него появился шанс – а потому что шанса теперь не было у нее, у Тецу. Впервые в голосе его звучала уверенность, но уверенность эта была близка ему – если бы кто-то сказал, что Куроко не желает его видеть, он бы поверил, но не отступил бы точно. Он шел за ней, стараясь быть невидимым, но был готов открыть себя, если бы вдруг ей угрожала опасность. Или она просто сделала бы шаг навстречу. Невидимый. Крохотный. Ощутимый. *** Куроко закричала громко и иступлено, потому что ее внезапно оттеснили к стене. Ханамия был ниже, но более гибким, он перехватил инициативу – первый удар рассек ему бровь, но зато второй он встретил более достойно – у Мурасакибары была рассечена губа. Ей бы попробовать убежать и позвать на помощь – не решилась. Испугалась или просто растерялась – мяч выскользнул из рук, а поймал его Мурасакибара, который уже летел к Ханамие и бил его, бил отчаянно и с ненавистью, с плохо скрываемой болью, в голосе которой звучало имя Тецуи, имя Акаши… Сложно было понять его, сложно понять и поверить ему – но она все пыталась разнять их маленькими своими руками, и промахивалась, как промахивалась, когда целилась мячом в корзину, удивительное мастерство. Ей бы отойти в сторону, стать снова мягкой и слабой женщиной, но Тецуя уже снова пыталась влезть между ними – и эти ее ужимки, сдавленные слезы сделали куда больше, чем мог бы сделать кто-то другой. Ханамия с удивлением смотрел на сорок четыре килограмма – яснее ясного, что она и есть причина гнева центрового из проигравшего Йосен, но отступать ему теперь совсем не хочется. Мурасакибара успел уловить запах ее волос, коснулся мягких рук и между делом отметил про себя – стала чуть выше, немного набрала вес, но ей так даже лучше. Волосы совсем длинные, грудь стала округлой. Оба они смотрели на нее, пока били друг друга, хотя любви настоящей во взгляде стоило поискать – Куроко была орудием мести для одного и драгоценной целью для второго. Женщиной она была только для Киеши. Он ушел домой раньше нее. Теперь, когда она осознала это, ей стало страшно. Она вырвалась, схватила сумку и убежала прочь. Ханамия сплюнул кровь на снег, сел и рассмеялся. - Она меня раздражает, - честно признавался он Мурасакибаре, хотя тот не просил об откровенности. – Но она нравится вам. Это раздражает меня куда больше. - Я проиграл не Кагами, - отвечал Мурасакибара, - Я проиграл ей. Я должен вернуть ее. Они говорили еще, но друг друга уже не слышали. Тецу бежала домой, чтобы не слышать голоса тех, кто бесцеремонно влез в ее жизнь, а ноги сами несли ее домой к любимому человеку. Потом она остановилась.