Чужой среди своих

Сознание с трудом прорывалось из пустоты сквозь мутное марево. Где-то на периферии маячила боль, и он долго не мог определить принадлежит ли она ему или другому неизвестному участнику. Он понял, что спит, и попытался открыть глаза. Пришлось приложить титанические усилия, чтобы веки дрогнули, и в маленькие щелочки плеснул свет. — Стенли! Ли! Позовите кто-нибудь доктора! Он очнулся! — глухой далекий голос был полон паники, но он пошел за ним туда в ясность. Круглое пятно лица еще долго не желало складываться в отчетливую картинку, но вот, наконец, он разглядел темную шапку короткостриженных волос, теплые карие глаза и родинку над полными бесцветными губами. «Какой красивый альфа», — радостно подумал он и моргнул. По щекам отчего-то полились слезы, но он вовсе не чувствовал грусти. — Слава Богу! — альфа склонился над ним и уткнулся лбом ему в живот, тяжело и прерывисто дыша. Так хотелось утешить этого милого человека, но руки налились свинцом и отказывались слушаться. А потом появились еще лица — встревоженные и равнодушные, он не мог ни запомнить их, ни разобрать, что они говорили. Когда властный голос все же прорезался сквозь шум и приказал спать, он не стал сопротивляться и послушно ускользнул в благословенное небытие. *** — Кто ты? — Смотри, — альфа взял его руку, нежно и вдумчиво погладил ее, вздохнул, зажмурился на мгновение, широко улыбнулся и прижал податливую ладонь к своей колючей щеке; на худом пальце блеснул перстень. — Я твой муж Михаэль. — Правда?! Я рад, ты мне нравишься, — он легонько погладил альфу, плавясь под его бархатистым взглядом, в глубине которого, чудилось ему, горели костры ярости и силы. Михаэль пристально изучал его лицо в ответ, исступленно целовал руки и шептал неразборчиво что-то сладкое. Они некоторое время молчали, легко касаясь друг друга. Что-то звериное притягивало его к этому альфе, вызывая противоречивые чувства эйфории и боли. И, хотя он не помнил себя, он помнил одуряющее желание принадлежать другому человеку, сливаться с ним, знать его до мелочей, заботиться о нем, иметь от него детей. Если бы у него сейчас были силы, он поднялся бы с кровати и сжал Михаэля в объятьях до хруста костей, и тогда, может быть, ему бы стало легче, а канат их связи не тянул бы столь сильно, заставляя сердце кровоточить. — Почему тот человек, альфа, сказал: «хорошо, что выжил ты»? Мой брат был плохим человеком? — Нет, твой брат… Он… Вы с ним похожи, но он более свободный, делает что хочет, а твой отец имеет свои представления о том, какими должны быть его дети. -Так он… Ри, правильно? — Михаэль согласно кивнул. — Ри не вписывался? — Да, Ри нельзя запереть в клетке и заставить делать то, что ему не нравится. Он рисованием-то занялся назло отцу, это позже выяснилось, что у него талант. — А я? Я не такой. — Ты со мной. Сейчас это важней всего. — А папа тоже считал, что Ри жил неправильно? — Возможно, — Михаэль пожал плечами. — Понимаешь, Ри очень талантлив, он быстро добился значительного успеха. Слишком многие остались позади. Нашлись и завистники. Распространились слухи о том, что Ри спал с нужными людьми, которые потом его всячески продвигали. Мало кто усомнился в их правдивости, ведь Ри принадлежит к богемной среде, а там нравы куда как свободнее. И ваши родители… — Они тоже поверили сплетням? — Михаэль лишь снова кивнул в ответ, в его глазах зажглась горечь сожаления, и омега кое-что понял: — А ты? Ты поверил? Альфа повинно опустил голову, сжал переносицу пальцами, потер шею, вздохнул и лишь потом ответил. — И я. — Что-то случилось из-за этого? Я прав? — он пытался заглянуть мужу в лицо, но Михаэль отвернулся к окну, на лбу его вздулась вена, кулаки сжались. — Расскажи. — Милый, я расскажу тебе все обязательно, но не сейчас. Этот разговор не из легких, а ты слишком слаб. Лучше отдыхай и поправляйся скорее. Арчи уже заждался своего папочку. — Михаэль, что мне делать, я совсем не помню нашего сына? Как же я буду оберегать и растить его, если во мне совсем нет любви? — он задохнулся от паники, подумав о неизвестном младенце, о частице уже буквально вплавившегося под кожу темноглазого альфы и о кусочке самого себя, отторжение которого казалось невосполнимой потерей. — Не переживай, — Михаэль склонился над ним, ласково провел по волосам, поправляя челку, чмокнул в кончик носа. — Я же буду с тобой. Помогу тебе. Не брошу. Больше не брошу. Арчи такой милый, что ты не сможешь его не полюбить. Верь мне, и у нас с тобой все получится. — Хорошо, — он расплылся в улыбке, почувствовав, как разливается в животе тепло, будто там включили солнышко, внутри больше не было пусто, все ледники растаяли и, похоже, начиналась весна. — Поцелуй меня, пожалуйста. Он закрыл глаза. Чужое дыхание, такое терпкое и невозможно сладкое, прежде коснулось его приоткрытых губ. Он всхлипнул в нетерпении, теряя голову, ожидая большего. И вот, наконец, влажное тепло накрыло, захватило и увело, заставив сердце ринуться в галоп. Михаэль был жадным, он поглощал его всего без остатка, целовал, как будто в последний раз. — Раз я больше ничего не помню, выходит, это был наш первый поцелуй, — прошептал он, немного придя в себя, и счастливо улыбнулся. *** — Вот мы и пришли. Волнуешься? — Михаэль заботливо посмотрел на цепляющегося за него мужа. — Немного. Хочу увидеть нашего сына. — Тогда звони. Родители, наверное, уже заждались. Дверь открыл отец, он крепко обнял стоящего столбом сына, потрепал его по волосам и ущипнул за щеку. — Рад, что ты поправляешься, Веснушка. — Спасибо, — вялая улыбка коснулась губ. — Луис, идите с Арчи скорей сюда, — крикнул отец куда-то в глубину квартиры. Малыш спокойно сидел на руках у папы Ли и внимательными карими бусинами рассматривал побледневшего омегу, а потом потянул к нему маленькую слюнявую ладошку и весело заверещал. — Возьми его на руки, — папа подошел ближе и молодой омега неуклюже перехватил Арчи. — Он похож на тебя, — бросив восторженный взгляд на Михаэля, омега зарылся носом в темную пушистую макушку, улыбнулся и поцеловал сына в лобик. — Нет, он похож на нас. У него твой курносый нос и твои оттопыренные ушки, — Михаэль задорно подмигнул мужу, и все засмеялись. Вечером омега не спешил выходить из душа. Когда все волнения дня улеглись, он вдруг вспомнил, что они с Михаэлем будут спать на одной кровати, и предвкушение напополам с удушливым стеснением накрыло его. Ему хотелось немедленно бежать в спальню к мужу в надежные жаркие объятья и, в то же время, скрыться где-нибудь на краю света в глубокой пещере, потому что он знает — будет слишком хорошо. Он боялся не выдерджать счастья. Он не верил, что столь прекрасный идеальный альфа может принадлежать ему всецело. И если бы Михаэль сам не пришел за ним, неизвестно, как долго бы он еще проторчал в ванной. — Родной, если ты сейчас же не закончишь, мир останется без пресной воды, Михаэль потянул его из душа за руки, поставил перед собой, легонько чмокнул в губы, промокнул влагу с его дрожащего тела полотенцем, огибая места, где все еще цвели синяки. Омега все это время прятал взгляд и смотрел куда угодно, только не на альфу. В этот вечер они не занимались любовью. Михаэль лишь крепко прижал мужа к себе, обняв не только руками, но и закинув на него ногу, и тягуче поцеловал. — Спокойной ночи, любимый. Как хорошо, что выжил ты.