Бездушная голубка

«Хорошо, что Робер уехал. Так будет проще всем. Мне стало намного легче, после его отъезда — будто бы кто-то сбросил камень с моей души. Да еще эта записка… Нет, я и правда вела себя неправильно, пытаясь забыться, нажила еще большие проблемы. В этом вся я — несдержанная, импульсивная и ищущая любви. Когда-то это уже чуть не погубило меня. А что теперь? Что теперь будет со мной, если меня вышвырнут из театра? Конечно, мое имя уже прозвучало, но нужно опять что-то искать, уезжать, заводить новые знакомства… Я так больше не могу. Если мне будет нужно играть по правилам сильных мира сего, я смиренно опускаю руки, отдавая свой талант на порицание» Запись из дневника Карлотты Гудичелли

      — Вы это специально делаете? Вам доставляет удовольствие издеваться над моими бедными ушами? — голос Призрака вновь появился из ниоткуда, заполняя всё свободное пространство в гримерной. Гневное предупреждение нарастало: из крохотного звука понемногу превращалось в громогласный голос, который пронизывал душу Карлотты насквозь.       — Мои ошибки — это Ваша вина. Если Вам нравится издеваться, то лучше добейте сразу, потому что я не хочу больше мучиться, — голос певицы вдруг глухо оборвался, обнажая все её страхи. Она испугано смотрела на своё отражение в большом зеркале, ожидая следующего укола. Теперь мир стал безразличным и серым…       — Издеваться? — Призрак фыркнул от негодования. — Я желаю Вам лучшего, а Вы этого не цените. Граф Вам не поможет — он уже далеко и кажется, ему хорошенько досталось от жены, — в этот момент «голос», наверное, саркастически улыбнулся, —, а месье Лефевр подчинится моей воли, если я захочу. Вы тоже должны подчиниться мне, дорогая, тогда мы с Вами поладим. Наверное.       — Мои отношения с графом Вас совершенно не касаются, и, мне кажется, Вы это и сами прекрасно понимаете. Будьте джентльменом и прекратите пользоваться тем, что за моей спиной нет никого, кто мог бы за меня заступиться и дать Вам отпор. А раз за меня некому заступиться… Что же, тогда я постараюсь сама за себя постоять, если Вы не возражаете, — Карлотта распрямилась и резко встала. В этот момент она была необычайно хороша: выбившиеся прядки волос волнами ниспадали на лицо, глаза сверкали, а щеки пылали нежным румянцем. — Мне не пять лет, и я никак не тяну на монахиню. И Вы не являетесь для меня авторитетной личностью, упреки которой могли бы заставить меня раскаиваться в содеянном грехе, которого не было. Нас с графом связывали не всегда дружеские отношения, но это были отношения, которые не вышли за рамки дозволенного. И Вы не смеете разносить про меня всякие слухи и небылицы.       — Вы так беспокоитесь о том, как выглядите в моих глазах или всё же испытываете чувство неловкости или стыда? Так и не вышли из образа, синьора Гудичелли? Вы играете во всём, каждая фраза пропитана порочной ложью и эта игра начинает уже докучать, как дешевая постановка в грязном кабаке. Вам бесполезно что-то говорить, ибо Вы не в состоянии посмотреть дальше своего носа и подумать о том, что теперь Вы должны быть идеальной во всем. Иначе Вас быстренько сметет волна сплетен и слухов.       — Вы забываете, что я родом из страны, где со слухов и сплетен начинается день. Месье, Ваши указания порядком мне надоели, и я совершенно не понимаю такое усиленное внимание к моей скромной персоне.       Певица ходила по гримерной, бурно жестикулируя и выговаривая каждое слово с ужасным акцентом. Когда Карлотта нервничала, этот противный акцент появлялся будто из ниоткуда, ужасно коверкая слова и превращая звонкий голосок женщины в бурный глухой поток слов и выражений. Загадочный Призрак даже не пытался остановить этот безумный выплеск эмоций и слов прекрасно понимая, что неожиданный приступ гнева быстро сойдет на нет и вот тогда с женщиной можно будет серьезно поговорить. Волна недовольства Карлотты имела вполне осознанную почву, поэтому неиссякаемый поток восклицаний с каждой минутой усиливался, обрисовывая ситуацию глазами женщины. Что же, певица считала, что вполне заслуживает уважения хотя бы за то, что публика её полюбила, и за то, что она вполне неплохо справляется со своей ролью — ведь быть непревзойденной певицей и великолепной актрисой практически невозможно, это титанический труд, требующий не только усилий, но отдыха. А разве господин Лефевр позволяет хоть немного отдыхать певице? Учитывая, какой сейчас ажиотаж, об отдыхе не может быть и речи! И как после всего этого можно еще выполнять требования загадочного голоса, который появляется также неожиданно, как пропадает?       — Надеюсь, на этом волна Вашего недовольства иссякла? — мужчине надоели все эти пустые оправдания, и ему хотелось услышать настоящую причину происходящего. Но исключить того, что в минуты гнева женщина была превосходна, он не мог: глаза Карлотты горели огнем страсти, приоткрытые губы глухо втягивали воздух, несколько прядок небрежно спадали на порозовевшее лицо, что придавало женщине вид очаровательной пастушки. Кто бы мог подумать, но, именно в минуты такого гнева, Призрак увидел настоящую сущность певицы, скрытую под семью замками и множеством масок: ранимость, нежную красоту, загнанную в глубины души полноту чувств и молодость, яркую, блистающую молодость, скрытую под толщиной актерского грима и женских ужимок. Сколько разных чувств она взбудоражила в нём в столь краткий миг!       — Как Ваше имя? Как мне к Вам обращаться? — неожиданно произнесла певица, устремляя взгляд к зеркалу. Ей на секунду показалось, что в темной прохладе стекла что-то мелькнуло, что-то белое дернулось и исчезло так же внезапно, как и появилось.       — Называйте меня Призраком Оперы. Я уже представлялся Вам или Ваша память так коротка? Как же Вы умудряетесь выучить роль? — мужчине понравилась игра в «кошки-мышки» и ему стало интересно, что устроит эта взбалмошная певичка — истерику, как в прошлый раз, или, может, начнет кричать? А вдруг даже расплачется у него на глазах и раскроет все свои секреты?       — Это не имя, месье. Это всего лишь маска, за которой Вы скрываете свое истинное лицо и побуждения. Вы просто пользуетесь возможностью унизить меня, чтобы выглядеть в своих глазах этакой важной персоной, — Карлотта выпалила это всё на одном дыхании. По сути, ей хотелось закончить этот разговор и упиваться своим горем и переживаниями в более спокойном месте. Но эту борьбу она должна была выиграть, выстоять в этой неравной схватке, иначе дальше её ждал бы еще больший ад. — Я не сделала Вам ничего плохого и не хочу ругаться с Вами. Если Вы считает себя владельцем Гранд Опера — это Ваше личное право, к которому я не имею никакого отношения. Я всего лишь певица…       — … В моем театре. Поэтому я вполне имею право критиковать Вам и указывать, что делать. Но прежде чем Вы будете строить из себя жертву, я бы хотел узнать, кто Вы такая на самом деле. Мне как-то удалось слышать некую Карлотту Гудичелли и с Вами она не имела ничего общего.