Драконодрабблы

По мнению некоторых орлесианцев (и ферелденцев тоже), леди Инквизитор не ругалась, не повышала голоса, не впадала в ярость, не плакала в минуты душевных волнений, не отказывала в помощи нуждающимся, не искала выгоды и даже, прости Андрасте, не какала — такая у неё была идеальная и непогрешимая репутация. Так что, естественно, что и ревновать Эллана не могла. В узком кругу, конечно, было широко известно, что самые рьяные и открытые ненавистники Инквизиции в общем и леди Инквизитора в частности с завидной регулярностью попадали в разбойничьи засады, попадались на торговле красным лириумом, влипали в громкие компрометирующие скандалы, а некоторые и вовсе бесследно исчезали таинственным образом. Всё это связывали с ужасной госпожой Тайным канцлером и её методами работы. И лишь Леллиана и леди Инквизитор знали, что только треть этих “стечений обстоятельств” действительно дело рук Тайного канцлера. Сама Леллиана предпочитала не вдаваться в подробности того, каким именно образом графиня Де Бюс внезапно разорилась и потеряла титул из-за вскрывшихся махинаций с красным лириумом, или как случилось, что знаменитый шевалье Густав Мар трагически погиб, прочищая свою коллекцию оружия. На ее плечах лежало достаточно ответственности за функционирование как внешней, так и внутренней стороны организации и отказываться от специфичных тайных связей Элланы было бы более, чем глупо. Тем более, что даже её агенты не могли найти никаких связей с Инквизицией и леди Инквизитором. Так что да, Эланна «не ревновала». Нисколько. И Каллен вовсе «не ощущал» себя так, словно оказался между молотом и наковальней – спокойным взглядом Элланы и заигрывающими орлесианскими аристократками. Его раздражали их глупые вопросы, высокий неискренний смех (как вообще можно смеяться над историей, в которой погибло восемь храмовников?), прикосновения к его предплечьям, писклявое хихикание, чёртовы маски тоже раздражали. Будь его воля, он бы закрылся в своей башне и просматривал отчеты о снабжении солдат провизией, оружием и доспехами, разрабатывал планы атаки, учебные планы для новобранцев. Но мерзкая политика добралась и до него, и теперь он вынужден сдерживать ругательства, вертящиеся на кончике языка. Эллана тихо прошла мимо, мазнув взглядом по обтянутой тонким шёлком руке, скользнувшей по предплечью Каллена, улыбнулась совершенно спокойно и вежливо, словно между ними ничего никогда не было. Каллен сжал кулаки и прерывисто выдохнул. Леллиана сочувственно взглянула на командора. Варрик лукаво улыбнулся. Дорриан улыбнулся со знанием дела и пригубил из очередного бокала. Жозефина тихонько вздохнула и сделала в уме пометку: заказать новую карту континента в зал совещаний — после последней ссоры и последующего примирения Каллена и Элланы от старой пришлось избавиться. И лишь Кассандра оставалась внешне бесстрастной. Ей было не до кипящих вокруг Инквизитора и её командора эмоций, она слишком сосредоточилась на том, чтобы не бить людей, которые страстно интересовались делами её семьи. Все знали, что Эллана в бешенстве от происходящего, но никому и в голову не пришло, что сам Каллен готов поотрезать головы присутствующим аристократам ложкой только за то, что они смотрят в сторону Элланы, не говоря уже о том, как они смотрят. За эти сальные заинтересованные взгляды. Где-то слева от Каллена два обрюзгших графа тихо обсуждали так ли леди Инквизитор холодна в своей спальне, как на инквизиторском троне и чем и в каких позах можно заниматься на этом троне помимо решения несомненно важнейших проблем Тедаса. Рука Каллена непроизвольно потянулась к месту, где всегда висел верный меч, но рассекла лишь воздух — чертовы правила велели оставить ему оружие за пределами замка. — Дамы, прошу прощения, но мне нужно украсть господина командора. Обещаю вернуть его как можно скорее в целости и сохранности, — улыбнулся Варрик аристократкам самой обезоруживающей и искренней улыбкой. — Мы будем ждать с нетерпением, — хихикнула какая-то девица, прикрылась веером и стрельнула из-за него глазами, однако Варрик блестяще сделал вид простака незнакомого с тайным языком знаков. — Кудряш, ты выглядишь так, словно сейчас начнешь резню не дожидаясь покушения на королеву, — озабоченно проговорил гном. — Пресвятая Андрасте, ты вообще видел как они на нее смотрят? Что мужчины, что женщины! А что они говорят? Каллен выглядел так, что у Варрика непроизвольно холодок по коже прошёл. Он знал мужчину еще храмовником, знал, как сурово и холодно он может выглядеть, каким ледяным тоном говорить, но к такому он не был готов: злость и ревность выжигали Каллена изнутри не хуже, чем красный лириум бывших храмовников. — Хэй-хэй, Кудряш, остынь чуток. Они просто мерзкие убогие людишки, думающие, что у них есть настоящая власть. Но мы-то знаем, что им ничего не обломиться, а власти у них, как у старых импотентов над своим... кхм, ну ты понял, — попытался успокоить друга гном. — Пресвятые подштанники создателя, если скоро этот бал не закончится, я за себя не ручаюсь, — вздохнул Каллен. — Мне и половины жизни не хватит, чтобы отмыться от этих прикосновений и взглядов. — Выше нос, приятель, скоро всё это дерьмо закончится и ты сможешь, ну не знаю, чем бы ты там хотел заниматься, если наш чёртов мир не ухнет в бездну? — Да. Да, ты прав. — Так что постарайся не выглядеть, как одержимый, договорились? Каллен несколько раз вдохнул и выдохнул, а потом улыбнулся — всё ещё натянуто, но не так жутко, как несколько минут назад. *** — Ты серьезно хочешь обсудить поставки орлесианского оружия нашим солдатам сейчас? — удивленно спросила Эллана, когда Каллен попросил её задержаться после многочасового обсуждения произошедшего в замке нападения и выгод, которые они смогут получить от сотрудничества с королевой. А ещё Лавеллан всё ещё глупо злилась на Каллена за то, что позволял прикасаться к себе кому-то, кроме неё, улыбался этим глупым и пустым женщинам. Умом она понимала, что это была всего лишь вежливость. Эллана слишком хорошо изучила своего мужчину, чтобы не замечать, как он с отвращением вздрагивал от каждой попытки прикоснуться к нему, как натянуто улыбался, как намеренно рассказывал самые глупые и нелепые истории, как игнорировал попытки заставить его танцевать. Но всё равно злилась. Глупо и бессмысленно злилась. — Да, это важно, — спокойно ответил командор и принялся действительно обсуждать поставки чертового оружия! Эллана чувствовала себя невероятно глупо: она действительно ожидала, что он скажет что-нибудь страстное и глупое и они испортят очередную карту Тедаса во время бурного примирения. Через несколько часов по-настоящему плодотворной работы над обсуждением закупочных цен, маршрутов поставок, количества охраны караванов и прочих мелочей Каллен всё же сжалился и решил, что обсудил с леди Инквизитор всё, что его интересовало. Эллана зло сверкнула глазами и, крайне вежливо и обезличенно попрощавшись с командором, прошествовала в главный зал с настолько ровной и гордой осанкой, что не догадаться о том, что она в бешенстве мог разве что слепо-глухо-немой. Лавеллан злилась. Злилась на себя за то, что ожидала чего-то; злилась на Каллена за то, что они так и не обсудили произошедшее в замке; злилась на себя, что промолчала, как и он; злилась на всю аристократию Орлея в общем и королеву в частности; злилась даже на Варрика за то, что он не разрядил обстановку своими шутками; злилась на весь мир. И сильные руки, сжавшие её в объятьях, были настолько неожиданными, что она чуть не подожгла всё вокруг. — Тише, — услышала она знакомый мягкий голос. — Что ты делаешь? — удивленно выдохнула Лавеллан, поняв, что её тихонько подталкивают к ненавистному инквизиторскому трону — Планирую осквернить этот символ власти, — прошептал ей на ухо мужчина, ненадолго отвлёкшись от коротких поцелуев в шею. — Ты серьезно? Этот зал самое проходное место во всём чёртовом замке, а ты… — А я хочу тебя прямо здесь, на этом позолоченном и неудобном троне, хочу чувствовать холод его металла и жар твоего тела, хочу, чтобы ты закусывала до крови губы, пытаясь сдержать стоны, когда я буду брать тебя, хочу, чтобы твои редкие стоны разносились по всему залу, хочу, чтобы на нас кто-нибудь случайно наткнулся, хочу, чтобы весь мир знал, что ты моя женщина, что только со мной твой голос срывается от стонов, что только со мной ты бываешь настоящей, живой, чувственной. Я убью любого, кто посмеет думать, что может быть иначе. Эллана тонула в этом голосе, тонула в своих и чужих эмоциях, в желании обладать и отдаваться. Как оказалось, она не единственная, кто сгорал от ревности на балу. И если всё произошедшее так сильно снесло голову её мужчине, она готова посещать эти глупые пафосные балы хоть каждый день. Когда она почувствовала коленями холодный металл трона, а бедрами горячее тело своего мужчины, думать расхотелось вовсе.