Сорок четыре килограмма

У Мидоримы не было ни шанса – его игра с Акаши была назначена на субботу, но перед субботой есть еще целая неделя. Неделя расцвеченная, ясная, полная счастья и радости. Он знал, что проиграет. Слишком умным он был, чтобы питать ложные иллюзии. Но кроме игры был еще целый мир, а уступать его Акаши или еще кому Мидорима был не намерен. Слишком смелым он был, чтобы просто так опустить руки. Особенно сейчас. Особенно, когда самолет Киеши давно сел – а Аомине и Кагами больше заняты друг другом, чем своей общей, теперь, тенью. Он любил и был не в силах остановиться – и какое счастье – что эта смелость граничила с безрассудством, украшала его. *** - Знаешь, я иногда думаю о том, каким могла бы быть команда, если бы тебя не было, - говорил он торопливо, пока не передумал. – Она могла бы стать идеальной. Без тебя мы были бы собранными. А голова была полна мыслей о победе. Сто игр – сто чистых побед. Без твоего участия. Она кивнула – соглашалась без лишних слов. Куроко вообще чаще других соглашалась именно с ним. Она ценила его ум и рассудительность. И ей не требовалось время, чтобы оценить его по достоинству. Мидорима понимал это. Он понимал куда больше, чем хотел. И боялся тоже. Чай, принесенный ею, остыл. Он безбожно остыл. Следовало выпить его и попросить добавки. Это даст ему время – а ей сил. Ей силы нужны. Ее только что покинул ее спаситель. Теперь она снова уходит под темную воду, но никакая сильная рука не вытянет ее – только утопит теперь. Он с плохо скрываемой жалостью смотрел на нее. Она не отвернулась. Куроко теперь вообще не прятала взгляд и не отворачивалась. Она молчала и ждала. Сейчас он должен попросить добавки или уйти. Второе желательнее. - Можно мне еще, - сказал Мидорима, криво усмехаясь. – Чай вкусный. Это вышло фальшиво и ненатурально, но ей хватило. На ее лице появилась странная улыбка – она как будто снова передавала ему его шарф, но на сей раз ее колючий свитер не прятал ни ее удивления, ни страха перед ним, почти взрослым, почти победителем. Мидорима понял – она тоже ждала его матча с Акаши. И тоже знала финал. Но в отличие от него, Мидоримы, была сильней. И не пыталась проиграть заранее, как было бы проще, безболезненно. Он встал, чтобы уйти из ее дома и ее жизни – но, сделав пару шагов, вернулся. Подошел к ней близко-близко, так, чтобы она почувствовала, ни у одного Киеши есть сильная рука, способная спасти и погубить. Наклонился к ее тонкому личику – тени – поцеловал мягкие теплые губы. И сел на свое место. - Чай вкусный, - повторил он, стараясь не замечать, как дрожит его голос. Это было прощание, но ни он, ни Куроко пока не понимали этого. Плотина внутри него рухнула, вешние воды, сдерживаемые в душе, расплескались, обнажая дно. Мидорима улыбнулся – она тихонько поймала его улыбку и сохранила ее. Много лет спустя она будет вспоминать этот день, как один из самых лучших, но так и не поймет, не ощутит заново, не оценит по достоинству – просто с уходом Киеши она потеряла дар ценить мгновения, отвечать на любовь и быть благодарной. *** - Научи меня особенному приему, - сказала она, когда Ханамия устал и присел на минуту выпить воды, потрепать ее светлые длинные волосы, просто помолчать немного. Он поднял глаза на нее, но понял, что она не шутит, как не шутила никогда – ни когда отпускала Киеши, ни когда подарила ему свое доверие, свою верность. Он покачал головой, усмехнулся, протянул руку, чтобы провести по ее губам и глазам – болезненно сухие, неприятно сжатые. - С какой стати я должен тебя учить? – сварливо спросил он. – Ты надоедаешь, тень… - А почему бы и нет? – ответила она вопросом на вопрос. – Ты проиграл мне, и я обязательно буду в финале с Акаши-куном. Или не с ним – но с кем-то, кто сильнее него. Я хочу победить. Ханамия закрыл глаза, слушая ее спокойный голос – он знал, что она права, но это не приводило его в чувство. Он думал, почему люди настолько самоуверенны и прямолинейны – эти люди, лишенные страха и отчаянные с самого начала. Ханамия не знал прошлого Куроко, не мог он знать и будущего, но она уже поражала его, раздражала и приводила в странное состояние возбуждения – она не обычный соперник, не обычная цель, она тень – и это качество выводит ее из его рук, заставляет его ловить губами ветер и промахиваться. Ханамия не знал ее прошлого – но он знал Киеши. Он ценил его – любил, если убрать всю пошлость и двусмысленность. И он проиграл ему, взамен сломанного колена Киеши отобрал его гордость, зато оставил Куроко. Странная вещь – пауку в углу сорванной порывом чистого ветра сети неведомы сомнения, но он чувствовал ответственность за сорок четыре килограмма и бледные волосы на собственной ладони. Она не нравилась ему и даже не пыталась понравиться – но она была ему дорога, как дороги ему были воспоминания. Он знал, что уже не станет прежним – он помнил, что именно так начинается крах. А еще он помнил, что она до сих пор ждет его ответа. Но чего же ты ждешь, девочка? Я не бог и не сделаю тебя лучше, если уж никто не смог сделать до меня… И Акаши, конечно же, победит, а ты проиграешь, промахнешься и будешь долго оплакивать свою полуразвившуюся грудь, помешавшую тебе прицелиться лучше, свои мягкие женственные бедра, в которых гибкость – не сила. Он протянул руку и погладил ее по щеке – влажная. Слезинку саму он не заметил, у Куроко с собой всегда был платок. Всегда – эти две недели, эти неполные семнадцать лет. - Я хочу поддержать Мидориму-куна, - сказала она. – Я буду в финале или с ним, или без него – но и с ним. Я выиграю. А потом… Она набрала полные легкие воздуха и рассмеялась – как смеются люди, потерявшие все. Впрочем, так оно и было. Все потеряло Куроко – Куроко потерялась для всего. - Потом я уйду, Ханамия-сан, - добавила она.