Артефакт Вечности

      Жизнь тленна. Ничего на свете так не желает каждый, как продления пути в нашем бренном мире. Хотя бы на миг. Но что мы можем против роковой случайности, когда из-за ошибок единиц гибнут тысячи? Уследить за всеми невозможно, и постоянные жертвы будут следовать за человечеством, точно тень в полуденный час. Такова реальность, которую не изменить, не побороть. Всё, от банальной халатности до гражданской войны, вырывает из суеты будней ни в чём неповинных людей. И, к сожалению, так будет длиться вечно.       Миллионы жизней оборвались в считанные мгновения. Рыдают семьи, скорбят государства, — весь мир объединило великое горе, и повсюду до сих пор горят поминальные свечи. Траур заслонил распри лидеров и поселился в каждом доме любой из стран. Казалось бы, когда перед глазами прокатился весь ужас случившегося, любому насилию должен прийти логический конец. Погибло слишком много, чтобы проливать новую кровь. Однако общество в смятении, а смута — идеальное время действовать. Так мир познакомился с очагами анархии и беззакония в странах, где не хватило сил задушить людское пламя.       С того самого часа, когда Землю атаковала серия катаклизмов, минуло почти два месяца. Скорбь осталась, но люди медленно приходили в себя. Благодаря усилиям мирового сообщества, ситуацию стабилизировали за считанные часы, беженцам оказали помощь, раненых вылечили, а найденные тела захоронили. Некоторых не удалось опознать, и всё, что смогли живые, — поставить монументы памяти жертв катастроф на могилах неизвестных. Разумеется, помощи дождались не все; много людей в странах третьего мира оказались предоставлены самим себе. И именно там начались волнения, с каждым днём разрастаясь в новую ветвь терроризма. Мир обречён, и лишь неутомимое желание жить, так же сильное, как всеобъёмлющая смерть, толкало людей вперёд.       Не мне судить решения политиков, отдавших предпочтения одним и позабывших о других. Не мне ломать новую систему. Я сделал, что от меня требовали: уничтожил Артефакт катаклизма — страшнейшее оружие, порождённое на Земле. Случайная ошибка привела к землетрясениям и цунами, паводкам и ураганам, сходам лавин и горных пород. Всего минуты хватило, чтобы лишить жизни два миллиона человек. В тот день не существовало благоприятных и неспокойных регионов — угроза нависла над каждым, а удар не заставил себя ждать. И хоть тогда я не осознавал той опасности, которой подвергся мир, сейчас же понимаю, как далеко зашли виновники всех бед: люди, не обделённые властью выдумывать тактики и отдавать приказы. Из-за них началась война за Артефакт, а меня втянули в чужую игру. Кто знает, может быть, лишь это спасло нас всех от более масштабных катаклизмов. Я видел тех, кто готов был убивать ради обладания Артефактом, и истреблял их на опережение. Теперь всё иначе.       В считанных метрах от меня прокатил загруженный донельзя «КамАЗ». Тонны строительного мусора вывозили с проспектов города, чтобы вывалить за его чертой. Грузовики вереницей подъезжали к экскаваторам, и те усиленно наполняли кузова арматурой и бетоном. За десятком самосвалов подъезжал следующий, его сменял третий. И хоть обломки разгребали бешеными темпами, за два месяца силы МЧС и военных не добрались даже до центра. Землетрясение снесло Магадан с лица Земли, как и сто тысяч человек, считавших город непобедимой крепостью. Вот она — расплата за чужие ошибки. Я видел смерть, вдоволь насмотрелся на мёртвых, и хоть никогда не гордился таким, но могу с уверенностью сказать: десяток на мне будет точно, и это только те, кого припоминаю сразу, не задумываясь. Однако здесь царило настоящее зло: впитавшаяся в землю кровь, гнетущая атмосфера и вся нервозность ситуации, что уже не раз выливалась в агрессию. Хватило мгновения, чтобы здания города превратились в один большой некрополь. Нервной психике не выдержать такого удара, среди спасателей уже встречались случаи сумасшествия, а то и суицида.       МЧС работало как могло, а военные стали незаменимым подспорьем, но даже этого оказалось недостаточно. Так сформировались группы добровольцев из гражданских, пришедшие на выручку государству. Рук катастрофически не хватало, и от помощи сочувствующих не отказались. В их ряды влился и я.       — Вечереет. — Бригадир швырнул тлеющую сигару на землю и растоптал её. — До универмага рукой подать, а до сих пор не управились.       — Теперь завтра? — спросил Макс.       — Не хотелось бы оставлять работу. Пока совсем не стемнело, продолжим.       Я тем временем прислонился к стене киоска, чудом оставшегося на месте. Нас на этом участке лишь трое, основные силы брошены в другом направлении. Мелкие группы в составе сотрудников МЧС, взявших на себя руководство, и добровольцев рассредоточены по всему Магадану. Расчистка дорог шла не просто медленно, но почти незаметно. И, тем не менее, никто не отступил, не покинул город, пока был в состоянии работать. Бригадир поправил налобный фонарь и двинулся к каменным блокам, загородившим дорогу.       — Беркут. — Макс кивнул. — Всё в порядке?       — Задумался… — бросил я в ответ. Из всех в округе лишь он знал моё имя из прошлого, как и я его. Мы оба пришли из одного мира, только он соскочил куда раньше меня. — Продолжаем?       — Бригадир не унимается, так что о сне в ближайшие два часа можно не мечтать.       — Да и ладно. Лучше копаться в бетоне, чем возвращаться туда. — При этих словах я кивнул в сторону, словно там и находился источник беспокойств.       — Кошмары пройдут, поверь. Я год бегал по топям от бандитов, и каждый раз, умирая, просыпался в своей лачужке. А теперь всё лучше некуда.       — Если не считать трупов вокруг. Ладно, пойдём.       Мы с Ледоколом отправились на помощь бригадиру. Мой напарник пробыл в Зоне намного дольше меня, и повидать успел немало. По его сноровке, навыкам, манере держаться сразу видно, что человек он неординарный. Когда-то Максим Авдеев состоял в полярной экспедиции, а если точнее, служил на ледоколе. Позже нелёгкая занесла его в Зону, но об этом этапе жизни он распространялся с куда меньшим энтузиазмом. Как, впрочем, и я. У обоих есть и грехи и подвиги, а детали лучше оставить в тайне.       — Скоро доберёмся до универмага! — прикрикнул бригадир.       Прошёл час, мы немного расчистили путь, но намеченной цели так и не достигли. Стены магазина гордо возвышались над обломками, зато крыша провалилась вниз. Не хочется думать, сколько людей находилось внутри, когда случился толчок. За время работы солнце окончательно зашло за горизонт, и теперь вокруг правила тьма, отчего в городе смерти становилось ещё зловещее.       — Может, хватит на сегодня? — спросил я.       — Да… минуту. Уберу ту покрышку. — Бригадир вознамерился оттащить автомобильную шину от дороги. — Подождите, сейчас пойдём…       Всё случилось за считанные секунды. Из поля зрения пропал свет налобного фонаря, короткий крик заглушил грохот падающего бетона, и в воздух поднялась пыль. Мы подбежали к месту, где минуту назад стоял сотрудник МЧС, и чуть не свалились в пропасть. Та зияла чёрной дырой посреди дороги, которую мы очищали несколько часов подряд. Нам повезло, что она не подломилась в тот момент. Зато бригадиру досталось по полной.       — Чёрт! И фонаря, как назло, нет. Его налобник тоже вырубило… — проронил Ледокол с некой грустью. Намёк понят: целостность головы командира остаётся под большим вопросом. — Прыгать надо. Как думаешь, высоко?       — Проверим. — Я полез в карман и выудил массивный болт.       — Старые привычки? — невесело усмехнулся Макс.       — Вот именно.       Болт полетел в пропасть и отозвался металлическим звоном.       — Об трубу ударился, — предположил я.       — В принципе, близко. Надо спускаться.       — Давай я, помоги только.       Осторожно опустив ноги в пропасть, я схватился за края и медленно пополз вниз. Ледокол вцепился в рукав, но его страховки в итоге не понадобилось: под берцами оказалась твёрдая почва.       — Ни черта не видно.       Искать бригадира на ощупь — дело крайне долгое и непродуктивное, но других вариантов у меня не было. Похоже, под дорогой проходили водопроводные трубы, и во время землетрясения прикрывающие их бетонные блоки подломились вместе с дорогой. До сегодняшнего вечера всё худо бедно держалось, но то ли время вышло, то ли бригадир чем-то не устроил высшие силы, не знаю. Тем временем на грохот прибежала ещё одна группа из МЧС. Ледокол принялся объяснять, в чём дело, и те наконец-то врубили фонари.       — Жив! — констатировал я, померив пульс у распростёртого на кусках бетона командира. — Похоже, сотрясение мозга.       Спасатели мигом развернули альпинистское снаряжение и спустились в разлом.       — Не город, а одно несчастье, — бросил один из них. — Поднимайтесь. Этот участок, думаю, придётся забросить.       Я не ответил. Всё моё внимание привлек пролом под трубой. Вполне широкий, чтобы пролез человек.       — Макс, бери фонарь и спускайся!       — Ты чего придумал?       — Давай сюда, проверить кое-что надо.       Ледокол договорился, чтобы два спасателя остались у пропасти и помогли нам выбраться, а после, недовольный, спустился вниз.       — Ну?       — Туда посмотри. — Я указал на пролом.       Луч фонаря влился в дыру и осветил целую пещеру, уходящую вдаль.       — М-да, славный получился лаз, — пробормотал напарник.       — Надо проверить.       — Ты серьёзно?       — А я часто шучу?       Не слушая тирады Макса, я вырвал из его рук фонарь и первым полез в пещеру. Зачем оно мне надо? Самому бы знать. Может, обострённая интуиция даёт сигнал, а, может, глупое любопытство. Впрочем, когда слишком долго рискуешь жизнью, появляется некое чувство отстранённости, и на любую опасность смотришь не так критично. Да, малейшая ошибка приведёт к обвалу всего лаза, но проверить его стоило хотя бы ради того же любопытства. К слову, Ледокол меня не оставил, полз позади. Холодная земля прилипала к одежде, скользила меж пальцев и всё норовила попасть в глаза. Торчащий камень разорвал штанину, чуть не задев ногу, и его пришлось втолкнуть глубже в почву. Однако всё это играло небольшую роль по сравнению с главным неудобством, и оно пугало больше всего.       — Чувствуешь? — с опаской спросил Макс.       — Девятая за неделю…       Тошнотворный запах разложившейся плоти и прогнившего мяса — вот чем веяло из глубин тёмного жерла. Значит, брешь вела к какому-то зданию, или, точнее, подвалу.       Я был прав: девятая. Дышать с каждым преодолённым метром становилось всё труднее, но самое «интересное» ждало впереди. Пролом вывел нас в подвал того универмага, которым бредил бригадир. Ирония: можно сказать, именно он нашёл путь к заветной цели. Стоит ли таких жертв исполнение мечты?       — Задыхаюсь… — Макс взял в руки шейный платок и вылил на него всю воду из фляги. Я последовал примеру товарища. Мы обвязали ткань вокруг лиц, но полноценного спасения это нам не предоставило. Так, никчёмная помощь.       Луч фонаря освещал трещины на стенах подвала, разрушенную лестницу, смятые коробки и разломанные деревянные ящики. А ещё в ярком свете мелькали тела: появлялись в том или ином углу, а после исчезали, стоило лучу перекинуться на другое место. И все давно разложились. Где-то умело поработали паразиты. Отвратительное зрелище, отвратительный запах и просто отвратительная ситуация. Я видел смерть, спасался от неё и приносил другим, но с таким её проявлением столкнулся именно здесь: в руинах Магадана. За что? За что эти бессмысленные жертвы от столь беспощадных замыслов? За что погибла кассирша, тело которой валялось на разломанных ступенях? С какой целью умерла семья, наверняка вбежавшая в подвал вместе с остальными, надеясь спастись от неведомой катастрофы? За что погибли сто тысяч человек в этом чёртовом городе и два с лишним миллиона по всему миру? Кто за это ответит? Никто. Никогда.       — Твари…       — Беркут! — Меня затрясли за плечо.       — А? Хватит!       — На тебе лица нет. Снова в себя ушёл? Что-то часто задумываешься.       — Да… — Я потряс головой. — Возвращаемся. Сообщим, что нашли девятую.       Я говорил о «братской могиле»: так спасатели окрестили места, ставшие последним прибежищем сразу для многих. В одном отличались наши захоронения от привычных, времён Великой Отечественной: в современном Магадане людей никто не хоронил. За эту неделю нашлось восемь таких, а мы с Ледоколом наткнулись на новую. И да, сегодня понедельник.              Добровольцы, как и сотрудники МЧС, проводили ночи в палаточных лагерях. Бесконечные ряды брезентовых жилищ тянулись из одного края равнины к другому. Одна часть занята официалами, вторая нами — сочувствующими. Так у людей из министерства везде стояли генераторы, света хоть отбавляй. Добровольцам таких игрушек не досталось. Зато здесь царила совсем другая атмосфера: нет прямого подчинения, всеобщее равенство, да и условия выживания сближают. По ночам наши зажигали костры, у некоторых на руках гитары. Как же всё знакомо. Будто вчера я сидел в подобном кругу людей, отрешившихся от жизни в нормальном мире. Вокруг разруха, нет минимальных удобств, но зато ты знаешь, что на того парня с гитарой можно положиться как на себя — не предаст. И остальные тоже в беде не оставят, потому что законы братства нерушимы. Однажды ты им поможешь, а на следующий день они тебе. И никто не будет считать, кого и сколько раз спас, ведь он здесь не за этим. Пусть наёмники предъявляют счета — их работа, а вольный ходок мигом забывает содеянное им добро, но всегда помнит, кто с добрым помыслом отнёсся к нему.       Снаружи наигрывали мелодию, аккорды мерно растворялись в воздухе, принося душевную гармонию собравшимся у костра. Я сидел в палатке и, расстелив перед собой кусок ткани, разбирал пистолет. О нём никто не знал, и это к лучшему. Светиться с оружием даже при таких условиях, когда вблизи может притаиться любой сбежавший каторжник, чрезвычайно опасно. Катаклизмы сплотили мир, но вместе с тем сделали его куда жёстче и агрессивнее. Руки автоматически выполняли процедуру чистки, и вскоре натовский FNP-45 расположился между штык-ножом и парой аптечек АИ-4. Последние ещё не вызовут излишней подозрительности, но «набор юного террориста» явно для чужих глаз не предназначен. Бросить оружие я тоже не могу: мало ли во что придётся вляпываться. После всего, в чём удалось поучаствовать, лёгкая паранойя даже приветствуется.       Говоря о паранойе: музыка снаружи внезапно стихла, послышался глухой ропот. С чего бы? И на лбу уже выступает холодный пот, руки так и тянутся к пистолету, который я ещё не успел спрятать. К палатке подбежали и хлопнули по навесу.       — Паша, свои! — шепнул Макс.       Я свернул тряпицу с оружием и аптечками, уложил добро в рюкзак и лишь после этого потянул молнию, впуская Ледокола.       — Что там?       — Менты. Наряд с оружием, машины у входа в лагерь. Подъехали бесшумно, высыпали всем скопом. Мне по-тихому передали, что они сталкеров ищут.       — Ёшкин лес! — вырвалось у меня. Положение наипротивнейшее: все сталкеры подпадают под статью, и встреча с хранителями закона ничем хорошим для нас с Максом не кончится. А Ледокол, к слову, над планом долго не маялся: за спиной походный рюкзак, на поясе фляга, под лёгкой осенней курткой, уверен, спрятан нож. — Значит, бежим.       К счастью, все мои пожитки уже собраны, и времени терять не пришлось. Мы осторожно выбрались из палатки и забежали за неё. Там спуск с равнины, хоть сколький, но вполне преодолимый. Дальше можно податься в разрушенный Магадан, а оттуда выбраться к какому-нибудь посёлку. Так и поступили. Ночь отлично скрывала нас от посторонних, и мы легко спустились к городу. Можно было бы и не ходить туда, но все пути вокруг уничтожило землетрясение. От валуна к кустарнику, от него к ближайшему дереву, и уже через двадцать минут мы вступили в земли погибших. Атмосфера здесь царила абсолютно другая: холод, апатия и нагнетающее чувство ужаса. Воистину то, что отдано мертвецам, принадлежит лишь им. Мы скользнули в здание с проломанной стеной, пересекли подъезд и выбрались из полуразрушенного прохода. Казалось бы, нырнуть в пучину мрака, и никому не найти двух беглецов, но преследователи оказались хитрее.       Рокот винтов быстро нагнал нас, тьму прорезал луч прожектора, и мы в мгновение оказались на виду. С борта донёсся усиленный рупором голос:       — Оставайтесь на месте!       А позади уже показались фонари преследователей. Военная форма, новенькие «калаши», лай овчарок. Нет, это не простой наряд. Неподалёку от города базировалась группа спецназа ФСИН, занимавшаяся поиском беглых заключённых в округе, и, конечно, у неё был вертолёт.       — Стоять! Стреляем на поражение!       Мы с Максом подняли руки и медленно опустились на потрескавшийся асфальт. Впрочем, ребята из службы исполнения наказаний церемониться не стали: взяли на мушку, скинули наши рюкзаки и защёлкнули руки за спинами. А дальше, что называется, мордой в землю. Раньше сам занимался подобной работой в рядах другого подразделения, а теперь стал мишенью для трёх волкодавов в погонах. По крайней мере, не пришили на месте, и на том спасибо.              В «обезьяннике» утро добрым точно никогда не встретишь. Цемент, решётки и два откровенных козла на службе доблестной полиции. Спецы из ФСИН передали нас ближайшему участковому в посёлке и отправились дальше ловить каторжников. А мне тут с этими прозябать. Один из них только что вернулся с какими-то распечатками. Видимо, пробил по базе.       — А у этого, — кивнул на меня, — отец известный петербуржский прокурор. Антон Соколов, слышал, небось.       — Ага, — поддакнул второй. — Который всю мафию засадил? Хороший был мужик, жаль, карьера недолгая.       Сволочь. Очень уж ему жаль, так и давится от печали.       — Зато сынок у него с полным букетом дел: убийства, погромы. Сталкерство чего стоит! — При этих словах он приподнял руку с распечатками, продлевая триумф. — В рюкзаке пиндосовский пистолет нашли.       Терпеть такое невозможно, но и действия ограничены. А эти ублюдки, похоже, не отстанут. За спинами ментов появился ещё один человек: примерно сорока лет, в чёрном деловом костюме, а под ним еле выглядывает рукоять пистолета. Для участкового с помощником человек так же стал неожиданностью.       — Кем будете, дядя?       Впрочем, когда пришелец прямо перед лицом вытянул удостоверение, гонор того резко поубавился.       — Простите, товарищ майор! — Полицейский выпрямился по стойке «смирно».       — Соколова в комнату допросов, — тихо, но властно приказал человек. — Или, хотя бы, в свободный кабинет. Где второй?       — В другой камере. Мы их отделили, чтоб не буянили.       Решётку отпёрли, менты хотели приковать руки, но неведомый майор остановил их:       — Не стоит, он не будет сопротивляться.       — Но товарищ…       — Хотите распрощаться со службой? — резко оборвал его тот.       — Никак нет!       Меня сопроводили в кабинет участкового. Майор прав: никаким помещением для допросов тут и не пахло. Человек уселся в кресло за столом, меня пристроили напротив.       — Можете идти.       — Уверены? — уточнил мент. — Он террорист.       — Лейтенант, ты в своём селе настоящих террористов видел? Нет? Вот и не стоит мешать следствию.       Тот всё понял, и спустя секунду мы остались тет-а-тет. Словами не передать, как не понравилась мне сложившаяся ситуация. Тем не менее, я ждал. Майор достал из кейса пластиковую папку и положил передо мной.       — Добрый день, Павел.       — Я помню вас. Служба безопасности. Ездили с нами в одном фургоне.       — Да-да, вам я тогда не представился. Моя фамилия Рокотов, и хоть она вам ничего не скажет, теперь мы будем знакомы. Взглянуть не желаете? — Особист кивнул на папку.       — Не хочу вдаваться в воспоминания. Вас, верно, интересуют обстоятельства крушения поезда?       — Хоть у Следственного комитета есть много вопросов к вам, редкоземельные металлы занимают меня в последнюю очередь.       — Тогда что? — поинтересовался я.       — Зимой двенадцатого года вы оказались в Зоне отчуждения. Однако признайте, что это не первая ваша встреча с аномальным миром.       — Имеете в виду Москву одиннадцатого? Да, я видел какой-то артефакт у старика из оппозиции, не помню фамилии. Кстати, как он?       — Прескверно. Вот-вот загнётся в колонии. А вы хорошо помните те события?       — Я был в самом пекле, дрался с убийцами и настоящими террористами. А где были вы, когда толпа нахлынула на нас?       — Не поверите: в самом пекле.       — Конечно.       — Говорил же, не поверите. Тем не менее, наши пути снова пересеклись. Зачем вы пришли сюда? Знали же, что если вас опознают, будет плохо.       — Не мог больше смотреть на происходящее.       — Хотели хоть чем-то помочь? Решение достойно похвалы. Особенно, когда на вашем счету в одной «конторе» числится двести тысяч долларов. Не потрачено ни цента.       — Следить за чужими кошельками нехорошо.       — Прятаться от закона тоже. Признаться, Альянс не хотел сотрудничать с нами. Пришлось подключаться самому верху.       — И всё ради меня?       — Ради безопасности нашей с вами страны, — холодно произнёс Рокотов. — Вы бы взглянули на дело, пока не поздно. Там материала на полвека потянет. Мы не гуманные Штаты, столетние сроки не даём — сразу пожизненное.       — Я знаю. И раз меня до сих пор не приговорили, думается, вам что-то нужно.       На папку с моим досье легла ещё одна: точно такая же, из пластика, только лишь отличалась грифом особой важности.       — Крупная птица?       — Больших полётов.       Я раскрыл папку и углубился в чтение. На фотографии коротко стриженый мужчина, никаких примечательных черт. Обычная славянская внешность, не более. Судя по данным, ему тридцать семь лет, и он сотрудник ФСБ.       — Позывной Рейтар, — обозначил его майор. — У этого человека была блестящая репутация в наших кругах. Талантливый оперативник, он безукоризненно выполнял приказы начальства, а делами занимался весьма деликатными.       — А что потом?       — Он предал нас. Собрал досье некоторых сотрудников и бежал. В последний раз его видели в Чернобыльской Зоне.       — Агенты? — спросил я.       Рокотов сомкнул руки в замок. Ему неприятно было говорить о предателях внутри собственной системы и тёрках с другими спецслужбами.       — У АНГ широкие полномочия в любой из стран-участниц, но лично мы Альянсу не доверяем. Потому в Зоне работает десяток наших людей, о которых руководству организации ничего неизвестно. Чем занимаются агенты? Ходят в рейды, собирают хабар и время от времени отсылают отчёты. События в Москве ясно дали понять, что Зона угрожает нам не меньше Кавказа и Ближнего Востока.       — И причём здесь Рейтар?       — Он знал абсолютно всех агентов. С того времени мы потеряли связь с большей частью. Скорее всего, ликвидированы. Никто не знает, с какой целью Рейтар взялся за наших сотрудников. Такое обстоятельство не может остаться без внимания, и именно потому нам нужны вы.       — Полагаю, мне предстоит вновь отправиться в Зону и найти вашего Рейтара. А что потом с ним делать?       — По ситуации, — ответил Рокотов.       — Я не наёмник.       — А я вас не нанимаю. В Зоне вы встретитесь с нашим человеком, к тому же, знакомиться не придётся. Не скажу, кто он и где вы виделись, иначе это подорвёт всю операцию. Дальнейшие распоряжения получите от него.       — Как только попаду ему на глаза, не смогу убежать, — с иронией произнёс я. — Как хотите. Вам стоит учесть, что от сотрудничества с одной «конторой» я уже отказался: не хочу снова влипать в чью-то систему.       — Знаете, Павел, чем отличается наша система от АНГ? В этот раз вы будете работать только на своих. Выполните мою скромную просьбу, и все ваши проступки навсегда забудут. Захотите вернуться в СОБР — пожалуйста. В ином случае для вас всегда найдётся место. Главное, помогите нам разобраться с предателем. — Майор вновь открыл кейс и положил передо мной странную цепь с висевшим на ней посеребрённым жетоном. — Может быть, это вам поможет.       Вновь меня вербуют для чужих целей. И выбора, между прочим, нет. Рокотов дал понять, что в случае отказа мной заинтересуется не только ФСБ, но и СКР, а те ребята шутить точно не будут, потому что их зарплаты прямо пропорциональны количеству репортажей по «России-24». Значит, придётся впрягаться. К тому же, у меня возникло чувство, что проверить сводку стоило. Всё здесь нечисто. И что-то тянуло, манило. Может, Зона?       — У меня условие.       — Да? — Рокотов сохранил невозмутимость.       — Максим Авдеев, мой приятель из соседней камеры, получит свободу. Прямо сейчас и навсегда.