Записки Пилигрима

      Белый песок, что еще недавно тихо и злобно, точно гадюка, шипел под сапогами, теперь заполонил собой все: словно кто-то неведомый и невидимый загребал ручищами огромные горсти и с яростным упорством, дико воя, раз за разом, обрушивал их на головы троим путникам, не иначе как затем, чтобы помешать им пройти туда, куда ходить вовсе не следовало. Никому. И никогда.       Казалось, еще совсем недавно они вступили в эту мертвую землю, настолько тихую и неподвижную, что даже ветер не смел тронуть величественных дюн, но, как только из виду скрылось последнее чахлое деревце, как только последний пучок травы потонул в песках, пустыня захватила троицу в свои сухие объятия, не сулившие ничего хорошего. Поземка, жадно гладившая пыльные сапоги, сперва проплывала мимо, но совсем скоро сухой ветер начал подхватывать мелкие песчинки и бросать путникам в глаза. Редкие крупицы затем превратились в хамсин*, а после разразилась настоящая песчаная буря. Пыльное облако заслонило все вокруг – не увидать протянутой ладони – и, чтоб не потерять друг друга, троица, не сговариваясь ухватилась за заплечные мешки друг друга. Конечно, они не ведали, куда шли, и речи уж не было о том, чтобы следовать по выбранному пути – с каждым новым порывом ветра только и оставалось, что пытаться устоять на своих двоих, не увязнув по пояс в песке, и изредка делать шаги вперед, с безумной надеждой найти убежище. Несколько раз каждый падал, поверженный мощным порывом взбесившегося суховея, норовящего, по зову любимой пустыни, похоронить незваных гостей под нескончаемыми складками ее бледных одежд, но друзья всякий раз поспевали друг другу помочь.       Убежища в образах пещер и скал много раз мерещились им за стеной сплошного песка, но раз за разом они оказывались лишь игрой воображения. Это было похоже на злую насмешку судьбы - кто вспомнил о песчаных бурях, когда главным злом казалась жажда и палящее солнце?       В таком урагане они становились легкой добычей: обитатели Белого Моря запросто могли убить их, ослепленных и бессловесных – как разглядеть врага, когда едва можешь видеть из под прикрытых ресниц, и как позвать на помощь, когда песок живо залепит твою глотку?.. Но пока пустыня не торопилась звать на помощь своих кровожадных детей, решив погубить дерзнувших вступить в ее пределы иным путем.       Пилигрим, бездумно шагая вперед, когда придется, думал лишь о том, что совсем скоро встретит свой конец. Конечно, эта мысль за много лет возникала у него не раз и не два, но даже тогда оставалась надежда, которую он отчаянно не мог разглядеть. Теперь он ее точно не видел.       «Вот она, моя судьба… Быть погребенным под тонной песка… На что же тогда я рассчитывал? Какая глупость. Я так ничего и не узнаю. И ее не увижу никогда. Ну и пусть – видать, заслужил!.. Но они-то! Зачем я позволил?! Нужно было сделать все, чтобы у них отпало всякое желание идти за мной. Даже если б я никогда их не увидел больше! А теперь они погибнут вместе со мной! Глупец, тупица!.. Если б я только мог все исправить… Если бы только мог…»       Дроу чувствовал, как натягивались ремни сумки, когда Кото хватался за нее сильнее, подтягивая девчонку за собой, и чувствовал, что готов был бы отдать все на свете, только чтобы в то утро сбежать самому, исчезнуть без следа. Как когда-то отец Эльнивель.       «В то место, где пропадают эльфы. И не только эльфы. Все глупцы, решившие пересечь эту пустыню. Вот оно, это место.»       Никто бы не смог сказать, сколько длился этот ураган – целый день или только один час, но силы у всех троих были на исходе – жар иссушал, каждый шаг забирал драгоценные силы, но не было даже времени на то, чтобы выпить воды из фляги, полной до краев…       В один момент эльф поднял голову, не понимая, зачем это делает, но затем сразу осознал – впереди сверкнула молния. Не та ослепительно белая вспышка, какая бывает перед добротной весенней грозой – короткий яркий всполох, словно на солнце сверкнуло чье-то оружие. Сперва он подумал, что это черные наги, во владения которых их так некстати занесло, и успел мысленно распрощаться с жизнью и возненавидеть себя стократ за то, что завел сюда своих друзей, но затем понял, что страшные убийцы здесь не причем, и, несмотря на чудовищный жар, кровь в его жилах начала стремительно стыть: он отчетливо увидел за летящей завесой песка чьи-то фигуры. Множество фигур. Мистическим образом он видел их так четко, словно не было бури и евшей глаза пыли – их обсидианово-черные лица, укрытые мягкими шарфами от пыли и солнца по самые глаза, красные, как густая, свежая кровь. Их длинные белые накидки от солнца, и оружие на поясах, сверкающее теми самыми недолговечными вспышками, когда на них попадал луч светила. Их было много. Очень много. Они шли нестройными рядами. Там были женщины, мужчины, старики и дети. Старших поддерживали молодые, детей вели за руки их матери, и во всех глазах читалось отчаяние. Почти такой же силы, как то, что испытывал сейчас Пилигрим. Они не знали, куда идут, что будет дальше и на что им надеяться. Их кто-то вел, но они понимали, что доведут не всех. Кого-то уже тащили на носилках, наспех сотворенных из плаща, и неясно было – может, этот кто-то просто не может идти, потому что растратил все свои силы, а возможно, он уже не поднимется никогда.       Но вопреки всему, в этих же глазах читалась холодная решимость – их почти погубили, так что терять? Нужно было дать надежду хотя бы своим детям. Кто-то должен был выжить.       Один из них, неспешно повернувшись, посмотрел на Пилигрима, глаза в глаза. Когда он отвел взгляд, продолжая нелегкий путь, Пилигрим понял, что начал сходить с ума.       - Пилигрим!       Придушенный голос Кото, зазвучавший впервые за столь долгое время, вынуждал внимать ему. Когда темный обернулся, он увидел, что оборотень держит Эльнивель на лапах – она свисала безвольным мешком, зверю приходилось прижимать ее лицо к своей груди, чтобы песок не залепил ей нос. Она не была слишком близка эльфу, но он все равно почувствовал, как внутри что-то оборвалось, оставляя холодную пустоту.       Но оборотень не торопился сокрушаться – судя по всему, он понимал, что подруга еще жива. Он пытался привлечь внимание дроу к кое-чему другому. Пилигрим без всяких слов понял его, когда посмотрел туда, куда кивал зверь и увидел то же, что и он – нечеткий силуэт обрисовавшихся скал. Еще одна игра воспаленного воображения, очередной мираж. Они оба знали, что это так, но не смогли не внять непрошеной надежде и, высвободив ноги из крепких сухих рук, направились туда. Колотящиеся сердца застучали еще быстрее, когда путники поняли, что видение не пропадает, а напротив, превращается в цепь скал, изъеденных частыми песчаными бурями. Пилигрим успел увидеть, что Кото зашел в укрытую пещеру, прежде чем сам, запнувшись, рухнул лицом в ненавистный песок.

***

      - Я их видел!.. – Выкрикнул дроу, просыпаясь.       Мрак над ним постепенно рассеялся и возникло бледное лицо Эльнивель, улыбающейся тихо и ласково, как это умеют только женщины. Ее кожа стала натянутой пересохшей пленкой, а нежные розовые губы растрескались, но в целом она выглядела неплохо. Выглядела живой.       - Тише, тише, - улыбнулась девушка, проводя влажной тряпкой по его шее.       Ее лицо на какой-то момент обрело выражение легкого удивления. Должно быть потому, что дроу тоже улыбнулся ей.       - Ты жива.. – Облегченно выдохнул эльф, касаясь ее обветренного лица, желая понять, что это все правда, и тут же ловя на себе недовольный взгляд со стороны.       - Конечно жива, меня так просто не возьмешь. И... нам бы вскоре пригодилась твоя мазь: песок почти все выел… Остальное я вытерла.       Кото сидел у противоположной стены и внимательно наблюдал, одновременно занимаясь какой-то работой – судя по звукам, он натачивал нож.       - Что буря? – приподнимаясь на локтях, спросил темный, облокачиваясь спиной на стену.       У него на зубах до сих пор скрипел песок, а снаружи жарким дыханием пустынного дня залетал суховей, стремясь опалить кожу. Он, очевидно, норовил задушить троицу упрямых путников, но не мог проникнуть достаточно глубоко в хорошо укрытую пещеру.       - Закончилась под утро. Знаешь, хотя мы вчера чуть не погибли… здешний рассвет это нечто необыкновенное.       Эльнивель согласно покивала, подав эльфу флягу с водой, успевшую опустеть примерно наполовину.       У Пилигрима немедленно возникло желание обозвать зверя непроходимым дураком и сказать, что единственное необыкновенное, что с ними произошло, так это то, что они все выжили. Вместо этого он негромко засмеялся, ощущая себя небывало счастливым. Это вовсе не означало, что дроу отказывался от невысказанных слов, но ведь невозможно так сразу обругать друга, когда еще вчера ты мысленно прощался с ним навсегда и ненавидел себя за то, что именно ты его погубил.       - Я рад, что ты жива. Что вы живы, - сказал он девушке, перехватывая ее ладонь на фляге.       - Тогда руку убери, - пророкотал зверь.       Пилигрим, взглянув на него, сразу понял, что имел ввиду оборотень и согласно улыбнулся, убирая руку и отбирая флягу у смутившейся девушки. Между этими двоими абсолютно точно что-то происходило, даже несмотря на то, что они это не вполне осознавали.       - Что теперь будем делать? – Задал Кото вопрос, который, кажется, и без того всех волновал.       - Я не знаю, что я буду делать, - честно признался темный, - но нужно отправить вас домой.       - Домой? Ты серьезно? – Проворчал зверь.       Это был ответ совсем не того Кото, который вылечил его в той эльфийской тюрьме. Тот наверняка уже вскинулся бы и полез в драку.       - Ты кажется забыл, но у меня нет дома. - Продолжал оборотень, - А дом Эльнивель находиться теперь неизвестно где, так что заткнись и выпей воды – ты несешь бред.       - Ты видел, где встает солнце. Мы держали путь с севера на юг. Так и идите обратно.       - Отпустишь нас двоих в открытую пустыню? Умирать от солнца и жажды? Ведь мазь только у тебя. А если ты отдашь ее нам, сам непременно умрешь, а этого уже я не допущу. Нет выбора, Пилигрим. Мы либо умрем, либо станем гостями твоего народа.       Эльф отложил опустевшую флягу, запустил пятерню в растрепанные волосы и устало покачал головой.       - Если б я только мог тебя сейчас ненавидеть… Но я могу ненавидеть только себя. Почему я поддался?.. Я ведь никогда не поддавался, слышал, ты? Потому что у меня не было друзей.       - Раз у тебя теперь есть друзья, спорить с ними бессмысленно, - Кото бросил нож на песок и лениво потянулся, - дело к полудню, нам опасно выходить. Пойдем, когда солнце станет клониться на запад. До тех пор выспимся. Будем нести дозор по очереди, и ты, как самый отоспавшийся, будешь первый.       Эльф деловито мотнул головой, словно поражаясь такому тону друга, но тем не менее поднялся и пошел ближе к выходу. Он и рад был посторожить их сон – это самое малое, чем можно было отплатить за ту смелость, которую они проявили, и которую он понял только сейчас. К тому же, необходимо было поразмыслить, а лучше всего это делается в тишине. И в одиночестве.       День в пустыне шел медленно и скучно. Раскаленный белый шар, благодатному свету которого можно было бы порадоваться везде, кроме этого проклятого места, не спешил облегчить жизнь здешним созданиям, закатившись за горизонт и дав остыть белесому песку. Пилигрим сидел в тени каменной пещеры, чуть поодаль уснувших друзей и смотрел вдаль, куда, как ему показалось, ушли его родичи. Не было сомнений в том, что это были темные эльфы. Ни у одних созданий в Больших Землях больше не было такой темно-серой кожи и таких кроваво-красных глаз. Было это взаправду, или злая пустыня, опалив ему голову жарким солнцем, заставила воспаленный разум видеть жестокий мираж? А может, это пробудившаяся память, сдернув пелену меж временами, напомнила ему о том, что случилось здесь так давно? Дроу сжимал полы плаща, ощущая почти болезненные приливы надежды, отчаянно хотел, чтобы это оказалось правдой… и боялся этого.       «Вот он я, и я сейчас хочу попасть туда, - думал про себя дроу, прикрывая глаза от слепящего света, - а что дальше?.. Нет ничего для меня сейчас, ужаснее этих слов. Я так привык ожидать плохого, так привык к тому, что меня все вокруг сторонятся, что просто не могу поверить, будто кто-то где-то там будет меня ждать с распростертыми объятиями. Да и кому я нужен? Эти двое… проживут как-нибудь и без меня. Они добрые создания. Ох, до чего же я дошел, что готов назвать оборотня своим братом?.. А ведь я готов. Но это глупо, не о том сейчас надо думать.       Что, если они когда-то изгнали меня, но что-то случилось, от чего я потерял память, и иду теперь обратно? Этому ведь никто не порадуется. Да еще их прогонят вместе со мной, ведь глупо надеяться на возможное милосердие. Чем дальше иду, тем сильнее убеждаюсь, что не стоило этого делать. Зачем только меня занесло в Раинхарт?.. Что мне теперь делать?..»       Темный неподвижно сидел на песке до самого вечера, пока немилосердное солнце наконец нехотя закатилось за горизонт, до последнего не желая оставлять надзора за мертвой землей. Кото просыпался не один раз и тихо, чтобы не разбудить девушку, спящую рядом на расстеленном плаще, предлагал сменить его, но эльф неизменно качал головой, отвергая помощь. Ему совсем не хотелось спать. Не хотелось есть. Вообще ничего не хотелось. И в то же время он всего отчаянно желал. Страшное чувство.       Когда макушка светила потонула в дюнах, между безоблачным небом и раскаленным песком еще долго пылала алая линия; она была совершенно непохожа на тот тихий закат, что встречаешь в лесах и поселениях, словом, в любом живом месте. На задворках сознания темный оставил мысль о том, что это наги, черные злые дети пустыни проливали кровь друг друга, желая получить вожделенный клочок мертвой земли.       И даже не смотря на то, что эта земля была такой бесплодной, ее все-таки не покинула какая-то маломальская живность – дроу несколько раз улавливал чутким слухом гремучих змей, предупреждавших своих противников о том, что они сунулись на чужую территорию; видел, как ломаными движениями по пещере переползла крохотная ящерка, которая, застыв на противоположной стене, долго пялилась на него своим изумрудным глазом; застал даже драку двоих воинственных скорпионов, и как побежденный уполз, зарывшись в песок, а победитель, недолго ликуя на раскаленном песке, отправился дальше, искать себе нового соперника. Все это были дети пустоши, никогда не знавшие влаги лесов и прохлады теней деревьев.       Когда кровавая линия стала остывать, медленно иссыхая, становясь пурпурной, как корка на засохшей ране, а на бледном небосводе загорелись первые самоцветы звезд, Пилигрим услышал позади шевеление – он знал, что Кото уже давно не спит, а теперь зверь тихо будил девчонку, очевидно решив, что друг успел заснуть и надеясь продлить его сон хоть еще хоть на несколько минут. Но когда его тронули за плечо, эльф молча поднялся и первым шагнул за порог. Двое, не сговариваясь, двинулись за ним. Вот-вот должна была начаться ночь. Оставалось только надеяться, что неприветливая пустыня не уготовала им еще одну смертельную бурю – на сей раз, последнюю.

***

      Как гневлива и безжалостна пустыня днем, и как меняется ее лик ночью! Разгоряченный солнцем песок грел ноги, но уже не опалял их; остывшие ветра неожиданно успокоились и теперь легко играли с верхушками белых дюн, подбрасывая крохотные песчинки вверх, изображая из себя своих старших братьев – могучих буревестников, что в землях вечной зимы играючи сдувают с вершин Великих гор их снежные шапки.       Пилигрим шел впереди, и с каждым шагом его страх перед новой бурей отступал все дальше, постепенно превращаясь в ничто; в синем звездном небе сияла небывало огромная и необыкновенно яркая луна: она уже встретила свой полный расцвет и теперь начала убывать, но еще не потеряла своей особенной красоты, сохраняющейся до тех пор, пока она не становится месяцем. Эльф шел вперед, ощущая на лице нежный свет, и чувствовал себя все лучше и лучше. Ему мерещились далекие костры под такой же луной, темные силуэты, бледнеющие в ярком свете, красные глаза, в которых отражались всполохи пламени. Высокие точеные фигуры танцевали, веселились и пели. Крепкие и высокие, широкоплечие, стройные – не безобразно худые, замученные голодом тела, но сильные и статные, оплетенные упругими мышцами – выступали рядом с гибкими и плавными, прекрасными в своих необыкновенно нежных изгибах… Они танцевали вместе, под дружное, веселое пение, они оплетали друг друга, хватались за руки и кружились вокруг самих себя. Браслеты на очаровательно тонких запястьях издавали странный, но приятный звук, когда причудливые маленькие камешки ударялись друг о друга, пока узкие ладони вращались – туда-обратно, туда-обратно…       Темный не заметил, как сам начал вращать кистями и покачивать головой, в такт странной мелодии сплетенной из необыкновенных звуков. Он помнил этот танец, и помнил, что он дарил ему счастье. Может, луна так влияла на него, а может, это взывала старая память, но он теперь понимал, что не ошибется, что идет именно туда, куда следует, и куда-то делись все тревожные мысли…       - Пилигрим! Ты уверен, что мы идем правильно?       - Уверен, - не задумываясь ответил эльф, шагая вперед.       - Тогда под ноги посмотри и остановись.       Что-то звучно хрустнуло под ногами, и в нос ударил запах разлагающейся плоти. Волшебный сон наяву сдуло как дымку. Дроу посмотрел вниз: под сапогами, издавая жалобный хруст, ломалось стекло. А на стекле, согретая наметенным песком, источала зловоние чья-то запекшаяся кровь.       Не трудно было догадаться, что это такое, только почему-то вместо юного лица наследника короля перед мысленным взором предстало суровое лицо Рыжего принца:       «…черные наги покидают свои пещеры, нападают на странников, устраивают кровавые усобные бойни – их раскаленные тела оставляют за собой стеклянные следы, замаранные смердящей кровью…»       Стеклянный след от раскаленного тела тянулся далеко налево, пока наконец не терялся вдали, заметенный песком. Кровь побежденного врага тянулась почти сплошной полосой и чернела в наступившей темноте. Где-то послышались страшные, захлебывающиеся предсмертные крики погибающей жертвы, но трое от всей души понадеялись, что им показалось. Если только показаться могло всем троим.       - Кото… - снимая с плеч мешок, проговорил эльф, - доставай свое оружие… Дай что-нибудь Эльнивель и спрячь… Хоть за своей спиной.       Да и где же еще спрятаться? Кругом теперь была сплошная пустыня, окромя светло-серого камня слева от них, неуместно круглого и правильного, точно яйцо. Или бежать назад, попытаться скрыться за дюнами… Да только толку? Кругом одна погибель…       Они застыли на месте в наступившей полной тишине, держа в руках оружие – два кинжала в руках эльфа, меч в лапах зверя, да нож у девчонки. Ветер теперь становился холодным и у всех троих по телу бежали мурашки. Ожидание было хуже смерти.       Но наконец послышался новый вопль, дикий и разъяренный, полный гнева и ненависти, и стало еще страшнее – слева, выписывая немыслимые круги, в их сторону медленно полз гигантский змей. Нет. Наг.       Он был ранен, от него маревом исходил ужасающий жар, который, казалось, испепелит каждого, кто приблизится, и за собой он оставлял сияющие следы, обагренные кровью, которым вскоре суждено было стать грязным стеклом. Он смотрелся ужасно: его налитые кровью от ярости глаза глядели в никуда, из разинутого рта то и дело высовывался змеиный язык, он весь клонился на бок, являя какую-то страшную, сломанную фигуру, и шипение змеи из его пасти вырывалось вместе с разъяренными стонами. Пару раз он вскидывался, поднимаясь вверх на толстом хвосте и воинственно вздымая руки, грозя каменными кинжалами, безупречно отточенными, неизвестному врагу, от которого, похоже, он сумел удрать, но почти сразу валился на песок, затем подымаясь и продолжая шипеть. Это был ужас воплоти.       Он был ранен и побежден. Он жаждал отомстить. Но ранен был не настолько, чтобы умереть прямо сейчас, и уж точно не настолько слаб, чтобы не выместить свою злобу на троих путниках. Осталось их только заметить обезумевшему взгляду.       Это не составляло труда. Они стояли, как вкопанные, не в состоянии оторвать взгляд от приближающейся смерти. Никто из них не был готов к такому, сколько бы себя не убеждал. Кровь стыла в их жилах, а сердцу придавало бешеный стук только далекое шипение.       «Это не честно, - мысленно возопил эльф, - я почти дошел! Я же почти дошел! Я знаю, куда идти, я ведь был так близок!!! Не может… Этого не может быть! Как же так?!.. Это не может быть конец!.. Выходит, все было напрасно?..»       - Я тебя полюбила, - послышался сзади шепот Эльнивель.       Конечно. Бедная девчонка прощалась со своей жизнью, крепко стиснув рукоять ножа, а второй рукой намертво впившись в перевязь, на которой висели опустевшие ножны зверя. Ну конечно. Это единственные слова, которые могут заставить страх отступить. Они вдохновят Кото погибнуть героем. А Пилигриму… получается, нечего уж было ему терять. Он ведь так и не обрел ничего. Кроме этих двоих, самых близких созданий, которые погибнут вместе с ним.       Когда взгляд чудовища обратился наконец к ним, оборотень и эльф уже почти не дрожали. Наг осклабился и вскинулся на хвосте, взревев и напрочь позабыв о ранении. Длинный толстый хвост по-змеиному извивался на песке, когда он с кошмарной быстротой ринулся на своих жертв. Кото вскинул меч и разинул пасть, громко рыча, показывая клыки – он готовился встретить противника, как подобает воину, забывая о том, что на него идет обыкновенный убийца, ничего не знающий о чести… но на полпути что-то заставило чудовище извернуться полукольцом и обернуться в ту сторону, откуда он пришел – только осознав, что их пока не собираются убивать, путники поняли, почему наг остановился: из той стороны все отчетливей слышались воинственные вскрики и яростный свист. Это были точно не наги.       Чудовище страшно зашипело и вновь стало неистово извиваться, точно в припадке. Его враги показались не сразу, но их было слышно далеко. Когда их наконец стало видно, у Пилигрима замерло сердце: двое всадников на больших диких кошках, издали выглядящих как пантеры, но окрасом напоминающих белых тигров, мчались вперед, воздев над головой длинные кинжалы, уже испробовавшие сегодня вражеской крови. Они не выглядели такими же безумными, как эта тварь, но и в их алых глазах пылал гнев. На них были легкие доспехи из грубой кожи, а длинные высокие хвосты белых, как пустынный песок, волос развевались на ветру, подобно стягам – это были воины. Они выкрикивали боевые кличи и неслись прямо на нага. Чудовище сначала отползло, ощущая свою слабость, но в итоге слепой гнев пересилил веление более разумной плоти и он бросился навстречу. Они схватились совсем рядом с троицей – пока наг бросился на одного, другой уже швырнул в него кинжал и торопился достать лук со стрелами. Его товарищ натравил на чудовище дикую кошку и погрузил свой кинжал врагу в плечо.       - Ис-хе-ту! – выплюнул эльф, доставая второй кинжал, в то время как его друг уже нацелил свой лук.       - Убешать захотел ты-ыварь?! – Отозвался второй, спуская тетиву и было очевидно, что ему трудно давались слова на всеобщем языке, на каком говорили почти все в Больших Землях, - От кестиво** не убешать!!!       Перед тем, как захлебнуться кровью, чудовище успело укусить дикую кошку за лапу и хлестнуть лучника по бедру концом хвоста, точно кнутом.       Когда безумные глаза потемнели и постепенно закрылись, а рот мерзко искривился в тщетной попытке зашипеть, двое обменялись торжествующими взглядами и поторопились спуститься, чтобы забрать свое оружие. Тот, что использовал в битве лишь кинжал, кажется, сетовал на то, что его питомца глубоко поранили и с сожалением косился на раненого товарища. У кошки на лапах и в месте укуса поредела шерсть, сожженная неистовым жаром, и сочилась кровь, но гордый зверь не торопился жаловаться и лишь яростно пыхтел, словно доведись ему случай, он бы сам схватился с врагом. Воинам за их, судя по всему, долгую вылазку, тоже хорошо досталось – их лица обгорели от страшного жара чудовищ, и тонкая пленка кожи теперь отслаивалась, а у лучника на бедре остался длинный след – кожаный доспех обгорел в области удара и теперь открывал обожженную яростным ударом плоть; из-за раны эльф при хотьбе слегка прихрамывал.       Конечно, троих путников, так и застывших на месте, в ярком лунном свете они не заметить просто не могли. Трое, уже успевшие, как казалось, навсегда распрощаться со своими жизнями не могли решить, стоит им радоваться, или приготовиться к битве.       Двое перебросились оживленными репликами друг с другом и тот, что был лучником, выступил к путникам и, подойдя так, чтобы сохранить почтительное расстояние, сдержанно кивнул. У него было суровое, острое лицо, но он выглядел дружелюбнее своего товарища, оставшегося рядом с раненой кошкой и явно недовольного такими действиями. Путники в ответ поклонились незнакомцу. Он оглядел их, и когда его взгляд задержался на Пилигриме, воин слегка оживился.       - Ино де скарва? – обратился он к темному.       «Ты говоришь по-нашему?»       Эльф раскрыл рот… и сперва не смог даже сообразить, что сказать в ответ. Да и как сообразить? Он видел своего соплеменника. Первый раз в этой жизни. Настоящего. Живого. И даже не одного. Достаточно чудес для одной ночи.       - Понимаю… но не говорю, - хрипло ответствовал темный.       Девчонка и оборотень были удивлены этой встрече не меньше. Эльнивель все так же стояла за спиной оборотня и с любопытством глядела на двоих темных эльфов. На других темных эльфов. Она никогда не думала о том, что Пилигрим может надеть доспехи… Но эти двое с ними смотрелись удивительно правильно, точно в них и родились.       Воин позади нетерпеливо вздохнул и что-то грубо пробормотал, скорее всего, не очень лестное. Товарищ отозвался ему не ласковей и первый воин умолк, отвернувшись к своему зверю.       - Вы прощайте моего брата, - заговорил лучник, коверкая слова, - темные елф не любит чужих, вы надо знать. Что вы делают здесь? Женщина людей, зверь и наш брат? Ты с они?       Разговаривать сейчас было особенно трудно, как и что-то соображать, поэтому Пилигрим делал длинные паузы, от которых всем становилось неуютно.       - Мы.. Мы шли сюда чтобы найти… Найти вас. Это мои друзья…       Воин-лучник посмотрел на него еще недолго, ожидая продолжения, но так и не дождался его и принялся объяснять ему, как ребенку, терпеливо и спокойно:       - Вы зайти на чужо-ий место… земля. Нашей земля. Это не быть хорошо, понимаешь? – Он указал на тот самый серый камень, очевидно, служивший своеобразной границей, - Ты шел к нас? Мои господин не сказать, о том, кто вышел из нас земля… Как ты возможно оказаться в Большой Земля? Я знать, там нет бо-лише наш брат.       - Я… - помолчав отвечал Пилигрим, - я не помню, клянусь тебе… Я даже не думал, что найду вас. Я вас очень долго искал… Сначала за Белым Морем, но там я нашел только пустые земли, заброшенные и бесплотные… Добрая госпожа Вийле сказала мне, куда нужно идти, чтобы найти моих братьев… Это мои друзья, они помогли мне добраться сюда… Ты понимаешь меня?..       В его голосе прозвучало настоящее отчаяние и воин, помолчав, медленно кивнул. При упоминании имени светлой госпожи, эльф даже слегка оживился, словно знал ее.       - Понимает. Вы все идете с мы. Тебе везти, брат мой – скоро праздник, мы не должен отказать в помощь. Следуй за мы, скажи твой друг – быть осторожен. Мы выехать чтоб ранить враг, но он быть много, мы не ранить всех. Вы видеть наш господин, он сказать, что делать.

***

      Дорога в земли темных эльфов заняла всю оставшуюся ночь. По счастью, им удалось избежать встреч с нагами, но троим, впервые увидевшим такое чудовище, в любом шорохе мерещилось шипение врага и в любом движении – его змеиный хвост.       Воин, что умел изъясняться на всеобщем наречии предложил Эльнивель сесть позади себя на кошку. Кото это, разумеется, не понравилось, и на это недовольство зверь теперь имел полное право, но и он понимал, что девушке этот переход дастся легче, если она преодолеет его не пешком, а на теплой спине большого животного. Всю дорогу оборотень держался за стремя, чем вызвал возмущение другого дроу, но его друг, как ни странно, не оскорбился.       Эльфы были немногословны, лишь изредка перебрасывались друг с другом фразами, но в остальном никто не жаждал разговора. Разве только Эльнивель могла бы нарушить эту стену молчания, но если ее страх не был настолько велик, чтобы держать рот на замке, она и без того прекрасно понимала, что дроу далеко не те, с кем можно завести простодушную беседу. Как, например, с альдом.       Где-то на середине ночи, когда спать хочется сильнее всего, воины устроили привал. В дорожных сумках у них специально для такого случая было припасено немного хвороста – как раз подремать пару часов, не окоченев от ночного холода и двинуться дальше в путь. Для верности они бросили в едва-едва разгоревшийся костер особого порошка темно-зеленого цвета, чем-то напоминавшего малахитовую пыль, чтобы сухие ветки тлели помедленнее, а угольки не спешили остывать. Спать улеглись трое – недовольный эльф, девушка и зверь. Кото хотел остаться сторожить – конечно, он не мог просто так довериться новым знакомым – но Пилигрим сумел убедить его, что он этой ночью вряд ли заснет, и уж лучше ему последить за «родичами».       Он устроился недалеко от кошки, у бока которой сидел не спящий дроу. Сперва темный просто рассматривал его, все боясь поверить, что это происходит на самом деле. Да, это был темный эльф, самый настоящий. У него белые волосы, стянутые в высокий хвост, роскошный и длинный, темно-серая кожа, пожалуй, темнее, чем у Пилигрима. Он был так же высок и строен, только на его фоне темный казался безобразно худым – напротив, у его соплеменника под кожей, укрывая кости, при любом движении красиво перекатывались крепкие мышцы, натренированные частыми боями.       - Так глядит, если видит первый раз, - негромко заговорил воин.       Темный мог сделать вид, что не расслышал низкого, приглушенного голоса из-за треска веток, ведь он сидел рядом с костром… но вместо этого он согласно кивнул.       - Я правда никогда не видел таких, как я.       Лицо лучника, озаренное бледным светом луны и отблесками пламени, показалось ему удивленным. Дроу подтянул к себе ногу и показал на Пилигрима.       - Как ты имя?       Темный поколебался, но все же ответил, не отводя взгляда от собеседника:       - Пилигрим.       - Пэ-йли-грим? – По слогам повторил воин, пробуя новое слово.       - Кажется, оно означает… «странник».       - О… где ты рой-диться брат?       Пилигрим промолчал, комкая в руках плащ. Эльф продолжал испытующе смотреть на него, ведь не каждый день встретишь «родича», пришедшего из дальних земель…       - А твое имя как? – Наконец отозвался темный.       Лучник помедлил, точно оценивая путника, и затем поднес руку к груди.       - Друзья говорить мои имя как Шенохира.       «Ветер, приносящий голос надежды», - мигом отозвалось в голове дроу.       - Да не затупится твой клинок, и да будет тверда рука, - медленно проговорил Пилигрим, обыкновенно отвечая добрым пожеланием для того, что ценит собеседник, как отвечают всякому новому знакомцу, обычаев приветствия которого не знаешь.       Шенохира негромко засмеялся, сверкая белыми зубами.       - Сказать так, как всегда говорит, кто из Большой Земли. Не как наш брат. Как ты быть там? И кто опозорить ты, брат мой?       Говоря это, он подергал себя за волосы, очевидно намекая на их незавидную длину и весьма скверный вид у нового знакомого.       Пилигрим смутился, но виду не подал. В глубине души он, бывало, задумывался над этим и догадывался, что темные эльфы, как и светлые альвы, считают длинные волосы чем-то священным, и уж конечно, лишиться такой роскошной гривы – позор.       - Я… я не знаю, как по-вашему. И как оказался в Больших Землях. Однажды проснулся там и все. Ничего не помню. Только отголоски старой памяти… я хотел вас найти, и плыл за Белое Море, куда мне все указывали… все, кто не отвечал ненавистью.       Воин нахмурился и покивал.       - Не очень любит там наши брат. Глупые думает, что раз ты дроу, ты – несущий смерти. Бывать такие… очень много бывать. Только они – не все. Наши брат наплевать. Они привычным… Это глупости. Ты сказать, искавший за Белое Море? Мы жить там… - взгляд Шенохиры стал отстраненным и показалось, что в ярком свете луны его глаза сверкнули недобрым блеском, - пока Оно не приходить. Оно… все убить. Почти все. Наши брат не дать погибнуть всего.       - Оно? – Пилигрим ощутил, как внутри что-то враждебно отзывается на это прозвище, но не понял, почему.       - Ты это так же не знать? – Теперь в голосе лучника явственно сквозило раздражение.       - Нет. Ничего я не знаю. Я вообще ничего не знаю – кто я, откуда, сколько мне лет, и кто волосы мне обрезал – совершенно ничего! – Прошипел в ответ эльф, - Я нигде не живу подолгу, у меня нет жены, нет детей и вообще родни. Они, - он указал на спящих друзей, - они моя… мои друзья, и больше никого. Но я видел и узнал за эти семь лет больше, чем ты, возможно, за всю свою жизнь!       Пилигрим умолк, осознавая, что слишком распалился. Шенохира, однако, не стал на него злиться и спокойно продолжил:       - Это тяжелый, брат мой. Не мой-жет думать, как это боль. И страх. Но я уверен бывать, наш господин помочь ты. Ты говорить, вий-деть светлому госпожа?       - Да, - пробормотал темный, - если бы не госпожа Вийле, мы бы с вами не встретились никогда.       - Она великий, – Шенохира нагнул голову вперед и прищурил рубиновые глаза, - Тебе везти, брат мой… очень везти, это судьбы! Она – друг наши госпожа, ей муж – друг наши господин.       Пилигрим ощутил, как по спине поползли мурашки и как зашевелились волосы на затылке, когда он вспомнил о Чернокрыле, пророчестве и рассказах Владыки Лучезарного Удела. Совершенно некстати он понял, кем могло быть то самое Оно…       Его мысли прервал воин – он поднялся с места, подошел ближе и сел перед Пилигримом.       - Я верить, наш встреча случайся – это быть добрым. Всегда добро встретить брат.       Шенохира положил руку на плечо темному и тот вздрогнул так, словно ладонь была ледяной.       - Эрнда – эн-вэ, ваяро – тенн, эно этто – деий-ар яста.       «Доблести – сыновьям, крепости – дому, моему другу – судьбы по заслугам».       Произнося эти слова, дроу поднес правую руку к левой стороне груди и затем ею же тронул темного за плечо, едва коснувшись кончиками пальцев.       - Так говорит мы, когда встретить или знакомство.       Пилигрим медленно кивнул, но повторить не решился. Лучник усмехнулся и снова поднялся на ноги, хромым шагом отправляясь на свое место.       - Ты не спать, а должны. Ты спать, брат мой, силы быть надо. Я видишь, ты слаб.       С этими словами он снова опустился рядом с питомцем, прижимаясь к теплому боку и плотнее запахивая дорожный плащ, устремляя взгляд в сторону, к темным высоким дюнам, перешептывающимся на своем неведомом языке о том, как бы погрести под своими сыпучими телами незваных гостей.       Темный последовал его примеру, улегшись поближе к затухающему пламени. После этого короткого сна, Кото обязательно будет на него ворчать за такую беспечность, но сам эльф уже был твердо уверен – им больше ничто не угрожает. По крайней мере, остаток этой ночи. ___________ *Хамсин - очень жаркий и сухой ветер. **Прозвище для эльфов-воинов в данном конкретном произведении. Проще говоря, выдумано автором.