Драконодрабблы

      Натия выползает из своей палатки взлохмаченная и совершенно не выспавшаяся. Вообще-то она смутно помнит то время, когда высыпалась: работая на Хартию, не наживёшь себе друзей. Сейчас у неё в голове целая куча друзей и даже один архидемон, вот только хорошему сну это тоже ни черта не способствует.       Ледяная вода из горной речушки бодрит, и сон слетает, как осенняя листва под порывом ветра.       – Ты уже проснулась? – шаги Лелианы совершенно неслышные.       Натия усмехается – так тихо могут ходить только убийцы. А у неё в спутниках их аж двое. Отличная команда по спасению прогнившего мира.       – Поспишь тут! Жопа промерзает, в голове не затыкается архидемон, а мылись мы нормально ещё в Орзаммаре почти неделю назад, – бурчит гномка и пытается как-то продрать свою копну волос.       – Позволь мне, – Лелиана мягко улыбается.       Она ведёт Натию к одному из камней, проворно забирается туда, достает из кармана деревянный гребень и приступает к работе.       В Орлее она видела и совершенно безумные, и совершенно потрясающие причёски, но они все блекнут перед обычной тугой косой Натии Броски. Лелиана смотрит, как серебряный водопад струится по плечам до самой талии, пропускает мягкие пряди между пальцев, жмурится от удовольствия.       – Так нравятся мои волосы? – усмехается Натия, обернувшись.       – Они похожи на серебряный шёлк, – Лелиана продолжает водить гребнем.       Натия закрывает глаза и расслабляется, чувствуя, как Лелиана нежно гладит её волосы, массирует голову самыми кончиками пальцев – нежно и почти трепетно. Хочется залезть обратно в палатку и проспать еще часов десять.       — Спой мне, – просит Натия, и Лелиана не отказывает, заводит какой-то нежный и убаюкивающий мотив.       Гребешок уже давно позабыт. Лелиана подхватывает серебристую прядь и невесомо целует. Серая Стражница для неё – целый океан загадок: изворотливая и хитрая, но всегда держащая слово, жестокая и яростная в бою, но чуткая ко всем своим спутникам – всегда противоречивая, и одновременно с этим последовательная. Создатель не мог ошибаться, Лелиана чувствовала это всем своим сердцем.       Натия резко откидывает голову Лелиане на грудь, смотрит своими огромными прозрачно-серыми глазами.       – Было бы неплохо, если бы ты всё-таки меня поцеловала наконец, – усмехается она и продолжает выжидательно смотреть.       Сердце у Лелианы заходится бешеным заполошным стуком где-то под языком. Она, как зачарованная, проваливается в глубину зрачков Натии и целует её.       Натия закидывает руку и хватает Лелиану за пряди на затылке, тянет, углубляя поцелуй. Когда она отстраняется и лукаво смотрит на Лелиану, щёки у той горят от румянца, а глаза блестят от желания.       – Оу, простите, – Алистер сконфужен и не знает куда деть глаза, – отличное утро, чтобы замёрзнуть насмерть при попытке умыться, – шутит он неловко.       – Да, отличное утро, – Натия спрыгивает с камня, подмигивает враз покрасневшему       Алистеру и идёт в сторону лагеря. Впереди долгий и выматывающий путь. Весь день Лелиана краснеет от любого взгляда Натии. А вечером, когда кажется, что можно погрузить ладони в чернильно-синий поток звездного неба, Натия пристально смотрит в глаза бардше и просит её помочь с волосами.       Серебристые пряди сверкают в дрожащем свете единственного огарка свечи, воткнутого так, чтобы не спалить к архидемону всю палатку. Но Лелиане кажется, что ещё минута – и от пожара не спастись.       Натия жмурит глаза, а потом оборачивается, мгновение смотрит в глаза Лелиане и целует: жарко, глубоко, нетерпеливо, зарывается в волосы своей совершенно неженственной широкой ладонью, тянет рыжие пряди на затылке. Губы у неё алеют в жёлто-оранжевом неверном свете свечи, а глаза блестят от желания. Она ловко и без суеты избавляет Лелиану от одежды, покрывая открывшуюся кожу нежными поцелуями. А потом долго и с улыбкой рассматривает открывшийся вид: маленькие соски призывно розовеют на вздымающейся груди, тонкие длинные ноги кажутся бесконечно длинными, и Натии хочется раздвинуть их шире, поцеловать треугольник из золотисто-рыжих волосков, проникнуть внутрь пальцами, приникнуть языком к горячей плоти.       Лелиана коротко вздрагивает, когда чувствует прикосновение горячего языка к соску, выгибается, когда горячие пальцы проникают в неё. Кожа на подушечках у Натии жёсткая и мозолистая, но прикасается она так нежно, что от каждого прикосновения Лелиану выгибает от переизбытка ощущений. Пальцы кружат, прикасаются легко и нежно, пока горячий язык рисует на груди замысловатые рисунки, вылизывает соски до сладкой боли. Истома горячими волнами накрывает Лелиану с головой. Она стонет-всхлипывает и прогибается в спине, жадно смотрит, как серебро волос змеями струится по плечам Натии.       Когда поцелуи спускаются всё ниже, Лелиана перестает сдерживаться и стонет так сладко, что Натии хочется заставить её кричать до изнеможения, задыхаться от удовольствия. Она касается языком горячих складок, раздвигает их и целует почти невесомо, дразня. Лелиана вплетает свои тонкие пальцы Натии в волосы и чуть давит в нетерпении, та не сопротивляется, лишь сильнее проникает в Лелиану языком, аккуратно трёт горошину клитора, касается его самым кончиком языка.       Лелиана тянет Натию на себя, целует жадно, глубоко, собирает собственный вкус с её губ и языка. Взгляд у неё расфокусированный и поплывший. Она берёт тяжёлую полную грудь Натии в ладонь, трепетно целует, посасывает один твёрдый тёмный сосок, пока пальцы ловко ласкают второй. Натия стонет низко, бархатно, позволяет уложить себя на спину и, пока Лелиана пытается перевести дух, бесстыдно разводит ноги. Она ласкает себя пальцами, глядя прямо Лелиане в глаза, вводит пальцы медленно, растирает между ними выступившую смазку, задевает коротким ногтём клитор и стонет, стонет, стонет. Лелиана отводит руку Натии в сторону и приникает языком, нетерпеливо и широко вылизывает, пытается проникнуть как можно глубже.       Натия стонет так громко, что наверняка даже Морриган слышит. Но мысль эта такая призрачная и быстрая, что не задерживается в голове.       – Разве это честно? – хмыкает Натия, оттягивая Лелиану за волосы. – В эту игру могут играть двое.       Она заставляет Лелиану лечь на спину, садится к ней спиной и опускается между ног, призывно подставляя себя под ласки чужого языка. Они вылизывают друг дружку долго и медленно, вслушиваясь в каждый стон, ловят кожей каждую судорогу, каждое сокращение сильных тренированных мышц. Лелиана ласкает так, что в голове ни одной мысли, разве что: не даром бардов зовут мастерами языка, пусть и имеют в виду совершенно иное.       Оргазм накрывает сначала Лелиану, когда Натия раскрывает её и приникает губами и языком к крошечному средоточию удовольствия, посасывает и давит самым кончиком языка, ритмично работая пальцами. А потом Лелиана делает своим языком настолько потрясающие вещи, что Натию практически скручивает от удовольствия. Она стонет в голос, не скрывая, как ей хорошо.       Чуть позже, когда они лежат под тёплым одеял из шкур, Лелиана с ужасом думает о том, как завтра будет смотреть всем в лагере в глаза. Натия словно чувствует её смятение, лишь улыбается и произносит:       — Каждый день мы можем умереть сотней отвратительных и ужасных способов, даже не дожив до появления Архидемона, думаешь, кому-то есть дело до того, с кем спит Серая Стражница? А если мы победим, то что же? Победителей не судят. А теперь прекрати вздыхать и ложись спать.       Лелиана закрывает глаза глаза и засыпает.       Они заслужили немного тепла среди пугающей тьмы неизвестности.