Просто вместе

      Рассвет застает его в дороге: душно, подташнивает и спать не получается вообще, хотя он честно пытался закрыть глаза и посчитать хотя бы до сотни. Майлз прячет лицо в ладонях, с нажимом проводя ими по уже колючим щекам, мечтая о стаканчике кофе. Литровом стаканчике, а лучше двух, а еще лучше опрокинуть их сверху – может, поможет продрать глаза и уберет это отсутствующее выражение из них.       Голова полнится датами, невесть откуда взявшимися строчками, Алексом, желанием выпасть хоть ненадолго из не дающей ни минуты на отдых реальности, сгрести под бок теплого сонного Тернера и уснуть так, чтобы, проснувшись, сладко тянуться, жмуриться, обниматься с ним. Дома в Ливерпуле или в очередном гостиничном номере в Лондоне, в любом другом городе и стране (они уже столько объехали, что и представить страшно) – какая разница где.       Они видятся стабильно урывками: только теперь, чтобы встретиться, не приходится выкраивать время самому, виновато оправдываясь перед группой – все устроит Стив, по-прежнему недовольно закатывающий глаза при вступлении Майлза в разговор. Алчный придурок, только и мечтающий выставить их приторными дешевками. И выставляющий Алекса чертовой «звездой». Марионетки, блин.       Выступления на шоу, клипы, интервью, награды, фестивали (о, они радовались как дети каждому из них), и вправду неожиданные, неплохо так льстящие, – все обвалилось на голову хорошим таким булыжником и приклеилось к тяжелому с недосыпа затылку намертво. Конечно, это было здорово – то, что альбом превзошел все их ожидания, вообще все ожидания. И если двух-трехдневные отлучки Джо и Грег, повздыхав и язвительно уколов, спускали пропащему фронтмену с рук, то осенний тур, как раз, когда они начинали работать над новым материалом, вдарил с размаху по самой болевой точке.       Это и туром-то не назовешь – будто закрыли и открыли глаза, уловив только яркие всполохи под веками, но он был такой, что его хранить и хранить в узкой черепной коробке. Кутать себя в воспоминания, забираться в них полностью или впускать их в себя, чувствуя, как по венам льется терпкое веселящее вино.       Натягивать их на себя с головой так, как они натягивали на себя тонкое одеяло, смеясь, делили его, ужасно продрогнув ночью. А потом сплетались под ним в тугой клубок, Майлз прижимал ко рту Алекса ладонь, потому что тот самую малость охрип и просто потому, что он слишком громкий для полубумажных стенок номера. Грелись, как могли.       Быть абсолютно обескураженным ими, сдавшимся сразу без боя, как тогда, когда они оказывались стоящими у одного микрофона. У Алекса в глазах полыхало кейновское хваленое самообладание, вся чертова выдержка – он и не слышал, что пел, и пел ли вообще.       Майлзу хватало и не хватало одновременно, он ведь, в любом случае, скучал – когда была возможность подумать хоть о чем-то другом, кроме текстов, нот, расписания выступлений, когда-черт-возьми-самолет и как договориться с согруппниками насчет очередного побега. Не договориться даже – элементарно не нарваться на драку или бурный скандал. Когда-то Грег бросил ему в спину колкое: «Ты ведь делаешь это с нами просто на отъ…бись, да?» - нет, ну, конечно же, нет. Просто получается все хуже, чем представлялось. «Rascalize» звучит не так, как «The Age of the Understatement», и дело вовсе не в их непохожести. Не в стилях.       Находясь на интервью с группой, он вечно ждал какого-то совсем уж несуразного, вообще-не-в-тему ответа, смешка, невнятных окончаний и замолкания посреди предложения. Ждал, со всей серьезностью понимая, что это не какая-нибудь красная дорожка или французское шоу – это «Мошенники», урвавшие себе меньше десятка минут эфирного времени и не такие большие толпы в клубах. И не огромный успех. Действительно по-мошенничьи скрытно переживая свой внутренний разлад. В пабах, куда они, кажется, неизменно заглядывали, отыграв, Майлз хмелел и был, в принципе, доволен. Они все-таки давно дружили, и ребята те еще весельчаки. Утром прибывало похмелье и Кейн даже радовался, что Алекс не видит его опухшую рожу, с мешками под глазами и пробивающейся щетиной – Алекс, наверное, все это время глаз не сводил со своей ненаглядной, думал Майлз, кривя губы в грустной усмешке и разбрызгивая по блестящим кафельным стенам холодную воду.       Хорошо, что у Тернера все хорошо. Хорошо, что мама пока верит тому, что он «нет, нет, ну что ты, не слишком устаю».