Бездушная голубка

» Неужели может существовать голос, способный заставить всё вокруг подчинить своей воле, растворить все мысли в пучине чувств? Способен ли мой разум узреть такую силу и ощутить, что она реальна? Кто ты, мой неведомый голос? Насколько ты близок, могу ли я ощутить твое дыхание рядом со мной, дотронутся до тебя? Меня запугивают, подавляют, пытаясь превратить в бездушную куклу, но я вновь и вновь вырываюсь из плена эмоций, но теперь всё так изменилось, что я не знаю, что буду дальше делать…» Запись из дневника Карлотты Гудичелли

      Маргарита… Карлотта когда-то тоже была такой: чистой, наивной, доверчивой и любящей. И вот теперь ей вновь нужно было испытать то, от чего она та долго убегала раз за разом, вырывая из сердца все воспоминания и чувства. Либо горькие чувства, либо назад в Италию — выбор был невелик, а перспективы стоили того, чтобы ради них пострадать.       Когда-то в этой женщине угасла вера в любовь, то, что она на самом деле существует, стало лишь шуткой, и теперь впустить в сердце это щемящее чувство было слишком тяжело. Но как только зазвучала музыка, шорохи и разговоры в зале стихли, у певицы будто бы выросли крылья. Она взлетела, как когда-то в своем далеком прошлом, преодолевая порывы ветра своей души, расправляя крылья своего таланта. Теперь никто не мог её упрекнуть в том, что она всего лишь близкая знакомая графа Т., который любезно решил ей помочь. В целом мире существовали только Карлотта и музыка: они слились в едином танце, подчиняя и подчиняясь друг другу, кружась в едином порыве тревог и переживаний. «Я вновь живу, вновь всё чувствую», — эта мысль крутилось в её голове, назойливо раня самолюбие, которое всегда упорно твердило, что можно прожить без чувств и прочей ерунды. Ощущая, что она вернула себе тот мир музыки, который так долго игнорировала, женщина невольно заплакала — несколько слезинок стекли по её лицу, оставляя влажные дорожки на щеках. После первого акта Карлотта чуть ли не свалилась за кулисы, не в силах ступить больше и шагу. Летать на неокрепших крыльях тяжело, но расправлять сломанные крылья после долгого перерыва и такого болезненного восстановления оказалось намного сложнее.       Что было потом, певица помнила смутно — всё расплывалось перед глазами, горло вдруг стало жить своей жизнью, не подчиняясь женщине, и в этом мире существовала не властная Карлотта с ранимой когда-то душой, а прекрасная Маргарита, покорившаяся своей запретной любви. «Маргарита, бедная Маргарита! Я была такой же, как и ты, но как давно это было… Где теперь та любовь, что сжигала меня? Неужели я страдала также из-за одной ошибки, как страдаешь ты сейчас? Мы никогда не были едины, никогда, а сейчас… Сейчас всё по-другому, Маргарита. Меня и радует, и пугает это соединения душ, образов, порывов, словно я совершаю величайшее преступление, пытаясь сравнить твою чистую душу с моей порочной натурой. Мою честь я запятнала сама, впутавшись в клубок интриг и пороков, как мне казалось, способных заглушить душевную боль былых потерь. Как ты прекрасна в своей чистоте, как ты далека в своей любовной наивности, сколько пережила твоя душа, чтобы возвысится и переродиться. Остатки моего разума потерялись в чувствах, растворились в гулкой тишине. Ты поработила меня своей любовью, Маргарита, своим характером и мягкостью. Твоя мягкость оказалась сильнее моей воли. Но я жива, я всё же еще жива…»       Триумф Карлотты растопил сердца, заставив даже закоренелых скептиков пустить скупую слезу. Если до этого она была всего лишь диковинкой, певичкой из Италии, протеже графа Т., то теперь… Теперь она стала бриллиантом, сокровищем, которое долго скрывали от публики. Зачем смотреть на кого-то другого, если есть очаровательная Карлотта Гудичелли, несравненная певица и потрясающая женщина? Публика еще долго обсуждала восхитительный голос певицы и её необычайную игру на грани и надрыве. Что же до певицы, то после спектакля она закрылась в гримуборной, говоря о том, что не хочет никого видеть. Даже господин Лефевр был быстро выставлен за дверь под предлогом сильной усталости после тяжелого спектакля. Море цветов, комплиментов, слез, вдохов, записок от разных неизвестных мужчин и, конечно, великолепные розы от графа Т. Это вскружило голову, опьянило, но почему-то принесло еще больше боли, которую невозможно было выдержать несчастному сердцу. Карлотта повторяла снова и снова, что больше никогда не посмеет открыть свою душу так широко, обнажая все свои ошибки и тайные страхи.       - Сегодня Вы удивили меня, мадмуазель, — приятный голос, как легкий ветерок в летний день, заставил женщину вздрогнуть. — Конечно, иногда Вы переигрываете, но это вполне поправимо. У вас определенно есть талант, вот только был отдан он не в те руки, поэтому на выходе и получалось непонятно что.       - Я больше не буду так петь, поверьте. Я не могу каждый день отдавать всю себя, — Карлотта стала гипнотизировать свое отражение в зеркале, будто пытаясь ввести себя в транс и всё забыть. Это огромное зеркало было не таким, как у неё дома: то было признаком роскоши, богатой жизни и сладости, а это выражало мрачную готику по ту сторону оперы. Зеркало в гримерной Карлотты было во всю стену и его украшала тяжелая темная рама, сохранившая кое-где остатки лака. Зеркальная поверхность выражала то время, что прошло — стала немного тускнеть, будто бы превращаясь в старую приму, опечаленную тем, что её время проходит. Но в этом зеркале женщина нравилась себе намного больше, чем в золотом зеркале. — О, нет, Вы просто обязаны теперь так всегда петь, моя дорогая, иначе публика очень быстро забудет Вас. Установив высокую планку, нужно поддерживать её, чтобы не разочаровать тех, кто будет приходить Вас послушать, — Призрак Оперы —, а это был именно он — произнес эти слова с какой-то насмешкой. Его определенно смешило то, что эта самоуверенная женщина боится быть действительно стоящей певицей, а не очередной примой с истериками и скандалами. Вот только сейчас она больше напоминала ведьму, чем великую певицу: грим поплыл, волосы всклокочены и торчат в разные стороны, руки дрожат и пытаются смыть грим, но выходит лишь сильнее размазывать его по лицу.       Призрак мелодично засмеялся, наблюдая, какое жалкое зрелище представляет Карлотта в данный момент из-за своих страхов. Но почему-то именно такой она ему очень нравилась — сейчас она была такой, какая есть на самом деле и… это почему-то привлекало.       «Неужели она считает, что-то, что она творила на сцене, — грех? Она была прекрасна, да, она была сама не похожа на себя, но именно это было восхитительно. Неужели у этой женщины еще есть что-то то, что позволит ей петь душой, раздвигая поставленные рамки?» — крутилось в голове мужчины, заставляя его всматриваться в певицу, пытаясь различить в ней искру таланта. Но сейчас в ней не было ни искры, ни даже маленькой надежды на эту самую искорку из-за её потерянного вида и потухших глаз.       - Прекратите вести себя, как певичка из третьесортной забегаловки, где могут собираться только всякий сброд для того, чтобы пропустить еще один стакан горячительного. Если Вы — певица в моем театре, то и ведите себя подобающим образом. Надеюсь, что Вы усвоили мои наставления, и дальше будете радовать меня…       - Нет, не буду! Что ты привязался ко мне, зачем ты меня мучаешь? — Карлотта взревела, подскочила со своего стула и стала бить кулаками стену, будто бы представляла не твердую преграду стены, а тело своего загадочного собеседника. — Я больше никогда не покажу свою душу. Никогда, ты понял? Женщина сползла на пол и разрыдалась в голос. Перед её глазами стояло лицо бывшего возлюбленного, который так легко предал и растоптал, глаза графа, который по-настоящему её любил, как ей казалось., а она этого не ценила… А еще тот молящий взгляд умирающей женщины, просьбу которой поклялась выполнить не смотря ни на что.       Что-то заставило вскочить певицу, быстро забрать свои вещи и выбежать из гримерной комнаты. Она убегала от проблем, от голоса, который, кажется, говорил в её голове, от всколыхнувших сердце воспоминаний, да и от своей жизни в целом. Её преследовал этот загадочный мужской голос, он был везде: вот он шепчет, что она не убежит от него, и голос раздается где-то там в углу, то он уже за её спиной властно произносит, что она полностью в его власти. Он догонял, подавлял, заставлял еще сильнее бояться неизвестности и той загадочной мягкости, что проникала глубоко в сердце, обволакивая все чувства и еще сильнее пронзая больную душу.       Карлотта не помнила, как добралась до дома графа Робера Т., как стучала в дверь его квартиры и как бросилась в его объятья, жадно впиваясь в его губы. От неожиданности граф опешил, но быстро оценив обстановку, прижал женщину к себе как можно сильнее, страстно отвечая на поцелуи. Певицы требовалось то, что заставит её забыться, окунуться в любовь с головой, забывая про все условности и границы. Просто быть любимой и, пусть недолго, но любить всей душой: страстно, яростно, сжигая всё и всех на своем пути. Небольшой толчок и крепость пала, устав от натиска житейских проблем. Иногда женщине требуется крепкое мужское плечо, способное выдержать капризы, слезы и страдания, даже если это плечо не такое и любимое, как хотелось бы.       Пока Карлота забывалась в нежных объятиях Робера, за окнами квартиры графа пристально наблюдал высокий мужчина, укутанный в черный плащ и надвинувший шляпу так, что практически не было видно его лица. Он караулил женщину с того момента, как она вихрем ворвалась в квартиру графа. Прошло уже полчаса, а певица так и не появилась на улице. Прождав еще около часа и решив, что ждать уже бессмысленно, мужчина быстро зашагал вниз по улице, пугая случайных прохожих.