Бездушная голубка

      «Его сильные объятья вскружили мне голову… Он опасен, силен и притягателен, ему нет равных, нет тех, кто может дать ему отпор. О, как можно так безжалостно издеваться надо мной? Я же чувствую, что его душа так и просит, так и ждет, когда он осмелится показать мне лицо, рассказать всё о себе. Но нет, он холоден, злобен и нелюдим. Не пора ли начать жизнь, а не просто существовать?» Из дневника Карлотты

Теперь у Призрака не было шансов для шантажа. Теперь женщина знала достаточно, для того, чтобы вести себя с ним на равных. Карлотта давно не боялась того, что обман раскроется — Лефевр намекнул ей, что его совершенно не интересует прошлое женщины, а её талант и успех давно сделали ей имя, ореол значимости которого было уже практически невозможно разрушить. По поводу Робера… Ту полубезумную, но по-своему несчастную, танцовщицу повесили сразу после скоротечного суда, в то время как жена Робера горько ухмылялась на её казни. Её отговаривали приходить, говоря о том, что это зрелище не для женских глаз, но вдова ответила, что видела столько неприятного, страшного и разрывающего душу, что это не доставит ей много боли, зато принесет так нужное сейчас успокоение, несущее мысль, что каждый поплатился за свои грехи. Полетта неожиданно для всех проявила неслыханную до этого выдержку: она не плакала, не кричала и никаким образом не выражала свои эмоции. И именно это сделало её неожиданно очень красивой, статной и похожей на древнегреческую богиню с холодным выражением лица. Граф нашел свой последний приют на кладбище Парижа — так пожелала вдова, — куда проститься с ним пришли не только близкие люди, но и те, кто знал его смутно или для кого он был на слуху. Карлотта пришла практически к концу церемонии, когда тело уже опускали в пасть разверзнувшейся земли, пристроившись как можно дальше от чужих глаз, и её взгляд под темной непроницаемой вуалью мягко сиял из-за горьких слез жалости. Подслушав тех, кто судачил о графе, женщина поняла, что убийство произошло уже во Франции, в небольшом городке, находящемся в сорока трех километрах от Парижа. Оказалось, что у графа там был небольшой домик, о котором знали все близкие — и не очень — друзья. Кроме того, выяснилось, что граф и не помышлял уходить от супруги к другой женщине — некая Дорин была лишь кратковременной любовницей из числа промежуточных утех Робера между постоянными связями. Это еще более удивляло тех, кто знал графа: он бы никогда не стал приводить таких женщин к себе домой или туда, где его все знали. Карлотта была исключением — он лично сказал ей адрес своей квартиры и сказал, что ждет её там в любое время. В принципе, общество знало о том, что певица дружит с Полетт, и старалось воспринимать визиты графа к Карлотте и нежданно-негаданно появление певицы рядом с Робером как обмен любезностями между хорошими друзьями. Но нестыковка событий, изложенных в письме, и реальности злила примадонну, коробила её гордость, заставляя презирать графа чуть больше, чем она это делала раньше и была способна. Он решил её оттолкнуть и не придумал ничего лучше, как обмануть таким коварным способом. Карлотта как никто другой теперь понимала чувства Полетт, что уверенной походкой направилась к карете, даже не взглянув еще раз на место упокоения мужа. Вдова давно убила в себе любовь к Роберу, выдавливая по капле это горькое чувство в пучине его измен, лжи и обмана. Её отношение к нёму стало надменно — озлобленным, особенно после того, как тот проявил усиленное внимание к Карлотте. Певица отправила букет вдове, приложив карточку с соболезнованиями, но своё имя не указала — это было бы уже слишком. На её огромное удивление, Полетт сама пришла к ней через несколько дней после похорон, и женщины, обнявшись как маленькие дети, ищущие поддержку друг у друга, горько рыдали, оплакивая то ли смерть графа, то ли собственные обиды, то ли потерянную дружбу, которую хотели восстановить. — Это было последней каплей, дорогая, — вдова вытерла слезы шелковым платочком. — Терпеть все эти годы его измены, попойки, загулы… Но то, что его зарезала какая-то девка из подворотни, уже вышел моих сил. Какой позор, какой позор… Знаю, он вскружил тебе голову, наобещал славу, деньги и ты попалась на его крючок, — Полетт нежно погладила певицу по щеке, — в этом не твоя вина, это всё его пагубное влияние. Я простила тебя, простила, дорогая, и ты меня прости за всё. — Это я должна умолять о прощение, Поли, — Карлотта еле сдерживала вновь подступающие слезы, — чем я могу тебе помочь, что могу сделать для тебя? — Лотти, просто будь рядом. Я останусь здесь, в Италию я больше не вернусь — не сейчас, по крайней мере. — Знаю, тебе тяжело говорить, но… что произошло? — Лотти внимательно всматривалась в лицо женщине, пытаясь прочитать мысли, закрытые заслонкой скорби. Поли явно что-то скрывала, прятала в глубине своей души ото всех. — Эту дурочку нашли на месте преступления с окровавленными руками и ножом — она истошно кричала и звала на помощь. Нашлись свидетели, которые видели, как вечером они с Робером зашли в дом и после никуда не выходили. Он распустил слуг и попросил их прийти утром. Она была не в себе, возможно, оба были пьяны, завязалась ссора… Никто не стал разбираться, что произошло конкретно, — графиня растягивала слова, будто бы говорила заученный текст, который вспоминала с трудом. Ни одна эмоция не окрасила рассказ в печальные тона — эмоций просто не было. Перед Карлоттой вдруг оказалась механическая кукла, а не живая женщина. — А если это не эта девочка всё совершила? Что, если это было подстроено? — певица знала, что пожалеет об этих словах, но ей почему-то стало горько из-за того, что, в сущности, на Робера всем было плевать. — Какая разница, Лотти? Его уже не вернуть, как не вернуть всю нашу семейную жизнь, — вдова пригладила невидимую складку на траурном платье.- Ты обещаешь… Обещаешь, что не оставишь меня? — Я буду рядом, дорогая, не переживай, — певица улыбнулась, пытаясь вложить всю свою теплоту, любовь и былую дружбу в простую улыбку. Но у неё плохо получалось показывать радость, когда в её сердце закралась ледяная тьма. Вместе с Робером исчезли все те ниточки, что соединяли её с этой женщиной, Италией, театром, прошлой жизнью… Словно бы он забрал вместе с собой всю её тоску, печаль, скорбь по ушедшим дня, разочарование от своих поступков, страсть той внезапной ночи, что была между ними. И теперь певица освободилась от ненужных мыслей и сомнений, что заставляли её ворочаться в кровати, несмотря на невероятную усталость и желание спать. Поли стала для неё абсолютно чужим, холодным и неизвестным человеком, которая была причастна (Карлотта в этом не сомневалась!) к гибели мужа. Всю дорогу домой Лотти ежилась от пронизывающего до костей холода, хотя была тепло одета, а солнце ласкало её своими нежными лучами. Ощущение того, что теперь она свободна и может жить так, как считает нужным, не оставляло её душу ни на миг. И первым, с кем она хотела поделиться этим новым для неё чувством, был он… Призрак Оперы.