Холод

- Это не значит, что я простила тебя. Хорошо? - Боже, это... - Тшшш, - приказала Земфира молчать и, толкнув Ренату к подоконнику, поцеловала снова. Ей предстояло отбить все попытки Ренаты направить их действия во что-то большее, та обычно совсем теряла возможность мыслить разумно, и по этому поводу они часто ссорились. Но не сейчас, сейчас нельзя было повышать голос. Никаких ссор. Лишь крепко зажатые руки Ренаты, застывшие в безрезультативной попытке выпросить все, чего она так хотела. Рената горько задыхалась от поцелуев и от того, что не может получить желаемое. Прижатая к подоконнику, как бабочка ногтем. Земфира с трудом оторвалась от горячих губ. - Все, хватит. - Давай уйдем отсюда, - прошептала Рената ей на ухо. - Пожалуйста. Я сделаю все, что ты хочешь. - Я не хочу. - Пожалуйста, давай уйдем. Я так хочу тебя. - Нет, - с трудом ответила Земфира и выдохнула. - Это все. - Почему? Я умру, если ты откажешь мне. - Умирай. - Неужели между нами ничего так и не будет? Это невыносимо. - Не будет. - Я так люблю тебя. - И? - Земфира усмехнулась. - И я буду ночевать у тебя под окнами. - Я бы на это посмотрела. Сердце Земфиры напоминало, скорее, отбойный молоток. В висках пульсировало от боли. Невыносимо болели швы. Невыносимо хотелось унести ее отсюда, и пусть она делает все, что хочет. Невыносимо смотреть в эти глаза, дышать ею и знать, что она, будучи, что греха таить, блядью, спала с не менее такой же блядью на их постели. На их, блять, постели. - Можно? - в палату заглянула Светлана. - Простите, что так долго. Совсем замоталась. Он уснул? - Насколько я сторонюсь детей, но ваш - очень милый, - с трудом сформулировала мысль Земфира. - Так и полюблю детей. - Спасибо, что позаботились, - кротко улыбнулась Светлана и, осторожно взяв сына на руки, унесла его из палаты. - Ты любишь детей, - скривила губы Рената. - Просто не хочешь признать это. - Что еще хочешь опровергнуть? - Хочу опровергнуть твое желание выпроводить меня. - Вот только не говори, что хочешь заняться со мной сексом здесь. На больничной койке. - Но мы же недолго. - У меня голова забинтована. Я сейчас как черепок от кувшина. И это больница, а не публичный дом. - Скорее, дом свиданий, - пожала плечом Рената. - Ты сумасшедшая. - Я и не отрицаю. - У меня утром процедуры, - Земфира почесала затылок. - В общем, нет. - Давай я начну, а ты будешь сопротивляться. Если ты победишь, я уйду. - Ну, ты просто гений тактики, - рассмеялась Рамазанова. Она смотрела на нее сверкающими глазами сквозь сбившуюся на лицо челку. Земфира крепче сжала ее запястья. - Каково тебе знать, что я люблю тебя до самоотречения? - процедила сквозь зубы Рената и отдернула руки. - Смешно, наверное, да? Смеешься надо мной? Думаешь, подхвачу? - Я думаю, что ты шлюха. - Ты камень, Земфира. Огромный кусок штукатурки, который еще чуть-чуть и рухнет вниз. Ничего не хочет понимать. Никого знать, кроме себя, не хочет. Тесно, наверное, в своем каменном мирке? - Решила сменить милость на гнев? - Земфира приподняла бровь. - Хочешь, сравню тебя и Марту? Рената схватилась за щеку и открыла от неожиданности рот. Сжала губы в желании заплакать, и такую, одурманенную любовью и ненавистью, Земфира выставила ее за дверь. Литвинова потерла щеку ладонью и прикоснулась губами к двери: - Я ненавижу тебя! Хнычущая, зашагала по коридору. Собирая вещи в сумку, не выдержала и разрыдалась. Бросила все на кровать, сама села на пол и обняла колени. Что она могла сказать ей в свое оправдание? Только то, что ненавидит? Как же это жалко смотрелось, будь это ее сценарий или фильм. Все потому, что она гораздо слабее ее. Слабее даже представления о себе. Слабая и уставшая. От выяснения отношений, ноющей души, дрожащих рук, жгучих слез и бессонных ночей. От желания, наконец. Смешно. Никого она не молила больше о том, чтобы тотчас лечь в кровать. Никого так не умоляла больше. Скорее, ее умоляли, завидев в ней что-то феерическое и особенное. Наверняка, они думали, что такая же она будет и в постели. А после можно кому-нибудь болтнуть, мол, я спал или спала с Литвиновой, и даже разговор поддержать. "Как же все это мерзко", - Рената закрыла лицо ладонями. Нет, она, конечно, знала, что эта ниша общества прогнила, но всегда спасало творчество. Так и в творчество проникли совсем не творческие и полные злости люди. Одна Земфира была светочем искренности и гениальности. Одна она брала за ворот и вытаскивала из реки грязи и пошлости. У всех есть свои "грязные делишки". Так уж устроена жизнь, что без них никуда. Никто не обвинен в святости. И у них были такие моменты: творчество требует жертв, иногда эти жертвы с замесом из грязи, с точки зрения морали. Но результат искупал все. Фантастический по красоте и безумству результат. Будь ингредиенты пошлы и за гранью, творчество всегда выходило чистым и сверкающим страданием. Муки всегда били в глаза. Она верила в то, что есть люди, созданные друг для друга. Две части паззла одного цвета. И такими частями были они с Земфирой: столько прожитых вместе лет. Рената была даже не человеком, а любовью в форме человека. И Земфира это прекрасно знала и ни разу не разочаровала, как это делали обычные, земные, люди. Что еще было нужно? Неужели любовь к гениальному может надоесть? Ей мешал характер: постоянные приключения, отсутствие намека на застой, подруги, проекты то здесь, то там, перелеты. Словно время куда-то гнало ее. Видимо, гнало подальше от Земфиры. Угнало настолько, что она сидит на холодном полу с красной от пощечины щекой и бурлящей ненавистью к человеку, которого она считает любовью всей жизни. "У тебя что ни монолог, то заканчивается словами, какая Земфира гениальная. Даже если спрашивают о строении самолета", - говорили ей, а она улыбалась, пожимая плечом. Что она могла ответить? Что она думает о ней все время? Что каждую занудную вечеринку покидает задолго до окончания, чтобы увидеть ее? Чтобы послушать очередную еще никому, кроме их двоих, неизвестную песню - вот зачем она жила на этом свете. Встала с пола, поправила платье, выдохнула. Вполне вероятно, что она проснется, а Земфиры в больнице уже не будет. Тогда надо будет отправляться домой и начинать жить по обстоятельствам. Земфира курила в открытое окно прямо в палате. Морозный ветер обжигал шею и лицо, и пришлось укутаться в покрывало. В носу все еще стоял тот тонкий аромат, который знала только она. Всегда пыталась определить, на что он похож. Ни на что он не похож. Похож лишь на Ренату, с взъерошенными волосами и виляющей походкой. Обычно она ходила и натыкалась на камни, столбы и - была бы возможность - здания. Видимо, надевала каблуки и забывала, что для них нужна особая концентрация внимания. С виду холодная, почти мраморная, отдающая картонностью, а внутри огонь и безумие. Наверное, именно этот контраст и свел их вместе. Да, их история потянула бы на целую серию романов. После очередной ссоры, а было их немало, они встречались, обсуждали какую-нибудь ерунду, будто ничего не случилось, долго смотрели друг другу в глаза, а после Земфира заявляла: "Поехали ко мне". Даже не спрашивала, не просила, а именно заявляла. Они ехали к ней, поддерживая друг друга в силу алкогольного перебора. Рената любила засыпать на лестнице с сигаретой в руке. Земфира тащила ее на себе. Та просыпалась в квартире, не понимала, где находится. Осознавала, целовала в губы. Под утро засыпала в ворохе подушек, а Земфира смотрела на нее и понимала, что никуда ей от этой чудачки не деться. Безумно любимая безумная - это на всю жизнь. То ли испытание, то ли награда. Просыпалась рано, щурилась на свет, обнимала сидящую Земфиру, думающую над очередной композицией, прижималась всем телом и глубоко вздыхала, будто далеко во сне совсем скучно и наконец-то она вернулась сюда. - Шедевр, - сладко говорила она. - Ты же не знаешь, что это. Может, я список покупок составляю. - Все равно шедевр, - улыбалась и целовала в спину. - Творишь тайком без меня. - Ты бы знала, сколько всего идет в утиль. - Я знаю, сколько идет на свет. - Спи дальше. Ты спала часа два. - Я хочу на тебя смотреть. - Что во мне в шесть утра особенного? - Земфира оборачивалась. - Я что, картина в музее? - Ты бы знала, какая ты красивая. - Давай не будем. - Дай мне сказать. - Не дам. - А я хочу сказать, что ты красивая всегда. И кто не видит этого, тот слепой. - Очень красивая, когда не спала совсем. Под красными глазами черные круги. Да, пожалуй, я картина. - Перестань, - Рената ежилась от утренней прохлады. - Согрей меня. Земфира закрыла окно - уже успела замерзнуть. Легла на кровать, завернувшись в покрывало. Рената посмотрела на часы, на собранную сумку, села на кровать, опустив руки. Поспать? И проснуться уже без нее? Так она хотя бы будет утекать сквозь пальцы. - Я тут подумала кое о чем, - Рената повернулась к засыпающей Земфире. - Вся моя философия строится на тебе. - Твоя философия? - скептически отозвалась Рамазанова, приоткрыв один глаз. - Да. - Это как философия Федорова, только Литвиновой? - Вот тебе смешно, а мне - нет. Вспомнила многое из того, что я говорила. Все эти фразы про любовь и гениальность. Все же про тебя. - Да ладно? - Хватит смеяться. Я серьезно. Отнять тебя - что у меня останется? О чем я буду пудрить людям мозги? Ну, об обществе, о несправедливости, о красоте... И все. Какая же моя голова без тебя бедная. - С огромными самоцветами в платиновых сережках. - Ты всегда такая остроумная с утра? - Рената приподнялась на локте. - Я всегда остроумная, только все видят другое. - Я вижу то, что нужно. - Спасибо, Рената Литвинова, - протянула Земфира, натягивая на лицо улыбку. - Что бы я без вас делала! Рената подалась вперед и чмокнула ее в щеку, щекоча отпущенными на волю пушистыми волосами. - Это что? - Земфира повернулась к ней. - Это я тебя завлекаю. - Я не спала. - И не будешь. - Постель создана для того, чтобы в ней спать. - Спать - это отдыхать после любви. - Я это запомню.