Драконодрабблы

      Фергюс не ждал, что сестра действительно приедет в родовой замок. За прошедшие годы письма стали доходить до неё всё труднее и труднее: Элисса не задерживалась нигде подолгу, а иногда месяцами никто не знал, где она пропадает, на каких глубинных тропах, в каких густых лесах и непроходимых болотах. Несколько раз она обмолвилась, что занимается изучением скверны, но этим и ограничилась. Но Фергюс продолжал по привычке приглашать её в родовое гнездо, хотя у него уже давно была своя жизнь, новая семья, двое непоседливых детей и куча обязанностей перед жителями его земель.       Но вот она: доспехи в крови порождений тьмы, что въелась в металл, синие глазища хмуро смотрят из-под шлема, на плаще такой слой грязи, что теперь в главной зале можно клумбу сделать из того, что Элисса натрясла на пол. Но это всё ещё его маленькая сестра, их непоседливый Волчонок. Сердце сжалось от тоски и боли – их прошлое не то, что можно забыть и двигаться дальше. Их прошлое глодало их кости, облизывало болью воспоминаний, таилось в каждом камне крепости, где Фергюс изо всех сил строил будущее, заполняя каждый камень новыми, счастливыми воспоминаниями. Такими, как это.       – Волчонок, – только и мог он сказать. Ноги сами несли его вперёд. Неважно, что одежду после объятий можно будет только сжечь, неважно, что от сестры такой запах, словно в последний раз она принимала ванну в хлеву в одной лохани со свиньями. Всё неважно. Важна лишь она – живая, перед ним.       – Привет, братец, – голос у неё был чужим – хрипловатым и низким, вся юношеская звонкость улетучилась из него навсегда. – Запачкаешься же.       – Ничего.       – От меня воняет.       – Переживу. В конце концов от меня в походах воняло не меньше.       – Я не одна.       Фергюс, наконец-то, обратил внимание на сопровождавшего сестру воина. Видок у него был ей под стать – грязный и вонючий.       – Фергюс Кусланд. – он протянул руку.       – Алистер.       Рукопожатие вышло крепким и уверенным.       – Просто Алистер?       – Просто Алистер.       – Что ж, я распоряжусь, чтобы вам подготовили комнаты.       – Комнату, – поправила Элисса брата.       – Комнату, конечно.       – И ванну бы. Я воняю даже хуже, чем в тот раз, когда проломила крышу в свинарник.       – Мама тогда была в бешенстве.       Было сложно понять, что за эмоции промелькнули на лице Элиссы при упоминании о матери.       Замок наполнился суетой. Ещё бы! Сама Героиня Ферелдена вернулась домой. Слуги сновали туда-сюда, повсюду слышался возбуждённый шепоток. Близнецы не давали Фергюсу прохода – так хотели взглянуть на знаменитую героическую тётушку, и только обещание надрать им уши, если они будут беспокоить Элиссу с дороги, возымело эффект. Сара – жена Фергюса – возбужденно раздавала распоряжения на кухне и самолично пробовала готовящиеся блюда.       – Ты произвела фурор, – Алистер плотно закрыл за собой дверь и оставил ключ в замочной скважине. Так, на всякий случай.       – Возможно, стоило назвать твою фамилию? Тогда бы можно было разделить триумф на двоих, – Элисса сидела перед зеркалом и расчесывала волосы.       – Моя фамилия ничего не значит, и я этим абсолютно доволен.       – Зануда.       Элисса уже позабыла – каково ходить в платьях. Ткань натягивается и трещит на слишком широких от постоянных тренировок плечах, в бёдрах же наоборот – болтается мешком. Да и удобства в длинных юбках никакого. Элисса усмехается и лезет на половину шкафа, куда заботливо разложили вещи для Алистера.       – Если ты наденешь это, то нас будут путать. Представь, как я буду страдать от всеобщего внимания! А уж как неловко будет прислуге и всем остальным, – смеется Алистер, наблюдая за любимой женщиной.       – Ты просто боишься, что мне эти вещи будут идти больше, чем тебе. Но я всегда могу оставить для тебя платья.       Когда Элисса показывается за общим столом во время ужина, Фергюс может, наконец, рассмотреть сестру. Сердце сжимается от любви, гордости и сожалений. Он не смог, не защитил, не предотвратил. Его маленькая сестра, его непоседливый Волчонок, превратилась во взрослую, слишком много повидавшую на своем веку женщину. В волосах щедро рассыпана седина – перец с солью. Совсем как у их матери. Но той было уже глубоко за пятьдесят, когда природа взяла своё. Элиссе же нет и сорока.       Синие глаза обрамлены морщинками, а в уголках губ затаилась вечная печаль, на лбу залегла хмурая складка. И Фергюс ничем, совершенно ничем не может помочь. Он не может, как когда-то в детстве, запереть её в комнате и оставить без ужина за то, что опять лазала по отвесной замковой стене, чтобы утереть нос всем мальчишкам в округе; не может строго прикрикнуть, чтобы не лезла под боевой меч, пока не освоит деревянную болванку. А ещё не может играть с ней в прятки в пыльных закоулках замка, не может читать с ней спрятанные на самых верхних полках взрослые книжки.       Они больше не дети. В его чёрных волосах не меньше соли, чем в её. За их спинами неизбывное прошлое, а впереди – неизвестное будущее. И, возможно, будущее его маленького Волчонка такое же неизбывное, как и прошлое.       К концу вечера близнецы словно приклеенные, сидят на коленях у Элиссы и с разинутыми ртами слушают байки о том, как Алистера воспитала стая огромных слюнявых летающих собак. Когда Сара всё же забирает детей спать, Фергюс уверен, что в глазах Элиссы на мгновение блеснули слёзы.       – Прости, братец, но завтра нам нужно продолжить путь, – говорит она.       И Фергюс отдаёт распоряжения для конюха и кухарки. А с рассветом провожает Серых Стражей до ворот. Он не знает, доведётся ли им встретиться ещё хоть раз. Да и весь предыдущий день уже кажется таким далёким, будто его никогда и не было.       – Береги себя, Волчонок.       – И ты себя.