Холод

Она была нежной. Она родилась такой. Нежность стала ее вторым именем, пустила корни в мысли и тело, и если бы она стала искать истоки и конечные пункты, то не нашла бы их - пришлось бы тащить сосуды и нервы одним большим сгустком. Но если бы она это сделала, то только из-за нежности. Любовь и нежность не существуют друг без друга: уберешь одно - исчезнет другое. Любишь - обязуйся быть нежным, хотя бы наедине с собой, когда обращаешься мыслями к любимому. Даруешь нежность - как ни крути, получишь в свой адрес порцию любви: все хотят любить, даже те, кто хулят любовь при каждом удобном случае. Все в этом мире вершится благодаря Любви: ненавидишь если, значит защищаешь то, что по сердцу. Человек рождается, человек умирает. Человек воскресает - благодаря Любви. Любовь и нежность - по сути, это двое влюбленных, прочно и обоюдно засевших в сердцах друг у друга. Она дула на ее лицо в этот жаркий - и по погоде, и по эмоциям - день. Пыталась сдуть со зноем негативные мысли - была уверена, что такое возможно. От даже легкого прикосновения та бы моментально открыла глаза, скорчила бы "моську", нахмурив брови и сморщив нос, начала бы никому не нужный разговор, основанный на возникших проблемах. Но это их совместная, полная любви и нежности, жизнь, и она не даст пробраться в нее этим коварным животным: бытовым заботам, сплетням и лживым уловкам. Последних у Ренаты было немерено (и она себя за это не корила - "так надо; я знаю, как лучше"), и в данной ситуации - если бы Земфира решила открыть рот - она бы многое умолчала, некоторые углы темы вообще бы закрасила черной краской, но Земфира читала ее, как открытую книгу, поэтому многое бы поняла; может, не сразу; может, в другом разговоре. И они бы поссорились: Земфира не терпела ложь, не выносила, часто впадала в жестокое презрение или вообще могла взбеситься, вспылить, проклясть. Нет, Рената оставит все как есть. Она будет дуть на любимое лицо, предугадывать мысли, летающие в этой гениальной голове. Пока не наступит ночь. Или пока та не уснет: такое тоже случалось. Она пристроится рядом, будет слушать стук собственного сердца. И, возможно, даже расслышит шорох падающей в этот мир полуночи. Любовь и нежность - по сути, это двое влюбленных, прочно и обоюдно засевших в сердцах друг у друга. По неосторожности (или по чьему-то беспощадному закону) задевших ящик Пандоры всех страданий человеческих. - Ничего из этого не получится, говорю тебе, - закурив, Земфира снова расположилась на полюбившемся диванчике. - Эта чаша давно выпита, высушена, потрескалась и разбилась. Зачем заводить этот разговор, если я знаю тебя настолько хорошо, что могу предугадать все твои реплики? Твоя логика - в моей руке. Хочешь - сожму. Хочешь - вообще выброшу. - Зачем ты так? - выдавила из себя Рената и прикоснулась губами к фильтру сигареты. - Зачем "казнить, нельзя помиловать"? Я хочу во всем разобраться. Я докажу тебе многое. И поверь, это многое нельзя предугадать. - Сколько лет мы вместе? А ты все такая же, как в первый год. - И что в этом плохого? Я все так же сильно люблю тебя. - Из тебя бы вышел прекрасный палач. Сказала "люблю" - голова улыбнулась, и тут ты ее отрубаешь к херам. Зато покатится с улыбкой на лице. Как ты любишь - красиво. И главное - благодетельно. - Все совсем не так, - Рената отрицательно покачала головой. - Ты жестока ко мне. - Не предполагала ли ты хотя бы раз, что эта жестокость - заслуженная? - Почему сейчас? Ты бы знала, как мне плохо. Как плохо без тебя, без нас. Это же невыносимо! - Жаль, я не могу вырвать тебя отсюда, - Земфира указала на сердце, а после на голову: И отсюда. Легче застрелиться, наверное. Но слишком много планов - рано пока. - Не говори ерунды. - А что, страшно? - Рамазанова дернула бровями и возвратилась к рассматриванию потолка. - Не знаю, говорила ли я тебе. Есть такой закон, когда один процесс после определенной точки меняет свои свойства на обратные. Раньше я видела в тебе одни достоинства, а теперь почему-то вижу одни недостатки. И если ты сейчас будешь оправдываться, я опять найду кучу уловок, вранья. Не стоит начинать. Все только ухудшится. - Я люблю тебя. - И я тебя, - Земфира вздохнула. - Только легче ли от этого? - Я для кого, блять, старалась эти три минуты? - Рамазанова ударила ладонью по столу, чем вырвала Ренату из глубокой задумчивости. - Ты же сама просила. - Это гениально, - кивнула та. - И все? - Земфира сморщилась и, махнув рукой, отошла к окну. - Ну, что я могу еще сказать, Земфира? - Литвинова поняла свою оплошность и стала лихорадочно выискивать оправдания. - Ты сама знаешь, что я визуально воспринимаю информацию, поэтому мне так комфортно в режиссерском кресле. А тут музыка, слова - это совсем иной материал. Но материал, конечно, гениальный, как и все твои материалы. Вот увидишь, эта песня станет хитом. И почему ты так серьезно ко всему относишься? - Ладно, в следующий раз после просмотра очередной твоей картины я скажу: "Ну, Литвинова, ты и наснимала, блять - хуй разберешь!" - И ты это скажешь? - Рената приоткрыла от неожиданности рот. - Ты что, так всегда думаешь? - Прости, я же воспринимаю информацию на слух, поэтому мне так удобно бряцать на гитаре, - передразнила ее Земфира и скрестила на груди руки. - Я фанат твоей головы. Она всегда выдумывает что-нибудь эдакое. - Я передам ей, - Рамазанова не сдержала улыбки. - А она что, глухая сейчас? - Занята иными процессами. Визуальным восприятием, например. - Ах, как же не вовремя, - Рената вздохнула и широко улыбнулась, прищурившись. - Куда уж мне до уровня режиссерского кресла! - Я убью тебя, - продолжая улыбаться, ответила Литвинова. - Пожалуй, пойду побряцаю на гитаре в одиночестве... - Так, давай еще раз. Мне. - Опять? - Земфира покачала головой. - Я помню припев. - И что? - Если уйдешь, встану рядом и буду подпевать. Сама знаешь, это душераздирающее зрелище. - Шантажистка. - Думала, все так просто: пришла, закрыла дверь на замок, призналась в бесконечной любви и преданности, а я сразу сдалась, да? - Земфира подошла к Ренате вплотную. - Не кажется ли тебе сценарий избитым, сценарием для конца дешевого романчика? - Наша с тобой жизнь не дешевый роман, - та посмотрела ей в глаза и сглотнула. - Вот именно. А еще я терпеть не могу простаков, поэтому сейчас найду Эль, вставлю ей люлей, чтобы та не расслаблялась, и поеду домой. Заебалась я сегодня. - Зачем ты вообще за это дело взялась? - Наверное, ты хочешь спросить меня, почему ТЫ об этом не знаешь. - И об этом тоже. Рассказывай все. - Знаешь, когда ты была за тридевять земель с человеком, кого я убила бы своими же руками, эта амбициозная особа помогла мне. Помогла хотя бы простым разговором, пусть не по душам, но все-таки. Она поняла, что есть в моей голове места, куда лезть не стоит. И не лезла. Еще я поняла, что этот мир не крутится вокруг меня одной, что настало время обратить королевское внимание на тех, кому нужна моя помощь. Ведь я же сама такой была, даже хуже - мои амбиции жгли Богу пятки. - Она мне не нравится, - Рената пожала плечами. - Она и не должна тебе нравится, потому что может дать тебе отпор. В этом мы с ней схожи. - То есть сейчас рядом с тобой другой человек, пусть это лишь партнерская связь, да? - Да, - кивнула Земфира, рассматривая распахнутые - потемневшие от печали - льды. - Так я защищаю свою независимость. Так я доказываю, что смогу прожить без тебя. Но можешь радоваться факту, что свою сексуальную энергию я потрачу не на кого бы то ни было во множественном числе, а на творчество. Надеюсь, приятная новость? - В тебе никогда не было столько жестокости. - Выкристаллизовалась за время твоего отсутствия. - Хорошо. Не буду тебе мешать, - неожиданно для себя решила Литвинова и открыла дверь. - Странно так... - Что странного? - Я думала, что за этой дверью разразится, как минимум, ядерный взрыв. - А что разразилось в результате? - Холод. Она шла по темному захламленному коридору, словно по своим мыслям: слой пыли, брошенные и всеми забытые предметы-чувства, огромный ящик с неизвестным содержимым (ее бессознательное, не иначе), сломанная гитара с оборванными струнами (а вот это, видимо, воспоминания). На секунду ей даже показалось, что это не путь в зал, а отрезок лабиринта, в котором ей суждено то и дело натыкаться на признаки былого. И если бы эта секунда продлилась чуть дольше, то она обязательно споткнулась бы об себя мертвую, у стены лежавшую. Присела бы, дабы рассмотреть лицо. Поправила растрепанные волосы - эти слова, что после смерти внешность не должна волновать, самая настоящая ложь. Узнала бы собственные черты. Ужаснулась бы? А может, наконец-то с облегчением вздохнула? Вот почему ей так холодно, вот почему заиндевело нутро - в лабиринте своих мыслей она лежит бездыханная, и щека левая в пыли. И так жалко себя, сесть бы рядом, прижать ледяную щеку к горячей груди. Выплакаться всласть. Да изменит ли это что-нибудь? В лицо ударил яркий свет, Сати махала ей из глубины зала. - Что случилось? - подруга обняла ссутулившуюся Ренату за плечи. - На тебе лица нет. - Ничего не случилось, - пожала плечами та, сдерживая слезы в глазах. - Мы поговорили. - Что же она тебе такого сказала, что ты, как смерть, выглядишь? - Правду, что же еще. Я устала. Ты остаешься? - Нет уж, подруга. Довезу тебя до дома. - Не переживай. Со мной ничего не случится. - У тебя в глазах пятилитровые слезы, - Сати покачала головой. - Я тоже на это надеюсь. Хочешь порыдать у меня на плече? - Спасибо за предложение, но я сильный человек, сама знаешь. - Что ж, пойдем искать нашу одежду, сильный человек. - Эля, блять, какого хуя? Выпендриться решила? - Земфира намотала на шею шарф. - Это вы из-за Ренаты так завелись, да? - Эль улыбнулась, натягивая куртку. - Что ты ей сказала? - То, чего требовала ситуация. - Что-то плохое? - Рамазанова схватила девушку за капюшон и дернула к себе. - Что вы за нее так переживаете? Не растает ваша Рената. Не изо льда. Такой же человек, как и все. - А вот, блять, и не такой, - Земфира встряхнула Эль. - Впредь рот при ней не открывать, ясно? - Больная тема? - рассмеялась та, махнув руками. - А сами на нее давите! - Что я с тобой, пьяной, разговариваю? - Рамазанова толкнула солистку к выходу, и та чуть не упала. - Протрезвеешь, поговорим. - Я виновата, Земфира Тал... Земфира. Признаю. Мне надо было быть сдержаннее. Но, как говорится, счастье людям глаза застит. Знаете, сколько у меня сейчас счастья? Я люблю, меня любят! Кажется, что еще чуть-чуть, и разорвусь на счастливые кусочки! - Ежик твой где? - На улице ждет. Рамазанова вышла на улицу первой, рассмотрела справа от входа переминавшуюся с ноги на ногу девушку: - Эй, Ежик! - Да? - Ты уж прости меня за сигарету в щеку. - Я не обижаюсь. - Обычно я людям головы откручиваю. Земфира остановила машину на первом попавшемся на пути мосту. Вышла, вцепилась в перила, зажмурилась, попыталась сделать глубокий вдох, но мешал снег: густой, липкий и душный. От которого лишь становились сырыми щеки и волосы. Небо над домами и рекой было оранжевым, совсем не зимним - в этом небе не найдешь свежести. В голове на повторе звучали слова Ренаты "Я думала, что за этой дверью разразится, как минимум, ядерный взрыв". С ее же интонацией. Такая страшная интонация - как она не заметила ее раньше? Ядерный взрыв... Если бы та заглянула поглубже, в самый потаенный уголок души, то могла бы различить красные цифры на таймере. Бомба была в ней, тикала под сердцем, щекотала нервы. Она была нежной. Она не могла быть другой. Нежность заставляла поддаваться влиянию со стороны ("в каждом есть хорошее, просто надо поискать"), заставляла любить еще сильнее, когда кажется, что сильнее только любовь, от которой умирают. Она знала - такая есть. Приходит человек с работы, пьет чай, курит, а вечером его находят мертвым без единой раны. "От чего же он умер, доктор?" - спрашивают соседи. "Сделал пистолет из пальцев и выстрелил себе в голову", - отшучивается врач, потому что сам не знает причину смерти. И обследование ничего не покажет: умер - и все. Разве возможно такое? Возможно. От особого вида любви. От любви-смерти. И она сейчас - в ней. Рената прикрыла глаза ладонью: плакала ли она? По крайней мере, думала: "Как хорошо, что можно взорваться, не взрываясь". - Да пошло все! - крикнула Земфира и с разбега ударила ногой в дверь своего автомобиля. Она стучала по ней несколько раз, с разбега и просто так. Кричала долго и громко, с примесью мата, хотя не была пьяной. Хотелось выкрикнуть все, что накопилось за последнее тысячелетие. "Я люблю тебя, черт возьми! Чертовым сердцем! Чертовой, блять, любовью, будь она проклята!" пронеслось над спящим городом, в том числе и над машиной, на заднем сидении которой сидела она, прижав ладонь к наконец-таки растаявшим льдам.