Бездушная голубка

«О, я знаю, он думал обо мне. Думал о том, смогу ли я занять место его жены, смогу ли сбежать с ним, смогу ли полюбить? Все эти вопросы вертелись у него на языке, не давая покоя, но произнести вслух он их не решался. Он не нужен мне, совершенно не нужен. Теперь я это точно знаю. Захочет остаться другом — я буду только рада, но чем-то большим я не позволю ему быть. Мне есть с чем сравнивать и это сравнение не в пользу графа. Зря он не поговорил перед отъездом со мной, зря. Может быть, сейчас бы я с тоской ждала его, а не думала о том, как мне противна вся эта история. Радует то, что мсье Лефевр делает вид, будто бы граф не имеет никакого отношения к моему назначению в театр, поэтому я могу совершенно не беспокоиться — моё положение в театре прочно и стабильно. Рядом со мной остался лишь один мужчина, который остается для меня загадкой…»

Они очень мило расстались, не держа друг на друга обид. Он рассказал ей все, что знал про её сестру, уверяя, что к Карлотте у него будет такое же отношение. Женщина поверила своему похитителю и лишь улыбалась, не зная, как теперь она будет жить. Что ожидает её на пути, если теперь все секреты театра в её власти? Пойдя на хитрый ход, певица предложила свое дружбу месье Призраку, аргументируя это тем, что друзья её доброй сестры — её друзья. Призрака это вполне устроило, хотя он намекнул, что переходить за рамки не намерен и его сила намного превосходит власть Карлотты. Его доброжелательность была похожа на улыбку змеи, и женщина невольно ловила себя на мысли, что ему пока нужна дружба с ней, что будет дальше — неизвестно. Они еще долго предавались воспоминаниям, обсуждая нынешнюю ситуацию в Опере, раскладывая по полочкам весь репертуар, перемывая косточки труппе. Мужчина давал наставления женщине, рассказывая своё видение того или иного образа, а та, в свою очередь, усиленно спорила, если её что-то не устраивало. « — Я знаю лучше, что следует делать, а что — нет. Поэтому Вам лучше доверять мне, насколько это возможно, конечно. Она мне поверила. — Я не она, месье. Если бы она была мной… Хотя, она бы сделала куда меньше ошибок, чем я. Я не буду перечить, но все же помните о том, что мне не десять лет» Призрак убедил женщину в том, что он пока не будет чинить препятствий на пути её карьеры, но с тем условием, что она поможет ему, когда придет время. Этот загадочный незнакомец поразил певицу, и она не могла отказать ему, ровно, как и не хотела подвести. Он возродил в ней угасшее чувство мужской защиты, непоколебимой власти. По сути, именно это она искала в графе Т., но тот не смог довести всё до логического конца, сбежав домой. Певица не получала от него ни единой весточки, будто бы он никогда и не существовал, а она… она словно испарилась из его жизни, не оставив ни малейшего напоминания о себе. Это и не огорчало её, но и не давало ей покоя. На какой-то миг ей показалось, что с графом что-то произошло, случилось что-то страшное, тягучее и мерзкое, приносящее запах тлена и подвала. И этот запах доносился до неё незримой вестью событий, ускоряющих размеренную жизнь… Получив утреннюю почту, женщина, как обычно, монотонно отбрасывала конверты в разные стороны, сортируя письма на «нужные», «ненужные», «а это я посмотрю потом». Вот уже один невзрачный конверт должен был отправиться в стопку «ненужного», но вдруг певица получше разглядела адрес и… Громко дыша, она стала торопясь разрывать конверт, пытаясь как можно скорее достать письмо. Адресовано письмо было графом Т., но отправлено совсем от другого лица и из тайного места, о котором граф говорил так: «Дорогая, если что-то случится, не спорь, всякое бывает в жизни, у меня есть небольшая вилла, которую я купил на постороннее лицо. Если вдруг тебе придет письмо из города … то прочитав его, сожги незамедлительно и конверт, и само письмо. Это очень важно, поэтому не забудь об этом» Этот разговор состоялся в ту ночь, когда певица так неожиданно одарила ласками влюбленного Робера. Как любая женщина, услышавшая, что ей так беспредельно доверяют и рассказывают то, что знает лишь владелец тайны, Карлотта растаяла перед графом и окончательно решила, что тот её безмерно любит. Поэтому загадочное письмо так взбудоражило женщину, заставляя забыть обо всём на свете. Начало не вызвало никаких опасений: «Дорогая Карлотта! Не было и дня, чтобы я не думал о том, что оставил тебя совершенно одну в этом чужом и порочном Париже, уехал так скоро и даже не смог толком объясниться с тобой. Надеюсь, что ты не держишь на меня обиды за мой поступок и отнесешься к нему как к очередному обстоятельству, что невозможно предугадать и контролировать…» Но чем дальше женщина читала письмо, тем бледнее становилась… «Знаю, ты сейчас улыбаешься, читая эти строчки, но, боюсь, что я должен омрачить твоё настроение. Не знаю, простишь ли ты меня когда-нибудь, сможешь ли понять меня… О, если я был достоин твоего взгляды и фразы „Прощаю!“. Нет, теперь я не могу смотреть тебе в глаза — в них будет жить вечный упрек. Дорогой мой друг — я надеюсь, что я могу к тебе так обращаться, — как видишь, я отправил письмо с того адреса, о котором тебе рассказывал и на то есть свои причины. Эти причины ворвались в мою жизнь и перечеркнули всё, что я любил и ценил, они разрушили мирное сосуществование с чуждым мне миром блеска и лжи. Всё сложилось так, как сложилось, но видит Бог, я не мог даже предположить, что когда-нибудь жизнь повернется ко мне именно этой стороной. Я должен тебе признаться в страшном грехе, мой друг — я ушел от жены к другой женщине, которую полюбил, но, увы, это женщина — не ты…» — Что? — Карлотта выкрикнула это вслух, да так громко, что даже прибежала служанка. Гневно посмотрев на запуганную девушку, певица закричала, что не хочет никого видеть. — Да как он посмел! Как у него хватило духу мне написать такое?! Подлец, мерзавец! «Я — подлец, мерзавец, трус… Я это знаю, Карлотта, я это знаю. Но то, что со мной случилось, невозможно было предугадать или как-то предотвратить. Меня будто бы поразила молния, хватил удар, небеса обрушили на меня всю свою силу. Я просто хочу быть любимым и дарить своё тепло, больше мне ничего не нужно для счастья. Я доверил тебе эту тайну, потому что моя совесть требует этого, и я понимаю, что теперь это не будет уже тайной. Прошу, не опускайся до мести, я делюсь с тобой всем лишь потому, что безмерно тебе доверяю, доверяю не смотря ни на что. Не думай, умоляю, не думай, что я не любил тебя, не хотел быть рядом с тобой — эти мысли несут в себе горькую ложь, осадок злости. Я испытывал к тебе самые чистые чувства, что мог бы испытать к такой прекрасной, умной, желанной, невероятной женщине, как ты, но видя, что ты лишь позволяешь себя любить, раз за разом я убеждал себя в порочности своей любви. Ты позволяла дарить подарки, позволяла говорить комплименты… Подставляла щеку для поцелуя, смотря совершенно в другую сторону. Сейчас ты возмущенно прокричишь, что подарила мне ночь любви, показывая, тем самым, свои настоящие чувства по отношению ко мне, но, дорогая, неужели ты не поняла, что я видел истинную природу твоего поступка? Неужели ты думаешь, что я не понял, что стал всего лишь отдушиной, способом забыться, уйти от каких-то неизвестных мне проблем? Я всегда буду благодарен тебе за тот счастливый миг, когда я почувствовал, что хоть на одну ночь, но по-настоящему нужен тебе. Не знаю, простишь ли ты меня, простишь ли за это письмо, что сейчас читаешь. Меня бьет лихорадка, я отчаянно пытаюсь найти, придумать способ, как смягчить удар, но, увы… Мой бред превращается в слова, которые окончательно разбивают то хрупкое чувство, что было между нами. Я не буду писать, как получилось, что уехал от жены с другой, что меня любит и ценит — я не вправе терзать твоё чувство собственного достоинства, не должен ранить тебя сильнее, чем это уже сделал. Ты была светом для меня, Карлотта, лучезарной звездой на тёмном небосклоне, и ты останешься такой же невероятной, какой была для меня раньше. Ты не захочешь меня видеть, общаться со мной, вычеркнешь из своей памяти и жизни — мне будет больно осознавать это, но на твоём месте я поступил бы также. Если тебе что-то потребуется, если тебе будет нужна помощь, смело обращайся ко мне — сделаю всё, что в моих силах, чтобы тебе помочь. Любое письмо с этого адреса будет пересылать ко мне, где бы я ни находился. Прошу тебя, слезно умоляю, не держать на меня зла и стать моим добрым другом, хотя бы мысленно, я же вечно буду молиться за тебя. Храни тебя Господь, Твой Р.Т.» Карлотта смотрела на письмо, впав в какое-то оцепенение, ощутив, что ей нечем дышать, а потом она судорожно засмеялась, стирая горькие слезы с лица. В этом смехе не было и доли истерики, нет, это был злобный, пропитанный сарказмом смех обиженной женщины, которая понимала, что, пусть и с большими потерями, она теперь свободна от всего, что раньше её связывало. Слезы на её глазах были не из-за него, о нет, отнюдь не из-за него. Обида съедала нежное сердце женщины, злобно выкрикивая, что еще один использовал несчастную, не дав ей истинной сути — настоящей любви. Конечно, предательство графа обидело, разозлило певицу, но прочитав письмо графа несколько раз, она не смогла не согласиться с тем, что лишь позволяла себя любить. Он лишь отомстил ей за её амбиции, вот и всё. Писать ответ сразу Карлотта не собиралась — пусть граф подергается, подольше помучается, и совесть разъест всю его душу до основания. Еще посмел в чем-то обвинять её! Да как он вообще мог заикнуться о каких-то своих чувствах — она-то видела, что им руководила одна похоть, что там не было ни капли любви. Ну, может, капля и была, но точно не больше маленькой капельки! Оправдавшая саму себя певица долго смотрела в зеркало, пытаясь различить там хоть какое-то изменения в своей внешности: печать горя, разочарования или обычную злобу, но увидела лишь какую-то неизведанную тоску и усталость. Эта усталость сквозила в каждой черточке лица, изливалась холодным светом в живых глазах, напоминала о том, что еще один мужчина отвернулся от неё, а она даже не знает, радоваться этому или печалиться. А всё из-за того, что она просто боится любить всем сердцем.