Драконодрабблы

      Карвер хмуро глядел на Изабеллу. Пиратка смеялась и ее груди потрясающе вздымались и опадали в шикарном вырезе декольте.       — Малыш, не берись со мной тягаться! — женщина коварно усмехнулась из-за широкой пузатой кружки.       — С чего это ты взяла, что я не смогу? — с запалом воскликнул Карвер.       — Даже Мариан не берется тягаться со мной в плане выпивки, дорогой, — глаза у Изабеллы блестят и манят, как золото в глубине океана.       — Опять Мариан! Всюду сестра! — глаза Карвера зло сужаются.       — Избавь нас от нытья на тему тени сестры, — хмурится Фенрис сильнее, чем обычно.       — Чтобы ты мог поныть о слезах рабов в Тевинтере?       Карвер и Фенрис с минуту пытались прожечь друг в друге дыры размером со всего соперника.       — А что плохого быть в тени? Отличная позиция для действий, — ухмыльнулся Варрик.       — Вы вообще её задницу видели? Да она же мне буквально свет загораживает! — Карвер был совсем пьян. — Из-за такой никаких действий не произведешь! Даже с двуручным мечом!       Все сидевшие замолкли и взирали на Карвера со смесью ужаса и любопытства. Но, сфокусировав взгляд, он понял, что все смотрят куда-то ему за плечо.       — Она там, да? — как-то обречено понимает Карвер.       — Странно, что ты сразу не заметил, потому что моя жопа должна была заслонить и Луну, и звезды, и половину факелов в "Висельнике", — ухмыляется Хоук, — Мне нальют?       Пока Карвер думает о том, сбежать ли ему, трусливо поджав хвост, или встретить опасность лицом к лицу, Хоук садится за стол и вечер как-то сам собой продолжается дальше.       — Жопа у меня большая, конечно! И это сказала гора мышц и железа! Ты вообще подумал что мать мне устроит, если увидит тебя в таком состоянии? — зло пыхтела Хоук, тащя на себе пьяного брата.       — Мфхм, — бормочет Карвер куда-то ей в макушку. От его теплого дыхания щекотно.       Как они умудрились войти в дом и добраться до спальни, никого не разбудив при этом, было непонятно. Карвер отключается окончательно, как только его голова касается подушки. Слышно лишь его посапывание.       — Прости меня, — тихо шепчет Хоук брату, взлохмачивая и без того торчащие волосы, — можешь ненавидеть меня, можешь презирать, злиться, но я лучше умру, чем позволю чему-то плохому случиться с тобой.       Хоук гладит отключившегося брата по волосам и часто-часто моргает. Она не может позволить себе плакать даже сейчас. Особенно сейчас. Целый год брат прикрывал её спину, делал всё, чтобы отработать деньги, потраченные Атенриль. Только для того чтобы они смогли попасть в этот вонючий грязный город. Целый год он увязал в дерьме вместе с ней. Вместо того, чтобы найти своё место, самого себя, он всегда маячил за её плечом надёжной, непоколебимой тенью — её маленький брат, её сорванец с выпавшим передним зубом и разбитыми коленками, с упрямым горящим взглядом.       — Прости меня, прости, — задушено всхлипывает Мариан, прижимая лоб к груди брата.       Сильное сердце бьется размеренно и гулко. И ради этого спокойного биения она готова сделать всё, что потребуется. Даже не брать его на Глубинные тропы. Даже слышать до конца жизни злые упрёки. Даже отпустить его жить своей жизнью.       Мариан так и засыпает — сидя на жёстком холодном полу, уткнувшись в грудь брата лбом. Всю ночь ей снятся две одинаково ярких улыбки, две пары одинаковых сияющих глаз — Бетани и Карвер. Они смеются, хватают её за руки и ведут куда-то.       — Пошли, — серьёзно говорит Бетани.       — Всё будет хорошо! — улыбка у Карвера теплая и до комичности серьезная.       И они втроём смеются. И идут куда-то вперед.