Сын Империи

Хан осмотрел главную анфиладу вплоть до входа в апартаменты. Индо не было на месте и, после шести проведенных здесь недель, Хан чувствовал себя уже достаточно комфортно, чтобы сделать нечто подобное. Сделав глубокий вдох и набрав побольше воздуха в легкие, он что было сил заорал: - Люк! Люк!!! Из бокового коридора выбежал выпучивший глаза Горн. - Господи, Соло! Я думаю, твои вопли даже Индо у себя в апартаментах услышал. -Ты нашел его?-спросил Хан. - Не-а...а ты? - Ага, нашел. Ты думаешь, с чего бы я еще так орал? - говоря, он заметил, что двойные высокие двери, ведущие из Красной комнаты на узкий балкончик, который по своему предназначению выполнял скорее декоративную функцию, были слегка приоткрыты. Он направился туда, на ходу бормоча себе под нос. Как он и ожидал, Люк Антилесс сидел на каменном полу, изминая свежевыглаженную парадную форму, которую Индо ему принес только час назад. Хан открыл двери до конца. - Не смей говорить, что ты не слышал, как я орал. - Я слышал, - даже не взглянув на него, ответил малыш. В сумерках зажженный кончик его сигареты вспыхивал каждый раз, когда он затягивался ею. Красный дым от сигареты закручивался в спираль, а мгновение спустя его уносил ветер. Рубин - так назывался этот вид спайса. Его маленькие кристаллики были глубокого красного цвета. Кажется, его можно было употреблять двумя способами - курить или есть. - Нет, ты прикалываешься, верно? - произнес Хан. - Индо знает, чем ты здесь занимаешься? - Ну тогда беги и доложи ему, - все еще не глядя на него, ответил малой. - А давай ты лучше уберешь эту гадость, чтобы мне не пришлось ему докладывать. Ты же знаешь правила. Что еще я должен делать в такой ситуации? Малыш поднял на него глаза, а затем сделал еще одну затяжку. Хан оглянулся, и сделав шаг вперед, уселся на пол рядом с ним. - Где ты вообще берешь эту гадость? - Маленькая спайсовая фея подкладывает его мне под подушку, когда я веду себя, как хороший мальчик. Какое тебе вообще дело? Хан полностью проигнорировал его ответ. - Это поэтому ты лазишь по кантинам? Чтобы купить спайс? - Нет. - Тогда где ты берешь его? Малыш не ответил и Хан, вздохнув, стал всматриваться в сумерки. - Знаешь, а ведь последний человек, который принес тебе наркоту - Граф Софани, оказался в тюрьме за это. - Я полон раскаяния, - смотря на горизонт, сухо произнес малыш. - Эй. Он обанкротился и его засадили в тюрягу за то, что он дал тебе наркоту. - Я тебя умоляю. Ты ведь даже не знаешь, что он потребовал взамен. Хан резко повернулся к нему. - Нет. Этого я не делал. Но в следующий раз не спеши делать выводы, не зная половины фактов. - Ну тогда просветишь меня в них? - В факты, которые тебе нужно знать?, - малыш посмотрел в небо, изображая задумчивость. - Давай-ка посмотрим... Ну, короче говоря, не переходи мне дорогу, и я тебя не трону... ну если только я не буду испытывать к тебе личную неприязнь. В любом случае, это только начало. - Ты сама доброта. - Да неужели? - малыш сделал еще одну длинную затяжку, - А ведь большинство людей говорят, что я хамло, а я уверен, что не могу быть и тем и другим одновременно. - Ага. Нет, ну я согласен, что ты хамло,- сказал Хан. - Серьезно, тебе что, приспичило обкуриться сейчас? Я спрашиваю потому, что ты через полчаса должен быть на этом... балу...или ужине... конвенции... неважно. Но судя по тому, что я успел увидеть, готов поспорить на деньги, что старый желтоглаз не очень-то хорошо относится к опоздавшим. - Старый желтоглаз? - эта фраза заставила малого наконец-то улыбнуться и выражение его лица стало уже не таким непроницаемым. - Это официальный прием. Был когда-нибудь на таких? - К счастью, нет. - Ну тогда мы снова вернулись к тому, что ты не все знаешь. А значит, не имеешь права судить. Я посещал такие приемы с тех пор, как мне стукнуло тринадцать, и я с уверенностью могу сказать: да, спайс мне сейчас очень и очень необходим, - малыш несколько долгих секунд смотрел на Хана, словно оценивая его. - Но я тебе вот что скажу. Я с тобой поторгуюсь. Я отдам тебе сигарету, если... Хан уже протянул руку, чтобы забрать спайс, но малыш продолжил: - ...если ты пойдешь сегодня со мной. Хан тут же отдернул руку. Малой поднял брови и с подозрительно спокойным выражением лица произнес: - Ага, видишь? Уже не хочешь? Подумай, о том, что сейчас творится в твоей голове, Соло. Подумай о том, насколько же тебе не хочется идти на это бессмысленное собрание дряблых стариков с огромным количеством медалей, которые говорят, говорят и говорят до тех пор, пока уже и не смогут вспомнить, каково это - оказаться на поле боя вместе со своими солдатами, если такое и было когда-то на самом деле. И сейчас мы говорим лишь о сегодняшнем вечере. Лично я прошел через пару сотен таких пыток. Именно поэтому мне нужен спайс. - Ага, но ведь это твои обязанности. - Но это не значит, что мне это должно нравиться. - Не значит. Но я думаю, после двухсот приемов ты, по крайней мере, привык. Снова затянувшись сигаретой, Люк продолжал смотреть на него сквозь кольца красного дыма. - И ты абсолютно прав. Пришло время, чтобы и ты к ним привык. - Я? Я ничего не говорил... Малыш улыбнулся внезапной панике Хана. - Доставай парадную форму, Соло. - Подожди. Обычно Индо сопровождает тебя. Я не хочу ему на пятки наступать. - Судя по тому, что успел увидеть я, раньше тебя это не волновало. - Я не подходящий для этого человек, - решительно произнес Хан. - Я не только не знаю, что делать, но мне еще и плевать на это. - Как сказал мне Палпатин два года назад - пора учиться. - Ну...тебе полезно. Ты живешь в этом мире, а мне-то это всё зачем? - А где именно ты живешь и работаешь, Соло? - Ну да, но это пока я не выберусь отсюда. Малыш встал и произнес серьезным голосом. - Да, я ждал того же с тех пор, как мне было семь. Не задерживай дыхание. - Серьезно, мне здесь не место. Вообще! Почему бы тебе не отдать это назначение кому-то, кто действительно хочет попасть сюда? - И с какой стати я должен это делать? - Да ладно, есть люди, которые реально хотят получить эту работу. Сделай запрос на кого-нибудь из них. Осчастливь их на год. - Я что, похож на человека, который ищет способы, что бы осчастливить кого-то? - Сейчас самое время начать это делать. Они тебя, может, даже полюбят за это. - Мне не нужно, чтобы меня кто-то любил. Я как-то отлично прожил и без этого. А теперь одевай пиджак, отполируй туфли и приготовься к битве. - Битве? - Хан встал и его лицо перекосила гримаса. - Я думал, мы идем на ужин? Люк пожал плечами, и кивнул в сторону дворца позади него. Сделав последнюю затяжку, он затушил окурок и выбросил его во тьму. - Здесь это одно и тоже. * * * Зал для приемов оказался длинным узким помещением с черным полом и высокими стенами, выложенными огромными темными плитами полированного камня, которые тянулись к изогнутой темно-синей резной поверхности потолка. С каждой стороны величественного зала простиралась огромная апсида, каждая из которых была выложена в виде зеркальной мозаики, в деталях которой частично отображались те, кто проходил под ними. Посреди одной массивной апсиды возвышалась огражденная от остального зала, трибуна. Вдали от суеты толпы, Палпатин восседал на тяжелом резном кресле, наблюдая за собравшимися с расчетливым интересом в глазах. Со своего места, он легко мог наблюдать за отдельными людьми. Несмотря на то, что предмет его пристального внимания почти что затерялся в толпе и внимание самого мальчика было полностью сосредоточено на подозреваемом промышленнике, которого Палпатин ему приказал проверить, он был единственной чистой нотой среди какофонии умов. Люк Антилесс находился в зале менее пятнадцати минут, практически моментально вычислив свою цель, и с тех пор, следовал за нею на почтительном расстоянии, изучая привычки, о которых он, скорее всего, заблаговременно узнал из разведданных. Но виконт Индо хорошо выполнял свою работу, и благодаря этому, мальчик знал, что прежде чем планировать план нападения, сперва нужно было удостовериться в деталях. Палпатин знал, что сегодня он снова использует свое мальчишеское личико и худощавую комплекцию, способные убедить кого угодно в его подростковом энтузиазме и благоговейном трепете. Мальчик будет улыбаться столь очаровательно и так искусно изображать наивность, что никто даже и не подумает засомневаться в его искренности. Но в действительности - в мальчике уже кипела ненависть, и Палпатин это чувствовал. Но эта ненависть была обычным делом - она уже стала рефлекторной - последняя частица самозащиты от галактики, которая, как усердно проиллюстрировал Палпатин, была абсолютна безжалостна и жестока. А мальчик всегда учился очень быстро, и очень хорошо научился играть в эти игры. Через год, или даже меньше, его обучение подойдет к концу и он станет Рукой Императора. Служение и верность станут его жизнью, по крайней мере до тех пор, пока он будет беспрекословно подчиняться ему. Какая находка - какой дар ему поднесли прямо сюда - в Имперский дворец! Тонкие губы Палпатина изогнулись в улыбке - да, это был настоящий дар, во многих смыслах. Они пытались спрятать от него мальчика, так же как они пытались спрятать Энакина, но Темная сторона всегда верно служила ему, и конечно же, указала ему на мальчика. Еще один инструмент, который он использовал по своему усмотрению, такой же, как и его отец. Иногда он был так похож на Энакина...но к счастью, по строению мальчик был меньше и куда худее, чем отец. Сочетание наследственности матери и тягот первых четырех лет жизни здесь определило его телосложение. И несмотря на светлые волосы и голубые глаза, он все еще походил на Кеноби достаточно, чтобы на протяжении многих лет Вейдер оставался убежден в том, что мальчик был сыном Кеноби. Большая игра Палпатина продолжалась. Палпатину довольно легко было изменить прошлое мальчика, который уже и так находился под защитой лжи и махинаций, для собственных целей. Дать мальчику другую личность, в то время, как его собственная, вплоть до даты рождения, была спрятана настолько хорошо, что сам мальчик не знал, кто он на самом деле. И кто бы лучше подошел на роль козла отпущения, чем человек, которого Вейдер уже и так винил в смерти жены и их не рожденного ребенка - Оби-Ван Кеноби - бывший наставник Энакина. Проложенная между ним и мальчиком связь будет означать, что для Вейдера этот ребенок всегда будет чужим и ненавистным. Что касаемо самого мальчика...Благодаря его незнанию о самом себе и годам, проведенным с Палпатином, он принял и смирился со всем, что удосужился рассказать ему Учитель. Изменить медицинские данные Кеноби, взятые из нетронутой базы в разрушенном Храме Джедаев до прибытия Вейдера не составило труда. В попытке защитить мальчика, его прошлое никак не было задокументировано, но все же Палпатин прятал мальчика до тех пор, пока не исчезла последняя возможность, что его могут узнать...ну и конечно до тех пор, пока Палпатин не удостоверился в том, что его власть над мальчиком была абсолютной. Конечно же, мрачный и замкнутый ребенок, которого Палпатин впервые представил публике на корускантском праздновании одиннадцатой годовщины государства, мало походил на семилетнего мальчика, который предположительно погиб вместе с родителями при покушении. Пухленький румяный херувимчик превратился в болезненного вида истощенного ребенка, чьи волосы потемнели, а кожа стала очень бледной после нескольких лет, проведенных без солнца. Но все же, внешность мальчика была четко подогнана для того, чтобы привлечь внимание определенной аудитории, чтобы выманить Кеноби и Йоду из своих укрытий, что позволило Палпатину наконец-то достойно завершить дуэль с миниатюрным мастером-джедаем, которую они начали одиннадцать лет назад в палате Сената. Несмотря на то, что связь была очень сомнительной, Королевский Дом Альдераана начал задавать вопросы уже через неделю после появления мальчика на публике. Было ясно, что на эти вопросы их натолкнул Кеноби, которому удалось сбежать несмотря на всю поисковую работу, проделанную Вейдером. Сам же мальчик вырос с мыслью о том, что он - тайный незаконнорожденный сын Кеноби, и к тому времени, когда у него появилась возможность отречься и очернить любую связь со своим биологическим отцом-отступником, он теперь так же не чувствовал никакой связи и с Альдерааном, поэтому никак не отреагировал на интерес со стороны семьи Органа, и что было еще более отрадным - в этом вопросе он полностью доверился Палпатину, позволив ему решать, какой должна быть его реакция. Тем не менее, разделить таким образом внимание мальчика для Палпатина было абсолютно неприемлемым. Он уже давно игнорировал Альдераан, несмотря на все его недовольство, но это стало последней каплей. Его правительство было распущено, а королевские привилегии сняты, что стало очень хорошим уроком всем королевским домам. Таким образом он показал, что даже они были далеко не неприкасаемы для Императора. С тех пор, планета и система была оккупирована его войсками - показательный урок о том, что никто и никогда не смеет сомневаться в Императоре. Мальчик всецело принадлежал ему одному - власть, обещанная Палпатину с того момента, когда он узнал о существовании Энакина, снова оказалась в его досягаемости. И какая это была милая забава - сын Вейдера, который каждый день находился под носом у своего отца при том, что ни один из них не знал правды. По сути, мальчик оставался в живых лишь благодаря ежедневному вмешательству самого Палпатина. Вейдер жаждал расправиться с сыном Кеноби раз и навсегда, но подостыл, когда Палпатин заявил свои права на мальчика, и таким образом, превратил жизнь ребенка в кромешный ад. Мощь Вейдер и его связь с Силой было всем, что должно было быть у Палпатина. Несмотря на всю свою власть, Палпатин знал, что Энакин был воплощением власти намного большей его собственной. И этот факт всегда грыз его - это должен был быть он. Тот, у кого была эта невероятная мощь и беспрецедентная связь с Силой. Он, а не Энакин. Он единственный заслуживал этой власти для собственных целей. Использовав ее на полную мощность, он бы достиг всего намного раньше и легче! Эта сила должна была принадлежать ему. И ему бы не пришлось оставлять Вейдера в живых, несмотря на то, что он был полезен. Ему бы не пришлось полагаться на кого-то другого...сила должна была быть его. Он сжал губы в знак досады. Даже теперь, когда связь была нарушена и ослаблена, при мысли о способностях Энакина внутри все еще вспыхивало негодование. Даже сейчас он его ненавидел лишь потому, что он был ему нужен. А потом еще и его сын! Сын с силой отца и связью - той же глубокой безупречной связью, возмутительной по своей мощи. Все казалось таким многообещающим: ребенок Вейдера...ребенок Энакина. Еще один шанс на власть, которая по праву должна была принадлежать Палпатину. Но на этот раз эта сила была цельной и незапятнанной, не сломанной и искалеченной, как у Вейдера. Поэтому он взял семилетнего мальчика, чтобы сделать эту силу продолжением собственной, сделать ее полностью подвластной ему. И все это на глазах у Вейдера. Прямо у него из-под носа Палпатин забрал единственное, что как он знал, имело бы для Вейдера значение... Он отнял у него это...изуродовал...покалечил...и сделал своей собственностью. Он узурпировал то единственное, что для Вейдера значило бы больше всего на свете, так же, как для Палпатина значила власть. Око за око. У Вейдера была сила, на которую, как считал Палпатин, он единственный имел право...и за это Палпатин забрал у него ребенка. Он усмехнулся и довольный собой, снова откинулся в кресле. Он не просто спрятал ребенка, но и получил от этого куда больше...поскольку Вейдер ненавидел мальчика, который как он думал был сыном Кеноби, настолько, что одно его присутствие вызывало в нем гнев, из-за которого он начинал походить на подожженный фитиль бомбы. Сколько раз Палпатину приходилось вмешиваться, когда эмоции в очередной раз грозили перерасти в действия? Сколько раз Вейдер неосознанно бы убил собственного ребенка, появись у него такой шанс? И как же восхитительно знать, что именно он устроил это. Потому что каждый день, смотря на Вейдера, Палпатин видел власть, коей он никогда не обладал...и каждый день он ставил перед собой цель - обладать тем единственным, что так много значило для Вейдера. Идеальная маленькая игра, которую он придумал для собственного увеселения. И эта игра оказалась весьма полезной. Возможно, в первые годы он...переусердствовал, в первую очередь вымещая злость, вызванную одним только фактом существования мальчика, а во-вторых потому, что он оказался абсолютно неуправляемым. Но они проделали свой путь, он и ребенок. Со времени его первого приезда сюда в качестве семилетнего наследника альдераанского престола, Палпатин потратил многие часы на уникальное обучение без условий и ограничений. Часы, переходящие в дни, и дни, которые растянулись на целые годы, он формировал молодой и все еще гибкий разум, связывая его тысячами нитей жесткого контроля в ожидании, когда семена дадут рост и его власть расцветет ко времени его возвращения в галактику уже в качестве неизвестного одиннадцатилетнего мальчика. Палпатин стал для ребенка всем, его жизнью, его вселенной. Он позаботился об этом. Для него больше не существовало никого другого. Не осталось ничего другого - плохого или хорошего. Он знал, что его власть над мальчиком была абсолютной, а его слово для него было законом. Он наконец получил, то что хотел, и решил вернуть свой маленький проект в большую галактику... но возникли проблемы. С мальчиком всегда были проблемы. Это оказалось тяжелым процессом, но Палпатину не нужно было, чтобы мальчик чувствовал себя комфортно или безопасно. Все, чего он требовал от него, так это то, чтобы он оставался полезным. И все же, после того, как мальчик столько времени пробыл в изоляции, для постепенного возвращения в галактику требовался тщательный контроль. Жесткий отбор среди воспитателей и занятий, и его состояние стабилизировалось. Хотя прежним он уже никогда не будет. Несмотря на все тренировки, у мальчика были лишь краткие хаотичные всплески Силы, которые спадали на нет в течении нескольких дней, а иногда и часов. Связь была крепкой - она то вспыхивала, то снова меркла. Моментальная вспышка, похожая на то, когда смотришь на солнце, а затем...она потухала, несмотря на все попытки разжечь ее вновь. Мрачный спад в посредственность. Он мог взять любого чувствительного к Силе ребенка, и добился бы не больше, чем добился от мальчика. И он не скрывал это от ребенка - своего разочарования, недовольства и неодобрения. Никакой разницы. Мальчик по-прежнему сохранял свою защитную настороженность и отчуждение, разрываясь между желанием угодить своему Учителю, который всегда требовал от него невозможного, и блеклой тяге к независимости, которую, как он знал, Палпатин ему никогда не даст. Конечно, он знал, что мальчик давно-давным подсел на спайс, пытаясь снять напряжение от жизни под давлением. Он знал, что именно это подогревало вину и ломало суждения в разуме виконта Индо, который пытался контролировать своего неуравновешенного и импульсивного воспитанника. Но такие эмоции он чувствовал касательно и многих других аспектов его отношений с мальчиком, и эти незначительные слабости не имели значения. Что было важно на самом деле, так это то, что Индо подчинялся приказам Императора. Что он был преданным, надежным и, без превращения профессиональных отношений в личные, был способен раскрыть огромный потенциал, который Палпатин разглядел в мальчике. Спайс не имел значения. Мальчишка лишь однажды попался на глаза Палпатину под его воздействием...и с тех пор ни разу этого не повторялось. Палпатин позаботился об этом, очень доступно разъяснив ему свою точку зрения по этому поводу. Мальчишка все еще оставался своенравным и непокорным. Часто он был черств и вреден по отношению к другим, но только не к Палпатину. Ценные уроки ранних лет научили его резко чувствовать эту разницу и здоровую долю страха по отношению к Учителю, который столько лет правил с помощью железного кнута. Это было замечательное сочетание жестоких и резких черт характера, по крайней мере до тех пор, пока его власть над мальчиком оставалась абсолютной. Если он даже на мгновение засомневается в этом...мальчик тут же потеряет всякую значимость. Палпатин улыбнулся, смотря на худощавого юношу, затерявшегося в толпе и отдаленно ощутил его тревогу. Пятнадцать лет...он на самом пороге вступления во взрослую жизнь...и он прекрасно понимает, насколько короткой может оказаться его жизнь. * * * Даже стоя спиной к трибуне, Люк все еще ощущал на себе пристальный, прожигающий спину, взгляд Учителя, чувствуя себя под этим взглядом неуютно и тревожно. Когда Люк наконец не смог больше этого выдерживать, он вышел из-под широкой, резной лестницы в центр огромного зала, тем самым делая себя невидимым для Учителя. Он плавно шел сквозь пеструю, наряженную толпу и здесь он уже чувствовал себя спокойно. Все эти яркие краски нарядов и общая пёстрость толпы под огромными мрачными сводами зала словно пытались сопротивляться угрюмости этого места. Все эти драгоценности - одни в виде драгоценных камней, другие в виде наград и знаков отличия - все они были безделушками, неважно к какому виду они принадлежали. Все они рассказывали одну и ту же историю: историю богатства и власти. Неторопливо двигаясь среди наряженной, не замечающей его толпы, он сбавил шаг. Он давным-давно научился оставаться невидимым в толпе - заставлять людей отворачиваться, чтобы им становилось не по себе от пронзительного взгляда голубых глаз. Стоя в толпе, он закрыл глаза, чтобы увидеть сложный калейдоскоп умов вокруг себя, таких же абстрактных и ярких, как их одежда. Удерживая поток тысячи мыслей в хрупком равновесии, толпа для него превратилась в размытый рисунок чувств и движений... Учитель сказал, что это его особый дар - чувствовать всё сильнее, чем чувствуют другие. Он потратил долгие часы, оттачивая в нем этот талант... но в эти мучительные часы он так и не научил его, как ограждаться от какофонии умов вокруг него, как остановить поток бесконечных голосов, сливающихся в постоянный, непрерывный шум, достаточно громкий, чтобы он сцепил зубы от этого мучительного рева. Эхо слишком многих корыстных, подхалимских мыслей, витавших в величественном зале сразу же вернули его в детство. К тому самому ощущению невидимости среди людей, ощущению одиночества в толпе, для которой он был всего лишь неудобством, которое следовало игнорировать и избегать. Это была своего рода тюрьма. Четыре года он был заперт в огромном тронном зале, который даже по сравнению с этим величественным помещением был вдвое больше. День и ночь, месяц за месяцем, год за годом... он провел там столько времени, что тронный зал стал его вселенной, и его Учитель, несмотря на свое темное одеяние, стал его солнцем, вокруг которого вращалось все остальное. Солнцем, которое могло его согреть, или оставить замерзать... или, что хуже - обжечь его своей страшной яростью. Для ребенка четыре года оказались целой вечностью. Треть своей жизни он прожил в одной комнате, которая была либо заполнена толпами людей, как этот зал сегодня, либо поглощена гробовой тишиной тьмы, в которой был слышен малейший звук, исходящий из других комнат посреди ночи. Иногда его тюрьма наполнялась цветами и яркостью, частью которых он не являлся. Придворные мелькали перед ним, словно бабочки. Для Люка они были такими же эфемерными, как и он сам для них. Потому-что никто и никогда не смотрел на него. Никто не встречался с ним взглядом. Он существовал за пределами их мира комфорта и излишеств. Он голодал среди обжорства, замерзал в окружении роскошного меха и гладких складок шелка. Он истекал кровью в толпе, где никто и не подумал протянуть ему руку помощи. В своем сюрреалистичном существовании он был призраком в мире, где никто, словно по тайному договору, не обращал на него внимания, кроме его облаченного в темные робы Учителя. До тех пор, пока даже такое внимание не стало для него необходимым. И все это время, Учитель его обучал: примерами, приказами и своей требовательностью. Было время, когда ребенок столь юного возраста просто не мог понять смысла такого обучения. Также были времена, когда слова Учителя находили свою цель, и тогда его на много часов оставляли одного в тишине долгих ночей, когда из за голода и холода он не мог уснуть, но был слишком изнуренным, чтобы оставаться в сознании. В такие часы Люк мыслями и сердцем жаждал сочувствия. Джедаи, как сказал Учитель полным презрения голосом, в такие часы искали своё драгоценное спокойствие. Они часами медитировали в своих бесполезных попытках избавиться от эмоций, искренне веря в то, что эмоции и чувства могут искривить суждения и затуманить рассудок. Их цель была тщетной, сказал Учитель, ведь настоящую силу - силу ситха, дает именно то, от чего джедаи так пытались избавиться. В первые же месяцы, учения джедаев были раскритикованы и отвергнуты, ведь именно учения ситхов казались такими понятными и истинными. Но Люк столько раз думал о том, что он готов на все, лишь бы избавиться от эмоций, когда он испуганный и молчаливый, сжавшись сидел в темной тишине огромного зала и смотрел на тени, крадущиеся к нему из зловещей тьмы бесконечной ночи. Но время... Говорят, что время лечит, но только не в случае Люка. Время не могло его излечить, никогда не могло. Для него время стало учителем. Оно научило его по-разному смотреть на вещи, научило выносливости. И иногда давало ясность. Потому-что при отсутствии эмоций, как провозглашали джедаи, Люк сомневался, что он бы вообще пережил те первые годы, проведенные с Палпатином. Как можно полностью отдаваться, физически и духовно, одному моменту без страха, ярости и отчаянья? Сама природа наделила этими эмоциями каждое живое существо, базовые навыки выживания, инстинктивная способность приспосабливаться, выживать в тяжелые моменты благодаря эмоциям. Говоря с точки зрения физических законов времени, годы заточения в сюрреалистичном мире темного, безоконного, напоминающего преисподнюю, тронного зала, были лишь незначительной частью жизни Люка. Говоря о его внутреннем состоянии, то эти годы стали для него вечностью, заполнив его нутро холодным спокойствием, словно те мрачные тихие ночи поселились внутри его души. Они окутали его с головы до ног. Он смутно помнил подавляющий все остальное, основной инстинкт выживания, который заставлял его прятаться в темноте и искать любые укромные места, где можно найти убежище и почувствовать хоть какое-то подобие безопасности. Или ночи полнолуния, когда он гнался за кругом света, исходящим с высокого потолка в этот мир мрака. В тронном зале Учителя не было окон - за пределами этой огромной комнаты другого мира, казалось просто не существовало... кроме тех ночей, когда было полнолуние. Тогда комната освещалась через высокий транец на потолке, создавая круг света. Он часто залазил в него и свернувшись калачиком, засыпал... а когда он просыпался ночью, и видел что круг передвинулся, он помнил, как отчаянно полз через тьму к этому кругу света, словно он мог защитить его от темноты вокруг. Семилетний напуганный ребенок, оставшийся абсолютно один. Тогда ему казалось, что даже свет оставил его; его затягивали тени и они были единственным, что у него осталось. Ему оставалось лишь сидеть, обхватив себя руками и слушать шорохи, доносящиеся из темных углов огромной комнаты, которая была настолько большой, что для того, чтобы ее пересечь, ему требовалось несколько наполненных страхом минут, пока он осторожно прислушивался к скрипу и скрежету, а огромные тени так и норовили сожрать его. Тихий звук воображаемых шагов, доносящийся из тьмы, казался настолько реальным, что приобрел свой образ. Он наблюдал, ждал, шептал ему... В детстве, даже с обрывочными воспоминаниям об Альдераане, у него был один и тот же, раз за разом повторяющийся кошмар: он стоял на границе темноты и дневного света. Всего один шаг и он окажется на свету - в безопасности. Всего один шаг и он сможет убежать - он будет свободен. И каким-то образом, тьма каждый раз просачивалась вперед и он снова слышал хриплое дыхание огромного и тяжелого существа позади себя, и его парализовало от страха... затем его обхватывала тьма, лишая слуха и зрения.... ...и оно нападало. Огромный вес и невероятная сила, вышибающие воздух из легких, и он падал на колени. Железная хватка когтей за волосы и... ...и оно снова утаскивало его обратно во тьму. Каждую ночь детства Учитель запирал его в непроницаемой темноте тронного зала. Каждую ночь он запирал Люка в этом кошмаре. И каждый день весь ужас жестокой реальности мерк по сравнению с этим. Оставшись абсолютно один, он хватался за один единственный инстинкт. Единственной целью стало выжить любой ценой. К тому времени, когда ему исполнилось одиннадцать, он уже не боялся монстра в темноте. Он сам стал этим монстром. * * * Люк быстро сморгнул и покачал головой, пытаясь избавиться от волны воспоминаний, нахлынувших от контакта с таким количеством умов. Он оттолкнул их прочь, как делал всегда, ведь это был единственный способ заткнуть этот рев, единственный способ, которому его научил Учитель. Он потянулся к единственному уму, выделяющемуся из толпы своей связью с Силой - к Учителю. Концентрируясь лишь на одной их связи, он мог заглушить этот невыносимый гул, который становился лишь блеклым отзвуком на краю сознания. Эта связь, она придавала ему сил. Так он мог собраться с мыслями. Открыв глаза, Люк снова пошёл вперед через толпу, которая рассеивалась перед ним уже на подсознательном уровне. Он, словно акула, вышел на охоту. Прислонившись к стене зала, Хан зачаровано наблюдал издалека. Малыш стоял под двойной лестницей, в самом центре потока людей целых десять минут. .и никто не наткнулся на него, даже случайно, несмотря на то что он стоял спиной к потоку. Никто. Все они... просто отходили в сторону в самый последний момент, даже не взглянув на него. Никто не побеспокоил его, и никто даже не посмотрел на него. Никто и слова не сказал. Все просто обходили стороной, словно его там и не было. Малыш внезапно моргнул, открыв глаза и покачал головой….и, затем, пошел вперед с гримасой ненависти на лице, посмотрев на одного расфуфыренного старика, который только что прошёл мимо него. Мужчина повернулся и выражение лица малыша тут же изменилось. Он улыбнулся застенчивой, почтительной улыбкой, и наклонив голову, начал разговор. Учитывая положение малыша, это было само по себе странно - подумал Хан. Это было самое странное из всего, что ему довелось увидеть за весь день, что уже говорило о многом. Они говорили довольно долгое время, и малыш кивал, не теряя зрительного контакта с собеседником. Казалось, старику было много чего рассказать этому пятнадцатилетнему пацану. Слишком много чего. Он понял, что малой застрял. Он подошел к нему со спины, и уже был довольно близко, когда малыш спрятал за спину руку, которую ранее держал сбоку и слегка помахал ею. Да, он точно застрял. Хан подошёл к ним, и кивнув мужчине, произнес: - Извините, могу я...простите,- он повернулся к Люку. -Ээ, Люк, твой коммуникатор? Тот повернулся к нему со странно выразительным видом. - Что? - Коммуникатор. У тебя ведь коммуникатор с собой.- Хан посмотрел на богато одетого мужчину. - Украду его всего на несколько минут. Люк сразу же ответил: - Уходи. Крупный на вид мужчина также казался раздраженным. Осмотрев его с головы до ног, и явно посчитав разговор с ним ниже своего достоинства, он ответил: - Мы заняты, солдат. Хан кивнул, натянув на лицо улыбку. - Всего на минутку. Очень важное дело. Мужчина удивленно поднял одну бровь. - Кто? На секунду, Хан запнулся, и стал лихорадочно перебирать в памяти тех, чьи имена могли напугать такого напыщенного индюка... на языке уже крутилось имя Моффа Таркина, но малыш внезапно протянул руку и произнес. - Стой. Не надо! - он виновато посмотрел на мужчину и произнес голосом с нотками извинения. - Просто...давайте я сам все улажу. Мужчина пренебрежительно закатил глаза. - Ответь на звонок. - Да нет, это просто... Отмахнувшись, мужчина уже стал высматривать в толпе другого собеседника. - Ответь на звонок. - Может, поговорим позже? Мужчина осмотрел Люка с головы до ног, и задумчиво поджал губы. - Еще как поговорим. Он направился в сторону толпы, а Люк еще несколько секунд улыбался ему вслед. Малыш выждал еще нескольку секунд и когда повернулся к Хану, его солнечная улыбка мгновенно погасла. -Ну спасибо тебе. - Ты мне должен, малой. - Ага, а он был моей целью, - сухо ответил малыш. - Чего? - Моя цель...это его я должен был сегодня найти и считать с него информацию. Благодаря тебе, мне опять придется его выслеживать и искать предлог, чтобы снова завести разговор. Тебе не кажется, что это будет выглядеть как-то подозрительно? Хан смотрел на него еще три долгих секунды. - ...Чего? - Серьезно, ты что, думаешь я прихожу на эти чертовы приемы, чтобы развлекаться? У меня куча работы, и сегодня моя задача состоит в том, чтобы при разговоре с этим мужиком выяснить знает ли он про то, что десятая часть производимого его фабриками оружия попадает в руки повстанцев, или же он действительно идиот. И вот мы были уже на стадии, когда я был «так впечатлен его статусом оружейного барона» - с отвращением произнес малыш, - И тут ты влез. - Ты мне рукой помахал! - Да! Я говорил тебе уйти! - А, ну то есть я теперь еще и экстрасенс. - Очевидно, нет. Поэтому я повторюсь - я...пойду? - Но это ты заставил меня прийти сюда! - Не вижу причины, почему я должен страдать один, - малой вытянул шею, чтобы не упустить цель из виду. - Еще как минимум час придется ждать, прежде чем снова подойти к нему, чтобы это не выглядело, словно я навязываюсь. И все благодаря тебе. - Ну, я тебе здесь точно не нужен, - Хан попытался испытать удачу. - Может, я могу уйти? - Что, уже забыл про то, что я не хочу страдать здесь один? А теперь мы влипли вдвойне, поскольку ты здесь со мной останешься еще как минимум на час. - Как это? Влипли вдвойне? -Ты что, хочешь здесь всю ночь проторчать? Могу устроить! - Люк осмотрел толпу. - А, ну замечательно. Теперь я вообще его не вижу. Иди в ту сторону, я пойду в другую. Ругаясь про себя, Хан оглянулся на него. - Напомни, как он выглядит? - Ты что, издеваешься? На нем бледно-зеленый пиджак с красным поясом. Сколько ты на него смотрел? - малыш уже начал уходить и его худощавая фигура тут же растворилась в толпе. Ругая на чем свет стоит малыша, вечеринки высшего света, и жизнь вообще, Хан пошел в противоположном направлении. Он прошел весь бальный зал, что заняло у него целых десять минут, и уже собирался сделать вторую петлю, когда понял, что он не только не нашел того болвана в красно-зеленую полосочку, но потерял самого малого. Он резко остановился, и настолько удивился, что быстро вернулся взглядом к привлекшей его внимание, сцене. Люк стоял лицом к юноше, который по виду был не старше него самого - они оба были на пороге совершеннолетия. Оба худощавые, с темно-русыми волосами и голубыми глазами. Даже манеры у них были похожи. Единственное, что их отличало, было то, что этот неизвестный придворный мальчик был одет в дорогие светлые вещи, резко контрастирующие с темным, строгим костюмом Люка. На секунду, Хан решил, что они должно быть, друзья, жалующиеся друг другу на необходимость посещения этого глупого мероприятия, или возможно, у обоих парней здесь была общая миссия, и сейчас они обменивались информацией...И возможно, в ситховом Убикторате все агенты были настолько молоды. Но даже на расстоянии было видно, что в позе незнакомого парня явно читалась враждебность. Но, несмотря на это, Люк оставался таким же выдержанным и спокойным, как и всегда. Не зная, что ему следует делать в этой ситуации, Хан немного замедлил шаг, удовлетворенный тем, что малому здесь было также хреново, как и ему. Хотя Хан и не мог слышать слов, он видел, как говоря, незнакомец сделал пол шага вперед, слегка наклонил голову и на его красивом с тонкими чертами, лице, появилась легкая ухмылка. Люк не двинулся с места и что-то произнес в ответ. Но чтобы он там не сказал, другой юноша тут же был вынужден сделать шаг назад. Хан был готов отдать свою недельную зарплату за то, чтобы узнать, что он сказал, но всю зарплату на ближайшие полгода он уже пообещал отдавать магазину в оплату долга за эти чертовы костюмы. * * * Люк слегка наклонился вперед, заставляя Арамиля сделать шаг назад. Почувствовав его вспышку злости на самого себя за этот жест, Люк улыбнулся неприкрытой самодовольной улыбкой. Разъяренный этим, Арамиль собрался с духом и снова напал на Люка. - Не надо играть со мной. Я знаю что ты такое, Ситх. Думаешь, можешь безнаказанно угрожать мне? Я под защитой Палпатина, если ты забыл. Люк продолжал улыбаться, но улыбка не затрагивала глаза. - Ты - игрушка, Арамиль. Временное развлечение. Какой бы ты статус сам себе не придумал, поверь мне, он не дает тебе неприкосновенности. То, что ты плаваешь в море, не делает тебя акулой. Здесь ты окружен профессиональными хищниками. - Избавь меня от своих игр за власть. Ты знаешь, что я неприкосновенный... и это пожирает тебя изнутри. Люк больше не мог оставаться лишь пренебрежительным. Он снова прошелся глазами по толпе и наконец, заметил свою цель, пересекающую дальнюю часть зала. - Иди домой, Арамиль, и хорошенько посмотри в зеркало. И когда ты поймешь, что здесь вообще происходит, может до тебя наконец-то дойдет смысл твоего места и положения здесь. - Я знаю свое место,- усмехнулся Арамиль.- Оно сразу же над тобой. Думаешь, ты близок к Императору? Думаешь, заполучил его внимание? Ты - прошлый день, вчерашние новости. Люк слегка покачал головой, периферийным зрением заметив, что окружающие стали обходить их, видя, что скоро полетят искры. Сегодня он не хотел лезть в драку, поскольку у него была работа, и ее не получится выполнить, привлекая к себе столько внимания. - Ты - посмешище, Арамиль. Шутка. Все это знают, кроме тебя. - он посмотрел по сторонам. Эта бессмысленная стычка уже начала порядком раздражать и надоедать. -Не пытайся идти против меня. Я каждый день пожираю таких малышей, как ты. - Твое время прошло. Настало мое, - Арамиль оценивающе посмотрел на него, и наивно был обманут его внешностью. - Знаешь, я тоже проголодался. Последняя фраза заставила Люка снова посмотреть на него. А его тон стал ледяным. - Не думай, что я не смогу убить тебя. И не надейся, что пожалею. - Ну тогда вперед, и посмотрим, кто кого сожрет. Люк долго молчал, расчетливо глядя на самодовольного, бросающего ему вызов, молодого человека. - Да ну?-он знал, ему придется заплатить за это и точно знал цену, но сейчас это не имело никакого значения. -Хочешь поплавать с акулами? Ладно. Сегодня. Красивый юноша нахмурился, и тонкие черты его лица тут же исказились от неуверенности, которая мгновенно отразилась в Силе. -Что? Люк уже потянулся к Силе, медленно, и осторожно связывая ее нити, которые раскалились добела от их эмоций и накрыли их, словно слой снега. - Сегодня. Я устрою это сегодня. И сделаю это через Палпатина. Просто, чтобы ты наконец понял, насколько неустойчиво было твое место здесь, Арамиль. Люк сделал короткую паузу, почувствовав непонимание парня. И тут же послал рябь сквозь пузырь Силы, окружающий их. Малейшая дрожь, вибрация одной-единственной мысли, эмоции намеренно скрыты, но тонко показаны, тихие, словно вздох: интерес, дружба, пристальное внимание... Всего секунда потребовалось для того, чтобы кинуть наживку и привлечь внимание необходимой ему аудитории. Учитель резко повернул голову, словно услышав выстрел бластера. Даже стоя спиной к Учителю, он чувствовал резкую перемену внимания, а это значит, что игра началась. Он наклонился вперед, убедившись, что закрывает собой Арамиля, и шок на его лице от Императора. Словно делясь секретом, он приблизился губами к уху парня, а руку положил на грудь Арамиля, и тихо прошептал, заставляя собеседника наклониться, чтобы услышать, что он говорил. Он почувствовал вибрацию, когда Сила хлынула потоком по его команде. Для этого, ему потребовалось всего мгновение концентрации, скрытое от любопытных глаз Учителя. Ладонь Люка лежала на шелковой материи рубашки Арамиля, и на один удар - всего один удар, он призвал Силу, чтобы остановить его сердце. Через ладонь он чувствовал, как оно бьется, и убрав невидимые тиски, прошептал: - Чувствуешь? Вот здесь. Ты уже покойник, Арамиль...убит шепотом. Отстранившись от него, Люк аккуратно соорудил хорошую дозу сожаления в своих мыслях, и отослал их через Силу. Но его взгляд, который в тот момент видел один Арамиль, был жестоким и насмешливым. Сделав шаг назад, ранее лежавшую на груди Арамиля руку, он положил ему на плечо в знак несуществующей дружбы, и продолжал смотреть на растерянного Арамиля до тех пор, пока не повернулся, чтобы уйти. Когда он наконец дошел до противоположной стороны зала, он потянулся к Учителю малейшим прикосновением Силы и позволил себе самодовольную ухмылку. Ему даже не нужно проверять. Он редко использовал этот трюк, но он всегда срабатывал. Конечно же, ему придется заплатить. Когда к нему притащат юношу, без маскировки Люка, он легко прочитает его мысли и эмоции. Но будет уже поздно. Даже осознав, что произошло, Палпатин выместит все свою злость и расстройство на человеке перед ним. А затем вызовет к себе Люка, и придет в ярость не от того, что Люк захотел убрать юношу - сам по себе он не имел никого значения, но от того, что к нему в голову пришла идея вовлечь в эту игру своего Учителя, и что более важно - ему это удалось. Ему не следовало этого делать. Не следовало так грубо использовать Силу без приказа Учителя. Не тогда, когда у него и так были проблемы с Силой. Он знал, что именно за это он заплатит больше всего. Но Люк к этому привык. Учитель уже просто не мог сделать что-то, чего он ранее не делал. Но несмотря на это, Люк все еще был здесь - он выжил. Так он жил всю свою жизнь...столько, сколько себя помнит...а когда живешь в аду, огонь и сера становятся для тебя нормой. - Что это было? - Соло подошел к нему, заставляя отвернуться от Арамиля, который, схватившись за грудь, сделал несколько неуверенных шагов. Люк посмотрел на кореллианца...но даже на секунду не задумался о том, чтобы рассказать ему правду. - Политика, - он непринужденно пожал плечами, заставляя Соло вновь любопытно взглянуть на богато одетого юношу. - Что-то не похоже на политику, - пытаясь что-то прочитать по его лицу, произнес Соло. Люк повернулся к нему, а безразличие на его лице плавно перешло в фальшивую улыбку на уголках губ. - Политика двора и не должна быть похожа на обычную. У нее своя собственная жизнь...и эта игра опасна для новичков, - он посмотрел в сторону, но его взгляд не коснулся Арамиля. - Мелким рыбешкам приходится немного подождать, прежде чем попытаются плавать среди акул. Соло вновь посмотрел на Арамиля. - Что ты ему сказал? - Я попрощался. * * * Хан всю оставшуюся ночь следил за тем молодым человеком. Малыш еще дважды возвращался к своей цели, и при выполнении обязанностей, Хана он, видимо, просто игнорировал или вообще про него забыл. Когда ушел Император, он заметил, что через несколько минут Сейт Пестаж вернулся в зал и сразу же направился к неизвестному юноше. Было не трудно прочитать выражение его лица, когда с ним заговорил помощник Императора - ужас, граничащий с паникой. Он сразу же ушел вместе с Пестажем... Это был последний раз, когда Хан видел его или слышал о нем, при дворе или за его пределами. Он просто исчез. http://s018.radikal.ru/i528/1208/4b/ace70e5d44bb.jpg-иллюстрация к главе