Предрассветные сумерки

Я провожала взглядом автобус, в котором уезжал Эмбри. Я слышала и чувствовала всю ту боль, которая сейчас мучила его. Мне тоже было больно и пусто на душе. Я не думала, что всего за сутки он станет мне так дорог… В первую ночь, когда Эмбри целовал меня, я закрывала глаза и мне казалось, что это Джейк снова со мной. Эмбри был так же робок, нежен и внимателен ко мне, и вкладывал в свои ласки столько любви, что мне казалось, я снова с Джейком. Я открывала глаза и видела перед собой влюбленный взгляд Эмбри, меня окатывала боль, что это не любимые глаза Джейка, что Эмбри так любит меня, а я не могу дать ему того же, хотя он этого заслуживал. Но на второй день я поняла, что когда Эмбри целует меня и прикасается ко мне, я уже не сравниваю его с Джейком, я целую именно Эмбри. И тогда я вдруг подумала, что возможно у нас могло бы что-то получиться. Хотя бы до того момента, пока его не запечатлеет на кого-то. Я обнаружила вдруг, что совсем не испытываю душевного дискомфорта оттого, что он так близко, что он прикасается ко мне и целует меня, слишком смело, настойчиво и интимно вторгаясь в мое пространство, и честно говоря, меня это пугало. Пугало то, что я могу так быстро забыть Джейка, чтобы начать испытывать иные теплые чувства к другому человеку. Может быть потому, что Эмбри слишком сильно любил, его ненормальные чувства ко мне были сродни запечатлению, а Джейк мне еще давно говорил, что ни одна девушка не сможет устоять перед таким обожанием. Я не могла сказать, что это была уже любовь к нему, до нее было очень-очень далеко, но это уже было ее начало. Конечно, я понимала, что если я привыкну к Эмбри, привяжусь и впущу его в свое сердце, потом мне будет очень плохо. И он будет так же страдать от чувства вины, как и Джейк сейчас, и Сэм до сих пор. Но я вдруг поняла, что готова пойти на это, лишь бы сейчас эта пустота и боль ушли. Лишь бы не слышать полные тоски и боли мысли Джейка, который не мог быть со мной, но и не мог уйти и отпустить меня окончательно. Я не понимала, почему с ним так происходит. Глядя на его запечатленных братьев — Джареда, Сэма, Квила и Пола, я видела абсолютно счастливых, спокойных, уверенных в будущем парней, там все было ясно и просто. Джейк не производил впечатления счастливого и спокойного человека. Его терзало что-то, в его сердце занозой засела тревога. Его тоска воспаленно дергала болью, он разрывался между малюткой Ренесми, которую не мог оставить ни на секунду, и мной, кого он оставил и ничего не знал обо мне. И именно тогда, когда я впервые за этот месяц разлуки, прошедший с момента рождения малышки Ренесми и показавшийся мне годом, вдруг почувствовала, что мне не так больно, что я могу дышать без головокружения, без комка в горле, что, наверное, я могу позволить немножечко счастья и для себя, именно тогда, когда рядом со мной были твердое плечо, ласковые горячие руки, влюбленные глаза, нежные губы и благородное сердце Эмбри Колла, молодого квилета-оборотня, лучшего друга моего любимого волка, именно тогда Джейк снова позвал меня. Мы сидели на крыше и Эмбри, такой сильный, отчаянный и в то же время ранимый и трогательный, горячо убеждал меня в том, что я не должна хоронить себя. Он предлагал мне свое сердце, свою душу и тело в обмен на мое позволение любить меня. Он был так счастлив и несчастен одновременно, что я вдруг решила для себя, что я буду с ним. Когда-то давно, тысячу лет назад, весной, я встретила в лесу волка с человеческим сердцем и так же решила, что буду с ним, потому что не могу заставлять страдать такого чудесного мальчика, который запечатлен на меня и так сильно влюбился. Я была свободна, мое сердце не принадлежало тогда никому, и я отдала его тому, кто в нем больше всего нуждался. Но спустя очень короткое время я даже сама не заметила, как мое сердце проросло внутри моего волка, и жило с ним одной жизнью, билось вместе с его сердцем. А потом его вырвали с мясом, и оно до сих пор кровоточило и болело. И вот теперь я решила снова сделать хоть немного счастливым того, кто меня так любил и кто заслуживал быть счастливым, как никто другой. Разница была лишь в том, что теперь мое вырванное с корнями сердце, медленно увядая на мусорной куче заднего двора, куда его выбросили за ненадобностью, уже не хотело прорастать даже в самой плодородной почве. Но в тот момент, когда я видела глаза молодого индейца, слышала его слова, когда просто физически чувствовала, как тепло его души обволакивает меня, шальная мысль коснулась меня мимолетом — а вдруг при должном и терпеливом уходе, постоянной заботе и удобрении нежностью и любовью, которые готов был мне дать Эмбри, мое сердце могло переболеть пересадку и со временем окрепнуть и расцвести снова? Я посмотрела на Эмбри совсем другими глазами и слова согласия головы были сорваться с моих губ, как вдруг я услышала родной голос, наполненный такой щемящей тоской, словно капли боли сочились из него: — Рейн… Милая, ну где же ты? Голос пронзил меня в такой момент, когда я не ожидала, когда я была вся нараспашку, и меня скорчило от его пронзительной боли, настолько сильной, что ее хватило долететь из Форкса сюда и ударить меня в грудь, словно пуля 45 калибра. Я потеряла дыхание и замерла, но голос не умолкал: — Ну почему ты не отвечаешь? Я же знаю, ты слышишь меня! Мне так плохо без тебя. Ничего не спасает. Не могу забыть тебя! Не могу отпустить! Рейн, услышь меня! Ответь мне, прошу тебя, просто чтобы я знал, что ты слышишь меня! Просто знать, что ты жива! Господи, лучше бы я умер! И в этот момент я поняла, что никогда мне не забыть, никогда не освободиться, никогда ни с кем не смогу я быть счастлива так, как с Джейком, никогда он не отпустит меня, и никогда я не отпущу его. Как я могу отдавать себя одному, а любить другого? А когда Эмбри увидел меня настоящую, он тоже понял, что это невозможно. Мне было больно от того, что он отпустил меня, от того, что я его больше не увижу, что я снова одна и никто не согреет меня своим теплом, не обожжет влюбленным взглядом, не прижмет к своей горячей груди, не укроет собой от боли и горя. Но я была очень благодарна ему за это. Мы осознали, что я не его, а он не мой, как за это ни бейся. Он не захотел получать меня такой ценой и дал мне свободу. Автобус скрылся за поворотом, меня подтачивала, как червь, тупая тихая боль в глубине души, но Эмбри было сейчас еще больнее. Я не успела полюбить его, а он терял свою любовь навсегда. И тогда я пообещала ему, что буду иногда говорить с ним. И что сделаю все, чтобы он был счастлив. Я сберегу от бед его сильное отважное сердце и нежную ранимую душу. Я воткнула в уши наушники подаренного мне Эмбри плеера с «Red Hot Chili Peppers» и медленно пошла к автобусной остановке. «Калифорния, покойся с миром!» — пел Энтони Кидис. Покойся с миром и ты, моя душа, моя любовь! Не доставай меня больше! Не заставляй мое сердце биться быстрее! Мне ли любить кого-то? Я мертва, я такой и должна оставаться. Чем дальше я шла, чем все больше ускорялись мои шаги, тем с каждым шагом мне становилось чуточку легче. У меня еще много дел. Но я их скоро закончу, я уже почти у цели. А потом я пойду дальше. Пока я не знаю, куда, но моя сущность, живущая во мне, сама поведет меня туда, куда нужно. Я села в подошедший автобус и поехала в отделение к отцу. Вывалившись на нужной остановке, я запихнула в рот жвачку, протопала, нарочно громко хлопнув пузырем, мимо полицейского на входе. Он улыбнулся и отдал мне честь. Я помахала ему рукой. Когда-то я работала здесь. Он помнил меня. Я постучалась в кабинет отца и приоткрыла дверь. Я никогда не вламывалась к нему с тех пор, как однажды я вошла без стука в его комнату, когда еще училась в школе. Он в этот момент допрашивал какого-то бандита. Я сунулась в комнату с приветствием: «Привет, па!», и услышала, как бандит сказал, увидев меня и приподняв брови: — О, какая у тебя красавица дочка! Я расскажу моим приятелям. Да. У меня достаточно друзей еще гуляет, чтобы заняться ею, пока отец тратит свое время на работу. Отец в тот раз устроил мне трепку и велел никогда больше без стука не входить и не показывать никому, кроме его коллег, что я имею к нему какое-либо отношение. Он очень тогда испугался за меня, я даже неделю не ходила в школу. — А, Рейн, заходи, — махнул мне отец. — Привет, красотка! — поприветствовал меня Тони Элмер, мой бывший напарник, с которым мы столько подметок стоптали, шакаля по городу в поисках информации. — Привет, красавчик! — так же ответила я ему. — Черт, Рейна, ты выглядишь, как голодное привидение на Хэллоуин, — пошутил Эдгар Холмс, тоже из нашего отдела, — Каждый раз, когда ты заявляешься в таком виде, мне требуется успокоительное! — Надеюсь, моя неземная красота не лишает тебя сна? — улыбнулась я ему. — Язва, — щелкнул меня по носу Эдгар. — Ну что, есть новости? — спросил меня отец. Я уселась на его стол, сунув руки в карманы, болтая ногами в тяжеленных сапогах, снова надула пузырь и хлопнула им. Отец сморщился и сказал: — Слушай, твои новые приятели хреново влияют на тебя, бэби-долл. Не знал бы, кто ты, всыпал бы тебе ремня! — Ладно, — спрыгнула я со стола и уселась на стул, закинув ногу на ногу, становясь сама собой. Мне всегда было смешно, когда отец называл меня бэби-долл. Да уж, пупсик из меня теперь просто чудный. — Если есть чего, выкладывай, нет — топай работать, дел невпроворот, — сердито буркнул отец. Нет, мой отец был самым лучшим, он очень любил меня, просто он был достаточно суровым человеком и не любил разводить сопли. Я посмотрела на него — сейчас он был очень похож на актера Сэма Эллиота из «Дома у дороги», длинноватые волосы начали седеть, щетина… Но глаза по-прежнему были живыми, и по-прежнему это был очень крутой парень. Он был самым классным отцом в мире. — Мне надо еще максимум неделю. Возможно, Венсан скоро согласится на мое посвящение. Когда я узнаю, где и как посвящение будет происходить, я сообщу, — ответила я. — Ты не слишком близко подошла к нему? — заволновался отец. — В самый раз. Он уже несколько раз приглашал меня на вечеринки для избранных, мы даже гуляли пару раз вместе, — ответила я. — Но он же может раскусить тебя? И потом, этот, который тебя с ним познакомил, не будет гадить? — продолжал волноваться отец. — Морт? Да он никогда не попрет против Венсана. Он его боготворит. Если Венсану понравилась его девушка, он только счастлив будет ему меня отдать — конечно, такая честь для него! — успокоила я отца. — Интересно, что такое ты предложила этому засранцу Морту за то, чтобы он свел тебя с Венсаном? — спросил папа, посмотрев на меня из-под упавшей пряди волос. — Свою девственность, — хмыкнула я и встала со стула. — Дурочка! — так же хмыкнул в ответ отец. Потом оглянулся на своих товарищей по комнате, не слушают ли они нас, но все занимались своими делами. Папа отбросил свою иронию, посмотрел на меня и спросил тихо, чтобы никто не слышал: — Как ты? У тебя все хорошо? Я слышал, у тебя появился парень? Кто он? — Господи, твои ищейки меня достали! Ну нельзя же так совсем! — нахмурилась я и села на стул опять, собираясь устроить отцу разнос. — Да за тобой-то разве уследишь? Они видели его, и с тобой, и без тебя. Говорят, здоровенный амбал, и симпатичный, хоть и индеец. Он ночевал у тебя, — констатировал факт отец. Я закатила глаза и нарочно снова хлопнула пузырем от надутой жвачки. Соседи по комнате оглянулись. — Я ставлю охрану у дома, чтобы они не лезли тебе на глаза и следили только за входом в дом. Я не хочу, чтобы ты однажды пришла домой, а тебя там ждал Венсан. Ребята просто следят за неприкосновенностью твоего жилища. Они видели, как ты привела парня совсем не из этой готской тусовки, — стал оправдываться папа. — Па, если Венсан захочет прийти ко мне, твои ребята даже не увидят его, — тихо сказала я, чтобы никто не слышал, — и уж тем более не справятся, ты ими просто тупо рискуешь. И вообще, я тебе уже в который раз говорю, зачем вам это дело? Не мешай мне, и я уберу его сама, прямо сегодня, тихо и бесшумно. — Рейна, ты знаешь мой ответ на это, — брови отца сошлись у переносицы. — Да знаю, но это глупо! Так может погибнуть куча народу! Ты не понимаешь, с кем имеешь дело! — сузила я глаза. — Ты как будто понимаешь! — буркнул отец. — Прости, па, но в некоторых делах я теперь понимаю гораздо больше твоего, — ответила я. — Я боюсь за тебя, — выдавил он. — Пап, не надо за меня бояться, я тебе уже тысячу раз говорила, все изменилось! Не бойся и отпусти меня, и я через сутки принесу тебе его голову на блюде. А ты тянешь время, рискуешь своими людьми и теми, кого Венсан еще успеет принести в жертву! — я понизила голос до шепота, — Ты не видел меня в бою. Если бы видел, не раздумывал бы! Даже вампиры сказали, что я еще круче, чем они. Пойми, я совершенная машина для убийства, как самонаводящаяся ядерная боеголовка — после меня ничего живого не останется. И мертвого тоже. — Черт, я все еще не могу поверить, — пробормотал отец, — Давай так. Все же подожди еще несколько дней, пусть он решит вопрос с твоим посвящением. И тогда мы попробуем взять его на месте преступления. — Пап, ну почему ты никак не можешь понять, что его не возьмешь как обычного преступника? И не посадишь за решетку! — возмутилась я, — Ты потеряешь людей и упустишь его. А потом его могу даже я не найти. Вспомни, во что он превращает девчонок! Хочешь, чтобы он наших ребят так же уделал? Это не человек, пап, он уже умер. И теперь он тот, кому ваши пукалки не страшны, и зачтение прав его не интересует, она сам назначает себе права. Пойми же, его не остановить вашими методами! И он слишком опасен, чтобы тянуть время! — Пукалки, ваши методы! — передразнил меня отец, — Давно ли сама была среди нас и бегала с пукалкой? — Все изменилось, пап, безвозвратно изменилось. Теперь даже я не боюсь этих пукалок, хотя меня можно ранить, — упрямо стояла я на своем, потом склонилась к нему и прошептала, — Ты не сможешь все время уберегать меня. Это мое предназначение теперь. Я мертвая, пап, мне ничего не будет, и даже если он уничтожит меня, он только развеет мой прах. А ребята живые, подумай о них. — Господи, как ты не понимаешь, что я чувствую, когда ты говоришь мне — вот так, сидя напротив меня, живая и реальная, что ты мертвая? Мне, отцу? Как мне осознать, что моя дочь — мертва?! — горько сказал отец. — Прости, пап, — опустила я глаза. — Хорошо. Дай мне еще пару дней на раздумья. И может быть, тогда я отпущу тебя, — с болью посмотрел на меня отец. — Хорошо, — неохотно согласилась я. Я уже встала и пошла к двери, когда папа спросил: — Так что у тебя за парень? Он не обижает тебя? Я обернулась и сказала: — Да нет никакого парня. Приезжал друг из стаи, проведать, перекантовался пару дней и сегодня уехал назад. Ты же знаешь все, па, зачем ты спрашиваешь? — Да все еще не теряю надежды, что у тебя все наладится наконец, — вздохнул отец. — Знаешь, давай, как только закончим это дело, ты придешь ко мне вечером, я закажу пиццу и пива, посидим и поболтаем, — предложила я. — Ага, пиво это хорошо. И стаканчик крови, — пошутил тихо он и добавил, — Хорошо, бэби-долл, договорились. Беги, мне еще надо переделать кучу дел. — Чао, дольче бамбина! — помахал мне Тони, я ему послала воздушный поцелуй, он его как бы поймал и прилепил себе на губы. Я улыбнулась. — Ты там поосторожнее, чуваки чокнутые и опасные, — попросил на прощание Эдгар. Я ему показала язык и вышла. Времени еще было достаточно. Я решила пройтись и подумать. Я встречаюсь с Мортом и его компанией в девять. Надо выспаться, поскольку я веду теперь в основном ночной образ жизни. Моя новая компания, моя семья, как они ее называли, жила в основном по ночам. Эти две ночи я почти не видела их, потому что рядом был Эмбри. На вторую ночь я все же улизнула из дома ненадолго, чтобы Морт ничего не заподозрил, но долго с ним не оставалась, сослалась на головную боль и температуру. Я не могла оставить Эмбри одного, да и знать ему ничего о них совсем не надо было. Иначе он не отходил бы от меня ни на шаг и решил бы охотиться вместе со мной. Мне было плохо в этой семье, это была совсем не моя семья, хотя там и попадались неплохие люди. Но в основном это были депрессивные нытики, неудачники и слабаки. Я уставала от них, но я должна была в ней находиться. Когда я покинула Джейкоба, я направилась в Сиэтл, домой. Я собрала документы и все мои деньги, а потом я пару дней тупо сидела в своей комнатке безвылазно, не зная, что мне делать. Но в один из дней вдруг в мою дверь постучали. Я открыла дверь. На пороге стоял отец. Кто-то сказал ему, что в моей квартирке кто-то ходит, и он пришел проверить, все ли в порядке. Хотя с тех пор, как я пропала, в его жизни вряд ли что-то было в порядке. Мы стояли и смотрели друг на друга, и вдруг отец, опустив плечи, сник, как-то сразу постарел и спросил: — Где ты была все это время? Я думал, ты погибла тогда, весной, когда здесь орудовал маньяк… Я мысленно похоронил тебя… Ты не могла дать о себе знать? Разве после этого я могла ему сочинить сказку о том, что я влюбилась и поэтому сбежала из дома? Во-первых, он был бы оскорблен, что я не сказала ему, что уезжаю. Во-вторых, он меня никогда не держал, чтобы мне пришлось убегать из дома из-за парня. В-третьих, он бы ни за что в жизни не поверил, что я могла настолько влюбиться, чтобы забыть все на свете. Я взяла его за руку и втащила в комнату. От моего прикосновения он вздрогнул, я закрыла дверь и попросила его сесть. Он сел в кресло и уставился на меня. Я села рядом с ним на пол, положила ему голову на колено и сказала: — Прости меня, па, я не могла ничего сообщить тебе. Я знала, что ты переживаешь и считаешь меня погибшей. Наверное, так бы и было лучше, чтобы ты и дальше так считал. Со мной случилась страшная вещь, и я не хотела, чтобы ты меня видел такой. Лучше бы ты считал меня мертвой. Я расскажу тебе, но только не перебивай, пожалуйста. Я знаю, поверить в это будет очень трудно, и ты, скорее всего, не поверишь. Но я прошу тебя, выслушай меня. И я рассказала ему все от самого начала и до сегодняшнего дня. Он слушал с непроницаемым лицом, не перебивал, не делал комментариев, не выказывал недоверия, но когда я закончила, он сказал: — И ты думаешь, что мне будет легко поверить в этот бред? — Я знала, что ты не поверишь, па, — ответила я, — Но в то, что я от безумной любви сбежала с любовником, ты бы точно не поверил. — Это точно. Так ты от безумной любви сбежала с любовником? — спросил папа. — Если бы было так! — вздохнула я. — Послушай меня, Рейна, ты же понимаешь, что сама никогда не поверила бы в то, что ты мне сейчас рассказала, если бы услышала это сама, ведь так? — спросил отец, положив мне руку на голову. — Я понимаю, пап. Но я могу тебе доказать. Если ты не поверишь и после этого, тогда я скажу, что сбежала с любовником, сойдя с ума от любви, он меня бросил, и я пристыжено вернулась домой, — встала я. Отец склонил голову, кивнув и пожав плечами, словно у него не было выбора. Прежде чем обратиться, я спросила: — Пап, ты же знаешь меня. Я врала тебе когда-нибудь? — Нет. — Я скрывала от тебя что-то? — Нет, ты всегда признавалась, даже если знала, что получишь люлей за это, — ответил отец. — Скажи, пап, у меня хватило бы фантазии придумать такое? — Не думаю, — после секундного замешательства ответил отец, — Если бы ты вдруг решила впервые обмануть меня, ты бы придумала более правдоподобную историю и позаботилась бы о своем алиби. — Значит, ты и сам понимаешь, что я не придумала все это? — Не знаю, Рейн, это все слишком непонятно и необычно, — качнул головой отец озадаченно. — Тогда смотри, — сказала я, сняла майку, оставшись в лифчике, и обратилась. Отец ошалело смотрел на меня. Я подняла кресло с сидящим на нем отцом безо всякого усилия и аккуратно поставила его на место. Папа переполошился, чуть не вывалившись из кресла. Чтобы он окончательно поверил, я распахнула окно, встала на подоконник и сказала: — Смотри! Отец прыгнул ко мне в львином прыжке, чтобы стащить меня, но не успел. Я, раскинув руки, легко, как на кровать, упала спиной вниз, потом развела крылья и взмыла в воздух, перекувырнулась там несколько раз и спикировала на подоконник, чуть не снеся отца с ног. Я встала на подоконнике на одно колено, опираясь руками, сложила крылья и спрыгнула в комнату, натянула майку и спросила: — Теперь ты мне веришь? Он совершенно ошеломленно смотрел на меня, потом в глазах его блеснули слезы. Я обняла его, и он осторожно обнял меня в ответ. — Пап, ну что ты, ну не надо! Я не страдаю! Сначала мне было плохо, я хотела смерти, потому что не хотела быть кровососом, но когда я узнала, кто я и зачем я такая, мне стало почти хорошо. Я привыкну и научусь находить в этом счастье. Все хорошо. Это не так страшно, как тебе кажется! Ну почему ты плачешь? — Моя дочь — Ангел… — потеряно и ошарашено смотрел на меня, — Не могу поверить! Такого не бывает! — Ну, пап, больше мне нечем тебе доказать, — вздохнула я. — Нет, я все видел… Этого достаточно! Я просто не могу пока переварить это! Разве такое может быть? — Ну ты же веришь в бога? Почему же тогда не поверить в ангелов? А если поверишь в ангелов, в демонов поверить будет уже совсем не трудно, — улыбнулась я. — Значит, ты теперь… пьешь кровь? — эти слова дались ему с трудом, — Разве ангелы такие бывают? — Оказывается, мы бываем разные, и даже такие. Среди людей тоже попадаются чудаки и фрики, считай, что и среди ангелов они есть. И я одна из них. Но кровь я теперь не пью, отец семейства вампиров, доктор, сотворил для меня чудо-таблетки, в которых есть все, что мне нужно, — успокоила я его. — Фрики! — фыркнул недоверчиво отец, — Ну, Рейн… я даже не знаю, что сказать… Наверное, это очень трудно быть отцом Ангела… — Почему? — удивилась я. — Надо соответствовать! И это большая честь, наверное… — пробормотал он. Я бросилась к нему в объятия, в его сильных добрых руках я всегда искала утешения, когда мне было плохо или страшно. Он все так же осторожно обнял меня. — Все это так странно, так нереально… — пробормотал он, — Но я не могу не верить своим глазам, если я сам это видел! — Подумай о чем-нибудь таком, чего я точно знать не могу, — попросила я. Отец нахмурился, задумавшись, и я тут же выдала: — У Эдгара вчера умерла собака, Трент, которую он очень любил, он так переживал вчера, что пролил на себя кофе за обедом… Отец вытаращил глаза на меня, потом покачал головой и произнес: — После твоих силовых упражнений и полетов в окно я уже ничему не должен удивляться, да? У тебя еще остались в шляпе какие-нибудь зайцы про запас? — Я пока и сама не знаю. Они сами выскакивают, я не так давно обратилась, мне еще надо привыкать и учиться всему… — ответила я. — Бывает же такое, — потер лицо рукой отец, пытаясь прийти в себя, — Имея взрослую дочь, все, о чем ты беспокоишься, как бы ее кто не обидел, не сделал больно, и как бы она не принесла в подоле раньше времени. Оказывается, это такие мелочи по сравнению с тем, что твоя дочь может стать вампиром, оборотнем или ангелом… Так отец стал обладателем моего секрета. Мы с ним разговаривали всю ночь. Он очень переживал и сочувствовал мне, что наши отношения с Джейкобом так ужасно закончились, ему было жаль меня, что я, впервые в жизни влюбилась так безрассудно, как отец мне всегда советовал хоть раз влюбиться, и получилась из этого вот такая беда. Мы никогда не были с ним так близки, как в эту ночь. Уже под утро я стала расспрашивать, как он здесь, что тут происходит и чем он сейчас живет. Оказалось, сейчас все его мысли заняты очередным делом. Не успел Сиэтл оправиться от весеннего нашествия новорожденных вампиров, как осенью город потрясли очередные ужасные убийства — кто-то убивал девушек невероятно жестоким и кровожадным способом, повторяя подвиги Джека-Потрошителя, обескровливал жертвы и красиво укладывал их на кладбище на чью-либо могилу, украшая цветами и лентами. Произошло уже восемь убийств, погибли четыре старшеклассницы, две девушки из Университета, молодая официантка из ночного клуба и продавщица цветочного магазинчика. Сейчас папа и его товарищи бились над разгадкой, но не придвинулись ни на шаг — убийца был умен и не оставлял никаких следов, которые бы могли привести к нему, но специально оставлял такие следы, которые уводили в сторону. Конечно, я не могла пройти мимо! Сначала отец ни в какую не хотел меня подпускать к делу, но я сама стала проводить свое расследование. Возвращаться в отдел я не хотела — я чувствовала, что как только мы закончим с этим делом, мне придется отправляться в дорогу. Здесь я слишком отчетливо слышала Джейкоба. А там, куда меня тянуло, я на подсознательном уровне улавливала, что помощь нужна везде и всегда, в какую сторону не выберешь путь. Я бродила по городу по ночам, слушая звуки, мысли, запахи, и не прошло и двух дней, как я нашла их. В городе последнее время слишком много развелось готов, раньше их было и не увидеть здесь. Они привлекли мое внимание тем, что их мысли были похожи, а несколько разных людей не могут думать одинаково. Помимо загробной философии, красоты смерти и не сходящей с их лиц печали, они все нет-нет, да и думали о каком-то Венсане, которого никто не видел, но все хотели увидеть, о втором пришествии Люцифера, о посвящении тех, кто пройдет испытание, и о том, что скоро круг замкнется. Я немедленно купила себе кучу готических вещей, через интернет узнала, как и с чем это носят, проколола себе все, что только можно и научилась накладывать макияж а-ля Брендон Ли в фильме «Ворон». Чтобы не казаться среди них белой вороной, я быстро просмотрела несколько культовых среди готов фильмов, перечитала несколько культовых книг, переслушала кучу готических групп от старой Lacrimosa до вполне свежих Sabway To Sally. И чем больше я в это влезала, тем больше мне начинало это нравиться — этот стиль одежды, эта музыка и эта философия. К моему нынешнему состоянию души она подходила как нельзя лучше. Мне не надо было воспитывать в себе культ смерти — я уже была мертва. Мне не надо было строить из себя Пьеро — с тех пор, как я покинула Джейка, я не могла улыбаться. Все, что у меня осталось — это моя неизбывная боль, моя тоска и смерть моей любви, по которой я очень страдала. Я поняла, насколько это мое. Но, тем не менее, дело оставалось делом. Я ходила вокруг тусовки готов, сужая круги. Наконец, я познакомилась с одной девочкой. Как-то раз я была неподалеку от моста Авроры. С тех пор, как я обратилась во второй раз и вернулась в Сиэтл, я постоянно там бываю. Мост Авроры — излюбленное место тех, кто хочет свести счеты с жизнью. За это короткое время мне удалось дважды уговорить самоубийц не делать этого, и один раз я подоспела ровно настолько, чтобы подхватить уже прыгнувшую женщину почти у самой воды и вынести ее обратно на мост. Мы долго говорили с ней, так же, как потом я долго говорила с первыми двумя — очень пожилым мужчиной, у которого умерла жена и без которой он не хотел жить, и молодой девочкой, которой изменил ее бойфренд. Эту даму уволили с очередной работы за пьянство, забрали двоих детей в приют, и она решила закончить свою нелепую жизнь на этом мосту. Причины у всех были разные — весомые и нелепые, но все они сначала никак не могли поверить, что видели ангела своими собственными глазами. А потом, просветленные и с надеждой на лучшее будущее, они возвращались в свои дома, чтобы жить дальше. Таким людям я не боюсь показаться такой, какая я есть — для них это будет еще одно укрепление в вере, а если они кому и расскажут, вряд ли кто-то поверит в такое. После встречи со мной у них должно было все наладиться в жизни, а на моих крылышках прибавилось три голубых искорки — три спасенные жизни, которые я беру под свое крыло. В этот раз я сначала увидела ее, и только потом услышала, хотя обычно бывает наоборот. В ее голове не было никаких мыслей, это такая редкость. Она долго стояла у ограждения, и я уже было подумала, что она так и не решится. Но потом в ее голове вспыхнуло только одно слово — «Пора», и она сняла плащ, аккуратно сложила его и повесила на парапет. — Постой, — встала я рядом с ней. Она вздрогнула, резко обернувшись ко мне, испуганно отшатнулась и схватилась за свой плащ. Она не видела меня, как я подошла, и это напугало ее. Но я не подошла, я спустилась. Ей было на вид лет семнадцать. Она была чистокровной японкой — это было сразу видно по чертам ее изумительно красивого лица. Ее прекрасные глаза, совсем не узкие, как принято считать, но продолговатые, совершенной формы, были накрашены так же как и у меня, густой черной краской. В тонком носике сверкал маленький бриллиант, а красивые губы с идеальным контуром были накрашены черной помадой. Ее длинные черные волосы были собраны в два хвоста на макушке, короткое расклешенное платьице едва прикрывало бедра, черно-белые полосатые чулки заканчивались похожими на мои огромными тупорылыми сапогами с ремнями и пряжками, и вся она напоминала чудесную картинку аниме. — Чего тебе надо? — с легким акцентом спросила она. — Тебя, — ответила я. — Иди, куда шла, не мешай! — бросила она. Ей немного с трудом давалась буква «л», ведь у японцев в алфавите ее нет, это было нечто среднее, между «л» и мягким «р», и это было совершенно очаровательно. — Нет, или ты пойдешь со мной, — наклонила я голову вбок и смотрела на нее. — Отстань, а? — сузила она глаза. Я отрицательно покачала головой, сложив руки на груди и облокотившись бедром о парапет. — Ну, видно мне придется уйти, — злобно сверкнула она на меня своими глазищами. — Но ты все равно сюда вернешься, не так ли? — спросила я. — Слушай, чего ты прицепилась? — зло посмотрела она на меня, — Ты куда-то шла, вот и иди! Какое тебе дело? Живешь себе, вот и живи! А я не хочу больше! Цепляешься за эту жизнь поганую, вот и цепляйся дальше! А я не могу больше! Надоело! — Я не цепляюсь за эту жизнь, это жизнь цепляется за меня, — усмехнулась я, — веришь, даже если бы я и захотела, у меня бы все равно ничего не получилось. — Как это? — посмотрела она на меня недоверчиво. — Да вот как-то так случилось, что меня уже один раз убили, а теперь я ничего с этим поделать не могу! — спокойно ответила я. — Что ты несешь, я что-то не врубаюсь, — насмешливо посмотрела она на меня и так же сложила руки на груди, — Вот черт, в кои-то веки тут не было ни души, так на тебе, повезло! Да еще и на психа нарваться! — Я такой же псих, как и ты. Все мы в чем-то психи. Покажи мне хоть одного нормального? — улыбнулась я. — Да, это точно. Ладно, иди куда шла, оставь меня в покое, — буркнула девчонка. — Я не уйду. Хочешь прыгать — прыгай. Я с тобой, — посмотрела я на нее. — Дура что ли? — изумленно уставилась на меня она. Я сняла плащ, повесила его рядом с ее плащом и ухмыльнулась: — Такая же, как и ты. Ну, давай. Вставай сюда, ничего страшного в этом нет. Я протянула ей руку, и она, словно под гипнозом, залезла на парапет. — Вот так. Ну что, не передумала? — мы стояли на парапете, и она смотрела на меня, как на полную идиотку. Уговаривать и убеждать ее было бесполезно. Эту надо было переключать только шоком. — Ты точно чокнутая! — пробормотала она. Она уже передумала прыгать, но я была уверена, она повторит попытку, как только у нее появится возможность. — Ага, — ответила я, сжав ее руку, — Ну что? Прыгаем? — Ты совсем долбанутая? — крикнула она мне, пытаясь вырвать свою руку. — Ага! — сказала я и сиганула вниз, стащив ее за собой. Она вскрикнула, но я уже обратилась, и через пару мгновений, ровно настолько, чтобы она успела прочувствовать страх падения и испугаться, мы были уже снова наверху, у парапета. Она, едва оказавшись на земле, отшатнулась от меня так, словно увидела черта. — Ладно, успокойся, иди сюда, — сказала я. — Ты на тарзанке, что ли? — осмотрела меня она недоверчиво, переводя дыхание.  — Ага, на двух, — ухмыльнулась я, — Люблю я, знаешь, по вечерам так развлекаться, а тут ты со своим самоубийством! — Дура чокнутая! — отдышалась девчонка и схватила плащ. — Ладно, зато ты попробовала на вкус, что это такое. Надеюсь, тебе это не очень понравилось, чтобы повторять, — надела я тоже свой плащ. Она смотрела на меня, но почему-то не уходила. — Так что ты там говорила про то, что тебя убили? — спросила вдруг она. — Давай так, для начала ты мне расскажешь, что у тебя случилось, а потом я расскажу тебе, что случилось со мной и мы вместе подумаем, что нам делать, — предложила я. — С какой это стати я должна тебе рассказывать? — спросила девчонка. — Потому что мне можно, потому что я, возможно, придумаю, как тебе помочь, — ответила я. — Да ладно, ты гонишь! Чем ты можешь мне помочь? — рассмеялась злым смехом девушка. — Считай, тебе сегодня повезло и на этот вечер я твоя добрая фея, — ухмыльнулась я. — Ага, скажи еще, зубная фея, — так же ухмыльнулась девушка. — Как тебя зовут? — спросила я, усаживаясь на парапет и свесив ноги. Я протянула ей пачку сигарет, она вытянула одну, мы закурили. — Михо, но у нас в тусовке меня знают как Рюри (Изумруд (яп.) — прим. автора).А тебя как? — ответила она, и уселась так же, как и я. Мимо проносились машины, а мы сидели и болтали ногами, глядя вниз на воду. — А я Рейна, и у нас в тусовке меня знают, как Ангела, — улыбнулась я. — У вас — это где? — уточнила Рюри. — В Форксе, — ответила я. — Там тоже есть готы? — удивилась Рюри. — Нет, там немного другая история. Там играют в вампиров и оборотней, — улыбнулась я. — Ага. Понятное дело, провинция, — фыркнула Рюри, — Так ты из Форкса? — Нет, я отсюда. Там остались мои друзья, — ответила я. — И кто ты? Вампир или оборотень? — насмешливо спросила Рюри. — Я же сказала. Я — Ангел, — ответила я. — Ну, у каждого своя шиза, — пожала плечами Рюри. — Не веришь? — усмехнулась я, — А если я докажу, ты расскажешь мне, почему ты хотела спрыгнуть с этого моста? — Посмотрим, — ответила Рюри. — Ну ладно, — пожала плечами я, сняла плащ, встала на парапет. — Блин, ты что, опять прыгать собралась? Ты точно больная! — заорала она, но я обратилась, раскинула крылья, рухнула с моста, спланировала к самой воде и вернулась обратно. — Охренеть! — только и выдохнула Рюри, — И как ты это делаешь? — Ты забыла уговор — ты мне рассказываешь, потом я тебе рассказываю, — улыбнулась я. — Ладно, — нехотя скривилась Рюри и начала свой рассказ. Ее родители приехали сюда давно, она родилась уже здесь. У нее был парень, они встречались месяца три, и все было благополучно и даже уже были разговоры о свадьбе, когда они закончат школу, и вдруг его сбивает машина. Спасти его так и не удалось. Пока его пытались спасти в больнице, выяснилось, что у парня еще и СПИД. Рюри страшно переживала его смерть. Кроме всего прочего, у ее младшего брата оказался рак костного мозга, и когда, наконец, это определили на критичной стадии, требовалась срочная операция, необходимы были клетки костного мозга только от нее, как от родной сестры, даже родительские клетки не подходили по каким-то причинам. И когда у Рюри брали кровь на анализы, выяснилось, что у нее тоже СПИД. Как она его схватила, она не знала. Ее родители были очень строгими, и ее парня тоже, и на протяжении трех месяцев они только целовались. Уже потом она вспомнила, что однажды они на парковке целовались в машине с погашенными габаритными огнями, и им сзади в бампер слегка въехал фургон с какой-то поддатой компанией. Они стукнулись от удара зубами и губами, у обоих от прикусов пошла кровь, но они тогда только посмеялись. А потом судьба посмеялась над ними. Жизнь Рюри на этом остановилась. Но главный удар ждал ее позже — поскольку ее клетки теперь были непригодны для пересадки брату, врачи посоветовали родителям родить еще одного ребенка, чтобы клетки младенца помогли спасти жизнь ее брату. К сожалению, у родителей долго не получалось зачать ребенка, денег на искусственное оплодотворение не было, все деньги шли на поддержание жизни младшего сына, и мальчик умер, так и не дождавшись помощи. Теперь в его смерти Рюри винила только себя, что оказалась непригодной для донорства. Отец после всего этого умер от инсульта, мать поехала мозгами, а Рюри решила покончить с собой. — У тебя нет никакого СПИДа, — сказала я, когда она закончила свой печальный рассказ. — Откуда ты можешь знать? — злобно спросила она, — Я не для того рассказала тебе, чтобы ты прикалывалась надо мной! — У тебя нет никакого СПИДа, — твердо повторила я, — Я вижу. Это чертова тупая врачебная ошибка. Перепутаны анализы. Ты здорова. — Как ты можешь это видеть? — заорала она. — Сейчас я попробую тебе объяснить, — сказала я и рассказала ей свою историю. Она слушала с широко раскрытыми раскосыми глазами, и когда я закончила, она спросила: — И ты думаешь, я смогу в это поверить? Хотя… наверное смогу… Так значит, ты считаешь, что у меня нет СПИДа? — Нет, и никогда не было, — покачала я головой. — Тогда, если ты Ангел, верни мне хотя бы моего брата! — крикнула она. — Я не властна над мертвыми, — покачала я головой, — Воскрешать мертвых я не умею, да и не верю я в это. Мертвым мертвое, живым живое. Вот если бы твой брат оказался на операционном столе моего друга доктора Карлайла Каллена, он бы смог его спасти. Конечно, по-своему, но, по крайней мере, если мальчика совсем нельзя было спасти, он бы дал ему иную жизнь. А сейчас отпусти его, там, где он сейчас, ему хорошо. И ты должна жить. Покуда ты его помнишь, покуда он в твоем сердце, он тоже будет жив. И перестань корить себя — ты не виновата в его смерти. — А ты можешь наказать тех врачей, которые ошиблись? Из-за которых умер мой брат? — спросила Рюри. — Послушай, Михо, та женщина уже наказана. Ее дочь умерла пяти лет отроду. Ее дочь за твоего брата. Я думаю, это и так для нее самое страшное наказание, страшнее ада для нее уже не сделать, — сказала я. И тогда Михо-Рюри заплакала, размазывая черную краску по щекам. Я привела ее к себе домой, чтобы она успокоилась и умылась, потом она пила чай, а я сидела рядом с ней, и мы долго говорили обо всем. И тогда она мне сказала, что в готической тусовке, где она состоит, есть некий человек, который помогает тем, кто хочет покончить с собой, но боится это сделать. — Почему же ты не обратилась к нему? — спросила я. — Я потомок самураев, неужели ты думаешь, у меня не хватило бы духу сделать это самой?! — удивилась Михо, — Смерть надо принимать с достоинством, только самому, спокойно и легко, а не идти под чей-то нож, трясясь от страха. — Познакомь меня с ним, — попросила я Михо. — Зачем? Если тебя все равно смерть не берет? — сузила глаза Рюри. Но я не могла выложить ей наше с отцом дело. — Я просто хочу познакомиться с ним, вдруг он и для меня найдет способ? — отшутилась я. — Ага. Что-то ты другое затеваешь. Ну да я лезть в твои дела не стану, захочешь, сама расскажешь, — улыбнулась Рюри, — На самом деле я не знакома с этим парнем. Но я познакомлю тебя с другим парнем, который может тебя свести с главным. С тех пор мы с ней были очень дружны, она стала моей единственной подругой после Розали и Леи, которые остались там, за сто миль отсюда, и которых я, возможно, никогда больше не увижу. Михо по имени Рюри частенько зависала у меня дома, и мы с ней подолгу разговаривали обо всем на свете. На следующий вечер Михо познакомила меня с одним из готов. Как его звали на самом деле, меня не интересовало, он называл себя Мортифер, или Морт. Красоты он был необыкновенной, но насколько он был изумительно красив, настолько он был отвратительно циничен и бездушен. Мне вспомнился какой-то детский японский мультик, там был отрицательный персонаж, эдакое вселенское зло, некий принц Абихан — нарисован он был божественно красивым, и гадил он настолько изящно, виртуозно, элегантно и самозабвенно, с ангельской улыбкой и прижимая к губам свежесрезанную розу, что не любоваться на него было невозможно. Это был восхитительный негодяй. Так и Морт, обладая совершенной красотой, на самом деле был редкостной сволочью. Это я поняла, стоило мне только услышать его мысли. Но я поняла, что именно он-то мне и нужен. Он лично знал Венсана. Мне пришлось провести рядом с ним целый час, пристально глядя ему в глаза, чтобы кроме сексуального влечения он почувствовал ко мне нечто, очень отдаленно напоминающее любовь. Я знала, что находиться со мной очень близко долго опасно, что смотреть мне долго в глаза нельзя, но этот гад был настолько грешен и непробиваем, что моя ранее безотказная способность сработала только через час. Этот подонок был не способен полюбить кого-то кроме себя, и мне пришлось потрудиться, чтобы заинтересовать его настолько, чтобы он захотел доверить мне свои тайны. Через день мы уже считались парой, я притворялась во всю, читая его мысли и делая то, что могло его привязать ко мне, и вот теперь настал момент, когда он поделился со мной тайной о Венсане. О Венсане я знала уже давно, читая мысли Морта. Сам Морт, кроме мелких и крупных гадостей человеческого масштаба, ничего сотворить не мог. Это был убежденный сатанист, считающий себя, по меньшей мере, братом дьявола. Венсана он считал своим учителем, Венсан был тайным серым кардиналом всей это тусовки, куда допускались только избранные, проверенные и заслужившие это люди. Морт обожал его и доверял ему безгранично. Как Венсан сумел его купить за тот короткий срок с тех пор, как появился в городе, для меня загадкой не было. Проверялись избранные на посвящениях, главной частью которых было жертвоприношение. Проверяемый мог получить посвящение только после того, как собственноручно вскрывал вены жертве, собирал ее кровь в ритуальную чашу и пил ее. Затем он помогал Венсану собрать всю оставшуюся кровь, которую потом допивал Венсан, изуродовать — читай «украсить» в их понимании — жертву и с почтением и почестями красиво выложить ее, как королеву, на всеобщее обозрение. Морт был посвящен. Как я поняла из его гнусных мыслей, его жертвой была одна из студенток. Да, он был убийцей, и считал себя уже чуть ли не демоном, но он был просто придурок, жестокий и сумасшедший. Раздавить его как клопа не оставляло никакого труда. Венсан был в тысячу раз опаснее. Во-первых, потому что он был умен и хитер. Во-вторых, он обладал невероятным обаянием и харизмой, ведя за собой уже восьмерых последователей — и это только уже посвященных, а сколько их еще бродило по улицам в надежде, что им тоже повезет, и их выберут и пригласят на посвящение. Венсан выбрал благодатную почву — он сеял свои семена в неокрепшие души подростков, помешанных на готической культуре, страдающих, неуравновешенных, ощущающих себя лишними в этом мире, одиноких, нелюбимых и несчастных, мечтающих о красивой смерти. Самое ужасное было то, что жертвы сами просили убить их. Венсан и его друзья, в том числе и Морт, специально искали в своей тусовке бедных девчонок, которые страдали кто из-за чего. Как оказалось, две школьницы мучились из-за неразделенной любви. Еще одна из-за проблем в семье, потому что ее отец пил и бил всю семью, четвертую насиловал отчим. Продавщица цветов и официантка ночного клуба страдали из-за того, что их бросили, одна студентка университета убивалась из-за смерти любимого человека, вторая из-за довольно непривлекательной внешности, испорченной в аварии. Их всех объединяло две вещи — желание умереть и нахождение в одной тусовке — в семье, как она называлась. В семье готов. Все они желали уйти в мир иной красиво, потому что самим сделать это с собой не хватало духу. Венсан красиво убивал их, красиво украшал и красиво укладывал на кладбище. И все, кто участвовал, молчали, и молчали те, кто не участвовал, но догадывался. Я так подозревала, что когда страдающие готические мальчики с нежными глазами, длинными ресницами, очень ранимые и с тонкой душевной организацией, однажды возмутятся, почему помогают отправиться на тот свет только девочкам, Венсан займется и ими. И самое главное, что я поняла, кто такой Венсан на самом деле. Это был обычный вампир, который засел в городе еще со времен, когда тут правила бал Виктория со своими новообращенными вампирами. Он получился не такой тупой, злой и голодный, он возродился с полным сознанием и умением себя контролировать, видимо, еще при жизни был очень неглупым и неординарным человеком. Он не пошел вслед за своей госпожой, он не захотел биться у нас в Форксе за какую-то неведомую ему Беллу. Он залег на дно и перебивался случайными подачками судьбы. И когда Виктории не стало, и город оказался в его полном распоряжении, он вышел из подполья. Видимо, он был готом до того, как его обратили, ибо этим тогда объясняется его любовь к готической культуре, музыке и одежде. Он потихоньку обзавелся целой свитой и при помощи своих приспешников справлял культовые ритуалы так, как они виделись ему. Скоро он начнет плодить вампиров. Сейчас он только лишь немного отпивает их кровь, держа их при себе на случай, если нет ничего другого. Но потом он обратит их. Он не сможет удержаться от соблазна, он не захочет оставаться одиноким. Он решит им это преподнести, как дар за хорошую службу. И на город опять обрушится волна новорожденных, ничего не соображающих, голодных ублюдков… Обо всем это я рассказала отцу. Он велел мне сказать, где живет Венсан и немедленно убраться из этой тусовки и этого дела. Я только посмеялась над ним, что он с пистолетом собирается охотиться на вампира. Но он был упрямым законником, а я была, не смотря ни на что, его дочерью, и он испугался за меня. И лишь только когда я отвезла его в лес подальше от посторонних глаз и показала ему, на что я способна, а потом для пущего убеждения попросила выстрелить рядом со мной, поймала пулю и положила ему ее, сплющенную пальцами, на ладонь, он нехотя согласился, что без моей помощи ему не обойтись, что я ему здорово пригожусь и с моими способностями мне опасность особо и не грозит. Ребята из нашего отдела были в курсе, что я работаю в семье готов под прикрытием, поэтому не особенно глумились над моим внешним видом. Единственным условием отца, с которым мне пришлось смириться — это охрана у дома, что меня страшно раздражало — мне приходилось приходить и уходить через дверь, чтобы не выдавать себя, хотя гораздо удобнее было в окно и по крышам. Он хотел приставить ко мне постоянное наблюдение, но я предложила ему представить, что случится с моими охранниками, если я у них на глазах взлечу или оторву кому-нибудь голову. Папа согласился, но голов просил не отрывать. И вот теперь, когда я четко знала, с кем предстоит иметь дело, я дала понять Морту, что хочу пройти посвящение и готова на все ради этого. Поскольку он относился ко мне совершенно не так, как ко всем остальным, он даже в какой-то степени любил меня и доверял мне, он представил меня Венсану. Я впервые увидела его. Он был очень красив, темные длинные прямые волосы, красные глаза, которые все принимали за линзы, тонкий нос, длинные ресницы, чувственные губы, изящные музыкальные пальцы. Он смотрел на меня и не сводил глаз. Что-то говорило ему, что я не человек. Только он не мог понять, что я. Я не пахла вампиром, я не пахла человеком, он не понимал. Это заинтересовало его и немного встревожило. Все же, во мне все еще текла пусть и мертвая, но кровь, я даже была не совсем холодная, хотя и холоднее, чем люди. Венсан стал приглашать меня на свои вечеринки, где специально находил меня в толпе, присаживался ко мне и подолгу разговаривал со мной. Я ходила туда только с Мортом. И хотя Михо обижалась на меня, что я не беру ее с собой, я не могла ею рисковать, я даже думать не хотела, что девочка познакомится с вампиром. Я сказала ей, что Венсан — страшный человек, и я не хочу, чтобы Михо пострадала от него. В конце концов, мне пришлось ей сказать, что цель моего знакомства с ним — узнать, так ли он опасен, и устранить его, если он представляет для готов реальную опасность. Тогда мне Михо сказала, что если мне потребуется помощь, она всегда готова мне помочь. Я пообещала, что непременно позову ее, но взяла с нее обещание, что она будет молчать обо всем, что я ей сказала. Я знала, что Михо можно доверять. Чем больше я общалась с Венсаном, тем больше он удивлял меня. Если бы я не знала все то, о чем думал Морт, я бы не поверила, что Венсан и есть тот злодей. Да, он был стопроцентный классический вампир, питающийся кровью людей, но он умел держать себя в руках, разговаривать с ним было интересно, он был очень приятным в общении. Он даже стал приглашать меня на прогулки по ночному городу, ненадолго, в рамках приличия. Он не делал никаких попыток домогаться, вел себя галантно и интеллигентно, и ну никак не походил на жестокого и сумасшедшего убийцу. Мы много разговаривали о смерти, и я слышала его мысли. И вдруг я обнаружила, что он совсем не желает зла своим жертвам. Эти убийства он совершает не ради убийства. Он рассказал мне, что очень любил одну девушку по имени Люция, и весь смысл его жизни был в ней, она была самой лучшей на свете, но случилось так, что он сам убил ее. Они разбились на мотоцикле, попали в аварию по его неосторожности, и она погибла у него на руках до приезда скорой. Как уж так случилось, но живот ее лопнул, и все ее внутренности выпали ему прямо на руки, она в муках умирала в течение нескольких минут, а он ничего не мог сделать. Он очень сильно любил ее, и ее ужасная смерть потрясла его. Он винил себя и неоднократно пытался покончить с собой, но его все время спасали. Так он пришел к готике. Он и так подвисал на тяжелой музыке и даже играл когда-то в какой-то местной рок-группе, а теперь это стало его смыслом жизни. Он нес в себе культ смерти, он видел в смерти красоту, он считал, что смерть — это избавление, это награда, она должна быть осознанной, выстраданной, и обязательно красивой. У его девушки не было возможности спокойно и красиво уйти. Ему самому так и не дали это сделать. И тогда он задумался о том, чтобы создать нечто вроде клуба самоубийц, чтобы помогать людям, сознательно желающим умереть и готовым к смерти, уйти красиво. Это было той частью, которую он мне рассказал. А другую часть я прочитала в его мыслях. Он с огромной любовью относился к своим жертвам. Он считал, что каждый волен выбрать жить в муках или закончить страдания. Жизнь в муках заслуживает всеобщего уважения, ибо человек сознательно обрекает себя на свой ад. Но если человек волен умереть, он имеет на это право и его никто не должен осуждать. И если у него не хватает духу уйти самому, должен кто-то быть, кто ему поможет сделать это легко, без мучений и красиво. Я думаю, он просто сошел с ума от своих страданий. И после того, как он стал вампиром (он скрыл это от меня, но я уже все знала и без его слов), он все-таки создал этот клуб изящного суицида. Он убивал лишь тех, кто хотел этого добровольно. Он пил их кровь и после этого оказывал им посмертные почести, причем совершенно искренне поклоняясь их смелости и оплакивая их уход. А то, что он вскрывал им грудную клетку и брюшину, красиво укладывая внутренние органы вокруг трупа, украшая это все лентами и цветами, было следствием обстоятельств смерти его любимой, от которых у него снесло крышу, и он зациклился на этом. Не каждому дано без последствий для психики пережить такое, когда все внутренности твоей самой любимой, самой нежной, которую ты берег и боялся причинить боль, вываливаются тебе на руки, и ты понимаешь, что спасти ее уже невозможно. Видимо, то ли он настолько сильно любил свою девушку, что даже ее ужасная смерть показалась ему красивой, и он так же украшал всех, толи он наоборот уравнивал уродством смерти всех со своей погибшей любимой, раз у нее не было возможности умереть красиво. В другой жизни я бы осудила его. Я бы сама ловила его, высунув язык. Я бы с удовольствием засадила бы его за решетку в психиатричку. Но в этой жизни он заслуживал сочувствия. Мне было очень жаль его, искренне жаль. Но, в то же время, я понимала, что он сумасшедший, а его возможности вампира делали его в тысячу раз более опасным. Его крышу могло сорвать в любой момент. Ладно бы он тихо жил себе или бродил по свету, я даже не предполагаю, что он захотел бы стать вампиром-вегетарианцем, хотя бы был обычным вампиром, который время от времени втихую кого-то убивает. Но он создал целый культ вокруг смерти, вокруг боли, привлекая туда людей, подпитывая в них их желание умереть и покончить с болью. Я была уверена, скоро он начнет обращать, так сказать, дарить спасение и освобождение от мук. Нетрудно представить, что ждет город. Он никогда не остановится, он будет только набирать обороты. И если маньяка-человека полиция могла рано или поздно вычислить и поймать, вампира можно было искать столетиями и никогда не найти. Как мне ни было жаль Венсана, я прекрасно понимала, что его нужно уничтожить. Сумасшедший вампир — штука занятная, но вдвойне опасная. И уничтожить его смогу только я. Папа пока так и не мог до конца принять то, что он узнал обо мне, поверить он поверил, но его мозг отторгал это, поэтому папа все еще думал, что может поймать Венсана и посадить его. Я пока не могла убедить его, что Венсана остановит лишь смерть. И взять это на себя должна именно я. Я не могла просто так взять и оторвать Венсану башку, или выпить его кровь. Я вообще старалась этого больше не делать, потому что спасти меня от мертвого вампирского яда волчьей кровью было больше некому, а стать обычным вампиром я не хотела, поэтому мне приходилось строго придерживаться диеты — или просто люди (что для меня было неприемлемо), или таблетки. Да и пообщавшись с Венсаном, я действительно испытывала к нему огромное сочувствие. И я решила тоже оказать ему последние почести — если он должен пасть от моей руки, пусть это будет красиво. Я пришла домой и завалилась спать. Вечером придется опять тусоваться с глуповатым и скучным Мортом, повернутым на своем Люцифере. Честно говоря, лучше бы я это время провела с Венсаном. Опаснее, зато интереснее и, если можно было применить здесь это слово, душевнее. Хорошо хоть Рюри придет, с ней хотя бы будет не так скучно. Ближе к вечеру я проснулась, приняла душ, наложила свой монструозный макияж, надела короткую расклешенную юбку, эластичную кофточку с открытыми плечами, все свои цепочки с амулетами и подвесками, чулки в сетку, высокие эластичные полосатые гетры, сапоги, плащ, вышла по-человечески из дома и отправилась на встречу с Мортом и товарищами. Мы всей компанией прогуливались по кладбищу Лейквью — любимому месту прогулок готов. Морт трещал о том, что скоро придет Люцифер и поднимет всех мертвых. Я восторженно слушала его бред, в душе удивляясь его беспробудной тупости. Рюри молча шла рядом и в душе хихикала над глупым Мортом. Наконец, когда я уже одурела от него настолько, что собиралась забрать Михо и пойти ко мне домой, он сказал мне тихо: — Твое посвящение назначено на послезавтра. Поскольку мы впервые будем посвящать женщину, твоей жертвой будет мужчина. Я слушала его во все уши, подобравшись, как гончая на затравке. — Кто он? Я его знаю? — спросила я. — Леагорн, — ответил Морт. О, господи! Леагорн, или в миру Тэйлор Доусон, был очень милым, тихим, спокойным мальчиком, совсем молоденьким, с необыкновенно нежным, почти девичьим лицом, огромными ресницами и очень печальными глазами. Я никогда близко не разговаривала с ним, видела его несколько раз и никогда не слышала в его мыслях чего-то беспокойного, говорящего о том, что он чем-то настолько огорчен, что хотел бы уйти из жизни, поэтому я не вслушивалась в его мысли. Сегодня мальчика не было на прогулке, и послушать его я не могла. — Ну что ж, пусть будет Леагорн, — ответила я, а внутри у меня все сжалось. Я прекрасно понимала, что уж от меня-то Леагорну ничего не грозит. Я думаю, что во время посвящения будет не до него. Когда мы расстались с Мортом, мы с Михо пошли ко мне. Михо закурила и поставила чайник, а я позвонила отцу. Он был еще на работе. — Пап, посвящение послезавтра. Как только я буду знать, куда мне надо приехать, я сообщу. Готовьтесь. Только поклянись мне, что вы будете заниматься только теми, кто будет присутствовать на посвящении. Их есть за что прихватить, по крайнее мере восемь человек — убийцы. Это ваша добыча. К Венсану даже не приближайтесь, — сказала я. — Рейн, мы разберемся, у меня работают профессионалы, — ответил отец. — Пап, или ты обещаешь, что вы занимаетесь только людьми, или я тебе даже не скажу места посвящения и пойду туда одна! Ты что, хочешь все провалить и ребят подставить? Вам с ним не справиться, он просто всех вас уничтожит. Венсан мой, с вас будет достаточно и тех восьмерых, — потребовала я, потом добавила мягче, — Пап, поверь мне и дай мне сделать то, что я должна. Положись на меня. — Хорошо, — пообещал отец, скрепя сердце. Представляю, сколько труда ему это стоило — может быть, он и понимал, что я права, но как он мог сам добровольно посылать свою дочь на смерть, как он считал? Это было то же самое, что испытывала я, когда знала, что Джейкобу придется идти на битву с вампирами. Я была уверена в нем, я знала, на что он способен, но я так боялась за него! Видимо, ты всегда будешь безумно тревожиться за тех, кого любишь и кого боишься потерять. Но если стараться их уберечь, когда не надо, можно только навредить… Когда я положила трубку, я увидела полные ужаса глаза Михо. — Так ты из полиции? — спросила она. — Нет, мой отец полицейский. Я раньше работала с ним, теперь уже нет. Я просто помогаю ему, — призналась я. — Так кто такой Венсан на самом деле? — спросила она. — Михо, лучше тебе не знать, — ответила я. — Значит, ты скрываешь от подруги? — обиделась она. — Рюри, я не могу тебе сказать всего. А вдруг Венсан умеет читать мысли? Вдруг он узнает от тебя то, что мы готовим? Мы сорвем все дело, да и ты можешь пострадать! Я расскажу тебе, как только все закончится! — пообещала я.  — А когда все закончится? — спросила Михо. — Послезавтра, — ответила я. — А если с тобой что-то случится? — тревожно посмотрела на меня Михо. — Со мной ничего не случится. Главное, чтобы с тобой ничего не случилось. Не забывай, кто я, — улыбнулась я. — Хорошо. Я даже эти два дня не буду выходить из дома, чтобы случайно где не надо не подумать о том, что послезавтра что-то случится, — пообещала мне Михо. На следующий день в моей квартире раздался звонок. Я взяла трубку. — Привет, Орланда, — поприветствовал меня тем именем, которое я носила в семье готов, голос Венсана. — Привет, — ответила я. — Морт тебе уже сообщил, что твое прошение удовлетворено? — спросил он. — Да, Венсан, я жду этого с нетерпением, — ответила я. — Если ты свободна, я хотел бы пригласить тебя прогуляться вечером, обсудить нюансы, — предложил Венсан. — Конечно, — ответила я. — Хорошо. Тогда давай встретимся в десять часов вечера у Собора Святого Джеймса на 804 Нинс Авеню, — предложил Венсан. Когда я подошла к главному входу собора, Венсан, в длинном плаще, с волосами, собранными в хвост, высокий, стройный, с царственной осанкой, изящно протянул мне букетик синих ирисов. Интересно, как он мог узнать, что ирисы — мои любимые цветы? Мы пошли медленным шагом гулять, и Венсан предложил мне взять его под руку. Какие-то туристы, заглядевшись на нас, стали нас фотографировать. Венсан отнесся к этому равнодушно. — Значит, ты избрала этот путь, — произнес вдруг Венсан, — ты не хочешь умирать? Я сначала не знала, что ответить на этот вопрос. Это что, предложение отправить меня на тот свет? Как я попалась — ведь надо было догадаться, что он может начать расспрашивать о причинах моего решения. — Нет, умирать я не собираюсь, — ответила я, — У меня не настолько все плохо в жизни, чтобы решить, что ее пора закончить. Конечно, я не исключаю, что обстоятельства изменятся, и я однажды приду к тебе с просьбой освободить меня, но пока это в мои планы не входит. — Скажи мне тогда, почему ты так хочешь этого посвящения? — спросил он, остановив меня, взяв за плечи и заглянув мне в глаза. Я посмотрела ему в глаза, и мне на мгновение стало страшно. — Я просто хочу быть ближе к тебе, — ответила я. Он вздернул удивленно брови: — Ты приняла это решение из-за меня? Ага, эта тема его зацепила, значит стоит врать в том же направлении. — Да, Венсан, — ответила я, не отводя глаз. — Почему ты просто не сказала, что хочешь быть со мной? Зачем тебе посвящение? — сверлил меня глазами Венсан. — Я знаю, что ты до сих пор любишь свою Люцию, и ты до сих пор страдаешь, — нашлась я, — Я не могу посметь занять ее место. Но что мне делать, если я люблю тебя? Я решила пройти посвящение, чтобы быть возле тебя. — И ты готова убить человека, чтобы стать ближе ко мне? — недоверчиво спросил Венсан. — Если это условие посвящения — то да. Ведь он же сам хочет этого? Значит, у него есть достаточно веские на то причины, — ответила я. — Так почему я? — спросил вдруг Венсан. — Ты особенный, — ответила я, — Не такой, как они. — А как же Мортифер? — спросил он. — Как будто тебя это действительно заботит, — улыбнулась я, — Неужели ты будешь терзаться угрызениями совести? Морт и сам будет счастлив отдать тебе то, на что укажет твой взгляд. Венсан молча смотрел на меня, потом взял меня под руку и мы снова медленно пошли. Через какое-то время он сказал: — Странное ощущение… Я забыл, как это бывает. — Что? — поинтересовалась я. — Любить, — ответил Венсан. Я вздрогнула. Я стала вести эту игру потому, что была уверена, что он до сих пор страдает по своей любимой, все мысли были наполнены ею, он никого не любил и никто ему не был нужен, хотя девушки из нашей тусовки пытались привлечь его внимание. Я решила, что мое объяснение удовлетворит его и все, он позволит мне быть рядом, но моя любовь для него не значила бы ничего, и я сама ему буду так же безразлична, как и все остальные. Но если вдруг мои слова натолкнули его на мысль «а почему бы и нет?», то в мои планы это совершенно не входило. И в подтверждение моих опасений он продолжил: — Ты тоже особенная, я чувствую это. Не могу понять, что ты могла найти общего с этим ничтожеством Мортом. Ты не такая, как все они. Я нутром чувствую это. Ты излучаешь свет. Я не понимаю, что ты вообще делаешь в этой тусовке рефлексирующих депрессивных малолеток. Ты ангельски чиста и к твоей чистоте хочется прикоснуться, словно очиститься самому. Хм, из нас получилась бы занятная пара… Темный демон и светлый ангел… Я сглотнула. Нет, в его мыслях не было того, что он на самом деле догадался, кто я. Он говорил образно, но я внутренне подобралась. Однако, надо быть осторожнее, я встала слишком близко к пропасти. — Но эти малолетки обожают тебя! Они готовы на тебя молиться, поклоняться тебе! — возразила я. — Но ты-то не боготворишь меня и не поклоняешься мне. Я же вижу. Ты говоришь, что любишь меня. Но это совсем не выглядит так, как у всех этих девчонок, — посмотрел на меня Венсан. — Так мне и не шестнадцать лет, — отшутилась я. — Зачем я тебе? За что ты любишь меня? Разве меня есть за что любить? — спросил он вдруг. — За твою боль, за твое страдание, — ответила я. Это было правдой. Именно за это мне было очень жаль его. Он вскинул тонкие брови и снова остановился, чтобы посмотреть на меня. — Да, ты действительно особенная… — проговорил он. — Не знаю, Венсан, я обычная, просто любовь делает нас особенными, — ответила я. — Нет, — дернул головой Венсан, — глупости. Весь этот банальный и пошлый бред о том, что любовь спасет мир — это чушь. Ты ведь не думаешь так на самом деле, ты слишком умна для этого. Ты что-то недоговариваешь. — Я ничего не скрываю от тебя, — ответила я как можно правдоподобнее. — А если я скажу тебе, что тоже хочу, чтобы ты была со мной, просто так, без всякого посвящения, ты откажешься от него? — задал он вопрос. Черт, что отвечать? Скажу «нет», он задумается и начнет копать дальше. Скажу «да», тогда меня не допустят до посвящения, операция, затеянная нами для того, чтобы взять их с поличным, будет провалена, бедных готов будут продолжать убивать, а я получу статус официальной подруги Венсана со всеми вытекающими из этого последствиями. Не знаю, что меня напугало больше — провал операции или стать подругой Венсана. Конечно, я в любой момент могу просто оторвать ему голову… — Мне бы все же хотелось пройти это посвящение, — медленно выговорила я, нащупав, как мне показалось, верную ниточку в его мыслях, — Я смотрю на этих бедных ребят, у которых столько ужасных проблем, столько боли и комплексов в голове, и мне их очень жаль. Я знаю, покончить с собой причин много, а сил на это мало. Ты делаешь правильное дело. Я хочу его делать вместе с тобой. Помогать тем, кто решил оставить этот мир, уйти достойно, легко и красиво. Венсан вдруг провел косточкой указательного пальца мне по щеке, потом взял ладонью меня за затылок под волосами, притянул к себе и поцеловал в губы. Тысячи искр разлетелись в моей голове — я не знаю, что чувствует человек, целуясь с вампиром, как мне себя вести, вдруг это проверка? Я просто ответила на его поцелуй, осторожно, нежно. Через несколько секунд он отпустил меня, прижав свои пальцы к губам и глядя куда-то внутрь себя, словно прислушиваясь к незнакомым ощущениям. Кстати, я так же не знаю, что чувствует вампир, целуя человека, а я-то не человек… Венсан произнес, глядя мне в глаза: — Ты не такая, как они. Они все пресмыкаются передо мной, как перед королем. Они делают все это, потому что это, по их мнению, круто. Они на самом деле не понимают того, что делают, они просто тупые чокнутые убийцы. Ты совсем другая. Ты необыкновенная. Ты королева, равная королю. Я давно смотрю на тебя. А теперь ты говоришь, что ты жалеешь и оправдываешь меня, ты считаешь то, что я делаю, правильным, ты любишь убийцу… Ты слишком чиста и прекрасна, чтобы я мог позволить себе осквернить тебя… — Венсан, я не понимаю, — он что, передумал? Решил отказать мне в посвящении? — Я даю тебе последний шанс. У тебя есть еще возможность спасти свою душу, — проговорил Венсан, глядя мне прямо в глаза, — Я не тот, кем ты меня считаешь. Я погублю тебя. Если ты будешь со мной, я буду безмерно любить тебя, но я никогда не позволю тебе покинуть меня. Я не хочу больше терять ту, которую люблю. Ты никогда не сможешь избавиться от меня. Поэтому думай сейчас. Я сделаю тебя иной, такой, как я, и ты будешь навечно моей, и если ты захочешь уйти, я не позволю тебе этого, я найду тебя везде и верну. Думай. Господи, ну почему отец не согласился, чтобы я просто отвернула ему башку и все? Теперь еще одна любовь брошена в чашку весов, и именно с ее помощью мне приходится заманивать в смертельную ловушку. Венсан псих, его необходимо остановить, но какой ценой? Мне было проще честно убить его и все, чем я буду знать, что он мне поверил и впервые за столько лет страданий позволил себе вспомнить, как это — любить? Но такова уж судьба моя — как сказал Джейк — делай что должен, и будь что будет. Видимо, терпеть угрызения совести — это плата за то, чтобы быть Ангелом. — Мне не надо думать, — ответила я, — Я согласна. — Ты даже не знаешь, кто я! И даже не представляешь, что я с тобой сделаю! — чуть не взмолился Венсан. — Я знаю, кто ты. И я понимаю, кем ты хочешь сделать меня. Но я готова. Это лучше, чем наложить на себя руки. Но иначе мы не сможем быть вместе — ты просто убьешь меня, если я не стану такой же, — ответила я. Венсан посмотрел на меня безумным взглядом: — Откуда ты можешь знать, девочка? — Не спрашивай. Я просто догадалась, — ответила я. Он вдруг схватил меня за талию, резко прижал меня к себе и прошептал: — Боже, неужели ты прощаешь меня и даруешь спасение? Неужели ты позволяешь моему сердцу вновь биться? Мы будем вместе навсегда! Скольким бедным отчаявшимся мы сможем помочь! И скольких мы сможем вернуть к жизни другими — без боли, без страдания! Скольким мы сможем подарить вечность без мук и слез! Черт, он реально псих! Надо с этим заканчивать как можно быстрее! Иначе он попытается осчастливить весь мир! Он отстранился и с почтением склонившись, поцеловал мне руку и сказал: — Мне надо о многом подумать, моя донна. Я должен удалиться сейчас, слишком сильно волнение, мне нужно справиться с ним одному. Завтра, в половине двенадцатого, я жду тебя в своем доме. В полночь мы начнем действо. А затем я обращу тебя. Он сделал два шага назад, и стремительно развернувшись, быстро удалился. Я сглотнула. Черт! Черт! Черт!!! Я позвонила отцу, назвала адрес и время, потом вернулась домой и попыталась заснуть. До утра я так и пролежала, таращась в потолок. Джейкоб… Эмбри… Морт… Венсан… Сколько их будет еще, кому я безжалостно или сама того не желая, разорву сердце и не оставлю шанса выжить? Зачем мне этот дар, если он делает несчастными тех, кто этого не заслуживает? Или это не дар, и ангелы все такие? Как запечатленные оборотни, которые обожают, мы те, кого всегда и все обожают? Как это страшно и несправедливо! Я не думала, что любовь может быть смертельным оружием, что она может приносить не счастье, а боль и смерть, что она вообще может быть такой… Утром меня все же срубило, я проспала почти до вечера. Потом я стала готовиться к посвящению. Около одиннадцати я позвонила отцу: — Пап, я готова выехать. — Мы уже на месте. Квартал оцеплен, — ответил отец. — Сделайте так, чтобы вас никто не видел! — взмолилась я. — Обижаешь, начальник! — ответил отец. — Как только я окажусь в доме, я скажу, как и куда вам надо двигаться, — сказала я. — А если у тебя не будет возможности говорить? — спросил отец. Его голос звенел от тревоги за меня. — Папа! — упрекнула я его, — Не читай в засаде газету и не слушай громко плейер, и тогда ты все услышишь! — Да, черт, никак не могу привыкнуть! — буркнул отец. — Ждите моей команды, без нее не начинайте. Все, я поехала, — сказала я, потом добавила, — Не бойся, пап, я с ним справлюсь. Что бы там не случилось — не вмешивайся. Я знаю, что делать. Ваше дело — люди. — Удачи тебе, бэби-долл, я люблю тебя! — сказал отец. — Я тоже очень люблю тебя, пап, — ответила я и повесила трубку. В половине двенадцатого я звонила в дверь старого особняка, в котором обитал Венсан. Мне открыли дверь и провели через кучу коридоров и комнат в зал. Пока я шла, я все это мысленно передавала отцу, чтобы он видел, куда ему идти, когда они окажутся в доме. В зале меня встретил Венсан, в длинном балахоне, похожим на монашескую рясу. Он взял мои руки в свои, поцеловал каждую, и повел меня через дом. Мы спустились по длинной лестнице в подвал, и глазам моим открылась довольно большая комната, освещенная факелами. Посередине ее стоял алтарь. Восемь посвященных приспешников Венсана были одеты так же, как и он, и стояли вокруг алтаря. Еще человек десять приблудных терлись у стен в таких же монашеских балахонах. Рядом с алтарем стоял Леагорн — Тэйлор Доусон. Он был тоже одет в длинный балахон. Его глаза были по-прежнему очень печальны, но спокойны. Он действительно был готов. Я заглянула в его мысли. Сейчас он думал только о том, чтобы все скорее случилось, чтобы ему не испугаться и не начать вести себя недостойно, и чтобы это было не больно. Я заглянула глубже и увидела все, что происходило с ним в последнее время. Я хотела знать, что творилось в его голове, почему он решился на такой шаг. То, что я увидела, повергло меня в ужас. Тэйлор был очень стеснительным, тихим и слабым мальчиком. В школе ему постоянно доставалось, одинокой матери было не до него, друзей у него не было. Он увлекался музыкой и поэзией, он не умел постоять за себя, он был таким нежным, что ему лучше было бы родиться девчонкой. Его все время шпыняли, доставали, унижали. А с тех пор, как он увлекся готикой, стал одеваться и красить глаза и губы черным, его страдания только увеличились — в школе ему просто житья не стало. Был некий Джозеф, старшеклассник, который изводил его со своей тупоголовой компанией больше всех. Тэйлору от одного воспоминания его имени становилось плохо. Компания Джозефа уже его неоднократно подкарауливала и била, они заставляли Тэйлора снять пирсинг, размазывали по лицу краску, унижали, но он стойко переносил все, не отказываясь от своего стиля. Он молча терпел, потом приходил домой, вцеплялся зубами в подушку, чтобы не заплакать, но все равно на следующий день подводил глаза и губы, одевал черную одежду и распускал волосы. Он был слабым физически, но морально он оказался очень сильным. Так он пытался побороть свой страх, но наживал себе еще больше неприятностей. И вот три дня назад все кончилось тем, чем скорее всего и должно было кончиться — придурковатые гопники во главе с Джозефом поймали его поздно вечером за школой, когда он пробирался домой с прогулки с готами, и изнасиловали его. Это стало последней каплей, переполнившей чашу страданий и боли Тэйлора, и он через Морта и еще одного посвященного, Эллоизиуса, попросил свести его с Венсаном для разговора о его приношении в жертву. Позавчера он встречался с Венсаном и просил его помочь ему, поскольку сам он этого делать не хотел, чтобы эти козлы из школы не считали, что это они его довели и он сам наложил на себя руки. Даже после всего, что сломало его окончательно, он все еще пытался быть сильным. Я взглянула на него, он поднял на меня глаза. Совершенно ангельское лицо, у кого могла подняться рука на такого! — Леагорн, Орланда будет той, кто отпустит тебя на свободу. Приступим, братья! — провозгласил Венсан. Восемь идиотов в рясах подошли к Тэйлору, сняли с него балахон, обнажив его торс, и уложили на алтарь. Вот тут самообладание начало покидать Тэйлора. Сейчас он понимал, что смерть близко. И что она, возможно, вопреки обещаниям будет мучительной и страшной. Он обвел глазами людей в зале и его затрясло. Он умоляющим взглядом посмотрел на меня. Я сказала ему: — Все будет хорошо. Ничего не бойся. Тебе не будет больно. Все кончится быстро. Это было правдой. Ему не будет больно, я позабочусь о том, чтобы его и пальцем никто не тронул. Он увидел в моих глазах что-то такое, что уже не отводил от меня глаз. Он цеплялся за меня перед смертью, как обращают свой взор к иконе. Я нежно улыбнулась ему и кивнула. Он кивнул в ответ. Ему дали выпить бокал вина. В вине был наркотик, потому что он тут же поплыл, заулыбался и откинул голову на алтарь. Тут же подошли двое и поднесли мне нож, чтобы я вскрыла уснувшему мальчишке вены. Слава богу, значит, Венсан не резал свои жертвы живьем. Он обескровливал их во сне, и они просто не просыпались больше. И на том спасибо! Они хотя бы не мучились перед смертью. Потрошил он их уже после того, как обескровливал до смерти. — Ваш выход, маэстро! — проговорила мысленно я отцу и услышала, как он отдает команду. Люди, которых даже я, подходя к особняку, не видела, стали со всех сторон в темноте, перебежками, стягиваться к дому. Они оказались в доме практически бесшумно, из подвала их не было слышно. Венсан насторожился, я одним привычным движением встряхнула плечами, плащ мгновенно соскользнул с рук и упал на пол, я развела руки в стороны и напряглась. Воздух вокруг меня завибрировал, заискрился. Все изумленно уставились на меня. Отец по моей наводке быстро вел через дом отряд к подвалу. Они уже спускались, когда Венсан метнулся к лестнице в атаку. Я мгновенно была на его спине, вонзив зубы ему в шею. Полицейские ворвались в подвал, за общей суетой я оттащила Венсана в дальний угол, он сопротивлялся первые несколько секунд, потом перестал и повернул голову ко мне. Встретившись со мной глазами, увидев меня в моем настоящем облике, он вдруг улыбнулся и прошептал обессилено: — Я знал, что ты особенная. Ты Ангел! Ты пожалела меня… Скажи, ты не лгала, когда говорила, что любишь меня? Я не стала корить себя за ложь в эту минуту. Я кивнула, еще глубже вонзая зубы в его артерию. — Бог простил меня. Он послал тебя освободить меня. Спасибо тебе! Я иду к тебе, Люция! — прошептал Венсан, глядя мне в глаза, и через мгновение его прах осыпался песком к моим ногам. Участников посвящения уже с заломленными руками выводили наверх. Отец, Тони и Эдгар подбежали ко мне. Я уже спрятала крылья, и теперь быстро вытирала рукой рот от крови. В животе замутило. Черт! — Ты как, в порядке? — склонился ко мне отец, — Где Венсан? Я указала на пыль под ногами и выдавила из себя: — Все, все кончено. Пап, уведи всех, мне надо прийти в себя. И оставьте мальчишку, я сама о нем позабочусь. Быстрее, уходи, я приеду в участок чуть позже… Отец все понял. Он стал подгонять ребят наверх так, будто сейчас в подвале должна взорваться бомба. Он понимал, что мне надо сделать нечто, что лучше ни ему, ни уж тем более ребятам из отдела видеть не нужно. Как только отец и двое наших друзей поднялись наверх, я выбросила из себя кровь Венсана. Стало немного легче. Голова кружилась, но обычных гадких симптомов отравления не было. Видимо теперь, когда я, наконец, обратилась, я больше не настолько уязвима для вампирского яда. Я надела на Тэйлора свой плащ, вынесла его на руках наверх, прошмыгнула на задний двор, едва разминувшись с экспертами, спускавшимися в подвал фиксировать место преступления. Там я обратилась и с мальчишкой на руках взмыла в небо. Человека я несла впервые, сначала было непривычно, но я справилась. Я опустилась с ним на руках на землю на кладбище Лейквью. Положив его на одно из надгробий, я застегнула на нем плащ, потому что он был только в кожаных штанах и гриндерах, рубашку с него сняли, он мог замерзнуть, да и домой ему было возвращаться голым по пояс проблематично. Размер плаща ему был впору — он был тонким и изящным, как девочка. Я залезла в его мысли, прижав свои руки к его вискам. Выкопав все воспоминания о Джозефе, о том, как он и его компания измывались над Тэйлором, ту ужасную ночь, когда они насиловали его, его решение покончить с собой, сегодняшнюю ночь, я все это вытянула наружу и выбросила в сторону, мысленно сжигая. В воздухе вспыхнул мохнатый серый комок, закоптил и, падая, погас. Все. Тэйлор больше не будет помнить ничего из того, что с ним было плохого. После этого я сказала ему: — Скоро ты проснешься, малыш. Ты будешь помнить, что ты напился на кладбище с приятелем, и он подарил тебе свой плащ. Тебе больше никогда не будет больно. Ты завтра пойдешь на Алоха стрит, в студию звукозаписи Майкла Лернера, отнесешь свои песни. Там тебя примут, и ты вскоре станешь успешным музыкантом, тебя будут слушать готы всего мира. Никто никогда больше не причинит тебе боль. Прощай, милый, и никогда больше не думай о смерти. Потом я позвонила Майклу Лернеру, старому знакомому моего отца, и попросила его прослушать одного мальчика, который придет завтра к нему и обязательно принять в нем участие, потому что мальчику очень нужна помощь. Майкл пообещал, и я всего лишь подумала немножко в его голове для того, чтобы он не только прослушал, но и взялся заниматься мальчишкой. Я склонилась над белым мраморным личиком мальчика и коснулась губами его лба — на счастье. Так я запечатлевала себя на тех, кто чем-то зацепил меня, чтобы не потерять их и следить за тем, чтобы их счастье вовремя пришло к ним, а беды обходили стороной. Мне не нужно будет помнить его всю жизнь. Просто еще одна маленькая голубая искорка прибавилась на моих крыльях. Золотая для тех, кого я люблю, голубая для тех, кто оставил след в моем сердце. С каждым взмахом крыльев каждая искорка будет разгораться, освещая путь тому, частичку души которого я взяла себе, чтобы сопровождать душу дальше. Тэйлор, не приходя в себя, улыбнулся. Все. Здесь моя помощь больше не нужна. Потом я направилась к школе, где учился Тэйлор. Через мысли Тэйлора я нашла тупую башку Джозефа и вложила ему мысль, что неплохо было бы сегодня опять подкараулить Тэйлора, поскольку дома его еще нет и он вот-вот появится. Когда вся компания собралась за старой школой в темной аллее, их ждал небольшой сюрприз. Может, это и будет на моей совести, но я решила вот уж этим себя не корить. Я очень давно уже не пила свежей донорской крови, я никогда не пила, убивая человека, и кровь все так же вызывала мое отвращение, но для этих пяти я сделала исключение, выпив все до капли. Это были первые люди, на кого я подняла руку. И, надеюсь, последние. Конечно, я могла просто рассказать отцу, он бы сам с ними разобрался, но я просто представила, через что придется пройти бедному Тэйлору Доусону, давая показания в полиции, а потом прилюдно в суде. Этот ребенок уже никогда не смог бы вырасти в нормального счастливого человека, это преследовало бы его всю жизнь, если он снова не захотел бы ее закончить. И я решила, что для него будет лучше, если он вообще не будет помнить, что это с ним произошло, чтобы он мог идти дальше. А Майклу Лернеру я позвонила для того, чтобы мальчишка реализовал свои способности и мечты, чтобы он почувствовал, что он нужен, что его любят, что он востребованная личность, и строил дальше свою жизнь совсем не так, как раньше. Пусть живет спокойно, не зная, через что он прошел. Внутренняя сила в нем все же есть, и если ему немного помочь, он может стать вполне успешным и уверенным в себе человеком, который будет заниматься тем, что ему нравится и что у него неплохо получается, да и чтобы результат его трудов был оценен по достоинству. Выбросив из себя кровь малолетних поганцев, я привела себя в порядок и отправилась к отцу в участок. На следующий день Михо приехала ко мне, и я ей все рассказала. А через два дня мне позвонил отец и сказал, чтобы я заказывала пиццу, с него пиво. Вечером отец ввалился в мою каморку мокрый от дождя. Его седеющие волосы мокрыми прядями налипли на лицо, он был усталый, замотанный, но глаза его по-прежнему горели. Я постелила меховой плед на пол, и мы расположились там с пиццей и пивом, вернее, голодный папа поглощал пиццу и пиво, а я валялась рядом на животе, дрыгая ногами. Мы болтали сначала об удачно завершенном деле, потом о том, как хорошо сыграла любимая папина бейсбольная команда, потом о том, что половина моих подружек по школе повыходили замуж и двое уже даже обзавелись детьми. И на этой печальной ноте папа оборвал себя, поняв, что эта тема для меня слишком болезненна. — Так что за парень-то у тебя, ну этот, индеец? — спросил отец. — Да не парень он мне, пап, — вздохнула я, — он из нашей стаи, заезжал на пару дней и уехал обратно. — Из волков что ли? — спросил папа. — Ну да, — ответила я. — А чего приезжал? — любопытствовал отец. — Ну… проведать, узнать, как я тут… — скривилась кисло я. — Ага, просто проведать. С разбитой мордой и весь в кровище. Угу. Из-за тебя что ли подрался? — приставал ехидно папа. — Да нет, сам по себе подрался, что, здесь больше не из-за чего подраться, кроме как из-за меня? — ответила я. — Ну понятно. Что-то никто оттуда больше не приезжал побеспокоиться, как ты тут, кроме него, — ухмыльнулся папа, — Ну, а ты-то что теряешься? Если он о тебе беспокоится, значит, ему не все равно. Нельзя же всю жизнь теперь помнить одного, тем более того, с кем быть не судьба. — Пап, он очень хороший, но… — я замолчала. — Хороший, но не Джейкоб, да? — констатировал папа. Как он все-таки умеет сразу ухватить суть, ему даже и мысли читать не надо. Я кивнула. — Я понимаю, бэби-долл, что забыть и выбросить из головы такое непросто, — вдруг серьезным мягким голосом начал отец, — И иногда нужны годы, чтобы вдруг взглянуть вокруг и обнаружить, что жизнь-то продолжается. Когда я потерял твою маму, мне тоже было непросто. Я даже до сих пор, наверное, так и не решаюсь взглянуть вокруг. Но я уже старый, моя жизнь уже прошла. И я сознательно хочу, чтобы она подошла к концу в воспоминаниях о твоей маме. Не хочу осквернять ее память ничем. Но ты так молода, у тебя еще вся жизнь впереди, я не хочу, чтобы ты жила в своей тоске всю оставшуюся жизнь, даже не позволяя счастью войти в нее. — Пап, ты даже не представляешь, насколько длинной теперь будет моя жизнь, — вздохнула я, — и я всегда буду такой, как сейчас. Я не изменюсь, не повзрослею, не состарюсь… А если это и случится, то очень-очень не скоро и практически незаметно. Я никого не могу впустить в свою жизнь, я не хочу, чтобы тот, кого я, может быть, смогу полюбить, состарился и умер на моих руках. Потому что такие же долго не стареющие оборотни не водятся везде и повсюду, чтобы встретить еще одного, а простые люди имеют ужасную привычку — стареть и умирать, и как я теперь понимаю, очень быстро. Я не хочу больше терять тех, кого люблю. Сначала мама, потом Джейкоб. Потом будешь ты. Вы все уходите, оставляя меня одну, а я остаюсь. Я не хочу больше. — Глупости! — воскликнул отец, — Тем более, если тебя ждет вечность, нельзя же отказываться от хорошего, даже если это когда-нибудь закончится? Не надо бояться. Признаюсь честно, я тоже боялся слишком сильно любить твою мать, я знал, что я полицейский, что рано или поздно я могу погибнуть, и маме будет больно. Но мне и в голову не могло прийти, что может погибнуть она. И что если бы я знал, как нам мало отпущено, я бы отлюбил бы ее на всю катушку, изо всех сил, на какие я только был способен. А мы боимся любить, потому что боимся потерять, что мы любим, боимся, что это когда-нибудь кончится, что потом будет больно… Так лучше пусть будет потом больно от того, что мы любили и потеряли, чем от того, что не любили, а могли бы. Не надо, бэби-долл, не бойся. Если ты считаешь, что Джейкоб потерян для тебя навсегда, похорони его, оплачь и иди дальше. Откройся миру, откройся любви, позволь не только любить самой, но и позволь любить тебя, и может быть, со временем ты поймешь, что снова готова любить так же сильно и беззаветно. — Я не знаю, пап. Я понимаю, что все кончено, что мы никогда не сможем быть вместе, я не имею на него права, он больше не принадлежит мне. Мне надо действительно забыть и идти дальше. Но новую любовь я боюсь впускать в свое сердце. Знаешь, я действительно боюсь, что обретя ее, рано или поздно все равно придется ее потерять. И потом, Джейк тоже мучается. Он зовет меня, не отпускает. Ему там плохо. Я не понимаю, почему с ним так. Все запечатленные ребята ни о ком думать не могут, кроме своих половинок, и даже если Сэм мучается угрызениями совести по отношению к Лее, все равно он любит только Эмили и совсем не зовет Лею, не тоскует по ней. В его сердце есть место только для Эмили. А Джейкоб страдает не только от чувства вины. Он все время говорит о том, что ему плохо без меня. Как такое может быть? — подняла я на отца глаза. — Ну, после того, что ты мне рассказала и что бывает в жизни, я теперь уже ничему не удивляюсь и смело могу сказать, что может быть все, что угодно, — пожал плечами отец, — Послушай, если ему тоже плохо и он не может забыть тебя, может быть, плюнуть на все эти ваши имтри… импри… тьфу, ну на запечатления ваши, и просто попытаться быть вместе? Может быть, именно это и логично, если вам обоим порознь плохо? — Не знаю, пап, Ренесми пока малютка, и конечно Джейк не может испытывать к ней те же чувства, как и ко мне. И даже если бы мы сейчас взяли и воссоединились, все равно бы ничего не вышло — как только Ренесми вырастет и Джейк увидит ее другими глазами, тогда мне снова придется его терять, — ответила я. — Черт, как у вас все сложно! — вздохнул отец, потом помолчал и спросил: — А сама ты что хочешь? Вот если отбросить чувство долга и все эти высокоморальные разговоры о том, что можно, а что нельзя, просто сама себе в душу загляни и спроси себя — что хочешь ты? — Я? — задумалась я, — Честно? Первое, что пришло на ум — набрать его номер, позвонить ему и сказать, что я его люблю. — Так может и стоит так сделать? — посмотрел на меня отец, — Может быть это единственно верное решение? Ты же Ангел, ты всегда знаешь, как лучше. Может быть, именно этим ты спасешь и его, и себя? — Может быть, па, — ответила я горько, — Но я не могу этого сделать. Нельзя. Любовь это не только то, что ты хочешь. Это самопожертвование ради любимого. Мне нельзя его трогать. Да, сейчас ему больно, но потом это пройдет и он будет счастлив, и еще будет благодарить меня за то, что я не беспокою его и не стою у него перед глазами вечным немым укором, как Лея перед Сэмом и Эмили. — Но нельзя же жить только самопожертвованием! — возразил отец, — Как можно любить всех, если тебя не любит никто, и даже ты сама не любишь себя? Любовь питает любовь. А если ты будешь только отдавать, ты умрешь от истощения. Кто восполнит твои запасы любви? — Я не знаю, пап, видимо, мне придется справляться самой, — опустила я глаза, — Ты ведь любишь меня, и Эмбри, пусть издалека, но пока еще любит меня. Еще есть Лея. Розали. Михо. Надеюсь, мне будет этого достаточно. — Как странно… Превращаясь в таких странных существ, природа наделяет вас необыкновенной силой, быстрой реакцией, невероятными способностями, вечной жизнью, но делает вас такими ранимыми, такими уязвимыми, такими несчастными… Как это страшно — жить вечность без любви, в страданиях и боли… — пробормотал отец. — Видимо, это плата за все наши способности и возможности, — ответила я. Мы еще немного поболтали, папа допил пиво и собрался домой. Уже в дверях он остановился. — Значит, ты считаешь, что никогда не сможешь забыть своего волка? — спросил отец. — Боюсь, что нет, — ответила я. — Тогда послушай своего глупого старика, — сказал он мне, взяв меня за плечи, — Когда я уйду сейчас, ты закроешь за мной дверь, покуришь, а потом выдохнешь, возьмешь телефон и позвонишь ему. А там будь что будет, поняла меня? — Куда? Он же сейчас не дома живет, а мобильного у него нет, — страдальчески вскинула я на него глаза. — Черт! Позвони кому-нибудь, кто может дать ему трубку. Все, я ушел, — сказал отец, — и не выдумывай причин, чтобы этого не сделать. Плакать будем потом. Нужно действовать, двигаться, жить! Я люблю тебя, бэби-долл! — Я тоже люблю тебя, папа! — сказала я и подумала, что на этот раз я ни за что не выполню его совет. Отец ушел, я села на подоконник и закурила. Я выкурила пять сигарет подряд. Потом вдруг, проклиная себя за слабость, схватила трубку и набрала номер мобильного телефона Карлайла. — Алло? — раздался чудесный знакомый голос, ясный, чистый, спокойный… — Карлайл? Это Рейна Далтон… — выговорила я. — О! — в его голосе сразу появились радостные ноты, — Как ты, дорогая? Как ты себя чувствуешь? Где ты? У тебя все в порядке? Твои таблетки еще не кончились? Я на всякий случай сделал еще, надеялся, что ты рано или поздно появишься. Все очень скучают по тебе. Даже Ренесми — она помнит тебя в момент родов, и спрашивает о тебе — «Где Ангел? Я же видела Ангела!». Представляешь, она своим внутренним зрением увидела тебя настоящую! Разве это не чудо?! Розали даже хотела искать тебя, но не отходит от малышки. Все очень хотели бы, чтобы ты вернулась, но мы все понимаем, что это будет слишком тяжело для тебя. Ну, так как ты? Карлайл забросал меня вопросами, они думали обо мне, волновались… — Я в порядке, Карлайл! — ответила я, сглотнув комок в горле. Господи, зачем я позвонила? Узнать, что у них все хорошо? Я это и так знаю от Леи. Зачем я тревожу Джейкоба, ведь он почти что член их семьи, почти зять Эдварда и Беллы. В их семье все в порядке… Зачем нарушать их покой? — Ну, где ты? Что происходит в твоей жизни? — спросил Карлайл. — Я в Сиэтле, я все рассказала отцу. Он, конечно, был в шоке, но принял меня. Пока я здесь, но скоро я отсюда уйду. Куда пойду, я пока не знаю. А так все хорошо. Привыкаю к своему новому обличью, — ответила я. — Я сейчас же расскажу всем, что с тобой все в порядке, они все очень обрадуются! — воскликнул Карлайл. — Передай им всем привет, — попросила я, — Скажи им, что я их помню, очень скучаю и люблю. Всех до единого. — Я что-то могу для тебя сделать? — спросил Карлайл, и в его голосе я услышала сочувствие и понимание. — Пришли мне таблеток почтой, я не знаю, когда я смогу вновь встретиться с тобой, — попросила я. — Конечно, не вопрос, — пообещал Карлайл. — И… если Джейкоб недалеко, ты не мог бы на минутку дать ему трубку? — выдавила я. Зачем? Зачем?! — Да, он на улице, играет с Ренесми, сейчас я его позову, он будет рад услышать тебя, — ответил Карлайл. — Карлайл, пожалуйста, сделай это втайне от всех, я и так вторгаюсь в покой вашей семьи, я не должна этого делать, мне очень неловко, и я… — проговорила я, но Карлайл меня перебил: — Рейна, ты тоже наша семья. Ты не вторгаешься, мы все очень скучаем и жалеем, что потеряли тебя. Я понимаю, что этот импринтинг Джейкоба перевернул все в нашей жизни, но ты нам дорога по-прежнему. И Эдвард говорил мне, что Джейкоб не похож на запечатленного, ему плохо без тебя. Эдвард слышит его мысли, и нам очень жаль его, но мы не знаем, что с этим делать, потому что природа импринтинга мне не ясна до конца… Мы не знаем, как помочь и ему, и тебе… Я сейчас приглашу его, но ты все же не пропадай совсем, мы всегда будем ждать тебя, — попрощался Карлайл. Через мгновение я услышала его тихий голос: — Джейкоб, ты не мог бы подойти к телефону? — Кто это? — удивился такой родной, такой любимый, чуть хрипловатый голос. По сердцу полоснула боль. — Один старый друг хочет поговорить с тобой, — ответил уклончиво Карлайл, — Только если можешь, сделай это один, вдали от чужих ушей, — еще тише добавил он. Я услышала шорох передаваемой трубки, шаги — я видела, как Джейкоб, недоумевая, отошел в лес и приложил мобильный к уху: — Да! В первую секунду я потеряла голос. — Алло, вас не слышно! Кто это? — нетерпеливо спросил Джейкоб. — Это я, Джейк, — выговорила, наконец, я. Секунду длилось молчание, потом я услышала, как Джейк сглотнул, а в это время в его голове пронеслось столько мыслей, что я поняла, что позвонить было нужно. Папа оказался прав. — Рейна, милая! Где ты? Как ты? — заорал вдруг Джейк. — Тише! — взмолилась я. — Да, да, — прошептал Джейк, — Рейн, Рейн! Господи, ты все же услышала меня! — Я слышу тебя всегда, — ответила я, — Почему ты страдаешь? Почему ты не отпускаешь меня? — Я не знаю, милая, я ничего не понимаю. Больно, как и в первый день, и легче не делается, — горько ответил Джейк, — Я не могу забыть тебя, я не могу не думать о тебе, я не могу не любить тебя. Я должен тебя увидеть, слышишь? — Не надо, Джейкоб, я, наверное, и позвонила-то зря, только разбередила тебе душу, — убито сказала я. А чего я ждала? — Подожди, не клади трубку, — нервно воскликнул Джейк, — Я… я не могу так, я столько хотел сказать тебе… Хотя, ты наверняка и так все слышала. Рейн, милая, прошу тебя, позволь мне увидеть тебя хоть на секунду, мне это необходимо, как воздух! — Я очень люблю тебя, Джейк, — выдавила я, — Но нам нельзя видеться. Не надо срывать струпья с раны, она только начала затягиваться… — У кого это она начала затягиваться? — спросил зло Джейк, — Может у тебя? У меня она как кровоточила, так и продолжает кровоточить, и никакого облегчения! Я же знаю, что тебе так же плохо без меня, как и мне без тебя. — Да, но это не имеет значения. Это ничего не меняет. Ты больше не можешь быть моим, а я твоей. Все изменилось, Джейк. Нам надо как-то закончить это поскорее, чтобы больше не было больно ни тебе, ни мне, — произнесла я. — А знаешь, я не хочу отказываться от моей боли по тебе, — резко бросил вдруг Джейк, — Если у меня все еще болит и саднит, значит, я все еще люблю тебя, не смотря на импринтинг, и я не хочу переставать любить тебя. Пока я тебя люблю, я жив. Перестану любить — я буду уже не я. — Я тоже, волк, я тоже не хочу отказываться от боли. Прости, что я позвонила и сделала еще больнее. Я забылась на минуту… Мне так хотелось услышать тебя, не мысленно, а вот так, голос твой… — в глазах моих опять стало резать — льдинки просились наружу. Сейчас они растают, и станет легко, они прольются наружу и уже не будет так сильно больно. — Loca, любимая! Где ты?! Ты только скажи, где ты, я сейчас же приеду за тобой, слышишь? — севшим голосом быстро проговорил Джейкоб. — Не надо, Джейк! Прошу тебя! — взмолилась я. — Нет! Я знаю, что надо! Именно это и надо! — выкрикнул он, — Или ты хочешь, чтобы я продолжал носиться в окрестностях в поисках тебя? — Я не в окрестностях, — ответила я. Неужели ни Лея, ни Сет не проговорились даже в своих мыслях?! — Рейн, пожалуйста, мне очень надо тебя увидеть, я не могу без тебя. Я не понимаю, что это. Я не могу отойти от Несси, но все мое сердце рвется к тебе. Я не могу найти этому объяснения, и никто не может. Я не знаю, что с этим делать. Пожалуйста, прошу тебя, нам нужно увидеться! — взмолился Джейкоб. — Хорошо, — сдалась я, зная, какая потом будет за это расплата, — Завтра, в лесу, у старой турбазы у Хоквима, в полночь. — Я буду там, милая! — пообещал Джейкоб обрадовано. — Тогда, увидимся завтра. Не говори никому о нашей встрече, — попросила я. — Подожди, не отключайся! — попросил он, — Я так долго ждал этого, не пропадай… — Джейкоб, иди к Несси. Я обещаю тебе, что завтра мы увидимся, — сказала я. — Да, Несси, — словно опомнился Джейкоб, и меня снова резануло поперек сердца, — Но ты можешь хотя бы мысленно говорить со мной? — Нет, Джейк, не надо. Я устала, мне плохо. Поговорим завтра, — ответила я. Я не выдержу этого, я не смогу! Я, наверное, умру на месте, когда увижу его. Мне не выжить потом! Как мне пережить эту встречу и не сойти с ума? Мамочка, если ты меня слышишь сейчас, помоги мне! — Почему тебе плохо? Что-то случилось? — забеспокоился Джейкоб. — Ничего, все в порядке, я просто очень устала. Буду спать. Иди к Несси, — прошептала я обессилено и положила трубку. Потом я тупо выкурила еще одну сигарету, легла на кровать, свернулась калачиком и обняла подушку. Слезы потекли по моим щекам. Мне не вынести этого, господи, не вынести! Зачем я позвонила? Это похоже на притчу о слишком жалостливом хозяине, жалеющем свою собаку, которой надо было отрубить хвост. Хозяин, думая, что так он причинит меньше боли, отрубал собаке хвост по кусочкам. Я и себе, и Джейку отрубаю хвост по кусочкам, вместо того, чтобы рубануть одним ударом и закончить на этом. Луна осветила пол в комнате, и ее луч коснулся моего лица. Я смотрела в окно. Потом встала, сняла с себя кофту и надела свитер. Этот свитер я увидела в магазине дурацких вещей, но поняла, что для меня он просто необходим — он был теплым, с горлом, но спина была открыта до талии красивым вырезом. Это то, что мне было нужно, чтобы не летать голышом по пояс, и чтобы мои вещи не разлетались в клочья на спине при обращении, как у волков. Я залезла на подоконник, распахнула рамы настежь и шагнула. Я летала высоко над океаном, чтобы никто не увидел меня. Меньше часа времени и я могла бы уже сейчас быть с Джейком, прижаться к нему, как раньше… Завтра, что будет завтра? Что меня ждет? Следующей ночью, почти в полночь я была уже около назначенного места. Я опустилась на поляну и из леса выступила фигура огромного волка. Я с болью посмотрела на него, но он бросился ко мне, уткнулся мне в грудь лбом, и я обняла его, зажав в кулаки уши, укрывая нас своими крыльями… — Джейк… — прошептала я, прижимаясь к нему. Он заскулил, и это было очень похоже на плач. Не было между нами ничего, ни импринтинга, ни Ренесми, ни месяца разлуки. Он отстранился на мгновение, и этого мгновения хватило мне, чтобы сложить крылья, а ему, чтобы обратиться, и мы сошлись в объятии столь яростном, столь отчаянном, страстном, пропитанном болью и тем, что происходящее невозможно, совершенно невозможно. — Господи, ты такая… — разглядывал он меня жадным взглядом, — ты так изменилась… Столько себе наколола, это же наверно больно, милая! — Не больнее, чем на душе. Что, я похожа на труп невесты? — спросила я, вспомнив старый мультик. — Ты похожа на Ангела, которому очень больно, — ответил он и стал осыпать меня поцелуями, что-то шептал, в глазах его было столько боли и муки, я отвечала, всем своим сердцем, всей душой и всем телом отдаваясь ему, не в силах сопротивляться, не в силах думать о том, что нам нельзя этого делать. Но мы не могли остановиться, сейчас ничего не имело значения кроме того, что мы были вместе, только он и я, что мы снова принадлежали друг другу, что нам этого так мучительно не хватало и мы это снова обрели, пусть ненадолго, пусть тайком, словно украли, и от этого страсть была еще сильнее и болезненнее. Когда мы лежали на траве, и Джейкоб согревал меня своим телом, положив меня себе на грудь, как мы привыкли раньше засыпать, обнимая друг друга, Джейкоб спросил меня: — Как ты жила все это время? — С трудом, — только и смогла ответить я. — Я тоже себе тут места не нахожу, — признался Джейк, — Все время бегаю, ищу тебя, и на скалу нашу постоянно прибегаю, все надеюсь, что ты ненадолго, что ты рано или поздно вернешься. Я не думал, что ты оставишь меня навсегда. — А что ты хотел? — спросила я, — Ты больше не принадлежишь мне, ты принадлежишь Ренесми, разве имею я право возвращаться к тебе? Ты ведь любишь ее? — Да, конечно! — ответил Джейк, как само собой разумеющееся, — Я безумно люблю ее, но я сам не понимаю, что со мной! Импринтинг, это когда никого во всем мире не замечаешь кроме нее. Так было, когда ты была со мной. А с Ренесми все не так… Я не могу отойти от нее, меня тянет к ней, я чувствую, что должен быть около нее, заботиться о ней, защищать ее, но перед глазами все время ты. Я бегу искать тебя — меня тянет назад, словно на поводке с жестким ошейником, я задыхаться начинаю и возвращаюсь к Ренесми. Стоит мне только вернуться, меня тянет в лес, на скалу, искать тебя. Я скоро с ума сойду. Я не могу оставить Ренесми, но и без тебя я не могу. Я не чувствую счастья, легкости, когда все понятно. Мне ничего не понятно. Вот сейчас, когда ты со мной, меня гложет, что надо возвращаться к Несси, но это где-то глубоко, не так сильно. Ты намного сильнее держишь меня. Мне труднее оторваться от тебя и пойти к ней сейчас, чем было уйти от Несси и прийти к тебе сюда. Я сейчас просто летел к тебе, не чуя лап. Я не знаю, что происходит. Я знаю только то, что без тебя я не могу. Никак. Но как разрубить этот гордиев узел, я не знаю. Как мне жить между вами двумя? Ты не захочешь быть со мной, пока я с Несси, а я не могу оставить ее. Это сильнее меня. Может быть, я и не хочу этого запечатления, но оно держит меня на привязи, как цепную собаку — и рад бы сорваться, да цепь слишком крепка. С тобой все легко, светло, понятно, с тобой я чувствую счастье. Ты нужна мне, как воздух! Я не выживу без тебя. Я не знаю, что делать. Мне плохо, querida (Любимая (исп.) — прим. автора)! Так больно, так тяжко… Что мне делать? Он посмотрел на меня полными страдания глазами. — Я не знаю, Джейк, — горько проговорила я, — Я тоже не могу без тебя. Мне тоже слишком трудно и плохо. Но я не знаю, как все это изменить… Единственное, что я могу сделать для тебя, чтобы ты не страдал, это вытереть из твоей памяти все воспоминания обо мне, ты не будешь помнить меня, и тебе не о чем будет страдать. Ты просто будешь принадлежать Несси и не мучиться больше воспоминаниями обо мне. — Ну уж нет! Пусть лучше будет так же больно и страшно, но, по крайней мере, я знаю, что ты есть, что я люблю тебя! Не отнимай у меня хотя бы последнего! — прошептал Джейкоб. — Я очень люблю тебя, мой волк, — сказала я, прижимаясь к нему, — но я не могу ничего сделать, чтобы облегчить твои страдания. Я могу только исчезнуть и больше никогда не напоминать о себе. Я не имею больше на тебя прав, пойми! Помнишь, когда-то я сказала тебе — если твое сердце устанет биться для меня, и станет биться ради кого-то еще, я отпущу тебя, я верну тебе твое сердце. Я возвращаю тебе твое сердце. — Тогда оно и мне не нужно, — ответил Джейк с такой болью, что я на мгновение почувствовала в себе слабину, — Я помню, что я тогда сказал тебе — если мое сердце посмеет биться ради кого-то другого, вырви его из моей груди и растопчи его своей ногой, ибо недостойно оно биться, если оно посмеет биться не ради тебя, а ради кого-то другого. Господи, если бы я тогда знал, что все мои клятвы окажутся ложью! Я даже представить себе не мог, что судьба сыграет со мной такую поганую шутку! Лучше бы ты и вправду вырвала мое сердце, чтобы я отмучился наконец! — Джейк, — мягко сказала я, борясь с комком в горле, — Рано или поздно малышка Несси вырастет и превратится в молодую и красивую девушку. Тебе только надо дождаться этого момента, и все у тебя встанет на свои места. Все станет ясным, понятным и ты обретешь, наконец, счастье. — А как же ты? — с надрывом выдавил Джейк, и на глазах его заблестели слезы. — Теперь это уже не важно, все равно ничего не изменить, — вздохнула я. — И что же теперь? — стиснул зубы Джейк, шумно вдохнул носом и с трудом разжал губы, — Ты опять исчезнешь и не станешь отвечать на мои мольбы, я стану опять искать тебя и возвращаться, но не к тебе, а к ней? Я буду страдать, ты будешь страдать. Ты видишь в этом хоть какой-то смысл? — Жизнь вообще довольно бессмысленная штука, — вздохнула я, — и самое ужасное, что ее теперь даже не прервать, когда надоест. — Не смей! Слышишь, не смей даже думать об этом! — рявкнул Джейк, прижимая меня к себе так сильно, что мне стало трудно дышать. — Чееееерт! — прорычал он на весь лес, и треснул кулаком по земле, — Будь проклят тот, кто все это придумал! — Тссс, — успокоила я его, — Я думаю, тебе нужно смириться и идти тем путем, который избран для тебя.  — А ты? Ты смиришься? — спросил он. Я задумалась. — Вот видишь, — зло бросил Джейк, — И я не могу, не хочу мириться с тем, что за меня все решено. Я сам выбрал тебя, я любил тебя, как оказалось, без всякого импринтинга, и я люблю тебя до сих пор, и не могу без тебя, не смотря на запечатление, а тебя отняли у меня и дали взамен другую, которая тоже чудесная, но она никогда мне не заменит тебя, и даже не напомнит. — Но какой тогда выход? Что нам делать? Мне еще хуже, чем тебе! — упрекнула я его, — У тебя есть Несси. Ты рано или поздно полюбишь ее. У меня нет никого. И не будет, я не могу больше полюбить, понимаешь? Я пробовала, ничего не получается! — Ты пробовала? — вздернул брови Джейк, охнув, — Ты пробовала? С кем? — Это не совсем то, что ты подумал, Джейк. Я по-прежнему верна тебе. Я думала, я смогу полюбить того, кто так сильно любит меня. Но я ошиблась, — смотрела я в его глаза, — Я никого не могу полюбить, пока ты зовешь меня, пока я слышу твой голос, полный боли и любви. Я не знаю, куда мне убежать от него, чтобы не слышать, но я боюсь его не слышать, боюсь, что однажды настанет миг, когда я перестану его слышать, и тогда это будет равносильно смерти для меня. Так что же нам делать? Ты видишь хоть какой-то выход? Хоть малейшую лазейку? — Давай уедем, далеко, к черту на рога, подальше отсюда, и я смогу со временем забыть Ренесми и избавиться от ощущения, что меня тянут на поводке. Мы спрячемся ото всех, мы будем вместе, только ты и я! — сжал меня Джейк. — А потом ты так же будешь бегать по лесам и рваться к Ренесми, пытаясь вырваться из того, что тебя тянет ко мне, — горько усмехнулась я, — Нет уж. Это не поможет. Беги не беги, от себя не убежишь, Джейкоб. — Так что же, это все? — спросил он меня с такой тоской, что я взорвалась. — Джейк, это все? — передразнила я его, приподнявшись, и зло продолжила, — Ты ищешь ответа у меня?! Дело не во мне, Джейк, я по-прежнему люблю тебя, дороже тебя у меня никого нет, я верна тебе и хочу быть только с тобой. Дело в тебе. И я не виновата в том, что у вас бывает импринтинг, и я не виновата в том, что меня обратили и я не способна дать потомство волку, поэтому ты не смог запечатлеться на мне. Я не виновата в том, что у тебя все через задницу, что даже импринтинг у тебя не такой, как у всех! То сначала ты влюбляешься в вампира, которая оказывается ангелом, а потом запечатлеваешься на полувампира-получеловека, вместо того, чтобы влюбиться в какую-нибудь обычную девчонку из школы, как Джаред, и любить ее долго и счастливо. Я не виновата в том, что я у меня не хватает сил не общаться с тобой даже после того, как это стало просто невозможно. Я не виновата и в том, что даже сейчас у меня не хватает духу послать тебя подальше со всеми твоими страданиями и сказать: «А что теперь, Джейкоб Блэк? Что МНЕ теперь делать на этом свете? Как мне жить дальше, когда ты, мой единственный, мой любимый, запечатлен на другую? Как мне справиться с этим? Как похоронить свою любовь и идти дальше?» — Прости меня, sola, — схватил меня и прижал к себе Джейк, — Прости, любимая! Я знаю, как тебе больно и плохо, я все знаю! Прости меня, любовь моя, что я сижу и плачусь тебе, когда тебе в тысячу раз хуже. Прости меня. Мне нет прощения, я опять причинил тебе столько боли, хотя клялся, что никогда не сделаю этого. Прошу тебя, давай уедем, пусть все катится к черту! Я все равно не смогу без тебя! Он начал целовать меня, и вся моя злость и обида растворилась в его нежности. Мы снова любили друг друга, отчаянно, словно в последний раз. Наверное, так оно и было. Потом мы больше не разговаривали ни о чем. Не было смысла говорить. Не было в природе таких слов, чтобы передать наше состояние. Наше тайное, украденное на несколько часов счастье было горьким, как полынь, терпким от боли и соленым от слез. Мы просто обнимались и целовались, лаская друг друга, пока Джейкоб не заснул. Я осторожно выбралась из-под его руки, оделась и склонилась над ним. Я смотрела на его лицо — как же он был мне дорог, весь мой смысл жизни был в нем, он был сейчас так похож на того мальчишку, с которым я была когда-то счастлива, а не на того повзрослевшего, измученного болью парня с потухшими глазами. Если бы он сказал — вот прямо сейчас я беру тебя за руку, и мы уходим отсюда вместе, чтобы больше не расставаться, я переломаю свой импринтинг и мы будем вместе, потому что я так хочу и я так решил — я бы, наверное, рискнула бы сделать это с ним вместе. Но он ждал помощи от меня, он спрашивал, что делать, а моя ангельская сущность, сидевшая во мне, знала только как правильно. А правильным было мне исчезнуть из его жизни навсегда, чтобы он, наконец, переболел и успокоился, оставаясь с той, на кого его запечатлело. Я провела пальцами по его щеке, стараясь навсегда выжечь в своем сердце его образ, чтобы не забыть никогда, и поцеловала его губы, поклявшись себе, что это был последний поцелуй, который я украла у Ренесми. Я воткнула в уши плейер, чтобы не слышать его мыслей, когда он проснется, собралась, напряглась, проглотила последние слезы, развернула крылья и взлетела. Сначала домой, в Сиэтл. Забрать документы, кое-какие деньги, все объяснить отцу и попрощаться с ним. Я постараюсь не оставлять его навсегда, я буду возвращаться к нему время от времени. Да и с Карлайлом придется контактировать — мне необходимы его таблетки, я не хочу пить кровь. И вперед, как можно дальше, туда, куда меня зовет моя вторая сущность. Когда я вернулась домой через окно, я вошла и не успела ничего сделать, как тут же раздался стук в дверь. Я открыла ее — на пороге стояла Михо. — Где ты пропадаешь? Я вторую ночь не могу найти тебя! — отругала меня она, — Сегодня решила — дождусь! А тебя нет и нет! Я сидела под дверью на лестнице, пока не услышала, как ты стукнула окном. — Михо, мне так плохо! — сказала я и рассказала ей, где я была и что я собираюсь уходить. Потом мы с ней плакали, обнявшись, как две обычные девчонки. — Значит, я опять теперь остаюсь одна? — спросила Михо, — Ты не можешь взять меня с собой? Я покачала головой: — Я не знаю, куда я иду, Рюри! Но я обещаю, мы с тобой обязательно увидимся, я обязательно вернусь. У меня здесь папа и ты! — Я не хочу тебя терять! Я люблю тебя! Ты моя единственная подруга! — прошептала Михо. — Я тоже очень люблю тебя! Я буду разговаривать с тобой, — пообещала я. Папа, конечно, тоже был очень расстроен, но он понимал, что я должна уйти, хотя бы на время, что меня ждут где-то, и он смирился с этим, взяв с меня обещание, что я буду возвращаться. Целый месяц я болталась везде, где только слышала мольбы о помощи. Я старалась не думать ни о чем, только о том, что я должна делать. Я не останавливалась нигде надолго, я выполняла свое предназначение и шла дальше. Джейка я слышала еще достаточно долго, и Эмбри, и Лею, и Сета, и папу, и Михо, и с ними со всеми, кроме Джейка, я старалась поговорить и поддержать. Лея очень скучала, ей было все еще трудно. Сет передавал свежие новости. Эмбри тоже очень скучал, но он честно старался выполнить свое обещание и не доставать меня своей болью, хотя я, конечно, ее слышала. Я была с ним ласкова. Еще я говорила с папой. И почти каждый день с Михо. Ей было очень трудно там одной. Я попросила папу приглядывать за ней. Это были единственные теплые и светлые минуты в моей жизни, полной своей и чужой боли, когда я говорила с ними. Они любили меня, и это помогало мне. Но когда я пересекла океан и оказалась в Европе, я перестала слышать их. Наверное, это было для меня слишком далеко. Я предупредила их, что если я вдруг перестала отвечать, это не значит, что я их больше не люблю, это означает, что я слишком далеко и когда-нибудь я смогу ответить, как только окажусь ближе. Их частички души, превращенные в золотистые искорки среди голубых, были на моих крыльях, и если бы с ними случилась беда, я бы узнала. Золотистыми были самые любимые и близкие — Джейкоб, папа, Михо, Лея, Розали, Эмбри, стая, семья Калленов… Они даже не догадывались, что я ношу частички их душ в себе, но я знала, что они где-то есть, и мне было легче. Сколько раз за это время за свою помощь я получала полный ушат дерьма, лучше и не вспоминать. Я молча, стиснув зубы шла дальше. Когда я перестала слышать моих любимых, я стала чувствовать себя совсем одиноко в этом мире, но я заставляла себя не думать об этом и не плакать слишком часто. И когда я засыпала, подтянув коленки к подбородку, в дешевом ли мотеле Германии, или дорогом отеле Франции, или на крыше башни Дании, или под мостом в Англии, я всегда засыпала с мыслью о Джейкобе. И вот, в очередной из дней я шла по ночной Праге. Мне всегда хотелось увидеть старинные города Европы. Прага была чудесной, таинственной, притягательной, мистической, и я с наслаждением пила пропитанный стариной и тайнами воздух. Я бродила по улочкам, по которым, возможно, бродил и несчастный мужчина, считающий себя Пернатом, в отчаянных поисках своей Мириам, которая уже была отдана настоящему Пернату. Странная, завораживающая история Майринка всплыла в голове, я словно заново открывала для себя его «Голема», когда вдруг позади меня раздался свист очень быстро движущегося тела. Я мгновенно скинула пальто и обратилась, поворачиваясь лицом к опасности: — Нет, Рейна, это я, Джаспер! — раздался голос Джаспера Хейла. Я в удивлении уставилась на него, а он в изумлении на меня. Я не ожидала такой встречи, а он видел меня в моем обличье впервые. — Джаспер! — обрадовалась я и кинулась к нему. Он раскрыл руки и мы обнялись. — Я так рада тебя видеть! — искренне сказала я. — Я тоже, Рейна. Я искал тебя, — сказал Джаспер, — Это было нелегко, но я справился. Он улыбнулся своей обаятельной улыбкой. — И зачем я тебе понадобилась? — спросила я с улыбкой. — Нам нужна твоя помощь. У нас очень сильно осложнилась ситуация, — сказал Джаспер, перестав улыбаться. — Что случилось? — меня окатило тревогой. — Если ты откажешься, никто не посмеет осудить тебя, — начал Джаспер, но я перебила его: — Не тяни кота за вымя, что случилось? — Одна из вампирш, наша родственница, Ирина из Денали, донесла Вольтури на нас, что мы якобы обратили ребенка. Она увидела издали, как Белла, Джейкоб и Несси гуляли в лесу, и решила, что ребенок обращенный. Ведь в истории не было еще случаев, чтобы вампиры родили ребенка, — начал объяснять Джаспер, но я уже почти все поняла из его мыслей, — теперь Вольтури скоро будут с проверкой. Мы ищем всех вампиров, кого только можем найти, и просим помочь нам, приехать в наш дом и посмотреть на Ренесми, чтобы у нас были свидетели, что Несси не обращенная. — А еще вы боитесь, что Вольтури могут отнять ее у вас, а вас всех убить, и вам нужны свидетели, при которых Вольтури не решатся на это, — сказала я. — Да, это очень возможно, зная бешеную страсть Вольтури к коллекционированию вокруг себя вампиров с исключительными способностями, — кивнул Джаспер, — поэтому мы просим тебя помочь нам. Если ты можешь, пожалуйста, вернись. Нам сейчас нужна любая помощь. Встреча с Вольтури может иметь непредсказуемый характер, и каждый член семьи будет на счету. Белла очень просила тебя о помощи. Она сказала, что все вампиры, если согласятся, смогут быть только свидетелями, но вступать в бой с Вольтури они не посмеют. Только ты сможешь нам помочь. Нас восемь, еще волки, но ты стоишь нас всех. Белла говорит, без тебя нам не справиться. Вольтури не знают о тебе, и ты не подчиняешься их законам. Ты сможешь? — Конечно! — сказала я, — Как ты можешь сомневаться! — Хорошо, тогда пожалуйста, отправляйся как можно скорее. Времени почти не осталось, они могут прийти со дня на день, — попросил Джаспер, — а мне нужно еще кое-кого найти. — Хорошо, Джаспер, я вылетаю сегодня же первым рейсом, — пообещала я и помчалась в аэропорт покупать билеты. Господи, ну что за напасть? Почему этим проклятым Вольтури все неймется? Почему они, вместо того, чтобы заниматься своими прямыми обязанностями, все время суют нос в чужие дела? Мне плевать на них, я вне их закона, я не вампир. Посмотрим, что они смогут сделать со мной. Пусть только попробуют приблизиться к Ренесми. Порву любого, кто посмеет протянуть к ней руку! Почти через тринадцать часов после взлета самолета я была в Нью-Йорке. Я тут же купила билет до Сиэтла, дождалась свой самолет и откинулась в кресле. Лететь шесть часов, есть время вздремнуть. Выйдя из самолета в аэропорту Сиэтла, я размяла спину. Ну уж до Форкса я как-нибудь сама. Я прислушалась — неужели я так быстро отвыкла от своих друзей, что не слышу их больше? «Да отвали ты, сколько можно тут крутиться! У тебя дел что ли других нет?» — раздался ехидный голос. Лея! Ну конечно! Все так же сурова! Гоняет Сета. А… Джейкоб? Я стала искать его мысли среди всех, кишащих вокруг дома Калленов. Было много волчьих — что они там все делают? Было много чужих — вампиры. Гости Калленов. Вдруг музыка и песня. Одна из моих любимых — The Calling «Wherever You Will Go». Совсем недавно мне было интересно, Кто займёт моё место, Когда я уйду, тебе нужна будет любовь, Чтобы зажигать огонь в глазах. Если бы цунами обрушилось, оно обрушилось бы на нас, И среди песков и камней Смогла бы ты выбраться самостоятельно? Если бы я мог, я бы сделал все Я бы пошёл куда угодно, куда пойдешь ты, Поднялся бы ввысь или спустился бы в недра, Отправился бы куда угодно, куда пошла бы ты… И возможно, я бы нашёл выход Однажды все повернуть вспять, Наблюдать за тобой, направлять тебя Через тьму твоих будней. И если цунами обрушится, оно обрушится на нас. Так что я надеюсь, что найдётся кто-нибудь, Кто смог бы вернуть меня тебе… Кто это слушает? Это с нашего сборника, который мы насобирали себе с Джейком… Я, словно тянущая нос на запах дичи гончая в стойке, тянула свое сердце туда, где кто-то слушал так вдруг больно ударившие по сердцу слова. Все внутри меня свернулось в маленький кулачок. Мне придется теперь много времени быть рядом с тем, с кем быть нельзя. Все равно, что наркоману перед глазами положить дозу и не давать к ней прикоснуться, испытывая его силу воли. Я уже знала кто это, еще до того, как во время соло гитары услышала мысли Джейка: « Рейн, mi sola … Кто мне вернет тебя? Кто вернет меня тебе?».