***
Яхико начал сожалеть о своём решении, едва они добрались до рынка. Сегодня Каору решила закупиться впрок, и сумки получились довольно тяжёлыми. И, хотя он неохотно, но всё же признавал, что в некоторых вещах Каору сильна, тактика во время совершения покупок к таким сильным сторонам явно не относилась. Она вечно забывала, что тяжёлые покупки лучше оставлять на потом и, когда он замечал, что так вообще-то гораздо разумнее, у неё вечно находились какие-то причины, по которым так не получится, и она начинала говорить так быстро и так запутанно — ну, как умеют девушки, — что в итоге каким-то непонятным образом выходило, будто он сам предложил ей взять как раз то, от чего изначально пытался её отговорить. Впрочем, сегодня ему не пришлось нести все тяжести на себе, но и это не радовало, ведь легче стало оттого, что с ними шёл Кеншин, которому нужно было что-то поручить. Иначе прохожие стали бы задаваться вопросами. К тому же — Мегуми уже объясняла это, но Каору повторила, и явно не только для Яхико, но и убеждая саму себя, — Кеншину необходимо давать поручения, чтобы он чувствовал свою полезность, чувствовал себя в безопасности. Яхико всё это понимал. Порой он думал, что, может быть, понимает даже лучше, чем Каору, ведь он знает, каково это — не понимать, почему кто-то хочет, чтобы ты был рядом, каково сомневаться и не знать, что именно ему от тебя нужно. Человек может руководствоваться разными причинами, чтобы взять бесполезного брошенного раба или, скажем, попавшегося трижды вора, потратить время и силы, чтобы вылечить их, откормить, приодеть. Когда ты живёшь и знаешь, сколь мало ценится твоя жизнь, уж точно ты не подумаешь, что это делают по доброте душевной. По крайней мере, сам Яхико сперва так не думал. Просто... неприятно, что приходится так тщательно следить за своими мыслями, а в итоге всё равно чувствовать вину или стыд за срыв, ведь Кеншин правда во всём этом не виноват. И Каору не виновата, и Сано, и сам Яхико, и даже Мегуми. Снова и снова он приходил к мысли, что в этом никто не виноват, кроме того человека, которого он и пальцем не смог бы тронуть. Этот мотив крутился в его голове, словно припев какой-нибудь дурацкой уличной песенки: «ты ничего с этим не можешь поделать, вообще ничего, ничего, ничего, ты беспомощный, бессильный, слабый...» Так же было, когда родители умерли, и кредиторы забрали всё, и ему так сильно хотелось отказаться от выданной ему из жалости одежды, но он оказался разумнее. Он позволил женщине пощекотать его под подбородком и со словами «не сдавайся и не унывай, всё наладится» вышвырнуть его на улицу, и он не протестовал, потому что в такие моменты нужно уметь довольствоваться малым. Он зарычал про себя и поудобнее разместил на плече палку-коромысло, на которой нёс бочонки с рисом и мисо. Обернулся на Кеншина. Бывший (или нынешний? Или технически-но-не-считается-хотя-может-и-считается?) раб по-прежнему следовал за Каору, с тем же пустым выражением неся порученные ему корзины. Он не протестовал и ничем не выказывал, что ему тяжело, но она всё равно постоянно проверяла. Это некоторым образом успокаивало — и спустя две недели она так и не привыкла к новому статусу рабовладелицы. Может быть, они всё-таки справятся с этим. Он невольно вспомнил слова Мегуми. «Может, она никогда не сможет отпустить его на волю, Яхико, — он никогда не видел, чтобы она смотрела так серьёзно и страшно, — может, он до конца жизни будет зависеть от неё». «Она об этом знает?» — спросил он тогда. Его трясло. «Да, — Мегуми отвернулась, — ты же знаешь её, Миоджин. Она не сдастся, не бросит его, не сейчас. Как бы ни было тяжело». И он подумал про себя: «Поэтому я отныне должен быть сильным. Ради неё, ради моего дома». Просто хотелось бы, чтобы не было так трудно быть сильным, чтобы не было так трудно сдерживать кипящую злобу при одной только мысли о рабовладельце, пусть даже этот рабовладелец — самый близкий для него человек. — Ну, вот и всё! — сказала Каору, отряхивая руки. — Думаю, пора домой. — А? — он огляделся по сторонам. — Разве мы уже купили овощи? Улыбка Каору дрогнула. — О... Нет, не купили. Наверное, нужно... Но она не двинулась с места. — ... что не так? — он снова поправил палку на плече, щурясь и пытаясь разглядеть её лицо против ярких солнечных лучей. — Каору? — Ничего, — отозвалась она наконец после слишком долгой паузы. — Пойдём, Яхико. Она едва не прошла мимо того торговца, у которого обычно брала овощи; ему пришлось окликнуть её и даже помахать рукой. Это был пожилой человек, вдовец. Он прибегал к помощи домашнего раба, чтобы управиться с лавкой. Каору никогда не нравилось покупать у рабовладельцев, но теперь рабы почти у каждого торговца, а додзё не приносит таких денег, чтобы она могла позволить себе быть слишком избирательной. Почему с этим примириться легче, чем с положением Кеншина? Старик заулыбался, увидев, что Каору направилась в его сторону. Яхико мог бы поклясться, что она шла неохотно, будто спотыкаясь на каждом шагу. — О! — весело воскликнул он, кивая в сторону Кеншина. — Гляжу, вы всё-таки завели себе раба. — А... гм... да, — Каору нервно вцепилась в ткань кимоно, — это Кеншин... Старик осмотрел Кеншина сверху вниз, будто выбирая тягловую лошадь на аукционе. Разве что в зубы не заглянул. Яхико зло сощурился. — Какой-то он не очень... Хотя и красив, конечно, это может вскружить девушке голову, — вынес вердикт торговец. — Говорите, он охранник? — Да, — руки Каору задрожали, она спрятала их в рукава. — Простите, но мы немного спешим... — К чему спешить, молодая госпожа, разве не вы сами до этого просили у меня совета? Яхико едва не зарычал сквозь зубы. Просила совета? О чём это он? — ... просила, — скрепя сердце, отозвалась Каору. Старик покровительственно похлопал её по плечу. — Нечего тут стесняться. Помню первого раба, которого я купил. Хороший был работник. Было бы здорово, если бы тогда кто-то мне присоветовал, как себя вести, а то уж больно много я ему позволял! Хотя в конце концов всё устроилось наилучшим образом. Так как ваш? Послушный? Точно ли всё выполняет? Нужно следить за ним, особенно когда начнёт позволять себе лишнее, даже как будто пытаясь угодить. Иногда это означает, что они действительно привязались к хозяину, но чаще всего — что они просто начинают забывать о своём положении... Каору выглядела совсем плохо, будто её сейчас стошнит. Продавец же, не обращая внимания на её вид, продолжал болтать всё в том же духе, и Яхико не выдержал. — Эй, учитель! — громко сказал он, отбросив со лба чёлку. — Может, это подождёт? Я вообще-то хочу поскорее вернуться и изучить те ката, что вы обещали! — Яхико! — Каору зыркнула на него, но во взгляде промелькнуло явное облегчение. — Не хами! — А это ещё кто? — торговец посмотрел на дерзкого мальчишку сверху вниз. Яхико сверкнул белозубой ухмылкой и ткнул пальцем себя в грудь, зная, что этот старый пердун ни за что не догадается, какая ярость сейчас кипит в жилах мальчика. — Меня зовут Яхико Миоджин, — с гордостью сообщил он. — И я лучший ученик Каору. — Вот как... Что ж, видимо это для тебя она покупает столько всего, да? Помню, как много ели мои сыновья в твоём возрасте. — Эй, я должен много есть. Иначе я не смогу стать сильным. И вообще, учитель, я хочу поскорее потренироваться. Разве нельзя отложить этот разговор? — Ужасно непосредственный юноша, да? — усмехнулся старик. — Надеюсь, с рабом вы будете построже, чем со своими учениками, молодая госпожа. — Он просто очень энергичный, — сказала Каору, легонько улыбнувшись, и одарила Яхико быстрым благодарным взглядом. — К тому же он прав. Я обещала научить его новым ката, он уже выучил нужное для них движение, а в последнее время мне действительно было совсем не до того — разбиралась с Кеншином. Не хочу показаться грубой, но нам действительно пора. Никаких ката не было, разумеется. Он на ходу выдумал этот повод. Но повод показался вполне убедительным, так что торговец продал им овощи и позволил уйти, не навязывая дополнительных консультаций по вопросам рабовладения. — И что это было? — спросил Яхико у Каору, когда они отошли подальше. Девушку немного трясло. — А, Яхико, ничего такого... простая глупость. До того, как Мегуми согласилась помочь, я пыталась узнать, как обращаться с рабами. Прости... Яхико, Кеншин, простите. Полагаю, мы будем впредь покупать овощи у какого-нибудь другого торговца. Позвольте, я посижу немного... Они нашли неподалёку скамейку, и Каору со вздохом опустилась на неё. Кеншин остался стоять, а Яхико запрыгнул на скамейку и устроился рядом с Каору. — Кеншин, положи пока покупки, — сказала Каору, потирая виски. — Отдохни. Он опустился на землю и аккуратно устроил корзины рядом. Каору посмотрела на него, явно собираясь сказать, чтобы он пересел на скамейку. — ... А, что толку-то? — прошептала она горько и так тихо, что Яхико с трудом расслышал, и уткнулась лицом в ладони. Яхико легонько пнул палку-коромысло, лежащую поверх бочонков с рисом и мисо. Он смотрел, как она катается туда-сюда, и жалел, что не знает нужных слов. Сано знал бы, что делать. Сано бы пошутил или отпустил бы какое-нибудь ехидное замечание, например о лысине или морщинах торговца, и это было бы дуростью, но такой дуростью, что всё равно не удержишься от смеха. Он смог бы развеселить Каору и пробиться сквозь стены, которые она вокруг себя возвела. Вот Сано она доверяет — нет, так думать несправедливо. Яхико она тоже доверяет, но... Сано старше. Сано сильнее. Благодаря Сано она чувствует себя защищённой. А Яхико, в конце концов, ещё только ребёнок. Поэтому он сидел молча, как ребёнок, которым оставался, и ждал, когда она возьмёт себя в руки. Кеншин неподвижно застыл у её ног, забранные в конский хвост волосы лежали у него на плече. Он действительно был не слишком-то заметным, находясь словно в тени Каору. Однако, когда он двигался... Яхико только начал учиться владению мечом, но даже он видел, что Кеншин сильный и проворный мечник. Даже если бы Мегуми не рассказала немного о прошлом Кеншина, можно было понять, что он мастер меча. Из-за чего эта безвольная покорность становилась ещё хуже. Кеншин был сильным. Он был сильным, и всё-таки оказался сломлен; он был сильным, и всё-таки с ним сделали такое. Если быть сильным недостаточно, чтобы предотвратить страшные вещи, тогда в чём вообще смысл? Яхико отвёл глаза от покорной фигуры рыжеволосого раба и стал смотреть на проходящих мимо людей, стараясь не зацикливаться на этих пугающих мыслях. Вот, размахивая яркими зонтиками, прошли хихикающие девушки; вот торговец горячим сладким картофелем проехал со своей тележкой, громко расхваливая угощение; вот рабы-чернорабочие под руководством надзирателя пронесли на плечах связки бамбука и древесины. Обычный деловой день. То и дело пробегали рикши, везущие пожилые пары или женщин с большим количеством покупок. На дороге появился экипаж. Яхико машинально оценил его опытным взглядом: западный, броский и дорогой. Сложный, неизвестный ему герб на двери, упряжка неплохо подобранных лошадей. Лошади, впрочем, не очень ухоженные. Когда экипаж подъехал ближе, мальчик смог рассмотреть, что карета при этом ярко выкрашена и сияет как новая. Владелец либо больше заботится о самом экипаже, нежели о лошадях, либо просто купил экипаж недавно. Скорее всего второе. Почти никто в их районе не мог позволить себе приобрести карету, так что экипаж наверняка принадлежит какому-нибудь недавно разбогатевшему торговцу, который приехал на рынок по делам. Ну, подумаешь. Яхико уже хотел было предложить Каору отправиться наконец домой, но вдруг увидел, что экипаж останавливается прямо напротив них. — Эй, Каору, — окликнул он, толкая её в бок. Она подняла голову. Кучер спрыгнул с козел и приоткрыл дверь кареты, а затем отступил. На его щеке виднелся шрам в форме креста. Яхико ощетинился. Кеншин оставался неподвижен. Невысокий мужчина средних лет вышел из кареты. Его одежда, как и его экипаж, выглядела дорого, но безвкусно, и казалась совсем новой. Костюм не скрывал полноту — избыток дорогих жирных деликатесов и недостаток физических упражнений явно сделали своё дело. На лице мужчины застыла хорошо знакомая Яхико усмешка — усмешка хищника, готовящегося схватить добычу. Ничего хорошего встреча с таким субъектом не сулила. — Каору, нам нужно уходить, — он спрыгнул со скамейки, дергая её за рукав, и стараясь голосом выразить, что им необходимо уходить срочно. — Что такое? — Каору непонимающе посмотрела на Яхико, потом на коротконогого толстого хищника, приближающегося к ним. — Что-то не так? — У меня плохое предчувствие, ясно? Нам не стоит разговаривать с этим типом. — О чём ты? Но жирный тип уже оказался рядом с ними. — Добрый день, госпожа Камия, – елейно произнёс он, кланяясь слишком низко — настолько, что это уже почти граничило с издёвкой. — Простите, что отвлекаю, но я надеюсь, что вы сможете уделить мне минуту вашего времени. — Уделить минуту?.. — она заморгала, и Яхико встал между ней и толстяком. Каору явно не в форме для этого разговора, не сейчас, когда она ещё ошарашена. — Эй, сейчас не время. Она неважно себя чувствует, ясно? Мы как раз направляемся к врачу, — солгал он. — Если хотите поговорить, лучше приходите как-нибудь потом. — Меня зовут Кихей Хирума, — сказал мерзкий тип, вкрадчиво улыбаясь и игнорируя Яхико. — Вижу, что вы недавно приобрели прекрасный экземпляр из числа самых первых работ Такеды Канрю. Вот этот, — он махнул рукой в сторону Кеншина. — Я надеюсь, что смогу убедить вас расстаться с ним — за адекватную компенсацию, разумеется. Каору так долго неотрывно смотрела на Кихея, что стало страшновато. Яхико уже решил было, что она вовсе не сможет ответить. Но вдруг туман в её глазах прояснился, спина резко распрямилась — и вот она снова стала самой собой, а не увядшим цветком в полуобморочном состоянии. — Нет, — отрезала она. — Категорически. Кеншин не продаётся. — Я вынужден просить вас пересмотреть своё решение, — произнёс Кихей, заламывая руки в притворном беспокойстве. — Наверное, тот, кто продал его вам, утаил от вас информацию — этот раб сильно повреждён, слишком сильно для кого-то столь молодого и неопытного в обращении с рабами, как вы. На деле, он представляет интерес лишь для коллекционеров и практически бесполезен для выполнения обычных практических обязанностей. Но я более чем готов уплатить вам полную цену, за которую вы его приобрели, и даже кое-что сверх того. Что вы скажете, если я предложу вам полную его стоимость и ещё половину этой суммы? — Я не покупала его, — отозвалась Каору, опустив руку на голову Кеншину в нежном выражении собственнического инстинкта. Яхико нахмурился и пригляделся. Кеншин незаметно вцепился в подол её кимоно, рука его была скрыта за ногами Каору и за широкими рукавами ги. Костяшки пальцев побелели. — Кеншина бросили, — продолжила девушка так холодно, что Мегуми могла бы с чистой совестью гордиться достойной преемницей. — Я нашла его и выждала три дня, как того требует закон. Его бывший владелец не объявился, так что я заявила на него свои права и вступила во владение. Он мой, и он не продаётся. Ни за какие деньги. Она сделала глубокий вдох. — А теперь извините меня, господин Хирума, но мне пора домой. Кеншин, Яхико, пойдёмте. Каору встала со скамейки. Кеншин взял корзины и тоже поднялся. Яхико быстро подхватил остальные продукты, сердце гулко колотилось у него в груди. Чем скорее они будут подальше от этого человека, тем лучше. От него несёт мерзкими духами. — Вы уверены, что я не смогу заставить вас изменить мнение? — сахарным голосом уточнил Кихей. — Абсолютно. Каору пошла прочь, Кеншин следом. Яхико поспешил за ними. Оглянувшись через плечо, он заметил, как вкрадчивая улыбка Кихея сменилась хищным оскалом.***
Возвращались домой они в молчании. Каору снова ушла в себя, а Яхико не знал, о чём заговорить. Кеншин же, разумеется, говорил только в том случае, когда к нему обращались. Яхико шёл чуть позади, и ему показалось, что Кеншин идёт как-то иначе, неуверенно. Он шёл, не поднимая глаз, как обычно, но теперь ещё и голова была опущена ниже — лицо почти полностью скрывала длинная чёлка. Интересно, заметила ли Каору. Когда они вернулись домой, она тяжело вздохнула и потянулась, будто сбросила с плеч тяжёлую ношу. — Ну что ж, я собираюсь переодеться и размяться немного. Яхико, разбери покупки и помоги Кеншину начать готовить ужин, ладно? — Лады, — Яхико направился на кухню, зная, что Кеншин пойдёт следом. — Кеншин, подожди минутку. Яхико с любопытством обернулся. Кеншин послушно остановился на полдороге, лицо его оставалось совершенно пустым и безэмоциональным. Он повернулся к девушке и ниже склонил голову, и Яхико показалось, что Кеншин крепче сжал рукоять корзины. — Кеншин, посмотри на меня, — тихо сказала Каору. Её рука дрогнула, будто она хотела потянуться к нему, но не решилась. — Пожалуйста? Как будто он мог не послушаться. У Яхико от злобы на это даже свело горло. И тут Кеншин поднял голову. Пряди волос упали назад и открыли лицо. Яхико внезапно почувствовал, будто подглядывает за чем-то очень личным, тайным, интимным и постыдным, ему пришлось даже бороться с желанием отвести взгляд. Только вот непонятно, почему он всё-таки поборол это желание — разве что хотел убедиться... в чём-то, чему не мог пока дать определения. — Я не собираюсь продавать тебя, Кеншин, — Каору вглядывалась в его глаза, будто пытаясь прочесть там что-то скрытое или наоборот, убедить его в чём-то, что читалось в её взгляде. — Я обещала тебе, что это теперь твой дом, навсегда, что бы ни случилось, а я всегда выполняю свои обещания. Ничто не заставит меня тебя продать. Так что не волнуйся об этом, хорошо? Она всё так же пристально изучала его лицо. — Ты понимаешь? — Да, хозяйка. Он сказал бы это, даже если не понимал. Даже если бы не поверил. И, судя по искажённому, страдальческому выражению её лица, Каору тоже это знала. — Хорошо. Тогда ступай. Я буду в зале для фехтования. Ещё одно «да, хозяйка» вполголоса; затем она направилась в свою комнату, а Кеншин пошёл на кухню, и Яхико пришлось даже ускорить шаг, чтобы не отстать. — Знаешь, она не обманывает, — сказал мальчик, когда они добрались до кухни, не понимая толком, зачем объясняет это. — Серьёзно. Кеншин, разгружающий покупки, на миг замешкался. Яхико снял с плеч палку и потащил бочонок с мисо на отведённое ему на кухне место. — Я уже тебе говорил, — он аж крякнул: бочонок оказался тяжёлым, — она та ещё по характеру, но слово своё всегда держит. И вдруг перед ним больше не было бочонка. Мальчик потерял равновесие и едва не упал носом вперёд. Оказывается, Кеншин подхватил бочонок и понёс в кладовую. — Ладно, пожалуй, тяжести я оставлю тебе, — пробормотал Яхико и вскочил на табурет, чтобы начать разбирать покупки полегче. Они работали быстро — по крайней мере, Кеншин — и в тишине, которая была бы мирной, если бы Яхико мог забыть обо всех обстоятельствах. Он избегал проводить время с Кеншином именно по этой причине: страшно думать о том, кто он такой и что он сделал с Каору, с девушкой, которая никогда не умела вовремя сдаться. Впрочем, если бы она знала, когда лучше сдаться, то и он, Яхико, не был бы сейчас здесь, в тепле, сытый и с надеждами на будущее. Он постарался побыстрее отбросить от себя эту мысль. Каору попросила его помочь Кеншину. Но после того, как они разобрали и разложили продукты по местам, Яхико оставалось сидеть сложа руки и смотреть, как Кеншин готовит — грациозно и абсолютно без эмоций. Он предложил помочь, но в ответ получил, разумеется: «ваш недостойный слуга не нуждается в помощи». Его замутило, когда он попытался поговорить с Кеншином так, как это делает Каору, будто играя в бесконечную чёртову игру «угадай, что задумано», где ответы всегда только «да» или «нет». Он вздохнул. Кеншин, шинкующий зелёный лук для мисо, замер. — Эй, Кеншин? — Да, юный хозяин? — Кеншин положил нож и повернулся к Яхико, вытянув руки по швам. — Что ты готовишь хоть? — Ваш недостойный слуга готовит мисо, рис, маринованный редис и жареную рыбу. Обыкновенный, простой ужин. Яхико почесал в затылке. — Дай мне хотя бы овощи порезать, а? Я знаю, тебе не нужна помощь, но Каору меня попросила тебе помочь, а мне паршиво как-то тут без дела сидеть. Каору бы так не сказала. Мегуми бы наверняка придумала более подходящий вариант. Но он не хотел делать так, как они говорят, не в этой ситуации. Он понимал причины и доверял своему учителю и женщине-врачу, но... ему это было не по душе. Разве, если относиться к нему, как к рабу, это поможет ему перестать быть рабом? Кеншин отошёл в сторону, и Яхико занял его место у разделочной доски. Он начал шинковать овощи, а Кеншин разводил огонь, чтобы приготовить рыбу. Ещё слишком холодно, чтобы жарить рыбу во дворе; но всего через несколько недель Каору, скорее всего, начнёт настаивать, чтобы они хотя бы несколько раз в неделю ели на открытом воздухе. От нечего делать Яхико сказал это вслух. Кеншин никак не отозвался, но и шарахаться от одного звука голоса не стал. Впрочем, иногда он уходил в себя, как бездомные собаки, которые умеют становиться совсем незаметными. Так что Яхико продолжал болтать обо всём подряд: обо всяких глупостях, о работе в Акабеко и уроках с Каору, рассказал даже историю «Почему Сано не рыбачит» и про тот случай, когда Каору и Таэ пытались сделать какое-то западное блюдо под названием «суфуре», и в итоге вся кухня оказалась в муке и яичных желтках. Он говорил и говорил, потому что лучше уж так, чем иметь дело с напряжённым, раболепным молчанием Кеншина. И ещё потому, что пока он болтал, можно сделать вид, что всё нормально, а Кеншин просто необычайно тихий и немногословный гость. Ужин был готов как раз тогда, когда он окончательно устал молоть языком, и Яхико оставил Кеншина: — Я пойду позову Каору, ладно? Тебе осталось только всё расставить. — Да, юный хозяин, — покорно сказал Кеншин, расставляя блюда на подносах. Вечер выдался ясным, одним из таких, когда далеко видно всё вокруг. Солнце бронзовым диском застыло на горизонте, появились первые звёзды. Запах свежей молодой зелени витал в воздухе, и Яхико жадно вдыхал его, пока не заломило в груди. Он не слышал звуков, которые обычно сопровождают выполнение ката: ни свиста деревянного меча, разрубающего воздух, ни пронзительного боевого клича Каору, от которого — хотя он никогда в жизни не сознался бы в этом — по спине невольно бежали мурашки. Поэтому он немного помедлил перед входом в зал и заглянул сперва в трещину в двери на случай, если она медитирует или что-то ещё такое. Девушка стояла на коленях перед алтарём, на котором покоился запечатанный в футляре меч её отца, но не медитировала. Её плечи едва заметно дрожали. — ... отец, — донеслось до Яхико, и он понял, что не должен подглядывать за этим. Но всё равно не ушёл. — Прости. Я... я не знаю, что делать. Я обещала тебе, что я буду сильной и буду с честью нести меч, защищающий людей, и я верила, что смогу, но... что, если этого недостаточно? Что, если я?.. Она остановилась, словно для того, чтобы перевести дыхание. — Яхико сбит с толку, а я не знаю, что ему сказать. Я его учитель, но у меня нет ответов. Сано страдает, винит во всём себя и не слушает, когда его убеждают в обратном. Мегуми... я никогда не понимала, как тяжело её бремя, и ничем ей не помогала, потому что я никогда по-настоящему не видела её. А Кеншин... Она опустила голову. — Что, если он таким и останется? Прошло всего две недели, глупо ожидать чудесного моментального исцеления, но... но ведь всё шло так хорошо до прошлого вечера. А потом я прикрикнула на него, а потом этот ужасный человек на рынке... Что, если этого недостаточно, отец? Что, если я недостаточно хороша? Я наследница стиля Камия Кашин, но я ведь даже не умею сдерживать свой паршивый темперамент. Она яростно потёрла глаза тыльной стороной ладони. — Может, я и слишком строга к себе, — продолжила она после паузы, — но это не оправдание. Мегуми права. Я такая эгоистка; я всегда могла просто извиниться — и всё снова шло как надо. Но теперь всё уже не так просто, верно? С Кеншином всё уже не так просто. Поэтому мне придётся... придётся стать лучше. Я взяла на себя эту ответственность и не могу сейчас сдаться. Просто я... теперь не могу позволить себе быть маленькой девочкой даже в мелочах, верно? У Яхико в горле встал комок. Он же мог что-то сделать, точно мог, просто не понимал, что именно. Не мог понять. «Потому что я недостаточно сильный, — тут же мелькнула мысль. — Если бы я был достаточно сильным, я бы знал, что нужно делать». И тут он вспомнил, как Кеншин, при всей его силе и смертоносной грации, жался в пыли у ног Каору, вцепившись в подол её кимоно в бессловесной мольбе. Умоляя не продавать его, не причинять ему боль. Даже он оказался не в силах изменить свою судьбу. Сила нисколечко ему не помогла, чёрт возьми, так ведь? Яхико постучался в дверь. — Эй, старушенция! Ужин готов! Короткая пауза. И тут же: — Хорошо, Яхико, буду через минутку! Её голос звучал совершенно нормально. Когда Каору вышла из зала для фехтования, на её лице сияла улыбка, и она даже привстала на носках и сладко потянулась, воскликнув, как хорошо плотно поесть после тренировки. Он подшутил над ней, сказав, что она от этих «плотно поесть» совсем располнела; девушка огрызнулась, и они спорили всю дорогу до столовой. А он снова и снова думал: если просто быть сильным недостаточно, тогда что же нужно?***
Прекрасный вечер. Дайгоро добродушно улыбался в никуда, то и дело поправляя очки. Они постоянно сползали по переносице. От этого мир ужасно вращался — а может, это всё же из-за сакэ. Да нет, не может быть из-за сакэ. Он выпил-то всего кувшинчик! Или два. Может, три. Но ничего плохого в этом нет. Он праздновал, в конце концов. Госпожа Ицуко. Да. Она сказала «да» — ладно, на самом деле это её отец сказал «да», но это всё равно, что она сказала «да», потому что он никогда бы не сказал «да», если бы она не сказала «да»... Суть. В том. Что он жених госпожи Ицуко. Он споткнулся о камень на дорожке и налетел на своего сводного брата, из-за чего тот ударился о стену. — Дайгоро... — проворчал Тацума, отпихивая его. — Пить совсем не умеешь? Раньше Дайгоро бы вздрогнул, его бы задело это резкое замечание, но сакэ наполнило его тёплым приятным покалыванием, а привычные опасения и комплексы остались где-то далеко. К тому же Тацума на самом деле не хотел его обидеть. — Не-а! — весело откликнулся он, закидывая руку на шею сводного брата. — Придётся эт запомнить, а то на п...приёме в день свадьбы хват... хватну лишку, и гос... пжа Ик-цуко рассеееееердится... Тацума пытался стоять прямо, но под весом навалившегося новоиспеченного жениха и собственной нетрезвости он в конечном итоге начал сползать по стене в канаву. — Отвали от меня уже, — проворчал он, стараясь удержаться на ногах, — а то мы тут отрубимся. Вот тогда госпожа Ицуко действительно рассердится. — Эт... сегодня можна, — пробормотал Дайгоро ему в плечо. — Мы пья... пря... празд-ну-ем и всё такое... Тацума сдался и опустился на землю. Дайгоро растянулся на нём сверху и пьяно захрапел. — ... идиот, — ласково произнёс Тацума и прислонился затылком к стене. Что с него взять. Он услышал приближающиеся шаги и попытался сфокусировать мутный взгляд в том направлении. — Не обращайте внимания, — невнятно произнёс он в темноту. — Мы просто парочка пьянчуг, слишком набравшихся, чтобы добраться до дома. Шаги остановились. Тацума усмехнулся. — Мы тут празднуем, — он легонько пихнул Дайгоро, и тот перевернулся на спину. — По крайней мере, вот этот четырёхглазый. Он жениться собирается. А я пил за компанию. — Как чудесно, — произнёс до тошноты слащавый голос. Тацума заморгал в укрывшую улицы ночную туманную дымку, пытаясь сосредоточиться. — Жаль, что молодая пара должна быть разделена. Судьба бывает так жестока. — Чего? — успел спросить озадаченный Тацума. И тут на него обрушилось лезвие меча.***
Мегуми услышала новости только в полдень, когда в больницу пришла госпожа Накамура за рецептом своего лекарства и растрепала свежие сплетни по всей больнице — это для неё всегда было лучшим развлечением. — Какой ужас, какой ужас! — восклицала она с горящими глазами. — Два таких милых мальчика убиты прямо на улице! Бедная госпожа Камия, такие ужасы прямо на пороге её дома! — Что? — Мегуми привстала. — Убийство? Рядом со школой Камия? — Именно! Разве вы не дружите с этой девушкой из семьи Камия? — жеманно произнесла старая сплетница, уловив интерес слушательницы. — Тогда вам наверняка интересно, что ещё я слышала. — Расскажите, пожалуйста, — отозвалась Мегуми, которую словно плащ окутал страх. — Вы уже знаете, что она, наконец, нашла себе раба? — Мегуми кивнула. Тогда госпожа Накамура продолжила. — Так вот, я слышала, что у полиции есть свидетель, который видел, как этот новый раб убегал с места преступления! — Да что вы, — Мегуми выразила в голосе недоверие и неуважение к подобным сплетням. — И с чего бы вдруг Камия могла быть вовлечена в что-то подобное? — Ах, я ни в коем случае не имела в виду, что дочь Кошиджиро может быть убийцей! — заквохтала госпожа Накамура. — Но этот её раб, вы знаете, что его бросили? Она его себе взяла по доброте душевной, а вам известно, как рабы обычно отвечают на доброту в их адрес. Скорее всего, он напал на них, а ей солгал. А она слишком наивна и в наивности своей думает, что он бы никогда так не сделал! — Вот как. Мегуми закрыла глаза, сдерживаясь, чтобы не сказать то, что ничего для этой сплетницы не будет значить, и уж точно ничего не позволит добиться. Когда она снова открыла глаза, она улыбалась. Или, по крайней мере, показывала аккуратные ровные зубы. — Большое вам спасибо, госпожа Накамура. Вы такой небезразличный человек. Вот ваше лекарство. Все инструкции по приёму на упаковке. — Ой, что вы, мне совсем не трудно. Спасибо вам, что уделили мне время. Госпожа Накамура удалилась. Мегуми села в кресло, сложив руки на коленях, и сделала три медленных вдоха. Потом она встала и надела тёплую накидку. — Доктор Огуни? Я в школу Камия. Скорее всего, сегодня на работу уже не вернусь. — Да? — он поднял голову от бумаг. — Тогда не забудь взять свои ключи. Я на закате запру ворота. Сейчас нельзя забывать о бдительности, у нас ведь по городу убийца бродит. Он выглядел совершенно спокойным, но она знала, что это просто маска. Поэтому Мегуми задержалась в дверях на случай, если он захочет что-то ещё сказать. — И передай Каору... — он помедлил, — передай ей, что я знаю — её отец гордился бы, что она стала такой женщиной. Сказав это, доктор Огуни отхлебнул чая и вернулся к своим бумагам. За дверью смеялись и визжали девочки. Мегуми вышла на улицу. Не одна она направлялась к школе Камия. В воздухе застыло напряжение: словно стаи стервятников собрались, ожидая ведомого лишь им сигнала. Когда женщина-врач прибыла, наконец, на место, она вовсе не удивилась, обнаружив у ворот дома Камия небольшую толпу, возглавляемую горсткой полицейских. Многие из полицейских уже были в синяках и потирали вывихнутые запястья. Один и вовсе находился в полубессознательном состоянии, его поддерживали под руки двое товарищей. Толпе в воротах противостояли Каору и Сано, Кеншин неподвижно и напряжённо застыл за спиной хозяйки. Позади на земле сидел Яхико, держась за пораненную руку. — ... и кто же этот свидетель? — требовательно вопрошала Каору, когда Мегуми смогла наконец просочиться в толпе вперёд. – Вы всё твердите, что у вас есть свидетель, но скрываете его личность! Она положила руки на бёдра, продолжая крепко сжимать в одной из них деревянный меч. Девушка стояла в пропотевшей одежде для фехтования, словно после тренировки, но сейчас-то Каору не потеет. Сколько же она тут уже стоит? — Мы не можем открыть вам имя свидетеля, госпожа, — ответил один из полицейских, видимо повыше рангом, нервно переминаясь под взглядом Каору и чувствуя растущее нетерпение толпы. — В целях его защиты. — Защиты? — вскинулась и ядовито прошипела Каору. — Вы обвиняете меня в покушении на убийство? — Нет! — запуганный полицейский нервно утёр со лба пот. — Это... просто стандартная процедура. — Вот как, — девушка выпрямилась ещё сильнее, не сдерживая гнев. — Значит, это стандартная процедура — врываться ко мне в моё отсутствие и пытаться конфисковать мою собственность без моего разрешения? Это стандартная процедура, когда я возвращаюсь после тяжёлого рабочего дня и обнаруживаю, что вооружённые полицейские пытаются выломать двери в мой дом? Мой отец верно служил сёгуну всю свою жизнь. Так-то вы чтите его память? — Приношу извинения за доставленные вам неудобства, госпожа Камия, — устало сказал офицер. — Мои люди вели себя слишком поспешно и импульсивно, они будут наказаны. — Я на это надеюсь. Им ещё очень повезло, что я не вооружила Кеншина настоящим стальным мечом, и что лишь один из них успел войти во двор. Если бы Яхико не оказалось дома... Да! Я ещё потребую с вас компенсацию за то, что ваши люди сделали с его рукой! — Как бы то ни было... — начал говорить офицер, но его перебил один из полицейских. — Эта штука опасна! — он ткнул пальцем в сторону Кеншина. — Она спятила, держать в доме такое животное! Его нужно запереть! — Повтори-ка это, — прорычала Каору, поднимая меч. Офицер поспешил встать между ними. — Хватит, Гаске. Ты знаешь закон, она была в своём праве, когда организовала охрану собственности, и с твоей стороны было ошибкой не проверить... Но полицейский уже не слушал. Он оттолкнул своего начальника в сторону и рванулся к Каору, которая вовремя сделала шаг назад. Полицейский сделал ложный выпад вправо, стараясь поднырнуть под её защиту. Она заблокировала удар рукоятью боккена — «Глупая девчонка, — подумала Мегуми, — он хочет причинить тебе боль, зачем ты его жалеешь?»... и вдруг между ними мелькнул огненно-рыжий всполох. Послышался треск ломающейся кости. Полицейский отлетел обратно в толпу. Кеншин теперь стоял перед Каору, с деревянным мечом наготове и абсолютной пустотой во взгляде. Толпа ахнула, по ней побежали шепотки. Сано шагнул вперед, выразительно похрустев костяшками пальцев. — Думаю, тебе стоит отозвать своих ребят, пока ситуация не стала ещё неприятнее, — тихо сказал он рассудительным тоном, в котором, однако, можно было легко уловить угрозу-предупреждение. — Не находишь? Офицер окинул взглядом свой отряд, затем толпу. Зеваки пока не определились, на чьей они стороне; полиция полицией, но Каору это Каору, дочь Кошиджиро, и Мегуми чувствовала смятение толпы. Однако смятение легко может перейти в агрессию. Толпой легко управлять, спровоцировать её можно за секунды. Что-то во всём этом не так. Если бы у полиции имелись полномочия на обыск с проникновением на территорию частной собственности, офицер не стоял бы здесь, пытаясь договориться. Полиция обычно не совершает таких грубых ошибок. Правительство ненавидит оплачивать счета, а несанкционированное проникновение на охраняемую территорию почти всегда приводит к необходимости выплачивать компенсацию за нанесённый имуществу ущерб. Офицер облизал губы. — Госпожа Камия, пожалуйста, войдите в моё положение, — сказал он едва ли не умоляюще, нервно поглядывая на Кеншина. — Наш свидетель утверждает, что ясно видел вашего раба, убегавшего с места преступления с окровавленным мечом. Убийство совершенно у вашей школы. Об этом знает уже почти весь город! Если я не придприму что-нибудь... Он беспомощно развёл руками. Мегуми поджала губы. Каору уже явно едва сдерживалась, и, если она наговорит чего-то лишнего или сделает что-то опрометчивое, если она забудет о роли рабовладелицы и о том, что её должен возмущать лишь факт посягательства на её собственность, а не то, что эти люди угрожали увести Кеншина... — Могу ли я внести предложение? — сказала Мегуми, выходя вперед и говоря как можно любезнее. — Мне очень жаль, госпожа, но я вынужден просить прохожих не вмешиваться, — офицер потёр шею. — Ситуация сложная. Кеншин переместился так, чтобы и Мегуми, и офицер полиции были в пределах досягаемости. Каору легонько коснулась его плеча. — Всё хорошо, Кеншин, — сказала она, становясь рядом с ним. — Не волнуйся. Мегуми — друг семьи, — пояснила она для офицера. — Я хотела бы выслушать её. Взглядом она умоляла: «Прошу, уладь это». Мегуми вскинула бровь. Она уже обдумала один вариант разрешения ситуации, ужасный вариант, который Каору возненавидит всей душой... но при этом самый лучший вариант. Нельзя позволить полиции забрать Кеншина, но и совсем не дать им ничего сделать нельзя — слишком подозрительно. А лишнее внимание в их положении смертельно опасно. — Хорошо, — офицер скрестил руки на груди. — В чём заключается ваше предложение? — Камия, я уверена, что ты понимаешь — слухи уже ходят по городу, и полиция не может бездействовать, могут возникнуть проблемы. Для всех, — она многозначительно посмотрела на молодую девушку. «Для всех, Камия, понимаешь?» — Я не позволю им забрать Кеншина, — на лице Каору застыло упрямое выражение, и Мегуми не удержалась от одобрительной улыбки. — И не должна. Полицейские пытались действовать незаконно, нарушили право частной собственности. Но можно пойти на компромисс. У тебя ведь есть сарай? Каору моргнула, а потом посмотрела прямо в глаза Мегуми, гневно нахмурив брови. — Вы предлагаете?.. — Таким образом все смогут сохранить лицо, — тихо проговорила Мегуми, надеясь, что Каору додумает остальное сама. Слишком уж это всё подозрительно. Будто кто-то пытается управлять ими, как шахматными фигурками. Нужно время, чтобы выяснить, кто это делает и с какой целью. Нужно, чтобы полиция работала вместе с ними. Нужно, чтобы было видно, что они готовы сотрудничать с властями. Нужно не делать ничего такого, что привлечёт ещё большее внимание. — Ты же понимаешь, что это самый разумный выход. Девушка сжала челюсти и отвернулась. Мегуми знала этот взгляд — слишком часто она видела его в собственных глазах в зеркале. Когда лучший вариант не значит «правильный»... Она очень старалась не смотреть на Кеншина. Не хотела знать... не хотела видеть, отразилась ли у него на лице одна из этих бесценных вспышек сознания, или он остался таким же отстранённым и безэмоциональным, как обычно. В любом случае ей стало бы ещё больнее. — Хорошо. Офицер... — Рюноскэ. — Рюноскэ. Я готова запереть Кеншина и держать его взаперти до окончания вашего расследования. Это вас устроит? В глазах Каору появился стальной блеск. Полицейский провёл рукой по лицу. — Не то чтобы у меня есть выбор, — с сожалением произнёс он, как человек, который рад наконец увидеть хоть какой-то выход из сложной ситуации. Мегуми почувствовала, как холодная ярость медленно, легко и приятно распускается в ней и растекается по жилам. Кеншин для него и не человек вовсе, просто одна из улик, деталь проводимого расследования. — Вы позволите мне опечатать двери полицейской печатью? Мегуми кивнула Каору, когда та неуверенно обернулась к ней, ища подтверждения. Губы Каору сжались в тонкую бескровную линию. — Хорошо, — отозвалась она. — Пройдёмте со мной. — Сперва разрешите мне разобраться с другим вопросом, — офицер развернулся к толпе. — Представление окончено, не на что тут больше смотреть! — кричал он, разгоняя зевак. — Когда я вернусь, чтобы и духу вашего у ворот не было, ясно вам? Идите уже по своим делам! Жители начали расходиться, ворча и на ходу обсуждая увиденное. Полицейские после безмолвного приказа офицера тоже разошлись. Наконец Рюноскэ кивнул Каору, почтительно коснувшись фуражки. — После вас, госпожа. Каору развернулась и быстрым шагом пошла вперёд, подав Кеншину и офицеру знак, чтобы они следовали за ней. Так они и шли — Рюноскэ пружинящей походкой, Кеншин — неуверенной и спотыкающейся. Сано задержался у ворот, бросая яростные взгляды на оставшихся зевак. Мегуми опустилась на колени перед Яхико. — Покажи руку, — попросила она как можно ласковее. — Да в порядке всё, — пробормотал он. Она всё же перехватила его запястье и засучила рукав, щелкнув мальчика по лбу, когда он попытался вырваться. Через всю руку шёл длинный, хотя и неглубокий порез. — У одного из них нож был, — угрюмо пояснил Яхико. — Он попытался меня достать, когда я на него бросился. Кеншин меня схватил и оттащил в сторону, но на излёте всё-таки задело. — Кровь уже остановилась, — заметила врач, отпуская его запястье. — Обработай и несколько дней делай перевязки, и всё будет в порядке. — Спасибо, — он пристально посмотрел на неё. — Эй, это... вы ведь собираетесь выяснить, кто Кеншина подставить хочет, так? — Да, — сказала она, поднимаясь на ноги. — А что такое? Взгляд мальчика стал жёстким. — Вчера на рынке к нам один тип подошёл. Кихей Хирума. Пытался заставить Каору продать ему Кеншина, но она отказалась. Он... кажется, он опасен. Это имя она уже где-то слышала. Мегуми нахмурилась, пытаясь вспомнить. Разве не он?.. Глаза её потрясённо расширились. — Вот оно что, — произнесла женщина, обращаясь, главным образом, к самой себе. — Спасибо, Яхико. Спасибо тебе большое.***
От Каору потребовалась вся её выдержка, чтобы не влепить офицеру пощёчину, когда он с любезной улыбкой поблагодарил её за сотрудничество, опечатав двери сарая. Вместо этого она резко отвернулась от него и сжала свободную руку в кулак в рукаве. — Теперь убирайтесь с моей территории, — отрезала она, не выдерживая невероятного напряжения. — И я очень надеюсь, что ничего такого больше не повторится, ясно вам? — Конечно, госпожа, — он снова отдал честь. — Я снова приношу свои извинения и уверяю вас, что мои люди должным образом ответят за свои действия. — Просто уйдите уже, — девушка заткнула деревянный меч за пояс. — И побыстрее. Он повернулся на каблуках и ушёл. Она постояла и подождала, чтобы убедиться, что он в самом деле ушёл, и тогда буквально взлетела по лестнице к опечатанной двери и привстала на цыпочках, заглядывая в небольшое зарешёченное окно. Кеншин стоял на коленях на полу, опустив голову. — Кеншин... — она схватилась за деревянные прутья окна и прижалась к ним лбом, чувствуя, как на глазах вскипают слёзы. — Прости. Прости меня. Мне так жаль. Мы всё выясним, я обещаю. Я обещаю, всё наладится. Он не поднял головы. — Камия, — раздался за спиной девушки голос Мегуми. — Нам надо поговорить. Каору с силой шарахнула кулаком об дверь. Кеншин подпрыгнул на месте от неожиданности и вскинул голову, широко раскрыв глаза. Она повернулась к Мегуми. — Если о том, что я всё сделала неправильно, что мне нужно быть осторожнее, что я слишком импульсивна или что во мне ещё что-нибудь не так, то я и слышать не хочу! — прорычала она. — Меня сейчас интересует только одно: как вытащить оттуда Кеншина! Мегуми вскинула одну ухоженную бровь, рассматривая свой маникюр. — Мне прийти попозже, когда ты прекратишь истерику? — спросила она с язвительной любезностью. Каору сжала кулаки и приложила сознательные усилия, чтобы не затопать ногой. «Никаких больше детских выходок», — мелькнула мысль. Она сделала глубокий вдох и задержала дыхание, а потом расслабила руки и медленно выдохнула. — ... так, ладно. Кто-то подставил Кеншина, и нам нужно знать, кто это сделал и зачем. — Кеншина? — хитро сощурилась Мегуми. — Кто будет пытаться подставить раба? — Я не знаю. Кто-то, кто хочет добраться до его хозяина? — Каору покачала головой, пытаясь разогнать алый туман гнева. — Но у меня нет таких уж врагов... Она не могла рассуждать логически. Не сейчас, не когда там, за спиной, заперт Кеншин, не сейчас, когда каждый нерв в теле бьётся от ярости, потому что она пришла домой и увидела, что её дом атакуют, и Яхико скорчился за Кеншином на земле, схватившись за руку, а она умерла в душе не меньше тысячи раз, пока не пробилась вперёд и не увидела, что это всего лишь царапина. А потом она умерла ещё не меньше тысячи раз, представляя, что могло случиться. Если бы Кеншина не было… Но если бы Кеншина не было, разве это бы вообще случилось? Нет, так думать нельзя. Случилось то, что случилось, и Кеншин был здесь, и он защитил её дом и её ученика. А за это она вознаградила его тем, что заперла, как преступника — нет, как провинившегося пса. Это озарение поразило её, она ахнула и развернулась обратно, к нему. — Кеншин! Он стоял со странным напряжённо-растерянным видом — обычно это обозначало, что он запутался в происходящем. Она обхватила пальцами прутья решётки, ненавидя всю эту ситуацию за то, что она так неправильна. — Спасибо, — тихо произнесла она. Кажется, он чуть склонил голову набок. Как птица, любопытно рассматривающая что-то новое. — Спасибо, — повторила девушка чуть громче. — За то, что ты защитил Яхико. Если бы не ты... С ним всё в порядке, потому что ты успел вытащить его из-под удара. Спасибо тебе. И ты ни в чём не виноват, — поспешно продолжила она, желая, чтобы он понял, и зная, что она не сможет удостовериться, понял ли он на самом деле. — Я знаю, что ты не делал ничего плохого, и собираюсь доказать это. Держись, ладно? Их взгляды встретились, она сглотнула, крепче сжав пальцы. Его глаза сияли светло-сиреневым, каким бывает небо за несколько минут до восхода солнца, и были они ярче, чем когда-либо за всё это время — кроме, разве что, того самого первого вечера, когда она сказала «всё, чего я хочу от тебя — чтобы ты поправился». И какое-то мгновение он смотрел на неё как человек. Потерянный, испуганный, сломленный, но всё-таки человек. Сознательная личность. Он смотрел на неё, как будто всё понял. — ... держись, — шепотом повторила она, разжав руки. Он же опустил голову и снова встал на колени. Она повернулась к Мегуми. Доктор изучала её одним из этих странных взглядов, как будто столкнулась с неожиданным несоответствием в химической формуле. — Где Сано и Яхико? Нужно всё это обсудить. — Они делают Яхико перевязку. Мы можем пойти в дом... — Нет, — Каору покачала головой. — Присутствовать должны все. В том числе Кеншин. Она пошла и привела Сано и Яхико. Те не протестовали. Сано рвался погнаться за полицейскими и хорошенько их поколотить, но она легко его отговорила. В конце концов, он просто испугался. С Яхико всё было сложнее — он плёлся позади, угрюмый, как никогда, и она знала, что он ещё долго будет зол на самого себя за то, что не смог защитить свой дом. — Так, — сказала она, когда они все собрались у дверей опечатанного склада. — Есть у кого-то какие-то мысли по поводу того, что творится? — Кихей Хирума, — отозвалась Мегуми, элегантно расположившаяся на ступеньке, скрестив лодыжки. — Вот что творится. — Кто? — удивлённо заморгала Каору. — Ну вчерашний тип, — напомнил ей Яхико, — который хотел Кеншина купить. Кусочки общей картины понемногу вставали на свои места, она вспомнила того коротконогого толстяка, от которого удушливо пахло западными духами и который, щурясь, смотрел на неё с мерзкой масляной улыбочкой. Вспомнила, как почувствовала, что что-то тянет за подол юбки, как опустила глаза и увидела вцепившегося в неё до побелевших костяшек пальцев Кеншина; и мягкий шёлк его волос под рукой. — Это его рук дело? — она схватилась за рукоять меча, поглаживая большим пальцем текстурный рисунок. Спокойно. Меч, который защищает. — Но зачем ему это? — Кихей и его брат коллекционеры, — пояснила Мегуми обманчиво мягким тоном. — Коллекционируют рабов. Они были прихвостнями Канрю, не особенно важными, но порой он приглашал их на некоторые званные вечера и банкеты, из тех, что для более широкого круга гостей. Кихей уже тогда проявлял особый... интерес... к Кеншину. Каору была почти уверена, что под «интересом» Мегуми подразумевала что-то конкретное, но не знала что, да и это сейчас не важно. — Так к чему выставлять его убийцей? — спросила она. — Ведь убивших кого-нибудь рабов приговаривают к казни. Понимание вдруг озарило лицо Сано, и он, выругавшись, громко щёлкнул пальцами. — Не в том дело! Такого раба под подозрением слишком неудобно содержать — вот почему слухи о свидетелях так быстро разносятся вокруг. — Да, — согласилась Мегуми, аккуратно складывая руки на коленях. — И офицеру, который вломился к тебе, вероятнее всего за это заплатили. Он вовсе не собирался забирать Кеншина, ему достаточно просто поднять шум, заложить основу для дальнейшего распространения слухов. А когда всё станет совсем тяжко, они предложат тебе продать его и тем самым избавиться от всех проблем. У Каору закружилась голова, она резко опустилась на землю. Яхико прорычал: — Вот уроды. — Следи за языком, Яхико, — рассеянно сделала ему замечание его учитель, нервно переплетая пальцы рук. Сано и Мегуми начали через её голову обговаривать стратегию и планировать ход расследования, аккуратно обходя упоминание тех секретов, в которые не был посвящён Яхико. Мальчик пристально и гневно смотрел в землю, будто она, устрашившись, могла поведать ему все эти секреты. Усталость тяжёлым покрывалом лежала на плечах. Так бывало всегда, она знала это, так было с Яхико и с любым раненым зверьком — два шага вперед, один шаг назад. Но шаги вперёд никогда не были настолько маленькими, а шаги назад на сей раз казались такими огромными... «Я выбираю поступить так». Каору вытянула руки по швам и встала, прямая и напряжённая, как струна. — Сано, у тебя ведь есть приятели среди преступников и наёмников, верно? Он прервался в середине жаркого спора с Мегуми по поводу какой-то мелочи и моргнул, почесав голову. — Ну... да. — Узнай, кто на самом деле совершил эти убийства. Ведь кого-то они наняли, не так ли? Если мы сможем отыскать настоящего убийцу, это решит одну из проблем. — Они найдут другой способ, — заметила Мегуми. — И мы остановим их, если так, — твёрдо ответила она, чувствуя, как в душе выкристаллизовалась чёткая, ясная и холодная цель. — Мегуми? Люди вечно сплетничают в очередях. Вы сможете держать нас в курсе, чтобы нас больше не застали врасплох, как сегодня? — Конечно. — Хорошо. Так. Нам всем нужно усиленно думать и о том, как всё это окончательно решить, — сказала девушка, делая глубокий вдох, — но сейчас мы можем только ходить по кругу с завязанными глазами. Так что Сано, Мегуми, пока что давайте делать то, что я попросила, а снова соберёмся, как только у нас появится больше информации, хорошо? Теперь на неё как-то странно смотрел Сано. Она прямо встретила его взгляд, будто понуждая его смело высказать всё, что у него на уме. Гнев, до того бушевавший в ней, обратился чем-то алмазно-твёрдым и чистым, словно только что выкованный клинок. До сего дня она лишь ещё однажды чувствовала такую уверенность, когда опустилась на колени перед алтарём, посвящённым отцу, и поклялась продолжить дело всей его жизни, несмотря ни на что, хотя насмешки его бывших учеников ещё звенели в её ушах. — А мне что делать? — спросил Яхико, первый раз за весь вечер подняв на неё глаза. — То же, что и Мегуми. В Акабеко часто собираются компании людей. Если против нас используют слухи, нам нужно знать, какие именно, — в этом уверенном состоянии абсолютного следования цели нужный ответ пришёл к ней легко. «Нести защищающий меч означает, что всё зависит от тебя, всегда только от тебя. Ты не имеешь права проиграть. На кону не только твоя жизнь; если ты дрогнешь, если проиграешь, это станет гибелью и тех, кого ты пытался защитить». Она и не знала, как мало до сих пор по-настоящему понимала учение своего отца. Яхико кивнул с целеустремлённым видом. Мегуми одобрительно улыбнулась. Сано отвёл глаза. — Решено. А сейчас я пойду готовить ужин. Завтра соберёмся снова. Каору обернулась через плечо, ей показалось, что Кеншин стоит у опечатанной двери. Затем она зашагала прочь, уже планируя дальнейшие действия.***
Мегуми осталась и помогла приготовить ужин, так что он получился съедобным. Они ели быстро и молча, а Каору быстрее остальных. Доев, она тут же собрала поднос для Кеншина, прихватив также небольшую керосиновую лампу. В сарае не было света, а темнело ещё довольно быстро. Перед тем, как она ушла, Мегуми коснулась её предплечья, привлекая внимание, и сообщила, что доктор Огуни передал ей устное послание. «Твой отец гордился бы, что ты стала такой женщиной», — процитировала врач. Каору поблагодарила и старалась сдерживать слёзы, пока не вышла туда, где Мегуми уже не могла её видеть. Пальцы Кеншина на короткое мгновение коснулись её рук, пока она передавала ему поднос с едой и лампу через люк под окошком в двери. Солнце уже садилось, и становилось темно. — Я принесла для тебя лампу, — тихо сказала она, — и коробок спичек, чтобы ты мог её зажечь. И... там в большом шкафу напротив лестницы должны быть постельные принадлежности. Можешь пока использовать их, пока мы не вытащим тебя отсюда. А мы вытащим, — она чувствовала, что повторяется, но не знала, что ещё сказать. Он отошёл от окошка. Шорох, чирканье спички, вспышка, а затём ровный огонёк. Огонёк переместился подальше, бросая на стены искажённые тени предметов, и замер. Она догадалась, что он поставил лампу на лестнице. Шорох ткани — и он вернулся к двери, низко опустив голову. Светильник стоял за его спиной, и лицо оставалось в тени. — Хозяйка, — произнёс вдруг он, и прозвучало это не совсем безжизненно, — простите вашего недостойного слугу. — Простить? — Каору покачала головой. — Виноват Кихей, а не ты. Ты не сделал ничего плохого, мне не за что тебя прощать. Он осторожно, неуверенно тронул зарешёченное окно. Она заглянула между прутьев, пытаясь разглядеть его лицо. Долгое время они стояли так, а потом он начал убирать руку и склонил голову ниже, так, что чёлка полностью скрыла глаза. Как тогда, когда она попросила его поиграть с девочками. Как тогда, когда отказалась продать его. Она медленно, аккуратно положила свою руку поверх прутьев и поверх его ладони, стараясь, чтобы положение пальцев совпало с тем, как расположены его. В висках гулко стучал пульс. Его рука остановилась. Они стояли так, не касаясь друг друга по-настоящему, их разделяли прутья решётки. Прошло много ударов сердца. Он медленно-медленно поднял голову, и она смогла заглянуть в его глаза. Там что-то было — она видела это, не совсем на поверхности, но близко, так душераздирающе близко, и она мысленно, бессловесно обратилась к этому, призвала это. Кеншин сглотнул. Потом убрал руку и с поклоном отступил. Девушка прикрыла глаза и грустно улыбнулась. «В конце концов, чудес ждать не стоит». — Спокойной ночи, Кеншин, — тихо сказала она. — И не волнуйся. Мы всё исправим. В эту ночь она долго не могла уснуть; в комнате теперь было странно и непривычно пусто без звуков его дыхания.