Холод

- Эль, блять! Я сказала же, не ройся у меня в квартире! Терпеть не могу! - Земфира упала на забросанный бумажными салфетками диван и, прислонив ладонь к горячему лбу, застонала. - А что делать, если здесь - срач? - донесся с кухни голос подопечной. - Вы в холодильник заглядывали последние полгода? - Надеюсь, никто не узнает о том, что мной однажды управляла сопля. - Я все слышу! - Зачем я тебя вообще впустила? - прогнусавила певица и покосилась на часы, намекающие о том, что пора гостям и дело знать. - Эль, у тебя как с предками? - А что? - Уже одиннадцатый час. - Вы что, заботитесь обо мне? - голос Эль повеселел. - Неужели? - Да я выгнать тебя хочу! - Так просто вы от меня не избавитесь, - девушка подошла к дивану. - Я сейчас за продуктами смотаюсь и вернусь. - Давай ты не вернешься, а? - А лекарства? Чем же вы лечиться собираетесь? - Уходом твоим. Знаешь, как поможет? Во! - Земфира подняла вверх большой палец. - Не знаю, - Эль скрылась в прихожей. - И знать не хочу! - Как же ты мне осточертела! - певица закрыла лицо ладонями и вздохнула. - Когда очухаюсь, выгоню тебя пинком под зад. - Отлично. Надеюсь, у вас будут на это силы. А я пока за хлебушком. - За чем? - Рамазанова приподнялась на локтях, дабы начать ругаться матом, но гостья уже закрывала за собой дверь; пришлось снова упасть на подушку и закрыть больные от слез глаза. Сколько она спала? И спала ли вообще? Так, ворочалась с бока на бок, варилась в собственном соку. Лежала на диване заплесневелым овощем. Ловила носом потоки откуда-то свежего воздуха: и курить в тягость. Господи, побыстрее бы все закончилось! То одно, то другое - никак не вольешься в привычный ритм, не вернешь голове ясность, а за ясность мышления она бы сейчас многое отдала. Подумала бы, собралась с силами и вышвырнула эту ходячую наглость, да еще бы тумаков в дорогу надавала. Как же она не любила навязчивость, когда сценарий разворачивался вразрез с ее желаниями. Она заслужила то, чтобы все шло по ее плану. Заслужила: авторитетом и делом! Это ее квартира, ее жизнь - и почему вокруг вечно какие-то надоедливые пустой болтовней и ненужной суетой люди? Было бы гораздо легче, если бы о ней забыли на пару недель - вот красота! Можно было бы восстановиться, погрузиться в работу с головой, забыть о человечестве напрочь - то есть "провести время не только с пользой, но и со вкусом". Да, у нее был такой вкус - трудоголический (с металлическим оттенком), за что многие ее боялись: "Земфира в поле зрения! Сейчас будет драть нас как сидоровых коз! Ребятки, держимся!" Никто, конечно, не подавал вида, не высказывал утаенное - улыбались все; если улыбаешься не очень широко, Рамазанова уже "стреляла" пытливым взглядом из-под нахмуренных бровей. Так было не всегда - лишь в те моменты, когда необходимо было сделать что-то огромное в короткие сроки. Земфира слыла в музыкальной сфере Великим Организатором; знала процесс до каждого винтика и людей читала как облупленных. Рамазановой стоило только посмотреть - и бездарь становился Моцартом, сам удивляясь, откуда в нем столько энтузиазма и таланта. И опять же, лишь в особые, напряженные, дни, а так она все-таки старалась наладить в коллективе дружескую атмосферу: выпускала курить не два раза за день, а три. И поесть - разок, и то "Жри быстрей! Процесс стоит!" Это была ее территория, которую приходилось отчаянно защищать, временами даже - скрывать от посторонних глаз. Потому что еще с малых лет знала: если у тебя есть то, чем ты дорожишь и в чем ты большой мастер, разбивай кулаки в кровь, но защищай; забудь о слабости, слабость - для мертвых; борись до конца и выигрывай. Много будет крутиться людей, многие будут рядом лишь ради того, чтобы помешать, насолить - держи ухо востро. Наверное, поэтому она осталась совсем без друзей, и ведь не жалела: никто не выдержал проверки жизнью, отсеялись все после первого предательства. Другой бы начал ныть, грызть в углу собственное одиночество, а она - как делала всегда - займется делом всей жизни. Отличный повод создать классную вещь! Стоит лишь прогнать болезнь. И Эль прогнать тоже не мешало бы. Слабость - для мертвых. Вот и она сейчас полуживая. Просто накачанная слабостью - под завязку. Тело похоже на вареный баклажан, хотя тот, наверное, несмотря на свое состояние, будет выглядеть приятнее и дружелюбнее. И, определенно, у вареного баклажана больше друзей, чем у нее. Она вообще видела вареный баклажан? Задумалась: их едят вообще? Что из них готовят? Сморщилась: она не любила баклажаны в любом виде. Но главная слабость была в другом - ведь еще бы немного, и она отправила бы то чертово сообщение. Как ей в голову пришло написать такие сентиментальные "сопли"? Ну, ладно: песня. Самая лучшая песня - песня о любви, это все знают. А тут... Вовремя одумалась. Пусть все идет так, как идет. К чему-нибудь да выведет. К чему? К работе, конечно же. О чем еще могла идти речь? На секунду Земфире почудилось, что она чувствует на себе знакомый и близкий взгляд. Даже могла различить черты лица, сбившиеся светлые пряди, легкую улыбку. Нет, она всего лишь лежит с закрытыми глазами, в лихорадке и огромном недовольстве. Она не будет ее выдумывать - хватит! Она не ведьма, чтобы призывать образы и фантомы, в привычном понимании - души. Так и рехнуться можно. И даже не под кайфом, без лекарств - чувствовать такое, хотеть такое: что же творится? Видимо, температура превысила допустимое значение и в данный момент нагло - всюду наглость! - плавит ее мозги. Господи, да что же такое с ней? Почему все ноет внутри? Если бы ее нутро могло кричать, оно бы разбудило криком половину Москвы. От болезни и от тоски. По ней. По ее хождениям - из комнаты в комнату. По бесконечным монологам. Громкому смеху с запрокинутой головой. По прищуренным демоническим глазам. Это наваждение в человеческом облике. - Это невыносимо, - вслух сказала Земфира, как почувствовала: ее ладонь кто-то сжал. Спускаясь по ступенькам, Эль достала телефон. Зашла в меню контактов - "Черт, удалила, видимо!" С мыслью "Надеюсь, она меня не убьет за это и все закончится хорошо, а еще лучше, если не узнает" залезла в сообщения, полистала деловую - отчасти гневную - переписку. "Она не человек. Она робот", - решила Эль и даже остановилась, задумавшись. И как можно было удалить номер любимого человека? Наверное, на это способны лишь сильные мира сего. Залезла в папки. "Черновики (1)". "А вот это занятно", - вытащив от заинтересованности язык, Эль пробежала глазами по неотправленному сообщению. "Нет, она человек. Она человек!" - девушка готова была кричать от радости. Номер сохранился, а она чуть не впала в отчаянье, проклиная радикальную гневливость гениев. "И как эти две глыбы столкнуть? Как-как? Хитростью", - Эль вышла на улицу и прислонила трубку к уху. Ее даже переполняла некоторая гордость: в ее руках, можно сказать, два феномена природы, две влюбленные души, принципиальные до чертиков, в какой-то степени - по-детски гнущие нос. И кто из них ребенок? Вот никак не Эль. "Эль - хорошая. Эль сегодня - Бог", - думала девушка, как услышала в трубке тихое "Я слушаю..." - Здравствуйте. Это Эль. Простите, что так поздно. Я не отвлекаю? - Нет. Как вы мой номер нашли? - Рената начинала впадать в легкое раздражение. - Я звоню вам не для того, чтобы говорить какую-нибудь гадость. Время гадостей и разногласий ушло. Вы - за? - Что вы от меня хотите? - Это номер Земфиры, - выпалила Эль и закусила губу, ожидая реакции. - И? Почему вы звоните с ее номера? Что за излишнее доверие? - Вот сейчас вы меня ненавидите, а после будете благодарить. - Это, интересно, за что? Знаете, я положу трубку, если... - Я украла у Земфиры телефон. На время. Надеюсь, она не убьет меня. Надеюсь, вы поможете, чтобы этого не случилось. Мне нужно вам кое-что показать. Вообще - встретиться. Зато и телефон вернете. - С какой стати? - Литвинова держала оборону. - Она отказывается лечиться. С большой-то температурой. Я сейчас в магазин и аптеку. Надеюсь, тут есть поблизости круглосуточные. Вы, случайно, не знаете? - Лечиться? - Но главное лекарство, конечно, это вы. Господи, я так боюсь, что Земфира мне голову открутит. - Хорошо. Я скоро буду. Встретимся у подъезда. Отлично. Полдела сделано - Эль сунула телефон в карман. И пусть она потратит последние деньги, но зато на кого потратит! И рассказать-то, похвастаться некому! А расскажешь - не поверят, еще у виска покрутят, мол, совсем рехнулась; скажут "Крыша от любви к Земфире поехала". Да, она возвращает людям любовь! Уж не ангел ли она, часом? Словно в сказку попала, и еще этот снег, будто специально, для антуража, сыплет: не видно ни зги, сплошная мокрая и тяжелая пелена. Надо будет извиниться перед Ренатой, все-таки творческая и утонченная натура, а она так по-хамски обошлась с ней. Родители бы узнали - убили бы. Вкусила власть и давай свободой сорить направо и налево, ведь даже Ежика в тот вечер поцеловала - сама. Эх, сколько бы было крику, если бы родители и об этом узнали. Эль посмотрела на часы: надо было спешить, скоро придет Рената, надо будет краснеть и опускать глаза. И не забыть всучить телефон с тем сообщением. "Деньги, родные, простите, я так ошибалась..." - думала Рената, ускоряя шаг. Ей бы не помешало сейчас такси, хоть первого встречного останавливай и денег проси. Нет, она гордая как бы. Она как бы гуляет по городу, упиваясь трагизмом и одиночеством. Думает о себе, представляет, как это все со стороны выглядит, а тут всего лишь "Она отказывается лечиться", и тотчас все мысли - о ней, все стремления - к ней одной. И горечь от того, что та не позвонила (хотя все логично, Земфира не звонила в таких случаях), что это чужая - опять в духе рассказа Сартра (Боже, он называется "Интим"; вспомнила!) - манипуляция. Но что же делать? Так и придется на чужих уловках выезжать. Они же не идут навстречу друг другу, но есть вокруг люди, которые хотят, чтобы они были вместе (и некоторые из этих людей очень не нравятся) - и от этого теплее на душе, хочется припуститься по московским улицам-переулкам белым зайцем, чтобы прибыть на место встречи быстрее. И будь что будет. По крайней мере, та - больная и не выгонит ее. И пусть они заболеют вместе - это уже совсем неважно. Эль переминалась с ноги на ногу. Близилась полночь, а она на другом конце Москвы, стоит с пакетами в руках. Ее заносит бешеный снег, и нос, кажется, превратился в сосульку. Из-за угла быстрым шагом вышла Рената, остановилась и тотчас закурила. - Вы что, не на такси? Она отрицательно покачала головой и протянула ладонь. Эль положила на нее телефон. - Простите меня. Я вела себя по-свински. Столько гадостей вам сказала тогда. Стыдно вспомнить. Вы только не говорите Земфире, что это я вас позвала. Скажите, что сами пришли. Звонок, если что, я стерла. Так страшно. А если она узнает? Она правда головы откручивает? Вы же ее хорошо знаете. Она выпрет меня, да? Вот я влипла... Эль продолжала что-то лихорадочно рассказывать, но Рената не слушала: она читала то неотправленное сообщение. Раз за разом. Стирала снег пальцем с экрана и читала снова. Улыбалась мыслям. Эль продолжала лепетать себе под нос, как Рената обняла ее, взяла из ее рук пакеты и скрылась за дверью подъезда. Девушка смотрела на дымящуюся сигарету, пытаясь осознать последние события. - Эх, любовь! - громко крикнула она спустя некоторое время и, махнув рукой, будто отгоняя стаю белых мух, зашагала прочь.