***
Все следующие дни Джек проводил в подвале. Вооружившись картой и теми немногими бумагами, которые он позаимствовал у первосвященника, Лондон самозабвенно чертил какой-то план, отвлекаясь лишь на то, чтобы присмотреть за зельем. Теодор видел его только вечерами, когда тот вяло выбирался к ужину. И то, больше за тем, чтобы поговорить. — Как часто к вам приезжают торговцы с востока? — Ммм… Раза два в год: осенью и весной. — А подводы с оружием они поставляют? — Только для обязательного вооружения. — А наемники? — У нас мирное государство! — Ну-ну… А кто поставляет вам специи и прочие экзотические продукты? И так далее. На седьмом вопросе Теодор не выдержал: — Джек, я не Страждущий. Я не знаю всего, что происходит в городе. — Священники — это зеницы Всевышнего, видящие каждую тварь божию… Тьфу. — Джек Лондон, еще одно слово… — Окей-окей, умолкаю, — устало замахал руками тот. — Просто понять не могу. Если здесь не замешаны ни наемники, ни какое-либо хитрое оружие, ни сами Страждущие, которые не справятся со слабыми, но все же колдунами, то что? На какое «божье знамение» рассчитывает ваше правительство? Теодор неловко пожал плечами: подобные мысли приходили в голову и ему, но ответа на них пока не было.***
Старая телега натужно скрипела по дороге. Вообще-то можно было не утруждать себя и взять новую, но в этой стране это стоило слишком много денег. Приходилось натягивать капюшон чуть ли не до самого подбородка и стараться не слишком клацать зубами на поворотах. Пейзаж вокруг тоже не слишком стремился радовать глаз. Грязно-серая дорога, которая не менялась на протяжении всех трех дней путешествия, темные леса по ее краям, в которые еще долго не осмелится ступить дровосек да грозовое небо, обещавшее путешественникам мокрую ночевку. Кажется, дорога — самое изматывающее в моей профессии. За время моей работы я умудрилась перезнакомиться со всеми тараканами во всех постоялых дворах, отравиться более четырех раз и столько же отбиваться от воров, решившим поживиться моим кошельком. Но трястись по пять дней в очередной колымаге, сопровождающей свою езду непередаваемой какофонией скрипов и стуков… О, это выше всяких описаний… Я крепче завернулась плащ. Голова казалась тяжелой перед грозой, а в горле першило. Надо было не экономить и разориться, хотя бы, на крытую повозку, а не на продуваемую всеми ветрами незнамо что. Может поспать? Хотя нет, откусишь себе еще язык на каком-нибудь ухабе… — Госпожа не соизволит подкрепиться? — донеся до меня зычный голос с козел. Хорошо сбитый мужичок, нанятый мной еще у самой границы, явно заприметил вдали некое подобие постоялого двора. С начала пути он пытался завязать разговор, но когда понял, что собеседница ему досталась молчаливая, то прекратил свои попытки. Теперь он заговаривал со мной только при необходимости, что меня более, чем устраивало. — Соизволит. Купи немного вина и что-нибудь перекусить. И возвращайся быстрее — если я не попаду в город к назначенному сроку, ты лишишься половины своей платы. Возничий что-то обиженно промычал и, промчав еще пару метров, остановил лошадей. До ближайшей деревни оставалось еще прилично, но по бокам дороги уже виделись домики. К одному из них и направился мой медведеподобный слуга. По-видимому, он бывал здесь не раз и, несмотря на мое предупреждение, не отказал себе в удовольствии пошутить с хозяйкой дома, посплетничать о «жуткой скандальной бабе (явно ведьме!), которую везет в столицу, и погадать, успеет ли доехать до грозы. Иногда моя способность слышать лучше, чем позволено остальным людям, бесит даже меня! Когда через полчаса, нагрузив себя и свою собеседницу припасами, он вернулся к телеге, у меня не было даже сил скандалить. Вяло махнув рукой, я показала куда все это класть, а сама потянулась за вином. И резко отшатнулась, увидев КТО держит бутылку. Хозяйка, молодая женщина с черными кудрявыми волосами и маленькими задорными ямочками на щеках, удивленно на меня поглядела. — Ничего, поставьте ее сюда, — засипела я простуженным голосом. Она послушалась, и возничий, сопровождаемый моим яростным взглядом, отправился на своё место. Лошади плавно продолжили свой бег по дороге, и фигурка девушки, не весть почему решившей нас проводить, быстро растаяла вдалеке. Нас ожидало еще два дня непрерывной езды до столицы. Смачно чихнув я приложилась к бутылке. Боги явно предупреждали меня, что это поездка будет иметь плохие последствия: то неожиданная простуда, то девушка со Знаком Обреченных* на лбу. Черте-что!***
— А почему Драйзер? — Прости, что? Теодор оторвался от своей работы и удивленно посмотрел на Джека.После их вчерашнего разговора Лондон на некоторое время снова заперся в подвале, а затем вернулся жутко довольным. Теперь маг, как ни в чем не бывало, сидел на столе и, жуя яблоко, смотрел, как Драйзер дописывает очередную проповедь. Впоследствии выяснилось, что Джек по умолчанию предпочитает сидеть на столе и практически никогда — на стуле. — Ну, фамилия не типичная. Вот если бы тебя звали Винсером Длинноногим я бы не удивился. Драйзер, Драйзер-р… У тебя не было родственников с севера? — Предположим. — Да и внешность у тебя не здешняя. Хотя, девчонки такую любят. Если бы не твой целибат, за тобой бы стаями бегали, вон, в зеркало просмотри. Драйзер послушно обернулся в сторону зеркала. Старинная, заключенная в большую кованную раму, громадина висела над его кроватью уже не один год и лестными отражениями баловала его не часто. В отличие от Джека, Драйзер бы поостерегся называть себя красавцем. Его фигура и лицо и впрямь мало напоминали здешние: выделяясь из круглолицых и приземистых жителей долины, Теодор был подтянут, худощав и, по мнению многих его друзей, имел такую осанку, будто проглотил шест на тренировках. Черты его лица были скорее резкими, чем приятными: большой с горбинкой нос, резкий вытянутый в одну линию рот и пронзительные серо-голубые глаза. Единственным его украшением можно было назвать длинные, забранные в высокий хвост светлые волосы. Примечателен был их оттенок: цвет, который на севере называли «талым серебром», очень светлый, почти белый, блонд, отливающий на свету золотистым. Мать Драйзера очень любила их расчесывать, приговаривая, какой красивый сынок у нее вырос. После того, как она упокоилась навечно на стареньком городском кладбище, волосы потускнели, хотя и притягивали завистливые взоры прихожанок. В общем, ничего такого, во что бы следовало влюбиться с первого взгляда. — С чего это тебя интересует? — А это что, секрет? — Нет, — вздохнул Драйзер, поворачиваясь и закрывая книгу. Все равно любопытный Джек уже не даст ему работать. — Мой отец действительно был с севера. Богатый торговец. Проезжал мимо, увидел мою мать и влюбился. Полтора года ее добивался, пока, наконец, она за него не вышла. Тогда еще Долина была открыта, и он увез ее к себе на родину. После его смерти она вернулась в долину, хотя ее тут никто не ждал. Продолжала тут жить, говорила, что здесь наши корни. Тут, незаметно для себя, Теодор рассказал ему все. Про то, как умер отец, как они с матерью проехали через полматерика для того, чтобы вернуться в маленькую долину, где, по ее уверениям, они могли жить спокойно, как он впервые пришел в храм и как умудрился свернуться с крыши, в запале поспорив с уличными мальчишками. Про войну, когда приходилось тратить все свои силы на уход за ранеными, которые все равно умирали. Про голод, когда приходилось подбадривать людей всеми силами. Про смерть матери, которая была предсказуема, но от того не менее тосклива. И много другого, того, что нечасто говорят даже близким друзьям, которые тут же полезут с жалостью и состраданием. Но то, что можно доверить совершенно постороннему человеку, зная, что он выслушает. И Джек слушал. Внимательно, но без раздражающего любопытства, не пытаясь влезть говорящему в душу, но в то же время воспринимая его историю, как свою. Дослушав до конца, он медленно сполз со стола и, потянувшись, заметил: — Да, богатое у тебя прошлое, твое святейшество. Драйзер улыбнулся. Ему нравились те редкие моменты, когда Джек прекращал постоянно хохмить и говорил что-то искренне. — Но на счет целибата ты бы все же подумал. А то такая краса пропадает… — Джек!!! Знак Обреченных* — невидимый большинством людей символ, который возникает над человеком, который должен умереть в течение этих суток. Ввиду своей специфики его могут увидеть только врачи, священники и профессиональные убийцы.