Бездушная голубка

«Как она красива… Линия плеч, поворот головы, изгиб тонкой шеи… Молода и прекрасна. Голос… Конечно, ей еще нужно очень многому научиться, но… Все с начинали с малого, довольствуясь отсутствием навыков, практики и требуемого опыта. Я ей нужен, но еще больше она нужна мне. Для чего? Время покажет» Из дневника Призрака Оперы

Карлотта и представить себе не могла, чем обернется для неё этот злополучный день, а, если бы узнала, то никогда бы не поверила… После того, как труппа познакомилась с директорами и месье де Шаньи, Лефевр попросил певицу, приму и просто красивую женщину спеть арию Элизы, чтобы лишний раз показать, насколько Карлотта талантлива. Но как только женщина начала петь, невольно заигрывая то с Раулем, то с Андрэ, тяжелая декорация стала раскачиваться, надрывно грохоча. Неожиданно она услышала нежный шепот, говорящий «Сделай шаг вперед», инстинктивно сделала даже два шага, и тут же декорация рухнула за её спиной. Невозможно описать словами, что испытала несчастная в тот момент! Сделав глубокий вдох, певица завопила, ругая всех на свете словами, которые не должны были вылетать из столько прекрасного рта. Она прекрасно осознавала, кто во всем этом безобразии виноват, но признать, что он хотел сделать ей больно, покалечить или даже убить… Нет, нет, он не мог на это пойти! Тот голос, тот голос был его! Он предупредил её, предупредил! Но… его вина неоспорима и это было самое ужасное, самое ничтожное из всего, что он когда-либо совершал по отношению к ней. Все остальное было как в тумане: директора, Лефевр, Убальдо… Тенор кружил вокруг женщины, не зная чем может помочь ей в такой неловкой и непонятной ситуации. А диве… В диве было всё равно! Ей было всё равно, что он говорил, пытался сделать, потому что в её душе пролегла глубокая трещина, из сердца вырвалась темнота, злоба и давняя обида на весь мир, и она, угрожая, сказала, что не будет работать в таких условиях. Певица была вне себя от злости: она кричала на всех, призывая наконец-то понять простую истину — её пытаются выжить из театра! После безвольного мычания Лефевра и новых директоров, она предпочла удалиться из театра. Лефевр нагнал её практически у самого выхода. Он тяжело дышал и весь его вид говорил о том, что бывший директор находится в ужасном состоянии. — Дорогая, это провокация! Зачем, ну зачем ты ушла? — прерывисто просвистел мужчина, схвативший за правый бок. — Я что мне предлагаешь? Стоять и наблюдать, как это исчадие сживает меня со свету? — одними губами произнесла Карлотты, озираясь по сторонам. — Он хотел меня заменить, вот меня и заменили, что тебе еще нужно? Ведь петь будет новая прима, так? О, она хороша, молода и доступна? — Прекрати паясничать, душа моя, прошу! Если бы я мог что-то сделать, если я только мог… Ты невероятная певица, потрясающая женщина, но я не смог, не смог тебе помочь… Он поднял мои скрытые счета, сказал, что передаст данные о налогах, что я проведу остаток жизни в тюрьме… Поэтому я решил продать все и уехать, начать жизнь с чистого лица. Давай уедем вместе? Давай всё бросим и сбежим? Ты же и так знаешь… — умоляюще прошептал Лефевр, приобнимая женщину за талию. Карлотта прижала к нему и поцеловала. Что-то подсказывало ей, что он заслужил этот поцелуй, и это проявление нежности вполне сгодится за теплое прощание. Он не стал у неё больше ничего спрашивать — её горькая улыбка и опущенный к полу взгляд говорил сам за себя. Месье Лефевр ощутил укол ревности: теперь он по-настоящему осознал, что её сердце было занято другим, и это неприятное, липкое молчание лишь подтверждало его догадки. Он опоздал. Вечером ей принесли почту, и какого же было её удивление, когда с почтой она не получила письмо от нового руководства с мольбой о возвращении в театр. Ей доложили, что вечером будет петь другая певица, а «…мадам не в голосе и так встревожена», поэтому её решили не беспокоить. В тот момент Карлотта хотела убить несчастную девушку, что принесла письма. Кажется, девушка об этом догадалась и поэтому быстро испарилась, тихонько закрыв за собой дверь комнаты Карлотты. А Призрак… Он прислал ей письмо. «Дорогая Карлотта, Я надеялся, что Вы не обидитесь на меня за небольшое сегодняшнее представление — с моим незримым участием, — но, видимо, после длительных нагрузок и повышенного внимания ведущего тенора, Ваши нервы не выдерживают. То, что Вы сегодня устроили… Феерично, дорогая! Давно я не наблюдал, как Вы можете по-настоящему, искренне злиться. О, после такого выступления Вам нужно отдохнуть и подлечиться; по поводу ролей не волнуйтесь — Вас заменит восходящая звезда мадмуазель Кристина Даэ. Если Вы не разделяете моё мнение (о, да, мадмуазель Даэ порекомендовал именно я, и хочу отметить, она хороша обучена. Я являюсь её учителем и ручаюсь, она станет настоящей звездой!), то как найти меня, Вы прекрасно знаете. Ваш П.О.» Кратко, едко и лаконично он поставил её на место, а она даже не знала, что теперь делать. «Ничего, мы еще посмотрим, кто кого. Ты хочешь войны — ты её получишь!», — думала женщина, выхватывая из стола чистый лист и конверт. Она быстро что-то написала, потом схватила еще один лист, и казалось, что бумага начинает воспламеняться под её словами, обугливаться от её горячего дыхания. Сейчас Карлотта была способна на многое, но предпочла начинать с малого — и таким «малым» ей показался Убальдо, давно охаживающий её и так не получивший ни одной встречи наедине или хотя бы одобрительного взгляда со стороны примы. Но прежде всего мадмуазель Гудичелли хотелось плюнуть в лицо этому ненавистному Призраку, который посмел оболгать её, насмехаться над ней и вытворять такие ужасные вещи. А что, если бы она пострадала? Или бы погибла? Как он мог так с ней поступить! И что же за шуточки по поводу какой-то там Кристины? Карлотта припоминала эту хрупкую девушку с большими печальными глазами и немного пугливым взглядом. Ей пророчили великое будущее, но девушка почему-то забросила занятия, ни с кем особо не общалась и предпочитала держаться подальше от всех. Именно поэтому певица и заприметила её — очень сложно не заметить в толпе восторженных, смеющихся девушек отстающую от общего шума и хохота печальную фигурку. Да, эта суеверная девушка легко могла стать добычей коварного искусителя, тем более, что его голос мог довести до безумия, в чем Карлотта убедилась лично. Единственное, о чем пыталась запретить себе думать женщина, было то, что она жутко ревновала Призрака к какой-то девице, ей хотелось, чтобы он был только её, и больше даже думать ни о ком не смел. Она впервые за долгое время осознала, что хочет безраздельно принадлежать этому злому гению без совести и морали. Но если мораль претит, не лучше ли от неё избавиться?