Вольт

► 5 ◄

В следующий раз Хань пришёл не ко времени ― Чонин только проснулся и был в душе. Он услышал, как открылась та дверь, что обычно запиралась снаружи. Дверь в душевую осталась чуть приоткрытой, поскольку из-за цепей закрыть её плотно всё равно бы не вышло. ― С добрым утром, Чонин, ― прозвучал знакомый голос. Он повернул голову и отметил тень на сером полу. Хань стоял у двери по ту сторону. Затем тень сдвинулась, и по очертаниям её Чонин понял, что Хань взял стул и сел на него. ― Спешить не стоит. Я подожду. Вслед за словами воображение Ханя нарисовало вероятные картинки того, что сейчас происходило в ванной. Чонин сразу же отмахнулся от них и отстранился от чужого разума. Не хотел знать, что там себе сейчас представляет Хань. Должно быть, это и в самом деле больше похоже на проклятие ― видеть разумы всех людей вокруг. Чонин сунул голову под тёплые струи и смыл белую пену с волос, постоял немного под холодной водой и после наскоро вытерся полотенцем. Оделся он за пару минут, торопливо застегнул рубашку и, звеня цепями, прогулялся к матрасу. Из-под ошейника скатывались время от времени крупные капли и холодили кожу. ― Я принёс тебе кофе. ― Хань кивнул в сторону столика, там и впрямь стояла чашка. Вторую он держал в руках. Сегодня он пришёл опять в белом, но без пиджака. ― Продолжим беседу? ― Попробуй, ― мрачно буркнул Чонин, но чашку взял и сделал глоток кофе, машинально облизнул губы и подумал, что сахара многовато. Почти одновременно уловил яркий образ в разуме Ханя и едва не поморщился. Едва. К счастью, сдержался и ничем себя не выдал. Хань думал о нём как о чувственном грешнике, и Чонину это не слишком нравилось. Он вообще терпеть не мог определение "чувственный" в приложении к собственной персоне. ― Чем ты занимался прежде? До "Открытого Доступа" и "Дворца". ― Я не люблю говорить о себе, ― жёстко напомнил Чонин. ― Знаю, поэтому я и задал общий вопрос, чтобы можно было составить определённое представление, не вдаваясь в детали слишком глубоко. В наших данных сказано, что ты не ладил с законом, но чем именно занимался, не сказано. Угонял машины? Воровал? Был мошенником? Просто обозначь сферу хотя бы. ― Танцевал, ― отпив ещё кофе, ответил Чонин. ― Что, прости? ― Танцевал. С охранными системами. Сетки лазерных лучей. Датчики. Их далеко не всегда можно отключить или легко пройти. Хань задумался надолго, тоже выпил кофе и уточнил: ― Ты танцевал, проходя лазерные сетки? Обладая при этом своим даром? ― Глупый вопрос. Танцевать я умел всегда, а дар требовалось оттачивать. К тому же, я пользовался даром только тогда, когда никто не мог этого видеть. ― Интересно, ― пробормотал Хань. Очевидно, он плохо себе представлял работу тех же грабителей банков, а у Чонина не было ни малейшего желания просвещать его, поэтому Чонин и ограничился тем, что уже рассказал. ― Где же ты учился этому? ― Этому нигде не учат. ― Хорошо, где ты вообще учился? ― То тут, то там. Какое это имеет значение? ― Я спрашиваю о том, что меня интересует. Хотя в большей степени меня интересует твоё отношение... Чонин отставил пустую чашку, подтянул колени к груди и сложил на них руки, машинально погладил кончиком пальца нижнюю губу, когда задумался. А задумался он о странностях. Хань вроде бы задавал вопросы, следуя стандартной процедуре, но формулировал их иначе и иначе расставлял акценты. За полгода Чонин изучил все вопросы наставников и прекрасно понимал, зачем они и для чего. Хань выбивался из общей схемы и выбивался ощутимо. ― Чем ты сам занимаешься во "Дворце"? ― спросил Чонин, не позволив Ханю развить свою мысль. Спросил чуть быстрее, чем следовало, но только потому, что в чужом разуме увидел собственные образы. Точнее, увидел собственные губы: полную нижнюю с подсохшей корочкой и алой трещиной на ней. Хань думал о том, что на губах Чонина наверняка остался вкус кофе и пора бы их облизнуть. Чонин собирался это сделать, но передумал ― не хотел оправдать чужие ожидания. ― Занимаюсь воспитательной работой, ― выдержав короткую паузу, ответил Хань. ― Значит, это именно ты составлял программу, по которой работают все наставники? ― Теперь понятно, почему его вопросы отличались. Если он придумал стандартную процедуру, то лучше всех понимал, зачем и для чего нужен каждый вопрос, поэтому мог художественно менять вопросы и легко ориентировался в необычных ситуациях. ― Это имеет значение? ― Уже нет. ― Чонин почувствовал, как из-под ошейника скатилась прохладная капля, задержалась в ямке между ключицами и скользнула вниз, под ворот рубахи. Хань мысленно попытался расстегнуть на его рубахе одну пуговицу. Чонин вытянулся на матрасе, закинул руки за голову и холодно произнёс: ― Дальше беседа у нас не получится. Предлагаю продолжить её потом. Завтра, например. Он прикрыл глаза и принялся терпеливо ждать, когда же захлопнется дверь. Дождался. Только после этого позволил себе тяжело вздохнуть и смахнуть пальцами новую каплю над ключицей. Хань одновременно раздражал и... возбуждал. В этот раз Чонин ни разу не показывал ему ничего смущающего и сбивающего с толку, зато он сам... Ладно, Хань предпочитал мужчин, Чонин это уже понял, но никак не мог понять собственных реакций. Происходящее ему совершенно не нравилось, однако и на нём это оставляло следы. Как сейчас. Он испытал чувство облегчения, когда остался в одиночестве, поскольку сомневался, что смог бы скрыть от Ханя собственное возбуждение. Наверное, всему виной то, что он позволял себе заглядывать в разум Ханя ― это каким-то образом влияло и на него тоже. Возможно. Но как ещё это объяснить? Чонин медленно облизнул пересохшие губы, действительно ощутив на них вкус кофе, тронул их пальцами, провёл ладонью по шее, стёр влагу под ошейником. Потом ладонь скользнула по рубашке, задержалась на узкой полоске кожи над поясом брюк, опустилась ниже. И Чонин убедился в собственном возбуждении даже сквозь ткань брюк, прижал ладонь плотнее, словно пытался так погасить огонь. Закусив губу, мысленно отправил в адрес Ханя парочку проклятий, потому что терпеть не мог снимать напряжение самостоятельно. Ему нравилось прикасаться к различным вещам и предметам, изучая на ощупь их текстуру, но не нравилось прикасаться к самому себе. Он предпочитал чужие прикосновения собственным, поскольку это дарило куда более богатые ощущения. И Хань был прав, когда считал Чонина чувственным. Только сам Чонин всегда относил чувственность если не к слабостям, то где-то близко. И он ненавидел выражение "сплошная эрогенная зона", поскольку этим выражением вполне можно было его охарактеризовать. Прямо сейчас проклятая чувственность мешала Чонину жить и планировать побег. Он отличался от Ханя и интересовался иными вещами, но образы в разуме Ханя всё равно вызывали интерес. Ему это не нравилось и не могло понравиться. Чонин вздрогнул ― его ладони коснулись чужие пальцы. И он прекрасно понял, чьи же это пальцы, но промолчал и даже не открыл глаза, когда его ладонь сдвинули в сторону, а потом завозились с брюками. Он только резко втянул в себя воздух, ощутив прикосновение умелых пальцев к обнажённой коже. Пальцы уверенно сомкнулись на неоспоримом доказательстве его возбуждения, парой быстрых движений усилили эффект. После этого прохладная ладонь медленно поползла вверх от низа живота к груди, задирая рубашку. Лёгкое прикосновение мягких губ к коже заставило Чонина запрокинуть голову и закусить губу почти до крови. Невольно он поймал пальцами запястье Ханя, дёрнул и свалил на матрас, склонился над ним, вглядываясь в лицо с тонкими чертами. ― У тебя есть шанс. Один. И переломы тебе пока не грозят, ― тихо сообщил ему Хань, не отводя глаз. ― Не понимаю, ― честно признался Чонин. ― Это я не понимаю, чего ты ждёшь. Или ты смелый лишь в фантазиях и намерениях, а на самом деле ничего не стоишь? Чонин продолжал смотреть на него и лихорадочно думать. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы сказать правду и признаться, что Чонин никогда ничего подобного не делал. Если сказать об этом или позволить Ханю догадаться, тот, несомненно, поймёт всё правильно и сообразит куда больше, чем следует. Он сообразит, для чего Чонину понадобилась эта игра, и сообразит, как именно Чонин забирает чужие дары. Допустить подобное Чонин не мог. Но заниматься сексом с парнем он, чёрт возьми, не собирался! Только если он сейчас ничего не сделает, то... Хань спокойно расстёгивал свою рубашку и смотрел чуть насмешливо, как будто действительно сомневался, что Чонин хоть что-то сделает. Заглянув в его разум, Чонин лишь убедился, что верно всё понял. Хань не собирался терпеть те фантазии, что Чонин ему показывал прежде, поэтому и давал этот шанс. Хань ничего не имел против секса, но не располагал данными, которые подтверждали бы у Чонина наличие подобных склонностей, поэтому он подозревал, что Чонин что-то задумал. И подозревал правильно, но позволить ему выиграть Чонин не мог. С другой стороны, Чонин не представлял, что же теперь делать и как. ― Значит, ― медленно начал он, ― если я тебя поцелую, ты ничего не станешь мне ломать? И если я зайду дальше... ― Ты настолько не веришь моему слову? ― с едва заметной улыбкой уточнил Хань. ― У меня есть основания, не так ли? ― Допустим. Но сейчас я именно там, где ты хотел меня видеть. У тебя есть шанс претворить твои мечты в реальность. И? ― Но... почему? ― Не веришь в собственную неотразимость? ― Хань даже не пытался скрыть иронию. ― Не верю, что ты хоть кого-нибудь считаешь неотразимым. Тем более, меня. ― Почему же? У меня на тебя стоит. И ты не можешь обвинить меня во лжи. Достаточно просто снять с меня одежду и проверить. Вот в твоём случае я уже не так уверен. Убеди меня делом, а не словами и силой воображения. ― Хань тихо фыркнул и снова слабо усмехнулся. ― Хотя бы попытайся. Если сможешь, конечно. Чонин подтянул к себе цепи, чтобы быть свободнее в движениях, расстегнул брюки Ханя и сердито стянул их вместе с бельём до колен, потом упёрся рукой в матрас рядом с головой Ханя и склонился к нему. Помедлил, но всё же коснулся мягких губ, чтобы почувствовать вкус кофе, такой же, как на его собственных. Хань не сопротивлялся поцелую, наоборот, он податливо приоткрыл губы, словно предлагая сделать поцелуй более весомым и глубоким. Чонин оставался в его разуме и ловил образы. Картинки мелькали почти со скоростью света, но ему всё же удавалось выхватывать некоторые. Достаточно, чтобы уловить желание Ханя "быстро, жёстко, больно". Это озадачивало, ведь Хань не походил на мазохиста. И Чонин знал, что обычно люди хотят ощутить боль тогда, когда надеются заглушить ею другую боль. Что ж, сделать Ханю больно он мог вполне, потому что впервые оказался в подобной ситуации. Он сжал в кулак белую ткань у колен и дёрнул, заставив Ханя развести ноги и поднять их вверх, впрочем, тот сам подхватил собственные ноги под коленями. Эта готовность... тоже озадачивала, но ещё больше озадачивало то, что Хань действительно испытывал возбуждение ― Чонин ясно видел прижатую к плоскому животу напряжённую плоть. Он ни черта не понимал, но всё равно должен был действовать, пока подозрения Ханя были всего лишь подозрениями. Продолжая следить за образами в чужом разуме, Чонин провёл пальцами меж ягодиц, тронул нежную кожу у входа, погладил и осторожно надавил. Слишком сухо, наверное, нужно было подумать о чём-то... Хань сам резко качнул бёдрами, и Чонин, поражаясь самому себе, втолкнул в него второй палец. Он даже не успел ничего толком сделать, просто понял, что вход открывается сам ― достаточно для того, чтобы продолжить эту безумную игру уже всерьёз. Чуть позже вспомнил, что Хань предпочитал парней, поэтому для него это точно не первый раз, значит, его тело привыкло к подобному. И Хань уверенно повёл ладонью по бедру Чонина, подстёгивая возбуждение столь безыскусной лаской. Чонин закрыл глаза, непроизвольно потёрся о кожу у входа и медленно подался вперёд. Его пульсирующий член сжали мышцы внутри тела Ханя. Он постепенно заполнял Ханя собой и ощущал, как мышцы под его напором растягиваются и обхватывают его плоть ещё сильнее. Непривычно и ни на что не похоже, но приятно настолько, что думать связно стало сложно. Чонин замер, едва у него появилось чувство, что он заполнил Ханя до отказа. Он тяжело дышал, пытался привыкнуть к ощущениям, понять, всё ли в порядке с Ханем, собрать разбежавшиеся мысли воедино и сообразить, что ему делать дальше. Почему-то казалось, что обычная схема, которая работала с девушками, тут может дать сбой. Чонин задохнулся и закусил губу, чтобы подавить стон, потому что Хань ухватился за его плечи, задрал рубашку и прижался губами к его груди, затем принялся целовать шею, вновь вернулся к груди, чтобы сжать зубами сосок, потянуть. Лёгкие болезненные ощущения чередовались с очень приятными, когда Хань втягивал сосок в рот и принимался посасывать его либо обводить кончиком языка. Чонин долго не выдержал, всё-таки тихо застонал и невольно с силой сжал бёдра Ханя ладонями, дёрнул к себе, вонзившись в податливое тело ещё глубже. Теперь застонал уже Хань и крепко обнял Чонина за шею. Чонин постепенно сходил с ума: резко двигался, вталкиваясь в Ханя и одновременно ловя мысленный отклик. Поймав яркий образ после очередного толчка, он постарался повторить всё в точности, потому что уже отметил, что некоторые его движения для Ханя просто приятны, а иные заставляют стонать гортанно и громко, всхлипывать и задыхаться от наслаждения, и мышцы внутри тогда сокращаются, сжимая плоть Чонина сильнее и почти что лишая его рассудка. Чонин уже не замечал сдвоенное тяжёлое дыхание, капли пота, скатывавшиеся по его лицу, шее и груди, короткие стоны возле уха, впивавшиеся в его кожу ногти... Он осознавал только движение в погоне за удовольствием, когда остановка подобна смерти, и важна лишь скорость. Ещё имела значение выдержка, потому что хотелось двигаться внутри Ханя так долго, как это возможно, растянуть удовольствие. Перед глазами мелькали чужие образы, где яркость красок ослепляла. Потом, спустя целую вечность, наверное, Чонин забыл, как дышать, и не просто вошёл в тело Ханя с силой, а ещё и дёрнул его бёдра к себе, словно хотел остаться внутри навсегда. Вспышка в собственном разуме погасила все прочие образы ― свои и чужие. И Чонин не смог вспомнить, когда и как бросил ладонь Ханю на живот, сжал пальцами потемневшую от прилившей крови плоть и в пару-тройку резких движений заставил Ханя кончить, испачкав одежду обоих. Они тяжело дышали и продолжали оставаться одним целым: Чонин не потрудился освободить Ханя от себя и просто упал на него, уткнувшись носом ему в шею. Чувствовал, как пальцы Ханя перебирают влажные тёмные волосы, а мышцы внутри его тела до сих пор сладко подрагивают. Толком не отдышавшись, они жадно целовались поначалу, потом Чонин тихо стонал и сжимал Ханя в объятиях, пока губы того путешествовали по его шее и груди. Хань стискивал в ладонях смятую и сбившуюся складками рубашку, которую они поленились снять с Чонина. Его губы то совсем легко касались влажной кожи, то нещадно жгли, оставляя медленно наливавшиеся багрянцем следы. В конце концов Хань толкнул Чонина в плечо, заставив свалиться на матрас, вытянулся рядом, оперевшись на локоть, и продолжил ласкать шею губами и языком, сдвигая ошейник, проводил кончиками пальцев по коже на груди и животе под рубашкой, чуть царапал ногтями, явно наслаждаясь реакцией Чонина на все эти действия. "Какой чувственный..." ― металось в чужом разуме. Тронув ладонью правую скулу Чонина, погладил, минуту всматривался в глаза, а после искал мягкими губами губы Чонина. Чонин поцеловал его сам: сжал нижнюю губу, попробовал на вкус, исследовал языком рот и постарался заполнить собой. Прямо сейчас Чонин не ощущал сожалений, даже не думал об этом. Понимал, что делает нечто странное, нечто такое, чего никогда не представлял в приложении к себе, но именно сейчас он получал от этого удовольствие, хотя не ожидал ничего подобного, когда пошёл, как он думал, на риск. ― Если это "не слишком хорош в постели", то что тогда... ― Хань не позволил ему договорить ― вновь задрал рубашку и обхватил губами сосок, жадно втянул в рот, и все слова Чонина сразу же превратились в тихий стон. "Тёмный, как горький шоколад", ― ясно подумал Хань, задыхаясь и касаясь губами соска, пылко поцеловал и опять втянул в рот, слегка прикусил, чтобы тут же отпустить и обвести кончиком языка ставший совсем чёрным кружок. Чонину блеск глаз Ханя показался голодным и жарким, и попытка отстраниться ни к чему не привела ― Хань продолжал осыпать смуглую кожу поцелуями, оставляя следы повсюду: на груди, плечах, шее и даже животе. Только спустя несколько долгих минут Хань одёрнул рубашку и пристроил голову на плече Чонина. Они оба теперь молчали и просто слушали дыхание друг друга. В самом деле, безумие какое-то. Чонин не спал с парнями, но теперь отчётливо понимал, что не отказался бы от ещё одного шанса получить так называемого наставника. Он не знал, зачем сделал это, но всё же протянул руку и провёл пальцами по внутренней поверхности бедра Ханя. Испачкался собственной спермой, вытекавшей из Ханя. Что ж, если он хотел убедиться, что действительно сделал это, то вот, пожалуйста, убедился. ― Тебе ничего за это не будет? Разве наставникам можно... Хань прикоснулся ладонью к его губам и заставил замолчать, после чего поднялся с матраса и кое-как привёл себя в порядок. Выглядел не лучшим образом из-за измятой и перепачканной одежды, но вряд ли расстроился по этому поводу. Бросил быстрый взгляд на Чонина, тихо попрощался и на сей раз точно ушёл. Чонин сел на матрасе, посидел пару минут, не думая ни о чём, потом поднялся и отправился в душ ― отмываться и приходить в себя.