Драконодрабблы

      Каарас потирает покрасневшие от усталости глаза, но продолжает вчитываться в доклад. Орлейская знать завалила Скайхолд письмами, депешами и прошениями после героического спасения Селины и примирения всех воюющих сторон. За всеми их витиеватыми фразами всегда стояло только одно: решите наши проблемы и, так уж и быть, мы дадим вам немного ресурсов для борьбы с огромной угрожающей всему миру дырой в небе. Каарас зло швырнул доклад на стол. Одно и то же: мир может лететь в глотку к дракону, но если графиня Буль-буль не снесёт свой летний домик с пограничных с графом Бла-бла земель, никакой помощи Инквизиции ждать не стоит. Тупые люди, думает Каарас и откидывается в кресле: шея затекла, а плечи одеревенели.       Вечером, когда синее небо усыпано звёздами, как летнее поле ромашками, Бык неслышно появляется в покоях инквизитора и вынимает из одеревеневших за день пальцев бумаги, целует.       — Хватит. Ты только сегодня с рассветом вернулся, а уже погряз в этой писанине, — Бык хмурится.       — Вся эта куча нажьего дерьма сама собой не разгребётся, — устало вздыхает инквизитор.       — Шеф, ты понимаешь, что берёшь на себя слишком много? Ты собственноручно разнёс каждую шахту с красным лириумом в Изумрудных могилах, носился там с чёртовым прахом, который подобрал на перекрёстке; нашел место, с которого сорвалась та несчастная утопленница в реке; истыкал там всё указателями, флагами и ориентирами; отколупал, кажется, каждый кусок металла, который встретил на пути, а у меня вообще-то грузоподъемность ограничена. Кадан, у тебя проблемы с контролем, ты же понимаешь?       — У меня нет проблем с контролем, Бык, у меня сраная ответственность за весь Тедас на плечах! А эти тупые аристократишки мне в каждом письме закатывают истерики и что-то требуют!       — Так, давай-ка оставим это дерьмо на завтра? — Бык мягко, но настойчиво тянет Каараса из-за стола, ведёт к широкой кровати. — Ложись.       Адаар неохотно подчиняется.       Бык нарочито медленно расстегивает одежду, смотрит на подрагивающего от его прикосновений Адаара. Кожа под широкими шершавыми ладонями Быка покрывается мурашками от каждого прикосновения. За время, что они вместе, шрамов стало намного больше. Бык хмурится и целует каждый из них.       Когда инквизитор полностью разоблачён, Бык отстраняется и смотрит долго и пристально: на длинные поджарые ноги, на плоский впалый живот, на слишком тонкую талию и узкие бёдра, на разворот плеч, которые вполовину меньше, чем у него самого, на тонкую дорожку волос от пупка к паху, на начавший наливаться член — ровный и крепкий. Каарас вообще слишком тонкокостный для кунари и красивый для мужчины.       — Погоди! Я же не дочитал отчёт от Лелианы! — спохватывается инквизитор и пытается подняться.       — Сколько можно говорить: никакой работы в кровати! — Возмущается Бык и отвешивает увесистый шлепок по крепкому бедру инквизитора. — Ну-ка ляг обратно!       Голос у Быка спокойный, властный и каким-то чудом мягкий; Каарас чувствует обжигающий шлепок, тепло растекается по ноге, по всему телу, хочется подчиниться, забыть о зияющей в небе дыре, о мелких распрях орлейской и ферелденской знати, о постоянной нехватке ресурсов, о венатори, но тоненький голос в голове звенит раздражающей комариной трелью: ты не можешь бросить всё, ты не имеешь права на ошибку, твой провал будет стоить жизни десяткам тысяч.       — Погоди, мне действительно… нужно, — Каарас запинается, когда Бык целует один из его сосков, чуть не забывает, что хотел сделать.       Бык резко переворачивает Каараса на живот.       — Никаких! Разговоров! О! Работе! В! Постели! — чеканит он каждое слово и обрушивает широкую ладонь на поджарые ягодицы любовника.       Каарас стонет долго и протяжно, выгибается и подставляется под каждый удар.       Бронзовая кожа расцветает красными цветами.       — Повтори, — требует Бык.       — Никакой… работы — а-ах! — в постели, — стонет Адаар, чувствуя, как Бык касается языком разгоряченных шлепками мест.       — Хороший мальчик. Тебе нужно научиться расслабляться. — Бык расплывается в хитрой улыбке и снимает с пояса моток тонкой, но крепкой веревки. Каарас чувствует, как она обхватывает запястья, извивается жёсткой змеёй, сжимается плотными кольцами. Он дёргается.       — Что ты делаешь? — Караас пытается вырваться, но чувствует, как широкая ладонь обрушивается на горящую задницу, и давится стонами — горячее красное марево застилает глаза, а веревка продолжает обвиваться вокруг запястий, давит узлами, проползает под подмышками.       Комната плывёт перед глазами, веревка обвивает торс, ложится узлами на грудь. Бык тянет за свободный конец. и Адаара выгибает, бесстыдно выставляя задницу. Он стонет, пытаясь прогнуться ещё сильнее, подставляется.       — Да, вот так, — довольно выдыхает Бык и обрушивает град шлепков на горящую задницу.       Каарас упирается лбом в кровать, стонет в голос, просит не останавливаться. Бык и не собирается. Звук шлепков звонко отражается эхом от каменных стен, смешиваясь со стонами. Каарас так прогибается, что еще немного — и позвоночник переломится. Член стоит колом, смазка капает на светлые простыни, яйца поджались от возбуждения, мышцы ануса в нетерпении сокращаются. Быку нравится то, как Каарас реагирует на всё происходящее. Он натягивает веревку еще сильнее, узлы давят на какие-то совершенно неизвестные доселе Каарасу точки, отчего тот стонет протяжно и надломленно.       Бык оглаживает покрасневшую от ударов кожу, целует, потом опять обрушивает удар, и вновь целует. Проводит языком между ягодиц, с наслаждением ощущая, как Каарас дергается и то, с каким вожделением он стонет, сводит Быка с ума, его член ноет от возбуждения, натягивая ткань штанов: несколько ловких движений — и они оказываются на полу (а вторая верёвка, более тонкая и гибкая, ложится возле колен). И Бык возвращается к прерванному занятию: проводит языком влажную дорожку сначала на одной ягодице, потом на второй, приникает к судорожно сократившимся мышцам, раздвигает их языком, проникает самым кончиком, натягивая веревку еще сильнее.       Каарас стонет до надсадно сорванного горла, насаживается на горячий язык.       — Ещё, — всё, что он может сказать.       — Не так быстро, — усмехается Бык и впивается в ягодицу зубами.       Каарас чувствует, как новая верёвка обвивает бёдра. Чувствует, что она чуть тоньше предыдущей, ощущает, как она натягивается вдоль бёдер, обвивается вокруг колом стоящего члена, на ней словно сами собой возникают узелки, они давят так сладко, что в голове не остается никаких мыслей, никаких волнений, ответственности и обязательств.       Ощущений слишком много: толстые узлы сладко давят, горячий язык в заднице вымывает остатки связных мыслей, жар от ритмичных шлепков стекает между ног, закручивается раскалённой спиралью. Этого много и одновременно с этим слишком мало!       — Я… Я хочу тебя, — шепчет Каарас и стонет особенно протяжно.       — Не торопись, — Бык целует ягодицы, нежно поглаживает их.       — Нет, быстрее, — Кааарс, как всегда, упрям.       Бык сжимает истекающий смазкой член Каараса поверх обвивающей его веревки, узлы давят, становится почти невозможно думать. Место языка занимают пальцы.       Нетерпение корёжит и выламывает Каараса почти в нереальной позе, он безотчётно стонет что-то неразборчивое, повторяет как молитву “да-да-да”, пока умелые пальцы растягивают его.       Быку сдерживаться всё сложнее.       — Дерьмо, я не стеклянный, давай уже, — почти рычит инквизитор, насаживается на пальцы сильнее, шипит.       Бык тянет веревку, словно осаживает норовистого скакуна, и еще раз обрушивает на горящую малиновым цветом задницу новые шлепки. А потом все же приставляет головку к растянутому жаркому входу, толкается плавно и ровно, замирает на мгновение и начинает ритмично двигаться. Он то расслабляет веревку, то тянет с силой. Каараса выламывает в пояснице, он кончает, долго изливаясь в горячий кулак. Колкие короткие поцелуи покрывают спину, пока задница горит от шлепков, а тело от узлов на натягивающейся веревке. Каарас чувствует, как Бык выходит из него, как его напряженный член проезжается между ягодиц, задевает растянутый вход. Горячее семя обжигающе растекается по пояснице и ягодицам.       Смятые простыни пропитались потом, в комнате висит такой сильный запах мускуса и секса, что его можно резать ножом. Но и Каарасу, и Быку плевать. Послеоргазменная нега разливается по телу.       — Что это было? — выдыхает инквизитор, пытаясь пристроить рогатую голову на плече у любовника.       — Отличный секс, — Бык словно не понимает, о чём речь.       — Это, конечно, тоже, но я про чёртову верёвку. У меня словно мозги отключились и в яйца стекли, — широко зевает Каарас.       — Ах, это, — Бык усмехается, — это специальная техника для упёртых инквизиторов с проблемами контроля.       — У меня нет проблем с контролем.       — Тогда нет смысла повторять?       — Этого я не говорил, — бормочет Каарас и засыпает глубоким спокойным сном.       Возможно, впервые за долгое время.