Бывшая жизнь. Родители и дети

- Год назад… Целый год он знал, где мой сын – и не сказал ни слова! Ведь он же знал, что я ищу!.. Ну почему?! Игорь Раевич, давно уже солидный мужчина, сорока двух лет и ста восьмидесяти шести сантиметров роста, барственный и шикарный президент горнодобывающей компании, был сейчас похож на студента, завалившего сессию. Ксения Сергеевна мрачно следила за бегающим из угла в угол сыном – губы её были плотно сжаты, и из-за этого щёки казались совсем запавшими, а лицо – почти мужским. Раевич вообще не смотрел на Игоря – он закрыл лицо ладонью и качал головой. - Я уже в который раз за эти несколько лет катаюсь в Озерск, по области, по стране… Одному Богу известно, сколько я потратил на детективов… А дядя Толя уже год знал, где мой сын! Как он нашёл его? Как ему вообще это удалось?.. - Лисовский всю жизнь вращался в среде дипломатов, - не отнимая ладони от глаз, сказал Илья Николаевич. – Масштаба его связей даже я не знаю, и уж наверняка у него были хорошие знакомые в разных… организациях. В том числе и в той, которая называлась бы «ХВЗ» - «Хочу Всё Знать», если бы уже не называлась иначе. Были у него возможности, не нашим чета… Задался целью – и нашёл. - Думаю, его подтолкнул к поискам тот приступ, - предположила Ксения Сергеевна. – Позапрошлой весной, помнишь? Когда сердечко прихватило, и наш эпикуреец Лисовский вдруг заговорил о вечном… - Мама, только не говори, что и вы знали… - Не пори чушь, - отрезала бета. – Тебе всегда была известна моя позиция, и что отец её разделяет, и почему. Если бы я знала, что Лисовский… Впрочем, поэтому он и молчал. Игорь остановился и взглянул на мать: - Дай мне эту бумагу. Я хочу знать, где мой сын! Мама, мне уже плевать, за ты или против, я хочу видеть своего сына! Я найду, что ему сказать, мама… - Не кричи, - подал голос Раевич. – И искать не трудись… Он сам сюда приедет не сегодня-завтра, все эти бумажные вопросы потребуют его присутствия здесь. Я позвоню Косте Морозову и предупрежу его. Он скажет нам, на какое время назначена его встреча с Виктором. - С кем?.. - С твоим сыном, - устало и зло сказала Ксения Сергеевна. – Его зовут Иванов Виктор Сергеевич. Ты узнал имя сына - которым его назвали чужие люди, - спустя двадцать пять лет. И ещё считаешь себя вправе концерты тут устраивать. - С тех пор многое изменилось, мама… - Только не этот факт. Только не то, что вы с Марианной отказались от своего сына, даже не дав ему имени. Игорь продолжал смотреть не неё, но теперь уже жалобно - совершенно как обиженный мальчишка: - Зачем так, мама… Ну что мы могли тогда понимать?.. Это сейчас я только и могу, что думать об этом… А тогда… - Растерянно развёл он руками. - Мы сами были детьми… - Вы сочли себя достаточно взрослыми, чтобы лечь в постель. Достаточно взрослыми для подобного рода удовольствий. А как только речь зашла о последствиях, вы моментально снова стали маленькими детками. «Мама-папа, мы нечаянно, мы больше так не будем…». Всё, Игорь, хватит. Я прекрасно помню те дни, как ни старалась забыть. И тебя помню, и Марианну, как у вас до нервных припадков дело доходило, стоило кому-то заикнуться о кормлении, соплях и пелёнках. - Да, мама… Ты права, не спорю… Ну, а ваши резоны ты тоже помнишь?.. Как ты кричала на меня, что не видать тебе должности, если хоть одна живая душа узнает?.. А ты, отец – как ты в каждой фразе упоминал, что я со своей малолетней развратницей тебе хуже подгадил, чем вся городская прокуратура вместе взятая?.. Как дядя Толя грозился Марьянку из дома выгнать? Что насчёт этого?.. – Голос Игоря снова нарастал, в нём зазвенели обвиняющие злые нотки. – Ладно мы, действительно – два идиота без мозгов и малейшего представления о том, что творим, но вы! Вы-то! Ты со своим званием заслуженного педагога, ты, отец, Лисовский, всю жизнь слывший утончённым интеллигентом! Куда вы смотрели?! Как вы могли и сами так поступить, и нам позволить?! Женщина запустила тонкие пальцы в свои коротко стриженные завитые волосы, сжала виски ладонями, не отвечая сыну. Мужчины тоже молчали, все прекрасно понимали, что эти вопросы ответов не требуют. И первой снова заговорила она: - Это именно то, о чём я тебе говорю, сын. Все мы хороши. И самое страшное, что это необратимо. Ни изменить, ни скрыть. - Мы поговорим с ним… Мы… Я постараюсь ему всё объяснить… - А почему он должен будет слушать нас? Кто мы для него такие, как ты думаешь?.. То, что ты обеспечил биологический материал для появления на свет этого мальчика, не делает тебя его отцом. Понимаешь? Ты ему никто. Мы для Виктора не отец и бабушка с дедом – мы для него те, кто бросили его, новорожденного, в сумке на крыльце больницы, фактически оставили его на произвол судьбы, и забыли о его существовании на четверть века. И если теперь даже нам самим тогдашние наши важные резоны кажутся глупой блажью и абсолютным, кристаллизованным свинством, что подумает об этом он? Мы ведь даже не знаем, как прошла его жизнь… Может быть, он нуждался… Подвергался насилию или… Боже мой, он рос в детском доме, там могло быть что угодно. Вплоть до наркотиков, проституции и судимости. - Ксана… - поднял умоляюще руки Илья Николаевич, и Игорь тоже произнёс просительно: - Мама, пожалуйста, не надо… - Что «не надо»? Чего теперь-то головы в песок прятать, от кого? От собственной совести? Так поздно. И мы, мы виновны во всём том, что происходило с ним, мы, кто по идее должен был любить этого мальчика, заботиться о нём, ласкать и беречь. – Голос женщины был жёстким и горчил, как сухая полынь. – Это, дорогие мои, не просто жестокие слова, а наши вводные данные, с которыми мы подходим к знакомству с единственным сыном и внуком. И мы должны быть готовы к тому, что он не простит нас, даже если мы лбы разобьём в мольбах. Маленькая семья снова умолкла – каждый напряжённо думал о чём-то, и по лицам других каждый мог видеть, что мысли их очень невесёлые. - Мы просто не должны говорить ему ни о чём… - На этот раз первым прервал молчание Игорь. – Можно что-то придумать… Называй это слабостью, мама, слюнтяйством, чем хочешь, но я не хочу, чтобы мой сын знал, что я… - Выкинул его, - закончила мать. – И осознал, что натворил, лишь через два десятка лет, и то когда понял, что других детей у тебя не будет. Нет, Игорь, так не пойдёт. - Твоя мать права, - словно через силу сказал Раевич-старший. – Во-первых, если уж начинать отношения с единственным нашим потомком – то не с вранья… Наше счастье, если он простит нас, а нет – его право. Будем жить со справедливым наказанием за свои грехи. Я против вранья в принципе, но даже если не брать их во внимание, принципы… Шила в мешке не утаишь, а наш секрет, к сожалению, не только нам известен. - Вот как? Да разве не ради сокрытия нашего с Марьянкой грехопадения вы это и затеяли? В чём тогда был смысл, если был кто-то, кто знал? - Я говорю об Алле. Она знает. Тогда-то ей был резон помалкивать, от этого карьера её мужа зависела… А нынче всё с точностью до наоборот. Игорь, ты ведь понимаешь – Лисовский, завещав всё Виктору, практически лишил эту мадам наследства. Она этого так не оставит. Как только она поймёт, кто этот мальчик, уж не постесняется в словах, растолкует и о деде, и о матери, и о нас. А ей ситуация известна в подробностях. Игорь снова принялся нервно ходить из угла в угол: - И что – у нас нет способов заткнуть ей глотку, этой обезьяне? - Есть, конечно, - пожал плечами его отец. – Но я за этот способ по пятнадцать лет строгого режима давал. Разговора не избежать, сын. Единственный способ нейтрализовать Аллу – рассказать всё самим. Хотя это вряд ли избавит нас от её попыток достать Виктора. *** Звонок от нотариуса раздался в квартире Раевича и его супруги на следующий же день. Морозов – он был сыном однокурсника Ильи Николаевича, - сообщил, что встреча с наследником Лисовского назначена на послезавтра. И в среду утром в одной из комнат нотариального кабинета собралось всё семейство – Игорь, нервно мнущий галстук, Илья Николаевич, бледный и мрачный, то и дело нащупывавший в кармане пузырёк с валокордином, и Ксения Сергеевна, с виду спокойная и решительная. Они сидели вокруг стола, уставленного нетронутыми чайными чашками, и изредка заговаривали друг с другом. От их волнения, страха и тревоги воздух казался сгустившимся – иногда старшему из мужчин даже казалось, что ему становится трудно дышать. - Мне удалось кое-что узнать о мальчике, - тихо говорил бывший судья. – Теперь, когда есть его данные, это было несложно. Он до шести лет воспитывался в Озерском доме ребёнка, потом его перевели в школу-интернат номер три – по отзывам, неплохую. Школу он закончил без троек, потом учился в сельскохозяйственном колледже, работает в компании «Зелентрест», это агропромышленный холдинг, довольно крупный, должность – помощник главного агронома в тепличном отделении. Инвалидность третьей группы по слуху, после травмы. Он замужем вторым браком, его супруг работает в городской администрации Озерска. В общем, у парня довольно благополучная на первый взгляд жизнь. Это, может быть, поднимает наши шансы. - А фото есть? – спросил Игорь, облизывая губы – это не помогало, во рту было сухо, хотя бета выпил уже бутылку минеральной воды. Раевич-старший достал из портмоне сложенный вчетверо листок. Игорь схватил его, а Ксения Сергеевна только покачала головой. - Он в соседней комнате. Час – и мы увидим его вживую. Успокойся, Игорь. Сын её не слушал. - Красивый мальчик… Господи, мама, он на тебя похож. Нос и губы точь-в-точь как у тебя и деда… А глаза голубые, как у Марьянки. Мой сын…Это мой сын. Как во сне. Я сожрал пачку валерьянки, но меня всё равно трясёт. Как бы там ни было, но я чувствую, что встречаюсь с будущим. Невероятный момент… - Красна девица, - мать мотнула головой, как лошадь. – Сорок два года мужику. Всегда поражалась, как при твоём интеллекте можно быть таким эмоционально незрелым. Когда ты уже поймёшь всё-таки, что он не кинется тебе на шею с криком «Отец!». Хорошо ещё будет, если он вообще согласится нас слушать. Объект их обсуждения и в самом деле находился через две стены – в кабинете нотариуса. Витя приехал в Петербург вечером прошедшего дня, но в «Астории» они с Яном решили не останавливаться. Один из Интернет-сайтов для туристов подсказал им отличный уютнейший мини-отель недалеко от центра, где они с полным комфортом и устроились. В номере было две комнаты, обставленных современной светлой мебелью, и маленькая столовая. Окна выходили в тихий переулок, по другой стороне которого тянулся парк. Кровать в спальне – огромная, мягкая, с кучей подушек – покорила супругов сразу. - Как дома, - сказал альфа, падая на пружинящее ложе. – Ты прав, любимый, с малышкой устраиваться в огромном отеле – не лучшая идея. Витя, уже успевший уложить дочку в кроватку, уселся рядом с мужем и похлопал ладонью по его плоскому мускулистому животу под задравшимся свитером. - Когда мы будем одни, обязательно поживём в каком-нибудь мега-отеле с кучей звёзд. Но, если честно, мы же жили в таком, помнишь, в Тае… Мне не понравилось. Я не люблю толпу и все эти муравейники. В пражской гостиничке зато я просто на всю жизнь поселился бы. А там всего-то шесть номеров было. Вечер и ночь они посвятили отдыху – альфа весь день почти провёл за рулём, омега просто хотел назавтра иметь свежую голову, так что супруги улеглись спать рано, не зайдя дальше поцелуев. Ян утверждал, что ему это не так просто далось, он подчинился необходимости, но потом ему потребуется компенсация. Витька со смехом уложил голову ему на плечо – и через минуту уже спал. Он рассчитывал подняться к семи, но Лиля разбудила его раньше. В девять утра они вошли в офис нотариуса – их уже ждали, секретарь, делового вида омега лет тридцати, в очках и отутюженном до хруста костюме, провёл их в главный кабинет. Витя представлял себе нотариуса чистеньким старичком-бетой в пенсне и нарукавниках, и слегка удивился, когда Морозов Константин Васильевич оказался альфой не намного старше Яна, красивым и несколько надменным. С ними, впрочем, он был очень любезен. - Прошу вас, присаживайтесь. Вы – Виктор Сергеевич, верно? - Да. Приятно познакомиться… Я с супругом, это ничего? У нас дочка грудная, не оставить одну… - Ну что вы. Какая прелестная малышка, - заулыбался нотариус, посмотрев на девочку в руках у Яна. Лиля, укутанная по случаю холодного пасмурного дня в меховое одеяльце, выразила своё отношение к происходящему, широко зевнув – чем заставила Морозова засмеяться. – Очаровательное создание. Богатая наследница, принимая во внимание повод нашей сегодняшней встречи. А вы – супруг Виктора Сергеевича? - Да, - Ян, придерживая дочку одной рукой, вторую протянул юристу. – Моя фамилия Шульман, зовут Ян Францевич. Мы в официальном браке, это не гражданский союз. - В делах о наследстве это не имеет значения. Наследование не является возмездным приобретением, так что имущество принадлежит только тому, кому оно завещано, за вычетом налога на наследство. - А для меня, в свою очередь, это не имеет значения, - засмеялся альфа. – Наша дочь была девушкой с приданым и без этого завещания. - Тем лучше. Что ж, Виктор Сергеевич, завещание было составлено предельно ясно, так что нам остаются лишь необходимые формальности. У вас есть вопросы? – Нотариус увидел поднятую ладонь омеги. - Да… Я бы не сказал, что мне всё предельно ясно. Видите ли… Мне главное не ясно. Почему вообще я? Я не был даже знаком с завещателем. Мне его имя ни о чём не говорит. Может быть, он хоть вам объяснил, почему мне? Морозов внимательно посмотрел на Витьку, потом перевёл взгляд на его супруга – и снова обратился к наследнику. - Это очень деликатный вопрос, Виктор Сергеевич. - От мужа у меня нет секретов. Собственно, у меня их вообще нет, ни от кого. А Лисовскому, как я понимаю, уже тем более всё равно. - Ну что ж, - кивнул юрист. – Тогда мне остаётся лишь сообщить вам, что Лисовский Анатолий Семёнович приходился вам родным дедом со стороны матери. Я всегда оформлял для него все бумаги. Год назад он пришёл ко мне с намерением составить это завещание, принёс ваши данные. Я не мог задавать никаких вопросов, но он сам сообщил мне о том, кем вы ему приходитесь. По его словам, он не мог допустить, чтобы его коллекция произведений искусства попала в руки его жены и её сына. Также он отметил, что мёртвые сраму не имут, и когда вы узнаете о родстве с ним, ему уже нечего будет стыдиться. Из этого я мог заключить, что сообщать вам о себе он не намерен. Ян, тихонько покачивая на руках дочку, встревоженно следил за выражением лица мужа – но Витька недаром считался парнем с крепкой психикой. Он лишь слегка побледнел и потирал в задумчивости подбородок, но падать без чувств явно не собирался. - Дед… Со стороны матери. Да… Вряд ли есть смысл спрашивать у вас, почему при живом деде я оказался в детдоме… Ну, а сама-то моя мать – где она? Он же мог дочери всё оставить. - К сожалению, её уже нет в живых. Она ушла из жизни совсем молодой, ей не было и двадцати пяти. Я знал Марианну – так её звали. - Но я слышал, сын ещё есть. - Это сын жены Лисовского, Аллы Александровны. - А-а… Константин Васильевич… Можно, я ещё вопрос… А может, насчёт моего отца вам что-нибудь известно?.. Ну, раз вы мать знали. Нотариус вздохнул, откинувшись на спинку кресла. - Если честно, Виктор Сергеевич, то да, известно. Я должен сообщить вам, что он сам и его родители, ваши дед и бабка, связались со мной позавчера. Алла Александровна рассказала им о завещании, и они узнали, что Лисовский нашёл вас. Я не вправе организовывать ничего подобного, но они лишь попросили меня предложить вам… Встретиться с ними. Они отдают себе отчёт в том, что вам эта встреча может быть неприятна, но дело в том, что они не хотят вашего столкновения с Аллой Александровной Лисовской. Они просят возможности поговорить с вами без посторонних. Но поймут, если вы этого не захотите. Витька сидел, глядя прямо перед собой на краешек полированного стола. Никогда ещё он не чувствовал себя так странно, даже во время развода с первым мужем. Тогда тоже было такое же ощущение опустошённости, но скорее это было просто следствие длительной душевной боли и усталости, а нынешнее упорное сопротивление лезущим в голову мыслям имело другую почву. Теперь он уже не одинок, у Витьки есть семья – муж, дочь… Но у него никогда не было родителей. Иногда он думал о тех, кто произвёл его на свет. Может, он был десятым сыном в нищей семье, и его просто нечем было бы кормить… Может быть, замучившись слушать плач голодного младенца, его отняли соседи у алкоголиков, таких же, как Пашкины горе-родители, а может быть, малолетка, залетевший неизвестно от кого по пьяни после танцулек, оставил на крыльце больницы – благо роддом в соседнем здании… Разные ситуации он придумывал. И вот теперь холёный дядя, сидящий в кожаном кресле, сообщает ему, что у него были мать и дед, а отец и сейчас жив-здоров, и деды тоже, те, что с его стороны… Всё это время его родственники жили здесь, в Петербурге, когда-то они отказались от него раз и навсегда, и ничем не напомнили о себе, ни разу. Так что же, как же ему теперь быть – хочет он всё-таки или не хочет знать, почему же все они с ним так поступили? Стоит ли говорить с ними, или это неважно уже? Ведь столько лет прошло, и Лисовский считал, что ему есть чего стыдиться перед внуком…