Бывшая жизнь. Родители и дети

- Слушаю, - альфа заметно напрягся, а Максим Петрович с недоумением покосился на бывшего зятя. Он прекрасно помнил, что Витька детдомовский, и вдруг откуда ни возьмись – бабушка. – Да, здравствуйте. Умм… Угу. Понятно. Спасибо. Большое спасибо… Да, я передам Вите… До свидания. - Содержательная беседа, - заметила Алька. – Это та самая твоя бабушка, Витёк, которая «классная дама»? Из Питера? - Она, - кивнул омега. По выражению лица мужа он уже понял, что суть разговора посторонних не касается. – Аль, ты Максима Петровича подвезешь? А мы уж сами… Раз Владик жив, и всё нормально, что мы будем тут толпой стоять. Алька тоже всё поняла и кивнула. Максим Петрович, поглощённый собственными переживаниями и семейными проблемами, кажется, уже и забыл о своём удивлении, и никакого любопытства по поводу таинственной Витькиной «бабушки» не выказал. Наоборот, он прицельно бросил в урну пустую чашку из-под шоколада, надел пальто и взял племянницу за рукав: - Поедем, Аля. Я сейчас рассыплюсь в прах, и тебе придётся везти меня домой в пакете. Альбина, весело скалясь в своей манере, увезла дядю на квартиру Влада, где был оставлен на попечение папы и Вальки несостоявшийся колдун, Егор, напичканный снотворным, как выражалась бета, под самую пробку. Как только дядя с племянницей скрылись за дверью, омега вопросительно посмотрел на супруга: - Зачем она звонила? - Хмм, - Ян с досадой смотрел на телефон, словно это невинное устройство было замешано в заговоре семейства Раевичей. – Всё по-прежнему, вихри враждебные веют над нами. Ксения Сергеевна любезно нас предупредила, что сюда направляется следователь из Главного следственного управления СК по Петербургу, так, по-моему. Некто Острогорский, майор юстиции. Главное следственное управление, надо же. Аллочка, оказывается, масштабная личность, что по поводу её трагической гибели аж майор из главного управления мотается за триста километров. - Ну, его-то мы и так ждали. Ты же ходил в тот дом. - Ходил, ходил… Это ещё не всё, Вить. Вслед за ним, а может быть, и впереди него, сюда едет Игорь Ильич. Во всяком случае, они так считают. Вчера отец сказал ему про следователя, он, по их словам, очень взволновался, и сегодня с утра на связь не выходит. Сдаётся мне, нас ждёт очередной семейный вечер. - Вот Игорь Ильич-то здесь зачем? – Недоумевающе и недовольно спросил омега в пространство. – Надеюсь, они ошибаются, и никуда он не едет. Ну ёлки-палки, когда я ушёл от Владика, когда начал жить с тобой, я так радовался, что наконец-то начинается спокойная жизнь… Щас. Сколько мы там без приключений протянули – год?.. А потом как прорвало – сперва опять Вишневский начал мозги компостировать, потом его муж присоединился, теперь вот мои родственнички нашлись, и одну из них по голове отоварили насмерть, чуть ли не на следующий день… Да это что ж такое-то? - Зато нашу жизнь не назовёшь скучной, - заметил Ян. Витька только мотнул в своей манере головой: - Честно, я бы предпочел годик-другой поскучать. Тем более ребёнок маленький, итак особо не расслабишься. Кстати, может, уже домой поедем?.. Я Пашке обещал, что мы скоро вернемся. - Пускай привыкает, - засмеялся альфа. – Вполне возможно, опыт общения с младенцами ему очень скоро пригодится. Ладно, правда, поедем домой. По дороге заскочим в хлебный фирменный, купим чего-нибудь к чаю, булок каких-нибудь. У нас ведь ничего нет. Через час ровер, с Яном за рулём, подкатился к парадному их дома. Витька на переднем сиденье обхватил обеими руками нарядную коробку с тортом, и благодаря ей омега взирал на жизнь уже гораздо веселее. «Прагу» он очень любил, она напоминала ему детство: раз в месяц воспитательница Татьяна Ивановна устраивала общий день рождения для всех ребят из группы, кто в этом месяце родился, и в мае она всегда покупала именно «Прагу» - как он узнал уже потом, на собственную зарплату. В январе всегда был «Мишка на Севере», в апреле - «Ореховый», в сентябре – творожный пирог с фруктами… Хотя омега и вырос в интернате, но детство своё называть совсем уж несчастным он бы не стал. Учреждение у них считалось почти образцовым, что называется – бедненько, но чистенько, комнаты просторные, спортзал был, телевизор, диафильмы, кружки, живой уголок, огромный парк с качелями и клумбами. Ребята-омеги были самые обычные, ни особо агрессивных, ни «трудных», только вот Пашке доставалось поначалу, но в конце концов и этого не стало. Детство как детство – игры, школа, молоко с печеньем к полднику. Разве что в комнате их было десятеро, и игрушки общие, и мама-бабушка на всех одна – маленькая, кругленькая и добрая Татьяна Ивановна. Витька никогда не знал другой жизни, кроме сиротской. Познакомившись впервые с теми, кто родил его на свет, омега время от времени ловил себя на том, что пытается представить – каким он был бы сейчас, вырасти он в семье Раевичей. Примерным мальчиком, целеустремлённо и быстро идущим на карьерные вершины, опираясь на связи и семейное состояние? Или наоборот, вырос бы избалованным бездельником-мажором, ни на что, кроме куража и гулянок на родительские деньги, не способным? Ни та перспектива, ни другая не казалась ему приятной – возможно, потому, что и таким, какой есть, омега сам себе вполне нравился. И чем больше в своё время Влад Вишневский твердил ему, что он «лох», и на нём «все ездят», тем больше Витька уверялся, что всё делает правильно. Лучше уж казаться Владику лохом, чем самому себе – бессердечной сволочью, озабоченной только собственной выгодой и тем, чтобы кто-нибудь о нём что-нибудь не подумал. Омега постепенно сам для себя смог определить, почему, уйдя от первого мужа, он никогда об этом не жалел – он впервые за много лет почувствовал себя свободным. Дело было даже не в спорах, и не в манере Влада походя кидаться оскорблениями – хотя особенность малоприятная, конечно. Главная проблема была именно в безапелляционном стремлении альфы постоянно контролировать его, Витькину, жизнь, подстраивая её под собственные нормы и представления о том, как нужно и правильно. Что бы Витька ни делал – всё было не так, о чём бы ни мечтал – всё казалось его мужу глупой блажью, на всём, что выходило за рамки Владовых норм жизненного уклада, ставилось клеймо «идиотизма» и «фигни». Дача – глупо, туда только пенсионеры ездят, в земле ковыряются (неважно, что все соседи по участку – молодые семьи, сказано – занятие для старых пердунов, и всё тут). Мотоцикл – ещё глупее, игрушка для малолеток, как ты на нём собираешься ездить, и вообще это смертоубийственный снаряд (тоже неважно, что Витька хотел чоппер, а не гоночный). Стрелять хочешь научиться? Французский язык выучить? А зачем это тебе? Ах, хочешь – ну, мало ли, чего ты хочешь, это глупо. А самое глупое, бесполезное и затратное занятие – это, конечно, бездомные животные. Тратишь время – хотя его при работе два через два навалом, пачкается машина – притом, что мойка в двух шагах от дома, полчаса делов. Жалко тебе? Ну, так и мне жалко, но я предпочитаю жалеть в комфорте, сидя на диване, а не ловить бездомных котов по подвалам – это глупо. А стало быть, и сам ты дурак. Люди пальцами показывают. Как это – ну и пусть показывают? Нет, ты точно дурак. Теперь, на расстоянии и спустя время, Витька особенно хорошо понимал, как был прав. Оставшись с Владом, он бы обрёк себя или на вечные скандалы по пустякам, или, смирившись, прожил бы не свою жизнь, а Владову. Скучную и примитивную, обусловленную неосязаемым и вездесущим, как воздух, общественным мнением – в представлении, опять же, Влада. Но главное – не свою. Возможно, возможно, он никогда не ошибался бы, потому что ничего бы никогда не делал. И ему не пришлось бы жалеть о каких-то поступках, но не пришлось бы и радоваться исполненному желанию. Многие годы прошли бы зря, в бесплодных мечтаниях, и жизнь оказалась бы потрачена на то, чтобы выглядеть нормальным и не хуже всех, не казаться смешным и «лохом» кому-то, кого ты никогда не увидишь и до чьего мнения тебе, по логике вещей, нет никакого дела. Достойная цель, нечего сказать. Нет уж – думал омега про себя, - это рабство получается какое-то, вечная зависимость, вечные оглядки. К чертям бы такую жизнь. - Приехали, - сказал Ян, выключая зажигание. Машина уже въехала в гараж, Витя, погружённый в свои мысли, этого и не заметил. Омега встряхнулся, как спросонок: - Задумался. - О чём? – Ян погладил мужа по щеке, тот в ответ потёрся о его руку, словно кот. - Да ни о чём, так. О детстве. Вообще о прошлом. О том, что я всё правильно сделал. - Конечно, ты всё правильно сделал. Я как никто согласен с каждым твоим действием. - Ты необъективен. - Так уж вышло. Альфа поцеловал супруга, и вышел из машины первым – чтобы ему помочь с коробкой. Лифт шёл наверх с лестничной площадки, куда пара и направилась, обмениваясь весёлыми замечаниями на тему – останется Пашка на торт, или убежит домой к жениху. А на площадке стоял какой-то мужчина-бета лет сорока, в тёмном пальто и с кожаной папкой в руках, и не нужно было обладать особенным чутьём, чтобы распознать в нём сотрудника «органов». Он шагнул к ним, протягивая Яну руку: - Шульман Ян Францевич? Добрый день. Майор юстиции Острогорский Вячеслав Юрьевич, Главное следственное управление СК по Петербургу. - Здравствуйте, - Ян ответил на рукопожатие, но ничего не стал ни спрашивать, ни уточнять – пусть следователь сам говорит, что ему надо. Острогорский тут же протянул руку и Вите: - Добрый день. Вы, вероятно, Иванов Виктор Сергеевич? Омега кивнул. Хотя следователя они и ждали, настроение у него всё равно немного испортилось. Оно и понятно – чего уж приятного в допросах. Да к тому же, они думали, что следователь приедет всё-таки ближе к вечеру, путь не самый близкий, и хотя бы день им удастся провести спокойно. Опять не судьба. Острогорский тем временем извлёк из своей папки какие-то бумаги и сказал: - Мне нужно уточнить у вас некоторые обстоятельства. - Давайте в квартиру поднимемся, - предложил Витя, его альфа кивнул, соглашаясь. Разговор даже шёпотом гулким эхом разносился по всей площадке, и соседям вовсе необязательно было слушать, как «этого депутата сверху» допрашивают в связи с убийством. Острогорский, видимо, понимал, что его визит не был для маленького семейства неожиданностью, и отсутствию вопросов не удивился. Коротко поблагодарив за гостеприимство, он вошёл вместе с супругами в лифт. В квартире визитёра пригласили в гостиную, предложили кофе – тот не отказался. Пашка, увидев незнакомца, вопросительно посмотрел на друга, Витька шепнул ему на ухо: «Следователь». Мальцев, опасавшийся официальных лиц вообще и правоохранителей в частности, предпочёл смыться, отчитавшись, что ребёнок поел, покричал, и в настоящий момент спит. Витя прошёл в спальню, удостоверился – да, Лиля и в самом деле заснула, - и вернулся в гостиную, где его супруг уже поставил перед гостем чашку кофе. Вообще вид у следователя был такой, будто он выполняет чисто формальные действия. Он, прежде чем начать собственно деловой разговор, завёл вполне светскую беседу, похвалил старинную архитектуру центра города, пожаловался на неуютную гостиницу, в которой ему пришлось поселиться. Супруги беседу поддерживали, Ян выглядел совершенно невозмутимо, и Витька, поначалу ёрзавший в своём кресле, постепенно тоже успокоился. Острогорский, допив кофе, предложил перейти к делу, чтобы и их не задерживать, и самому времени не терять – он поскорее хотел закончить озерские мероприятия и выехать обратно в Питер. - Ну что ж, давайте начнём, благословясь… Итак, двадцать девятого ноября у нас… В своей квартире в доме по Вознесенскому проспекту была найдена убитой Лисовская Алла Александровна. Нами, то есть следствием, получена видеозапись с камер наружного наблюдения, расположенных во дворе этого дома. Запись, в частности, зафиксировала ваш визит в дом, и именно в то парадное, в котором находилась квартира Лисовской. Мне бы хотелось получить ваше объяснение по этому поводу, Ян Францевич. - Пожалуйста, - откликнулся альфа. – Я пришёл по приглашению самой Лисовской. Ян последовательно пересказал всю историю – от письма нотариуса до их визита в Петербург. Острогорский кивал, очевидно, история с наследством покойного Лисовского совпадала с тем, что ему уже было известно. - И вот, я решил пойти к ней сам. Мой супруг был нездоров, ему было нужно отдыхать, а я опасался, что Алла Александровна, если пренебречь её приглашением, чего доброго, явится к нам лично. Покойная показалась мне дамой вполне бестактной, и я хотел избежать её встречи с Витей. Я пришёл по указанному адресу, но Лисовскую не застал. Подождал некоторое время, и ушёл. Контактного телефона мне эта дама не сообщила, и я не счёл нужным терять время на ожидание. - Письмо это у вас сохранилось? - Один момент. Острогорский внимательно изучил записку от Аллы, попросил снять копию. Рассматривая её, он вдруг спросил омегу: - Виктор Сергеевич, значит, о существовании деда вы узнали только благодаря его завещанию? А как вы отнеслись к тому, что вот ваша семья так обошлась с вами? Прямо скажем, не очень по-семейному… На несколько секунд настала тишина. Ян тревожно посмотрел на мужа, а Витька пожал плечами: - Ну… Не обрадовался, конечно. Чему тут радоваться. Но за двадцать пять лет я как-то с этим, знаете, смирился уже. - Алла Александровна, я так понимаю, сообщила вам некоторые неприятные подробности вашей истории, верно? - Да уж. - А вы, Ян Францевич, как к этому отнеслись? - Я уже говорил – крайне отрицательно, - резко, но без агрессии сказал Ян. – И ко всей этой истории, и к Алле Александровне лично, в этой связи. Её выступление в кабинете Морозова было отвратительным. Не представляю, какие мотивы ей двигали. - Угу-у… - Следователь продолжал делать пометки в своей книжечке. – А когда после этого ваш супруг слёг с тяжёлым приступом, вы, конечно, рассердились ещё больше. - Мне кажется, это естественно. - Согласен, естественно. Я бы на вашем месте… Коротко прозвенел дверной звонок. Собеседники умолкли, и возможная реакция Острогорского на действия Аллы осталась неизвестной. Витька и Ян переглянулись, омега заметил: - Пашка, должно быть, что-нибудь забыл. Я сейчас. Витька скрылся в холле, а Ян, наклонившись к следователю, сказал тихо: - Я не убивал Лисовскую, Вячеслав Юрьевич. Я не псих и не маньяк. Не настолько она мне мешала, чтобы из-за неё садиться в тюрьму и оставлять Витю одного с дочкой. Она заслуживала хорошей оплеухи, но не более. В конце концов, и в Витиной болезни, и в его сиротстве виновата была вовсе не Алла. А остальное – разговоры. - Что ж, это заявление я, конечно, тоже приму к сведению. Вполне логичное заявление. Но и вы меня поймите, я должен собрать факты, а для этого иногда приходится… Ему снова пришлось прерваться на полуслове – в гостиную вернулся Витя, причём не один. Выражение лица омеги было одновременно растерянным, удивлённым и недовольным, его можно было бы описать фразой «Да что ж такое в самом деле». Увидев его спутника, Ян тоже поднялся с дивана: - Игорь Ильич. Ну надо же. Вечер перестаёт быть томным. У младшего Раевича, в свою очередь, на лице была решимость, хотя и было заметно, что он не в своей тарелке. Он шумно вздохнул и коротко кивнул Яну: - Добрый день. Я понимаю, вы меня не звали и не ждали, и я в вашем доме не самый желанный гость, это мне тоже понятно… А вы, вероятно, майор юстиции Острогорский? – Повернулся Раевич к следователю. Тот кивнул, вставая с дивана. - Так точно. Мы с вами ещё не беседовали, Игорь Ильич. Мне не удалось пробить брешь в вашем плотном расписании, - в последней фразе была явная ирония, но Раевич её проигнорировал. - Ничего, как видите, никуда я от вас не делся. Как ваше имя-отчество, товарищ майор? - Вячеслав Юрьевич. Но «товарищ майор» меня тоже вполне устраивает. - Отлично. В таком случае, хочу покончить с формальностями и сделать заявление. Точнее, признание. - Я вас слушаю. - Слушайте, и записывайте. Это я убил Лисовскую.