Twelve Titans Music – Dust And Light
— Я беременна, — произношу дрожащим голосом и замираю, ожидая его реакции. Шеннон молчит и как-то презрительно усмехается. В его взгляде читается горючая смесь ненависти помноженной на боль. Ответь мне. Скажи хоть что-то. Томительное молчание затягивается, погружая в напряженную атмосферу. Воздух накаляется и, когда у меня уже нет сил, Шеннон удостаивает ответом:
— И ты пришла поиздеваться? — говорит таким тоном, будто даже само моё присутствие в его доме вызывает отвращение.
— Что ты имеешь в виду?
— Прекрати, Ева. Тебе прекрасно известно, что Даяна не может иметь детей — и вот ты заявляешься и сообщаешь, что беременна. Рад за тебя и твоего Брэдли, а теперь уходи.
— Как ты можешь так говорить? — тихо произношу, чувствуя, что вот-вот разрыдаюсь.
— А как ты хотела? — он начинает кричать. — Чего ты ожидала? Тебе хотелось сделать мне больно? У тебя получилось. Уходи из моего дома, — Лето с ненавистью выплевывает каждое слово.
— Это твой ребёнок, — выпаливаю, пугаясь собственных слов. Пути назад уже нет. Это точка невозврата.
Шеннон замирает, будто мысленно повторяет мою фразу. Несколько секунд тишины кажутся мне вечностью. Я жду чего угодно: криков, недоверия, ненависти, но не того, что следует дальше. Лето начинает громко смеяться и мне становится жутко. Веселье на грани сумасшествия.
— Ты думаешь, я в это поверю? — эти слова ранят в самое сердце, отзываясь во всём теле тупой болью.
— Он твой, — беспомощно шепчу, понимая, что всё кончено. Уже ничего не будет.
— Ты держишь меня за идиота? Я прекрасно понимаю, чего ты хочешь. Ты добиваешься, чтобы мы с Даяной расстались. Ева, тебе самой не противно? Я понимаю твою обиду и ненависть, но как ты можешь использовать ребёнка в своих грязных играх?
— Как ты смеешь обвинять меня в этом?
— Уверен, что ты беременна от своего парня. Решила воспользоваться ситуацией?
— Ты сошел с ума, — произношу дрожащим голосом, делая несколько шагов назад.
— Я-то как раз рассуждаю здраво. Ева, у тебя ничего не получится. Я не верю ни единому твоему слову, — у меня всё переворачивается внутри. Больше нет сил слушать этого человека. Вдруг в сердце вспыхивает лютая ненависть по отношению к Шеннону. Как? Как я могу любить такого монстра?
— Знаешь что, Лето? — произношу с невесть откуда взявшимся спокойствием. Я уже давно мертва, ещё после той чертовой свадьбы, а мёртвым не больно. — Я проклинаю тот день, когда встретила тебя. Ты грёбаный эгоист, которому плевать на чужие чувства. Ты играешь людьми, не задумываясь, что за это придётся ответить. Из-за тебя я лишилась всего: семьи, жениха, друзей, прежней жизни. Сейчас я потеряла любящего человека, потому что не смогла его обманывать. Тебе всегда было плевать. Ты просто играл со мной. Даже после чертовой женитьбы ты не оставил меня. Решил добить? Можешь смело записывать новое имя в свою коллекцию загубленных душ. Я ненавижу тебя. Презираю. Я хочу, чтобы ты сдох в муках.
— Что ты несешь?
— Это твой ребёнок. Плевать, что ты не веришь. Мне уже всё равно. Больше ты никогда меня не увидишь, — я резко разворачиваюсь, чтобы выбежать на улицу. Шеннон хватает меня за руку, но мне удается вырваться. Мне противны его прикосновения.
Я бегу прочь от этого проклятого дома. В голове крутится одна и та же мысль: «Ненавижу». Меня поражает одно: как слепа может быть любовь. Ведь я прощала этому человеку всё, хотя следовало послать Шеннона в первый же день. Сколько раз я клялась себе, что сегодня наша встреча станет последней? И сколько раз всё повторялось по кругу? Снова и снова, не обращая внимания на доводы рассудка. Раз за разом, разбивая моё сердце на куски. Саморазрушение.
Хочется отчаянно завопить во всё горло: «Хватит!», вырвать чувства из груди, стереть воспоминания. Хочу вернуться в прошлое, чтобы не допустить той роковой встречи. Шеннон лишил меня всего, но подарил ребёнка. Подарил или проклял своим чёртовым отродьем?
Разве я готова к такому? Родить его ребёнка — значит обречь себя на пожизненные муки. Он будет служить напоминанием. Мерзким напоминанием. Изо дня в день я буду видеть копию Шеннона. Я не смогу его полюбить, потому что не хочу, чтобы нас с Лето что-то связывало. Просто не выдержу. Я буду ужасной матерью. Эта всепоглощающая боль сведёт меня с ума.
Увлечённая своими мыслями, не сразу слышу, что мой телефон разрывается. Механически отвечаю, и на том конце провода раздаётся взволнованный голос Шеннона:
— Ева, мать твою! Где ты находишься?! — у меня нет сил ответить. Я лишь со злостью швыряю мобильный об асфальт и тот разбивается. В голове эхом проносятся слова Лето: «Я не верю ни единому твоему слову».
Ноги сами приводят меня в некогда излюбленное место — бар, в котором я коротала вечера несколько месяцев назад. Заказываю стопку текилы, мысленно понося саму себя последними словами за такую безответственность. Стоит мне уловить слабый запах алкоголя, как к горлу подступает тошнота. Хватаюсь за голову, крепко зажмуривая глаза.
Пытаюсь вспомнить хоть одну детскую считалку, но тщетно. Я всегда так делала, когда мне было страшно. Наивная попытка спрятаться, сбежать от самой себя. Только измученное сознание уже даже на это не способно. Внезапно чувствую осторожное прикосновение к своему плечу и резко оборачиваюсь. Моему взору предстаёт молодая девушка с длинными рыжими волосами.
— Вам плохо? — заботливый голос порождает в душе скорее тревогу, нежели спокойствие.
— Всё нормально, — отвечаю и спешу отвернуться. Взгляд девушки слишком пронзителен, что откровенно пугает. В какой-то миг меня даже посещает идиотская мысль, что передо мной отнюдь не человек. Тем временем незнакомка садится возле меня и делает заказ. Всем своим существом чувствую изучающий взгляд.
— У вас что-то случилось? — рыжая поражает своим вопросом.
— С чего вы взяли?
— У вас потерянный вид.
— Простите, но это не ваше дело, — пытаюсь дать понять, что не хочу продолжать разговор.
— Я всего лишь хочу помочь, — девушка пожимает плечами.
— Мне уже никто не поможет, — тихо бормочу, сдерживая порыв нелепых слёз.
— Как вас зовут?
— Ева.
— Красиво, — кивает незнакомка. — Имя женщины, которая стала праматерью всего человечества, — от этих слов меня передёргивает. Какого чёрта она говорит мне про материнство? В сознании плывут омерзительные эпизоды моего будущего. Закрываю глаза в попытке прогнать наваждение, но становится только хуже. Отчётливо слышу в голове звонкий детский смех. Мне так жутко, что хочется кричать.
Резко оборачиваюсь к девушке, но понимаю, что её нигде нет. Она исчезла, испарилась. Что за чертовщина? Она не могла уйти. Я бы заметила исчезновение рыжей. Начинаю лихорадочно соображать, куда могла подеваться незнакомка, когда замечаю бармена.
— Простите, — окликаю парня. — Здесь сидела девушка с рыжими волосами. Вы не видели, куда она ушла?
— Здесь никого не было, — он пожимает плечами, одаривая меня подозрительным взглядом.
— Как это? Она заказывала у вас коктейль, — продолжаю стоять на своём.
— Простите, но, кажется, вы ошиблись.
— Извините, — бормочу, осознавая бессмысленность разговора. Быстро нахожу в сумочке кошелёк и, бросив на стойку смятую купюру, спешу уйти подальше отсюда.
Оказавшись на улице, делаю глоток свежего воздуха, отгоняя от себя безумные мысли. Куда делась та девушка? Подобно Дьяволу, растворилась в воздухе? Она ведь была. Я чувствовала её холодную ладонь на своём плече, слышала томный голос, видела, в конце концов. Правильным решением будет скорее выкинуть рыжую из головы, но её образ возвращается вновь и вновь.
Мне нужно отвлечься, прийти в себя, иначе я не выдержу. Нельзя возвращаться домой. Знаю, чувствую: Шеннон может прийти туда. Уже неважно. Давно неважно. Ловлю такси и называю адрес Элис. Пожалуй, только она сможет поддержать меня. Когда оказываюсь возле дома подруги, быстро бегу по ступенькам, будто убегая от кого-то. Начинаю стучать в дверь, задыхаясь от страха. Я чувствую на себе чей-то взгляд. Клянусь, я его чувствую.
— Господи, Ева! Что с тобой? — испуганный голос Элис вырывает из раздумий. Я молча вваливаюсь в квартиру, прямо в коридоре сажусь на пол, обхватывая себя руками, и начинаю рыдать.
— Ева! — подруга принимается трясти меня за плечи. Она боится. Впрочем, как и я. Элис помогает мне подняться и отводит в спальню. Ложусь на кровать, притягивая колени к груди, и продолжаю ронять слёзы. — Что произошло? — перевожу взгляд на Элис, больше не в силах сдерживать свою боль. Я рассказываю ей всё: от ночи с Шенноном до сегодняшнего разговора.
— Вот урод, — с ненавистью произносит подруга, когда я заканчиваю свой печальный монолог. — Что же ты будешь делать, девочка моя?
— Ничего. Если этот ребёнок не нужен ему, то не нужен и мне, — тихо бормочу, отворачиваясь к стене.
Это неправильно, мерзко, противно, но я не могу по-другому. Тону в осколках своих воспоминаний, которые медленно убивают. Меня посещает ужасное неконтролируемое желание избавиться от ребёнка. Не хочу, чтобы нас с Шенноном что-то связывало. Это выше моих сил. Пора убить в себе всё человеческое и сгореть в аду самой.
Не знаю, сколько времени я так лежу, но внезапно ко мне доносится приглушенный голос Элис:
— Я позвонила врачу, — вот и всё. Точка невозврата.
***
Через два дня я уже оказываюсь в больнице. Белый цвет давит на мозг, заставляя почувствовать леденящий душу холод. Лишь тёплая рука Элис сохраняет связь с внешним миром.
— Всё наладится, моя милая, — успокаивающее шепчет она. Я киваю, но не могу рассмотреть лицо подруги, потому что взгляд застилает пелена из слёз. — Так будет правильно.
Как же это омерзительно звучит. Я собираюсь убить собственного… Проклятье. За эти два дня я, как только его не называла: зародыш, плод, даже отродье, но ни разу не назвала своим ребёнком. Вся моя любовь разбилась на осколки, налетев на рифы предательства. Всего одна фраза уничтожила всё. Убила во мне человека.
— Мисс Хейз? Вам нужно на УЗИ, — я киваю Элис и покорно поднимаюсь. Все эти два дня нахожусь в поразительном спокойствии, которое диктует ощущение полной безнадёжности.
Стоит холодному гелю коснуться кожи, как я зажмуриваюсь. «Меня здесь нет», — упорно повторяю себе, пытаясь отстраниться. Не хочу слышать голоса врачей, стук сердца ребёнка. Начинаю мысленно кричать, чтобы не слышать бешеное сердцебиение. Он понимает, что я хочу с ним сделать. Ему тоже страшно.
Когда мучительная процедура закончена, врач просит меня подняться. От резких движений начинает кружиться голова. Я не вижу практически ничего, кроме доктора и медсестры. Они помогают мне пройти в операционную. Про себя считаю шаги. Семь. Семь грёбаных шагов отделяют меня от статуса убийцы. Яркий свет бьёт в глаза, заставляя зажмуриться. Я уже ничего не чувствую.
Медленно залезаю на кресло, и женщина начинает двигать меня к себе. Мне страшно так, что хочется кричать, но я молчу. Силы покидают меня. Смотрю на доктора, который набирает в шприц лекарство. Я отчаянно пытаюсь поймать в его глазах хоть толику сочувствия, но её нет. Лишь холодное безразличие, которое ранит хуже ножа. Вдруг отчётливо понимаю: я для них — жалкое подобие матери, а мой ребёнок — биоматериал.
— Сжимайте и разжимайте кулак, — приказывает бесстрастный голос. Выполняю, что мне говорят, но перед глазами совсем другая картина.
Я вижу своего малыша. Маленький и беспомощный. Его смех сменяется горьким плачем. Ему страшно, я это чувствую. Родной мой. Ему нужна моя защита. «Убийца», — слышу снова и снова насмешливый голос и хочу кричать.
Ощущаю, что мои руки и ноги перевязывают жгутом, фиксируя. Плачу беспомощно и тихо. Не хочу. Он же ни в чём не виноват.
— Я не хочу, — произношу еле слышно, глотая слёзы. Пытаюсь пошевелиться, вырваться из этого адского места, не совершить ошибку, но не могу. Даже не удаётся закричать, потому что из груди вырываются лишь сдавленные рыдания.
— Мисс Хейз, успокойтесь. Сейчас подействует анестезия, — отчаянно пытаюсь завопить, что передумала, но силы покидаю меня, погружая в темноту.
***
Солнце пряталось за тучами, а на город опускалась мрачная пелена. Небо грустило вместе с ним. Мужчина медленно шёл знакомыми улицами. Вот уже полгода его маршрут оставался неизменным. И каждый раз, изо дня в день, его топила смесь одних и тех же чувств: вины и стыда. Он часто мысленно пытался переиграть тот роковой день, но ошибка уже была сделана. Шеннон презирал себя за свой поступок, только не мог ничего исправить.
Как она тогда сказала? «Коллекция загубленных душ»? Именно так. Он погубил всех: себя, жену, которую действительно любил, Еву и своего нерождённого ребёнка. В один день уничтожил всех лишь одной резкой фразой. Шеннон ненавидел себя, и с каждым днём эта ненависть становилась крепче. Он не герой и никогда им не был.
Ему было противно признаваться самому себе, но он боялся огласки. Последний месяц журналисты бурно обсуждали разлад в отношениях с Даяной, поэтому он не мог допустить, чтобы они узнали истинную причину ссоры между влюблёнными. Барабанщик пытался сохранить свой брак, но сам понимал, что недостоин этого. Даяна давно подозревала его в измене, но до последнего не верила. Отказывалась верить в предательство, искала объяснение постоянным исчезновениям мужа, но в упор не видела очевидное. Затем был тяжёлый разговор, слёзы и решение временно разойтись. Даяна попросила время, чтобы осмыслить сложившуюся ситуацию. Хотя Шеннон уже сам не верил, что сможет её вернуть.
Сейчас его мысли занимала Ева. Она преследовала Шеннона в ночных кошмарах и не давала покоя наяву. Чувство вины разъедало мужчину изнутри, поглощая в омут душевных терзаний. Внезапно он остановился, увидев такое знакомое здание. Вот уже полгода музыкант приходил сюда с мольбами, чтобы всё наладилось. Только слабая надежда медленно угасала, превращаясь в отчаяние. Шеннон тяжело вздохнул, замирая на пороге психиатрической клиники…
