Специальный агент Саурона

Если Арамис и относился несколько настороженно к младшему гномьему принцу, то тот отвечал ему еще большим подозрением. Мушкетер рассуждал, как и его друзья: будучи далеко не первым претендентом на трон, Фрерину было не за чем плести интриги против брата. Правда, это не отменяло того, что они вместе с братом могли бы убрать отца для получения власти. Арамис при этом понимал, что ни один из них ни вместе, ни по отдельности не станут этого делать. Как понимал и то, что возле них нет никого, кто подтолкнул бы их к такому решению. И вот именно это ему было совершенно непонятно: как и отчего, имея возможность подняться выше, никто к этому не стремится? Допустим, их отношение к святости королевской персоны гораздо более серьезно, однако же устранить владыку всегда можно не только физически, но и найти иной способ. Возможно, у гномов не было монастырей, но определенно хватало отдаленных крепостей, где после никто и не отыщет бывшего правителя. Да и врагов хватает, всегда можно отправить сражаться с теми же орками. Действия эльфийских владык этого мира, которые в угоду своим интересам распоряжались чужими жизнями, были Арамису гораздо понятнее. Именно то, что действия гномов были чужды мушкетеру, заставляло его относиться к ним настороженно, особенно к Фрерину – ведь тот сейчас оказался вторым претендентом на трон, то есть внезапно открывшиеся надежды должны были бы окрылить принца в притязаниях… Но этого не происходило. А вот молодой гномий «второй» наследник никак не мог понять этого человека. Изяществом и манерами он напоминал остроухих, но в тех утонченность каким-то естественным образом сочеталась с силой, человек же всячески пытался подчеркнуть свою слабость и изнеженность, даже если для этого надо было пожертвовать мужественностью. То есть сказать, что Арамис подражает эльфам было нельзя, пожалуй. Но не мог же он подражать женщине? Или это вообще… была женщина? Гномы плохо отличали человеческих и эльфийских мужчин от женщин, те, правда, отвечали им тем же. Конечно, с годами глаз привыкал улавливать те черты, которые в другой расе выдавали пол. Но это касалось людей собственного мира. Эти же, наряженные в кружево, выбивались из понимания гномов, пусть даже и носили при себе оружие – что мешает женщине его носить? Кто знает, как заведено у этого народа? Движения и поведение других мушкетеров казалось все же мужским, как и их обращение друг к другу, а вот к Арамису, несмотря на все обращения к нему, это не относилось, он продолжал подражать женщине. В дополнение ко всему если история Атоса была примерно известна гномам, про д’Артаньяна они помнили, что его возлюбленную отравила Анна, а Портос сам любил рассказывать о своих «победах» в таких отношениях, Арамис обо всем этом молчал и всю дорогу словно бы избегал затрагивания этой темы. Мужчина, который хочет нравится, вряд ли будет вести себя таким образом, а зачем бы еще ему следить за своей внешностью? Так что к этому вечеру Фрерин был готов поверить, что с ними путешествует женщина, переодетая мужчиной. А вот что до ее спутников, то либо они не хотят это замечать, либо сохраняют ее инкогнито по какой-то причине (скажем, так стараются уберечь ее от приставаний гномов). Все это ставило молодого принца в тупик. Он был уже уверен в своих подозрениях, но что это значит? Если дама стесняется своей несколько мужской фигуры, то следует сделать вид, что не замечаешь этого? Или надо показать, что она хороша все равно? Если не замечать женщину, то она может обидеться, ей же неприятно думать, что она не хороша в своей красоте. Но если заметить, то можно выдать ее инкогнито. Еще слишком молодой наследник не мог решить эту дилемму, для него любое из решений казалось возможным оскорблением женщины. А это для гнома непростительно! И даже пример старшего брата тут не действовал, Фрерину казалось, что тот просто не понимает до конца правду, слишком занятый идеей найти Анну. Потому остаться в ночи наедине с этой «дамой» было вроде бы неплохой идеей, чтобы все прояснить, но как поступить – гном не представлял. По причине, что каждый из заступивших на караул чувствовал себя несколько напряженно, долгое время оба просто молчали. Фрерин протирал меч, который и без того не нуждался в уходе, а Арамис подсчитывал пули, думая о том, что здесь им пополнить запас свинца и пороха негде, так что скоро надеяться можно будет лишь на шпаги. - Мало осталось? – вдруг решился спросить принц. Чутьем военного, несмотря на то, что до того об оружии говорили мало и рассмотреть подробно не давали, он угадал, что этих принадлежностей оружия явно может не хватать, не зря мушкетер их так рассматривает. - Может оказаться недостаточно, - кивнул Арамис. – Но сейчас рано об этом судить, мы еще не видели врагов. Впрочем, если вступать в бой, то перезаряжать может не быть времени, тогда больше пары выстрелов и не сделать. - А у нас вам не пополнить запасы? - Только если вы делаете порох… это такой порошок, который может загораться, - пояснил мушкетер. – Вы упоминали раньше что-то похожее. - Наверное, делаем, - согласился Фрерин. – Мы называем его вспых-зарядами, но использовать его не всегда удобно, надо начинять им и разными кусочками металла какой-нибудь сосуд. Да и кидать потом такой снаряд надо поточнее и выходит лишь на не очень большое расстояние… - Теперь я уверен, что вы делаете именно бомбы. Хотя мне и странно, что вы до сих пор не придумали, как еще их метать, если не кидать руками. - Не знаю, как их называете вы, мы делаем то, что я описал. Притом их умеем делать только мы, - не без хвастовства добавил принц, гордясь своим народом, который смог изобрести такое оружие, пусть и не придумал какого-то оружия для зарядов. - Черт побери! – пробормотал мушкетер. – В самом деле жаль, что мы не смогли пополнить запасы. Пули… думаю, это не составило бы труда для ваших кузнецов. Фрерин хоть лишь примерно понимал, о чем речь, согласно кивнул, зная, что и вправду их кузнецам не будет трудно сделать что-то из того, что могли создавать люди. Пусть даже люди из другого мира, которые знают про вспых-заряды. - Сейчас вам бы никто и не помог, - после паузы предположил принц. – Вспомните, как мы уезжали из Эребора. Арамис только согласно кивнул. - По возвращении мы можем помочь, - продолжил Фрерин. - Возможно, это не понадобится, - отозвался мушкетер, припоминая, как они очутились тут – в погоне за Миледи, а значит, и должны вернуться сразу после завершения своей миссии. О чем он и сообщил вслух: - Если мы завершим свои дела тут, то можем уйти к себе сразу после казни той женщины. - А что она сделала вам? – вдруг спросил принц. - Простите? – растерялся Арамис. – Кажется, мои друзья рассказывали… - Я помню, - прервал его гном. – У двух ваших друзей личные счеты к Анне. Но конкретно вам, что она сделала? - Это не месть, - покачал головой мушкетер. – Если бы мы сводили личные счеты, то я ответил бы, что мне нечего поставить ей в вину. Но эта женщина преступница, мои друзья идут не ради «зуб за зуб», а ради торжества правосудия. Я же следую лишь за долгом дружбы – мы долгие годы вместе. Возможно… возможно, после этого я смогу наконец уйти в монастырь, тогда меня не будут интересовать мирские заботы, однако сейчас мне надо разделаться окончательно именно с земными делами. - Что значит уйти в монастырь? – ухватился за это Фрерин. И далее остаток караула слушал об отказе от мирских радостей во имя спасения души. Особенно принц отметил то, как чуть покраснел мушкетер, отвечая на вопрос о том, что же это за такие радости, в частности, поименовал в этом «перечне» страсти, невоздержанность и плотские грехи в утехах с женщинами. Что ж, приходилось признать, что перед ним все-таки мужчина. Может быть, просто в их мире все, кто решил уйти в этот самый монастырь, такие странные? В свою очередь Арамис, рассказывая о страстях, присматривался к собеседнику, отмечая реакцию. И приходил к выводу, что гномам непонятны ощущения греха и его трактовок, но вина для них нечто единое, не нуждающееся в доказательствах. При таком подходе становилось понятно, что никаких попыток подвинуть правителя с трона быть не может: это у них на каждое «нельзя» есть «если только не…», а у гномов есть лишь «нельзя». Они не оправдают себя необходимостью заботы о государстве или еще чем-то. Так что к концу своей смены оба и вправду убедились в том, что чужие правила – это нечто незыблемое, и не стоит пытаться это исправить или судить исходя из того, что ближе и понятнее тебе самому. Нельзя сказать, что ложились спать они разочарованные. Арамис с уважением отнесся к тому, что принцу может быть понятна страсть к женщине или к богатству, может быть близка и страсть к власти – но власть эту он получит исключительно благодаря тому, что отвоюет для себя древние чертоги предков, где и будет править. Фрерин же вовсе вздохнул спокойно, решив, что пусть этот странный человек ведет себя как угодно, лишь бы он был хорошим воином – а судя по той стычке, в которых они вместе участвовали, Арамис был и вправду неплохим фехтовальщиком и стрелком из своего оружия. На том и разбудили смену. *** Последними в караул заступили, как и наметили, Торин и д’Артаньян. Оба были хмурыми от прерванного сна и ежились от ночной прохлады. Правда, гасконец успел отметить, что Портос и Двалин, которых они сменили, отправились спать практически закадычными друзьями. Удивляться этому не приходилось: два силача либо должны были признать силу друг друга, либо сначала помериться силами, а после все равно признать силу друг друга. Так оно и было в ту смену. Двалин, якобы чтобы согреться, предложил Портосу немного побороться, мушкетер, разумеется, отказываться не стал. После оба сидели взмыленные и тяжело дыша. Еще после проигравший пожелал реванша… Ну а спустя некоторое время оба прониклись уважением друг к другу и просто делились историями о тех сражениях, в которых они участвовали. К счастью, с собой у путников была в основном вода, так что пить и громко хохотать не пришлось, стражи оставались достаточно бдительны в свое время. Что же до последних часовых, то поначалу настроения общаться не было ни у одного из них, потому что приходилось бороться со сном. Даже гасконец, который все это сам задумал, кутался в плащ, думая лишь о том, как было бы неплохо подремать еще хотя бы полчаса… - И каково это, - наконец медленно начал Торин, - потерять возлюбленную из-за злобы этой женщины? Я спрашиваю не из любопытства, но я сам едва не лишился из-за нее любимой сестры, мое отвращение к Анне… невозможно описать словами. Но что ведет сейчас тебя? Ненависть? Желание покарать? Неожиданный вопрос, мысленно хмыкнул д’Артаньян. Однако, возможно, самый необходимый ему самому… - Поначалу я просто желал поквитаться с ней, - признался молодой человек. – Потом… отчасти верно говорят, что время лечит. Мне по-прежнему больно, но я не жажду крови, я жажду именно возмездия. А каково это: идти против воли отца? Мне показалось, что это… не очень соответствует духу вашего народа, ваше высочество. - Почему же? – несколько удивился Торин. – Любой из гномов свободен в своем решении. Да и отец не запрещал мне отправляться за ней… прямо. - А! – чуть усмехнулся д’Артаньян. – Я-то решил, что играть словами – это тоже не ваша черта. - Я и не играю, - покачал головой принц. – Я готов явиться в армию Короля-под-Горой, когда он призовет. Надеюсь, что смогу к тому времени отыскать Анну. Это… во многом это оправдывает все мои решения. - Не все так считают… хотя ваш брат и друг поддержали вас. - Между нашим народом и эльфами давняя вражда. Не скажу, что и я питаю к ним добрые чувства, но не хочу допустить войну, задуманную другими. - Вы… мыслите как истинный правитель, ваше высочество! - Не только, я же пошел и за той, которая должна ответить за покушение на мою сестру, а не только во имя предотвращения войны, - тихо засмеялся Торин. Настала пора гасконцу удивляться: за все время старший принц казался мрачным и хмурым, сравнимым разве что с Атосом, только не такой молчаливый, а вот сейчас оказывается, что и веселиться может! - Не против перейти на «ты»? – вдруг спросил принц. - Хм… нет, конечно, - едва не поперхнулся д’Артаньян. – Тогда позволь… позволь спросить еще, такое отношение на равных чем объяснимо? Торин почесал бороду, обдумывая вопрос. - Ты об обращении? Я слышал от других и замечал сам, что люди всегда подчеркивают свое положение и отличие от других, даже из своего народа. Наше уважение строится и на этом тоже, и не только на нем. Простой рудокоп может быть не менее уважаем, чем первый воин. Такое не часто, но случается. - Что ж, не буду скрывать, я польщен, - чуть подкрутил ус гасконец. – Пусть вы… ты невольно и сравнил меня с рудокопом. На этот раз засмеялись они оба. - Что ж, двое наших спутников точно нашли общий язык, - отсмеявшись, серьезно продолжил Торин. – Интересно, что другие? Могу я узнать, зачем тебе понадобилось ставить их дежурными вместе? - А, заметил? – чуть досадливо поморщился д’Артаньян, он-то надеялся, что сделал это довольно ловко. – Что ж, не скрою, хотел добиться того, чтобы в отряде не было… недопонимания. Если ты понимаешь… - Понимаю, - кивнул принц. – И сам бы сделал это. Хотя и не очень понимаю выбор пары для Фрерина. - Ну, не знаю уж, в чем причина недоверия со стороны твоего брата, но уж своего друга я знаю хорошо и понимаю, что он должен недоумевать, отчего младший не плетет интриг и заговоров против старшего. Или вместе со старшим – против того, кто еще выше. Торин только пожал плечами, показывая, что не понимает причин, отчего тот должен так поступать. А д’Артаньян, после сравнения дворян с рудокопами, посчитал, что нет смысла углубляться в рассказы о глубинах людских темных мыслей. Потому что даже с Атосом будет проще, он хотя бы знает о том, насколько бывают подлы люди… Гном достал трубку, принялся ее набивать. Гасконец, которому доводилось слышать про курение, все же никогда не пробовал его – слишком дорогим было удовольствие в его мире. Тут же появлялась возможность узнать что-то новое. Как-то так само и вышло, что вскоре они по очереди покуривали трубку, и д’Артаньян рассказывал о себе. Рассказывал без утайки, даже рассказал про поездку за подвесками – а чего скрывать от гномов (гномов, черт побери!) из другого мира? Кому они могут пересказать про неверность королевы, передарившей дар мужа любовнику? - И зачем ей помогать? – недоумевал Торин. – Разве такая… достойна быть правительницей? Разве такие у вас все жены? - А я не ради нее, - чуть смутился гасконец, который не сказал о том, что Констанция была замужем, исключительно потому что не считал Бонасье ее мужем и препятствием на своем пути. По его рассказу выходило, что Констанция обратилась сразу к нему, д’Артаньяну. – Да пусть бы даже ради самого черта в ад пошел бы по просьбе Констанс… А у нее и выбора не было, она клятву давала королеве. - А король? Разве он так плох, что заслужил такую королеву? - Кому-то, наверное, плох, кому не нравится, скажем, его политика… Да что там говорить, никто не будет всем доволен, верно? Я не думал об этом даже, важнее было помочь Констанс и щелкнуть по носу кардинала. - И история с Анной началась тогда? С этих подвесок? - Пожалуй, да, она не терпит проигрыша, а тогда хотя она и справилась со своей миссией, но наверняка столкнулась с недовольством своего покровителя… Дьявольщина! Если бы можно было все вернуть, пусть бы лучше королева была опозорена и изгнана, чем потерять Констанцию. Увы! Мне никто не дал выбора! - А он был? – после некоторой паузы вдруг как-то философски спросил Торин. – Если ты как-то мешал Анне, она бы убрала тебя. К нам она пришла вовсе не потому что кто-то из нас ей навредил, наоборот… Уже занимался рассвет, с ним разговор как-то сам собой прекращался. Ни о чем не сговариваясь, часовые поднялись. Гном принялся очищать трубку, д’Артаньян отправился будить спутников. Обоим было о чем поразмыслить после этой беседы: гасконец полностью отпускал собственную вину перед Миледи, которая ему порой до сих пор чудилась, а попутно убеждался, что все-таки доверять Торину можно в полной мере – ему и вправду чуждо любое лукавство, хотя при этом он не наивен и прост, как Портос; сам же Торин лучше понимал своих новых спутников, так теперь он хорошо понимал, что к планам столь остроумного и ловкого молодого человека стоит прислушаться. Так что завтракал и отправлялся в поход отряд уже практически единым целым, объединенным не только общей целью, но и доверием к тем, кто путешествует вместе с ними, лучше их узнав. Путь их был на этот раз не очень долгим, совсем скоро они очутились с обратной стороны Северных гор. И вопрос о том, как им лучше действовать и где временно оставить лошадей и пони, потому что далее вряд ли получится проехать на них, был уже не праздным. Разведкой же было надо заняться именно сейчас, еще при дневном свете, пока орки старались не показываться из укрытия.