Противостояние. Книга 2

Глава 2. Господин Амати. Я прожил в Анрейме – именно так называлась столица - около года. В качестве слуги, личного телохранителя и любовника, собственно, хозяина, оказавшегося учёным, лекарем и тайным советником тамошнего короля. Господин Шамси Кьор’са Амати ничем не напоминал сумеречного Алиссина. Добрый, улыбающийся, рыжий, как выкрашенные лисьи хвосты. Собственно, его волосы и казались хвостом – пушистым лисьим облаком, шёлком, текущим вдоль поясницы. Он любил дарить ласку, понимая в этом толк, и умел залечивать раны сердца, музицируя на флейте по вечерам. Письмо Когда я, сопровождаемый охраной, вошёл в зал и пал на колено, протягивая послание, господин Кьор’са Амати покосился на меня с брезгливым недоумением. Я прибыл в неудачное время – на улицах наступил пик жары, и большая часть местного населения предавалась послеобеденному отдыху со всем, что под этим подразумевалось. Но посланник от клана Мун – не тот случай, который можно проигнорировать или оставить ждать в приёмной. Не уверен, что в этой знойной стране знали, что такое приёмные. Роскошный двухэтажный особняк, обнесённый белыми стенами, напоминал изящный дворец. Причудливая архитектура – ажурные арки входа, отсутствие привычных окон и стены, украшенные фресками – поражали воображение не меньше, чем количество охраны. Невозмутимые смуглые стражи, караулившие подходы, вызвали у меня невольную ухмылку. Мне бы хватило нескольких минут расправиться с грозной силой и прибить владельца. Глаз привычно механически отмечал детали – слабые места, точки отхода, пути проникновения... К моему изумлению, миниатюрная игрушечка-дворец представлял собой полноценное оборонительное укрепление, способное выдержать ядра пушек и осаду. Шансов пробраться незамеченным на территорию дома, минуя открытую внешнюю площадь, практически не было, зато пространство великолепно простреливалось со стороны укрытия. Следовало отдать должное архитектору. Кто бы ни проектировал здание, дело своё он знал. Шагнув во внутренний двор, выложенный мраморной плиткой, я мысленно ахнул, совершенно не ожидая из пыльного выжженного ада оказаться в цветущем раю. В городе присутствовало некоторое количество насаждений, но финиковые пальмы, агава и остролист ни в какое сравнение не шли с буйствующим здесь изобилием природы. В центре атриума журчал прохладный фонтан, обрамлённый плетёным из камня кружевом листьев. Невесомая паутина архитектуры плавно спускалась вниз, обнимая разбегающиеся в стороны смальтовые дорожки. Они петляли мимо изгородей роз и статуй, разрезали клумбы, приглашая гостей окунуться в прохладную сень олеандров и, шагнув под арки, увитые диким плющом и виноградом, оценить пышное великолепие парка, засаженного цветущими деревьями. В кронах листвы, хвастаясь оперением, порхали яркие птицы. Одни сидели в золочёных клетках, другие свободно разгуливали по газонам, демонстрируя зрителям пышность диковинных хвостов. Мы миновали узкий мостик, выложенный камнями. В прозрачной воде искусственного пруда, в сплетениях белых лилий и жёлтых кувшинок, лениво дрейфовали красные и золотые карпы. Я мало чему удивлялся в этой жизни, но стоило миновать внешние постройки и оказаться на внутренней половине поместья, шаги мои невольно замедлились. Душе убийцы не чужда красота – хрупкость волшебной материи, приносящей в мир совершенство. Аура сада поила сердце чистотой, ароматом иллюзорной дымки покоя. Мистическое безвременье, в котором двенадцать месяцев года сошлись на праздник, дружески решив обменяться дарами. Хотелось упасть в тени цветущих магнолий и жасмина, смежить ресницы пеленой забытья, сорвав дудочку караганы. И уснуть... Лет на тысячу, в стране вечного покоя. Превратиться в белого кои и безмятежно дрейфовать на спинке в прохладном полумраке водоёма, чей внешний край, огибая насыпь водопада, подступал к площадке открытой террасы. Но слуга – бесчувственный остолоп – не остановился, поднялся по ступеням, исчезая под сводами стрельчатых арок, вынуждая следовать за ним. Мрачные стражи, терпеливо семенящие с двух сторон, тоже не оставляли выбора. Гостиная, куда меня проводили, удивляла размерами и прихотливой роскошью. Дивные ковры в цвет паркета и стен из резного янтаря, изящная мебель, курильницы и вазоны по периметру полукруглых окон. Золотистые занавеси из тончайшего газа гармонично перекликались с расписным потолком, свисая кисточками причудливых сплетений. Богатством и убранством комната отдыха напоминала приёмный зал. Однако приём... Совсем не такой представлялась мне встреча гонца из Фельчиоры... Я низко поклонился и, не разгибая спины, прошёл дивану, похожему на помост необозримой величины, где в окружении прелестных девушек и небольшого домашнего беспорядка, восседал хозяин дома - мужчина настолько экзотичной наружности, что показался райской птицей в представшем взору цветнике. Тигровый пион, горделиво распустившийся на фоне изящных роз, нежных лилий и скромных незабудок. Предметы одежды щедро устилали разноцветные подушки, звучала музыка, смех. Разорённый низенький столик с фруктами и вином подсказывал, что я не вовремя - трапеза закончилась, а чем хозяин планировал заняться после, недвусмысленно демонстрировал разгорячённый вид. На полу лежал забытый дутар, на подставке продольная флейта, а одна из фей премило наигрывала на лютне, задавая фон веселью и звонким голосам. При моём приближении голоса стихли, но лютня не перестала звучать, разрешая посланнику приблизиться, упасть на колени и протянуть письмо. Головы я не поднимал, не желая осквернить таинство женской красоты, выставленной на обозрение столь щедро, что пришлось покраснеть, краем глаза оценив не мне предназначенное. Полупрозрачные яркие штанишки и болеро из шёлка и муслина пестрили вышивкой и драгоценностями, но совершенно НИЧЕГО не скрывали. Смуглый манерный бездельник, вальяжно развалившийся на диване, был, ох, как далёк от образа мудрого лекаря и учёного. Про советника короля промолчу. Подобного типа в собственный дом пригласить сомнительно - непременно начнутся пересуды. В расшитом халате, с подведёнными ресницами и драгоценной подвеской в ухе, он напоминал сытого, расслабленного праздностью лиса, чей покой неожиданно потревожила борзая мышь. Лис смотрел с изумлением, щуря янтарные глаза, оттенённые золотой краской, и никак не мог определиться: что, собственно, с ней делать? Узкое хищное лицо в ореоле медного дождя волос, шелковистые, кисточкой прорисованные брови, изящный нос и чувственный рот, похожий на бутон нераспустившегося лотоса; но стоило хозяину расслабить губы, он очертился загадочной полунасмешливой линией, придавая владельцу сходство с изображениями лесного бога на гравюрах знаменитого Гасе. Художник рисовал бога в длиннополом халате, с чубуком в руках, играющим речным духам на дудочке. К счастью, на этом сходство заканчивалось. Божок, по легенде, характером отличался скверным: любил проделки, обожал морочить путникам головы, но несправедливости и жестокости не терпел – за злобу наказывал, а на добро отвечал добром. Девушки, не обращая на меня внимания, ластились к широким плечам, баловались, норовя стянуть перстни с длинных пальцев, но, сколько не пытались, не могли перебороть ускользающей ладони, нападая вдвоём и втроём. Амати, изучая меня с кислой миной, подал знак слуге, приказывая забрать письмо, и неуловимым движением отправил кучу-малу на подушки. Раздался разочарованный хор, сменившийся радостным визгом. Господин, снисходительно ухмыльнувшись, будто луч солнца сверкнул, вскинул руки, признавая поражение, и отдал себя на разграбление. Чувствовалось, хозяин - неплохой парень, но бабы вертят им, как хотят. Слуга, убедившись, что всё в порядке, с поклоном вручил послание господину. На меня он смотрел, как на жука навозного, невольно выражая пренебрежительное отношение господина, правда, не столь откровенное. У меня мелькнула тревожная мысль, что я отдал письмо не по назначению. Настоящему Амати исполнилось не меньше пятидесяти. Воображение рисовало почтенного мужа, убелённого сединами. Собственно, возрасту и титулы подходили. Однако перстень на руке и отношение слуг указывали, что передо мной официально действующий глава дома. Я помрачнел, сильно сомневаясь, что этот человек мой клиент. Скорее всего, настоящий Кьор’са Амати умер. Выяснять, кто передо мной – сын, кум, брат, сват – не представляло интереса, разве что в качестве отчёта для магистра Гавейна. Придётся возвращаться в Фельчиору. Перспектива вновь тащиться по жаре энтузиазма не вызывала, как и предстоящая качка в течение трёх недель, однако море лучше, чем пылающий солнцем ад. Я не переносил жары и, окунувшись в палящий зной, пребывал на грани полуобморока, с досадой констатировав, что Анрейм оказался худшим из всех возможных мест назначения. Раскалённый город, похожий на пекло, вскрыл мою слабость за считанные часы. Девушки продолжали хихикать и перешёптываться, не проявляя в мою сторону особого интереса. Визиты гостей здесь не были редкостью, а облик вполне соответствовал местным обычаям. Сойдя с корабля, я первым делом озаботился одеждой, укрыв руки и лицо, спрятав глаза сеткой, крепящейся к тюрбану. Ткань защищала от лучей, но не спасала от духоты. Я стоял на коленях, обливаясь потом, мучился жаждой и мечтал, чтобы пытка визитом поскорее закончилась. Я не взлюбил Анрейм, не пробыв здесь и трёх часов. Убийца-климат лишил способности оценить неведомую страну по достоинству. Мёртвый город, сухая пыль с песком и режущее глаза слепое солнце. Изысканность дворцов и ажурная архитектура поразили ум, но совершенно не затронули сердца. – Приходя в этот дом, люди не прячут лиц, не сгибают ног и не кланяются ниже пола, – раздражённо поведал хозяин, сделав знак подняться. После чего, неторопливо развернув сложенный лист, изменил позу, погружаясь в чтение. Чужая занятость нисколько не осадила девушек. Красавицы заглядывали через плечи Амати и вели себя, как стайка любопытных обезьянок. Судя по разочарованно вытянувшимся мордашкам, они ни слова не понимали. Я даже позлорадствовал слегка. В храме давали отличное образование: я писал на трёх языках и понимал около десятка диалектов. Вот и сейчас в общении с Амати переводчик совершенно не требовался. По мере того, как хозяин читал – а послание было весьма длинным – он менялся в лице, подтверждая опасения, что не питает добрых чувств к магистру Гавейну. Скорее, наоборот. Веселье разом исчезло, крылья изящного носа напряглись, выдавая скрытый гнев. Он закончил чтение, поджав тонкие губы, и выпрямился, разом отодвигая от себя девушек, незаметно сжимая кулак. А затем скомкал письмо и велел страже выбросить меня прочь. – Ответа не будет! – сообщил он, нервно приложившись к чашке, и залпом выпил вино. Не знаю, что написал магистр, но на мгновение светло-карие глаза, похожие на золотистый янтарь, сверкнули бешенством. Иных проявлений, кроме внешних, я не мог считать. Расположившийся на подушках мужчина оказался ведьмаче. В свете этого открытия вопиющая молодость перестала вызывать недоумение. Передо мной действительно был Кьор’са Амати – сомнений не осталось. Янтарные глаза юноши таили десятилетия опыта. Раньше я бы не ошибся с трактовкой, но, оказавшись в городе, совершенно одурел от жары, да и за последние дни изрядно сдал. Осунулся, исхудал, став похожим на тонкую спицу. Собственный меч за спиной отяжелел, превратившись в давящую на плечи побрякушку. На входе побрякушку отобрали – я надеялся, не забудут вернуть на выходе. От сухости клеило рот, пить хотелось невыносимо. Любое движение требовало усилий, а перед глазами роем назойливых мух плясали точки и разноцветные круги, сливались друг с другом, рождая звон в ушах. Девушка давно перестала играть на лютне - инструмент умер, испуганно замолчав, стоило Амати смять бумагу - но я продолжал его слышать. – У меня приказ не возвращаться без ответа, – отозвался я хрипло, позволяя страже заломить руки и прижать затылок. Слуги требовали большей почтительности к хозяину, а у меня от каждого движения в голове барабан взрывался. - Не моя забота, – Амати безразлично двинул плечом, забывая о моём существовании. – Ваш отказ вынудит просить о милости. Я не позволил себя вышвырнуть. Упёрся в пол ногами, пытаясь придержать бойкую стражу. Веса не хватало, но пыхтящая заминка стражей не укрылась от взора хозяина. Стойку посетитель удерживал намертво. - Я буду стоять на коленях у ворот дома, пока господин не передумает или я не умру от истощения. Желает ли столь уважаемый человек потерять репутацию из-за ничтожного пса? – А если убью тебя, пёс? – Амати не удержался, фыркнул, махнув рукой, и стража перестала меня толкать. Видно я сказал нечто забавное, – Не боишься? – Боюсь... это мало что изменит. – Наглец. Я больше не оказывал борьбы, не поднимал головы, демонстрируя покорность и несопротивление, но Амати провести не удалось. Лекарь поднялся, только что не в бешенстве. Шагнул вперёд, спускаясь с помоста. Дрогнула рубиновая серьга, и медные волосы потекли шёлковой рекой, гармонируя с причудливым узором халата, словно облако живого пламени заиграло в лучах солнца, укрывая фигуру до поясницы. Кьор’са оказался высок и строен. Не намного выше меня, зато ощутимо крупнее, с длинными конечностями и ладонями красивой формы. Тонкая талия, стянутая узорчатым поясом, и кошачьи движения создавали иллюзию изящества, усиленную плавными линиями одеяния. Однако широкие плечи и крепкая шея развеивали заблуждение о хрупкости. Несмотря на присущие облику черты андрогинности, об этого парня можно было смело стулья ломать – не поморщится. Не знаю, какими аптекарскими гирьками он мышцы раскачивал, но на «книжного червя» совершенно не походил. Я смиренно изучал чужие туфли, надеясь, что Амати надоест быстрее, чем мне, тем более моя дерзость определённо не пришлась хозяину по душе. Он поджал губы: – В таком случае, ты сам напросился... Амати сделал знак, и стражи исчезли, отпуская на волю. Я не успел выпрямиться – Кьор’са выпрямил сам. Схватил за ворот, вздёрнул, вынуждая встать ровно, исправляя раздражающую неправильность. Просторные рукава соскользнули вниз, открывая сильные руки с широкими запястьями. Колыхнулись браслеты из алых треугольников, звякнув прикреплёнными понизу причудливыми фигурками. Амати мог за себя постоять, что ненавязчиво продемонстрировал, с лёгкостью удержав вес одной рукой. Поставил на пол, оттолкнул брезгливым толчком в грудь - посланники храма представлялись покрепче. Открыл рот, собираясь высказаться, но затем пригляделся, и разом забыл слова. Зрачки ожили, расширяясь в не верящем изумлении, и Шамси резко сорвал повязку, желая убедиться. После чего вздрогнул и застыл со странным выражением растерянной беспомощности. Словно собирался увидеть одно, но нашёл совершенно другое... и оказался бессилен. – Почему в глаза не смотришь, ведьмаче? – спросил Кьор’са, разом осипнув. – Люди боятся, господин - я странно выгляжу. – Посмотри на меня, – приказал лекарь, и сглотнул, когда я исполнил приказ, – Люди глупы. Кьор’са, вернув утерянное самообладание, пренебрежительно фыркнул и бесцеремонно ухватил за подбородок, поворачивая вправо – влево. Всмотрелся, нахмурился, и потемнел лицом неуловимо. Не знаю, что он видел или искал, а может, нашёл... Ведьмаче не могут читать друг друга без разрешения, но Амати разрешение не требовалось. Он был силён. По настоящему силён, как ведьмаче. Чужая магия струилась шлейфом, подавляя волю. Амати не желал пугать. Показал мимолётный краешек, не позволяя заблуждаться о пределе собственных возможностей. Лёгкий намёк, скрытое послание. «Без глупостей, ведьмаче». Приказ магистра не позволил сломать наглецу запястье, заставляя покориться чужому обращению, стерпеть, когда Шамси решительно размотал головной тюрбан, с откровенной досадой отшвыривая тряпки прочь. Взъерошил вспотевшие волосы, выпуская их на свободу, позволяя дышать, ослабил ворот – единственная процедура которую я воспринял с благодарностью. Хотелось верить, что Амати на этом остановится и не заставит раздеться «потехи ради» или ходить голышом. – Этот старик издевается, не иначе, – пробормотал Кьорса себе под нос, и отступил на шаг, любуясь содеянным. Девушки заахали, заохали восторженно, завизжали, хлопая в ладоши. Амати показал им занятный фокус. Светлых волос, белой кожи и синих глаз здесь отродясь не видели. В этом краю я воспринимался диковиной. Даже охрану проняло. Воины похватали оружие, боясь, что видят перед собой демона, но приказ господина заставил отступить. – Мне понадобится время, – Амати заворожено пялился на меня, о чём-то сосредоточенно размышляя. Спохватился, щелкнул пальцами, и одна из девушек, подбежав, подала напитки. Амати налил вино сам, протянул раздражённо, желая поскорее покончить с формальностью: - Пей. Ты едва на ногах стоишь. Я выпил настороженно, не понимая, с чего он решил проявить заботу. Может, передумал? В кувшине оказалось не вино - напиток с терпким вкусом, но пара глотков, и в меня жизнь заново вдохнули. Стало легче, дурнота отступила, а разум прояснился. Кьорса наблюдал за мной, пока я жадно глотал, боясь потерять драгоценные капли: – Магистр предупредил, что придётся ждать? – спросил он, сузив глаза. Забрал чашку, не расщедрившись на вторую, не глядя впихнул девушке, и она поспешно отступила с поклоном. Я кивнул, гадая, насколько это затянется и что дальше. Под острым взглядом Амати я ощущал себя неуютно. Кьор’са, очевидно, проводил эксперимент – можно ли во мне просверлить дырку глазами? – Он приказал служить вам, господин, и исполнять ваши приказы столько времени, сколько потребуется, - голос не трескался, пары глотков хватило. – А как далеко я смогу заходить в приказах, уточнил? – Амати странно хмыкнул, подошёл ближе, окутывая волной ароматов. От запаха благовоний у меня глаза слезились – приходилось задерживать дыхание. Хозяин опешил, неуловимо принюхался к самому себе, вопросительно приподняв бровь, и досадливо дёрнул губой, понимая, что от меня реакции ждать глупо и бесполезно. Более тупой и покорной рожи, чем моя ничего не выражающая физиономия, во всём Анрейме трудно было сыскать. – Приказывайте, господин, – я, подчиняясь, склонил голову, ожидая решения собственной участи. Чёрное, белое – мне всё было едино. Остаться здесь, сидеть у ворот или вернуться на корабль - последнее представлялось неприятным, но «посади – поставь – на пол положи» – в моём мире ничего не изменится. Не было больше у меня моего мира. – Хорошо, – Амати вяло махнул ладонью. Показалось на мгновение, что пространство зазвенело, словно Шамси потянулся навстречу, изнутри, всем телом невидимо, и отступил, не коснувшись - остался стоять, не сдвинувшись с места. Только солнечные квадраты рисунком лежали на разноцветных плитах пола. Жара рвалась в окна, тянула пальцы через фигурные решётки, пытаясь пробиться сквозь солнечные занавеси, давила янтарными стенами. В воздухе плясал светлый дым, растекался лёгкими невесомыми клубами. Мир дрожал, расплываясь на части: чёрное - белое, белое - чёрное. Разноцветные узоры неподвижного халата. Померещилось... Одна из девушек, плавно скользнув с места, убрала тряпки с пола, остальные поспешно разбирали одежду. Хозяина здесь понимали с одного жеста, исполняя приказания по мановению ока, а как понимали - проклятым богам ведомо. – Решу так, – обдумав, сообщил Амати, - Сегодня и до восхода солнца ты - мой гость. На рассвете станешь слугой. Завтра сообщу твои обязанности. Он склонил голову на плечо и едко обозрел меня с ног до головы: – За твою дерзость тебе хватит с лихвой, Рушан. Не сомневайся. Меня можешь звать господин Амати. – Моё имя Рем, – исправил я, сочтя это неточностью. Амати вздёрнул бровь: – Сегодня ты не будешь наказан за то, что прекословишь, но завтра за подобный проступок прикажу всыпать плетей, Рушан. На нашем языке твоё имя обозначает «собака». Я дал новое имя. Оно тебе больше подойдёт. Он похлопал в ладоши, и красавицы торопливо поднялись, разбегаясь. Ни смеха, ни шуток в этом доме больше не раздавалось – ощущалось, все чем-то напуганы. Осторожно коснувшись одной из девушек, я понял, что Амати ведёт себя странно и непривычно. Деспотичность не вязалась с его мягким характером. Девушки привыкли видеть хозяина добрым, весёлым, заботливым, но белоголовый чужеземец словно демона в нём разбудил. Что бы Кьор’са Шамси Амати угрожал кому-то плетьми? Быть такого не может! Отпустив скан, я слегка расслабился, лелея смутную надежду на то, что всё не так плохо, и может даже закончиться благополучно. Не к людоеду же, в самом деле, магистр меня отправил? – Позаботьтесь о госте, и пусть отдохнёт с дороги, – распорядился Амати. *** Вечером Шамси обслуживал лично. Наливал вино, ничем не напоминая об утреннем происшествии, тактично расспрашивал о последних новостях, демонстрируя впечатляющую осведомлённость делами Фельчиоры. Кормил лучшими кусочками из собственных рук, выказывая почёт и уважение. Развлекал беседой, сыпал шутками и, не встречая реакции, тускнел пасмурным облаком. Не понравился я ему, что и говорить - хмурый, неразговорчивый. Отвечал когда спрашивали, не спрашивали – молчал, подвешивая в воздух цепочки из неловких пауз. Однако господин Амати оказался слишком искушённым собеседником, чтобы позволить разрушать им созданную видимость непринуждённости. Мягкая, невесомая одежда, изысканная роскошь, умный оппонент, лёгкий благовонный дым, плавающий в воздухе... После омовения в бассейне и массажа с маслами (гостей здесь встречали именно так) я неожиданно разомлел и уснул, совершенно непочтительно, посреди разговора, клюнув носом раз, другой, третий... Смутно ощутил чужие руки, поднимающие, подпихивающие под голову подушки. В присутствии Амати инстинкты отключились, не воспринимая хозяина дома угрозой. Кто-то подвинтил фитили у ламп и распахнул ставни, позволяя свежему ночному воздуху проветривать помещение, делая сон полноценным. В окна ворвался аромат роз и жасмина, вдалеке на грани слышимости пронзительно запела флейта, утешая печали сердца. Заплакала музыкой, рассказывая луне о своей любви. Горе моё пролилось во сне горячими слезами по щекам, но не нашлось губ, способных утешить - лишь ночная бабочка прилетела в ночи, скользнула крылышками невесомых поцелуев, убаюкала пряным ветерком и улетела, бесприютная. *** Господин Кьор’са Амати оказался совершенно не таким, каким показался вначале. Действительно и добрый, и заботливый, и... Утром рассвет не успел расцарапать небо розовыми пальцами, как Шамси разбудил меня пинком ноги, едко спросив «сколько я, ничтожная собака, намерен прохлаждаться, пока господин утро проводит в трудах и заботах, и не пора ли мне приниматься за работу?» У него сегодня много дел, и мне придётся много потрудиться, сопровождая его. Но для начала стоит подобрать гардероб, чтобы не позорил очи господина непотребным видом. Беру свои слова назад. Когда Амати нуднейшим тоном перечислил длинный перечень обязанностей, приложив к нему список моих недостатков, у меня ни малейшего сомнения не осталось в том, что рыжий лекарь – злобный демон. Продрать глаза в пять утра – занятие несложное. Тренированное тело моментально пришло в себя. Я подскочил, склоняясь в поклоне перед чужими ногами: – Прощу прощения, мой господин, накажите меня. – Непременно накажу, – пообещал Шамси и, наклонившись, выудил одним рывком руки, заставляя подняться на уровень собственных глаз, подведённых сурьмой. Утро не занялось, а я уже успел его прогневать. – Изучи обычаи страны, в которой тебе предстоит жить, Рушан, – отчеканил Амати холодно, – Но, что гораздо важнее для меня – усвой правила этого дома. Окажешься нерадивым слугой или плохо станешь исполнять обязанности – пощады не жди. Шамси отпустил, и первым присел за накрытый низенький столик, указывая на место рядом. В отличие от меня, он был полностью одет, умыт и причёсан, не демонстрируя ни следа вялости или сонливости. Стыд мне и позор. То ли усталость сразила, то ли местный воздух подействовал, но я всё проспал. Мало того, что уснул в гостевой комнате у хозяина, так и не услышал, как служанки подавали завтрак и накрывали стол. Спал как младенец, о чём Кьор’са едко поведал мне, интересуясь, чем я таким занимался в доме достопочтимого магистра Гавейна? Наверное, сортиры драил? Сомнительно, чтобы такому нерадивому лодырю, способному собственную смерть проспать, доверяли серьёзную работу. Оказывается, в доме господина Амати вставали рано - на восходе солнца. Как позже выяснилось, пинающий меня туфлёй Шамси не соврал. Дел у медика действительно водилось невпроворот, а когда не водилось, он упорно их себе находил, умудряясь постоянно чем-то заниматься и требуя того же от остальных. Он уважал отдых, умел веселиться, но пустое безделье и потеря времени раздражали Шамси. – Поешь, как следует, – приказал Кьор’са, первым приступая к трапезе, – С этой минуты все мои приказы для тебя закон, даже самые незначительные, – добавил он выразительно, заметив, что я не рвусь приниматься за еду. – Раз я слуга, почему сижу за одним столом с господином? Разве слугам такое положено по рангу? Я поделился этим сомнением с Кьор’сой. Он посмотрел на меня, как на идиота, но затем, видимо, смирился, признавшись печально, что ему стыдно отпускать меня в люди. Репутацию человека, у которого слуги - кретины, Амати не хотелось приобрести. Так что придётся ему, доброты своей ради, терпеть меня и мучиться. О том, что разделить трапезу с хозяином слуга не может по определению, я узнал примерно через месяц. Как и о том, что до восхода солнца, пока я спал, господин Амати отослал прочь всех своих женщин, одарив приданным и сообщив, что больше не нуждается в их услугах.