Холод

"Как ты себя чувствуешь, Земфира?". Земфира покачала головой и вернула на соседнее кресло светящийся из-за нового - уже сотого за этот день - сообщения телефон. Зря она дала номер телефона: не смогла выдержать напора жалостливых глаз. Если б та смотрела чуть дольше, то, наверняка бы, Земфира вообще махнула рукой и сказала: "Неси меня, хоть на край света! Не могу больше! Воздержание не станет моей судьбой!" Нет, она держалась стойким оловянным солдатиком: написала на клочке бумаги телефон, сунула его в карман безразмерного пальто, дала денег на такси и под завывания "Но ты же не вылечилась! Что ты делать собираешься? Неужели опять в студию? Пожалей себя, пожалуйста!" выпроводила Мать Терезу за дверь. Долго стояла, прислушивалась: стучат ли по ступенькам каблуки? Те долго молчали - хозяйка то ли курила, то ли разбиралась с клочком и неровными цифрами; возможно, забивала номер в телефон; а может, просто вызывала такси, - но через пару минут все же застучали по лестнице, и Земфира с облегчением вздохнула. И как противиться? Как отказываться от того, что уже приготовили и держат перед твоим носом на золотом блюде? Не возьмешь - "хватит уже выебываться!" от себя же и получишь. Если бы она собрала все эти фразы, сказанные себе за последнюю неделю, могла бы оклеить, как минимум, спальню. Качнула головой, закурила, обняв себя за плечи - излюбленная поза, самая удобная для многочасовых размышлений. "Иногда просто хочется смотреть целый день в окно. Вот просто стоять и смотреть", - говорила она и была верна себе. Устраивала "смотрины", конечно, нечасто - из-за собственной гиперактивности, когда надо было сделать все и сразу и желательно побыстрее, - но метко: если уж "пялиться" на что-то (а получалось - вглубь себя), то до боли в глазах. "Напиши, как себя чувствуешь! Я переживаю!!!" Расплылась в улыбке. Остановила автомобиль на светофоре и вытащила сигарету из пачки. Надо же было ей влюбиться (а после уже и полюбить по-настоящему, взрослой и зрелой любовью) женщину, у которой забота - материнская практически, или даже вселенская; когда как - перла через край. И эти восклицательные знаки. "Истерит, - Земфира вновь улыбнулась и сунула зажженную сигарету в рот: следовал поворот налево. - Вот блять! Мудаков развелось, и все дружно сели за руль! Надо подрезать именно Земфиру, а как же..." Чуть не врезалась в одного из "мудаков", посигналила, взяла сигарету в руку и освободила переполнившееся матное хранилище. Из автомобиля напротив смотрело веснушчатое лицо парнишки лет пяти. Рамазанова натянула улыбку, и мальчик улыбнулся в ответ. Присмотревшись, заметила в его правой руке фигуру известного значения. Показала средний палец - тоже. - Вот гаденыш! Каков отец, таков и сынок! - высказалась вслух и опустила стекло, чтобы сбросить пепел. Телефон вновь запищал - на автомате протянула руку. Взглянула мельком на экран: "Земфира!!!!" Четыре восклицательных знака. Это уже серьезно, это не каких-то там три (привычных для Ренаты) - надо отвечать. На той стороне переписки уже, наверняка, трясущиеся руки и бесконечные сигареты. Набрала "Не ори", отправила. Пробка: и насколько она в ней застряла? Хоть на метро отправляйся. Нет, там люди, а с людьми она не хотела иметь ничего общего, кроме диалога "я вам песни - вы мне внимание; и давайте ограничимся концертами". "Ты жива???" Земфира неслышно рассмеялась: Господи, что у этой женщины сейчас в голове? Вдогонку мысль: как привести этот хаос в порядок? "Логика. Я пишу. Я жива. Просила же не надоедать". Сейчас та начнет оправдываться, выверять фразы, думать, как бы оформить все помягче. Но когда дело касалось жизни и смерти (по версии Ренаты), здоровья, от которого все это зависело, та уходила от мягкости, требовала, топала ногами, лечила (и "залечивала"), и Земфира была голова сбежать, лишь бы эта "оверзабота" прекратилась, лишь бы побыть в покое, без этих кричащих знаков в конце, пусть даже это была красная и горячая любовь. Хорошее слово - "кантовать". А еще лучше - "не кантовать". И вершина чарта - "отъебитесь все!" "Я так переживаю. Пожалуйста, береги себя! Сиди дома!" И вот что ей ответить? Соврать, мол, да-да, пью чай с медом и сухарями, или срубить правду-матку, мол, держись, страдающая, твоя болезная едет сейчас в окружении дебилов, показывает какому-то пиздюку фак и курит, как паровоз? Не выдержит - приедет в студию (если незанятой день) и будет ныть, размахивая градусником и шерстяными носками. Хлопать самыми красивыми глазами, полными преданности и любви. "Я в порядке", - и пусть сама расшифровывает подтекст. Иногда она смотрела на их переписку со стороны. Это казалось забавным: взглянуть очередной раз на них, как на персонажей сериала или книги. Поднимало настроение - какие же они типичные! Типичность доходила до вершины контрастности, когда Земфира начинала "дуться" (а делать она это любила), а Рената оправдывалась, успокаивала, забрасывала смайликами и ласковыми словами. И ей совсем не хотелось выходить из почти надуманной обиды, потому что Рената бы тоже вышла, стала серьезнее, приплела для темы разговора кого-нибудь, кого Земфира, мягко говоря, презирала. И тогда сразу хотелось прервать беседу, которая так, казалось бы, хорошо начиналась. "В студию направляешься?" Земфира поперхнулась и выбросила окурок в окно. Осмотрелась: может, та следит за ней? Может, наняла кого? Проницательность Ренаты пугала всегда - Земфира не могла привыкнуть к данной особенности и не собиралась. Это странно, это похоже на плохую шутку. - С чего ты взяла, что я за рулем? - Рамазанова прислонила телефон к уху. - Я выучила тебя. А сейчас ты в пробке, потому что появилось время позвонить. Я права? - Ты ведьма. Я давно это говорила. - Может, я просто хороший психолог? - улыбается. - Может? То есть ты вариант с ведьмой полностью не отбрасываешь? - А ты конспиратор. Почему нельзя написать сразу, черным по белому? Почему мне надо каждый раз к гадалке бегать, чтоб твои слова расшифровать? - Так значит, ты к гадалке бегаешь... - Но мы же не об этом сейчас. Почему ты не в постели? - У постели нет колес. - Причем тут колеса, Земфира? - Так, сбавь обороты. Я себе вторую мать не нанимала. - Хорошо, - Рената сделала паузу. - Как ты чувствуешь себя? - Я не села бы разбитой за руль. - Села бы. Я тебя знаю. - Окей. Самочувствие мое в рамках нормы. Блять, этот пиздюк опять мне фак кажет. - Кто? - Пиздюк. Паренек лет пяти. В рено напротив. - Он что, узнал тебя? - Думаешь, он показывает мне фак, потому что ему не нравятся мои песни? - Земфира рассмеялась и откинулась на спинку сиденья. - Ты что, пьяная там? - Ну, как тебе сказать... Я не спала после возвращения от тебя, а теперь вот типичная обстановка: рисунки, эскизы... - И бокал винца. - Это для вдохновения. - Завтракать не пробовала? - Этот же вопрос я могу задать тебе. - Не уходи от темы. - А я и не ухожу, просто говорю все, как есть. - Знаем мы твои "как есть" в виде ста способов перевести разговор в другую степь. - Но получилось же, - снова улыбается. - Завтракать не пробовала, Литвинова? - Рамазанова для пущей серьезности понизила голос и нахмурилась. - Я питаюсь исключительно любовью. - Вот поэтому тебе не нужна машина. Стоит тебе взять зонт, как ветер доставит тебя в нужное место. Кажется, я где-то уже это видела... - Эти шуточки про мою фигуру я сочту за комплимент. Насмотришься на жирных, пусть из окна дорогого автомобиля, и после есть вообще не хочется. Отличная мотивация. За собой надо следить, не запускать себя... - Я не редакция газеты "Худей, сука". - Отличное название для журнала о здоровой пище, - рассмеялась Литвинова. - Да, я в пробке, причем на мосту. Не уговаривай меня ехать обратно, потому что я стою в аду и, кажется, не выберусь из него до вечера. - Это из-за снегопада. Наверное, авария. - Да мне похуй, что у них там. Я опаздываю. Терпеть не могу опаздывать. Сама готова убить другого за непунктуальность, а тут... Кидалово такое. А еще этот пиздюк! - Да не смотри ты на него! - А как на него не смотреть? Он заебал пялиться! Какого вот хуя он мне фак показывает? - Вот вырастет, послушает твои песни и полюбит. - Он даже не вспомнит, что когда-то видел меня. - Дети сейчас пошли, конечно... Такие некультурные. - Это потому что у него папаша - мудак! - Земфира вновь посигналила, с остервенением. - А что с ним? - Да подрезал всю дорогу. - Будь осторожнее. Аварию я не переживу. - Не будет никакой аварии. Если я и разобью у того мудака зеркало, то незаметно. И быстро смотаюсь. - Земфира, не надо. - Должна же быть на дороге хоть какая-то справедливость! - И что, ты будешь мстить продавцу, который тебе рубль сдачи не сдал? - Хорошо бы высказать правду в его наглые глаза. Но я не сильна в математике. Зато сильна в вождении! - Тебе просто нравятся приключения, признай. - Справедливость и приключения - это разные вещи. - Ну, острые ощущения, страсть... - Страсть? Скорее, мат в три этажа, - Земфира покачала головой. - Иногда это одно и то же, - решительно заявила Литвинова. - Сильно опаздываешь? - Да охуеть как! Наколдуй там, чтоб пробка рассосалась. - Хорошо. Надо новое заклинание придумать. Чтоб посильнее. - И завтрак себе наколдуй. - Зачем? Я съела яблоко. - Мезим не забудь принять, а то слишком жирно. - Не смейся надо мной! - Если ты такой специалист по фруктам, то съешь хотя бы три яблока. - Три? Да ты что! Это же много! - Да это ж, блять, целый окорок в зеленой кожуре! - Вот любишь ты смеяться надо мной. - Я любя, - Земфира выглянула из окна. - Кажется, мы тронулись. Ладно, пока. И прекращай обстрел сообщениями. - Я любя. Она всмотрелась в перила: кажется, это был тот самый мост, на котором она пинала свою машину. В тот самый день. Хотя все мосты на одно, "мостовье", лицо: хрен их разберешь. И вид вроде тот же - столько в Москве живет и до сих пор не выучила горизонты. Да и как их выучишь, когда здания то исчезают, то появляются; не успеешь и глазом моргнуть, как над лесным массивом уже выросла очередная - ни к селу, ни к городу - многоэтажка. Они с Ренатой были против застройки города этими уродливыми зданиями, архитекторам которых неведомо понятие "красота", против планового сноса архитектурных памятников. Словно чиновников раздражала история, словно они в ней такого дерьма хлебнули, что все дома, напоминающие о прошлом, им хотелось снести с лица земли и тут же застроить прибыльными местечками. С глаз долой - из сердца вон. И когда это все прекратится? И когда начнут ценить то, что имеют? И любили ли они этот город, раз так спокойно его рушат?