***
Он знал расположение около десятка тайников, разбросанных по всему Эдо: скорее всего, их было больше, но ими пользовались другие ячейки сопротивления, о существовании которых ему и знать не полагалось. Не то чтобы не доверяли ему или его способностям, но Эдо чертовски велик, один человек не смог бы контролировать всё. Сано, впрочем, был уверен, что именно его группа имеет важнейшее стратегическое значение. А может, его просто хотели в этом убедить. На самом деле, он старался вообще особо не вдаваться в детали, потому что для понимания всей этой политической хрени нужно, чтобы мозги были набекрень, а у него от этих хитросплетений только голова начинала раскалываться. Сано до сих пор не мог взять в толк, почему капитан назначил лидером именно его, а не кого-то с более повёрнутыми на всём этом мозгами. Но, понаблюдав несколько недель за тем, как Мегуми и Шиномори планируют действия, он начал думать, что, возможно, его выбрали как раз потому, что он не профессиональный параноик. Капитан выбрал его как раз потому, что Сано не семи пядей во лбу и осознаёт это: он может прислушиваться к мнению других, более изворотливых и скрытных, и создавать все условия для выполнения ими работы вместо того, чтобы ходить, задрав нос в осознании своей непревзойдённой крутости. Он не раздумывает над доверенной ему конфиденциальной информацией и бесконечно предан делу, не ища выгоды для себя. Пусть себе поговаривают, что он и миску бобов не обхитрит, зато он готов на всё, чтобы защитить своих людей. А капитан это ценил превыше всего. В качестве тайника на сей раз Сано использовал заброшенное святилище на окраине города, в том районе, что лет десять назад считался весьма престижным. Однако потом там произошёл пожар, и район так и не восстановили. Нельзя сказать, что сейчас это совсем уж трущобы, но порядочные люди стараются без нужды сюда не соваться. Святилище возвели в честь местного духа-хранителя. Видать, пожар он тогда благополучно проспал. Сано оставил записку для Шиномори, обернув её вокруг ветки старого дерева желаний; сейчас записка исчезла, значит, шпион получил послание. Но и ответ не появился, то есть он пока ничего не разузнал. Сано досадливо пнул камень и развернулся, собираясь уйти. Под воротами святилища стоял Шиномори. — Сагара. — Аоши. Шиномори кивнул и подошёл ближе, его голубые глаза смотрели будто бы сквозь Сано. Сперва это бесило до чёртиков, но потом Сано понял, что на деле Шиномори вовсе не пытается выказать своё превосходство или бросить вызов. Просто такая уж у него манера, со всеми он одинаково холоден. Но всё-таки это раздражало, поэтому в отместку Сано начал звать шпиона по имени, будто они давние друзья. Если Шиномори и задевало подобное отношение, то внешне он ничем этого не выказывал. — Ты узнал то, о чём я просил? — Нет, — шпион произнёс это, остановившись довольно далеко — обычно люди подходят ближе, если собираются только поговорить. Сано настороженно окинул его взглядом; Шиномори достаточно опытный боец, любое его движение не случайно. — «Нет» в смысле «пока что нет», или «нет» в смысле «вообще не сможешь разузнать»? Типа, совсем? — Второе, — Шиномори говорил всё так же спокойно, но отступил на шаг, словно готовясь к возможной атаке. Сано презрительно фыркнул, раздражаясь в равной степени и из-за самих новостей, и из-за очевидной уверенности шпиона в том, что Сано не умеет держать себя в руках. Иногда не удаётся получить то, что хочешь. Так бывает. Тогда достигаешь своего как-то иначе. Может, Шиномори и считает себя богом, но Сано чертовски уверен, что, если ему врезать, то кровить он будет как простой смертный. — А если я спрошу, почему так? — спросил он, очень стараясь не сжимать кулаки. — Я не могу неоправданно расходовать свои ресурсы, — выражение лица Шиномори стало абсолютно непроницаемым, исчезла даже профессиональная осторожность, читавшаяся в его глазах всего с минуту назад. Сано потребовалось время, чтобы осознать услышанное. И вот тогда руки сами собой сжались в кулаки, а густой чернильный гнев — привет, приятель, давно не виделись, — ликующе раскинул щупальца, поднявшись из пустоты под сердцем. — Ты хочешь сказать, — произнёс Сано, очень тщательно выбирая слова, ведь важно сначала всё прояснить, — что ты мог бы, но не собираешься. — Верно. Импульс перешёл в действие, и Сано с рыком бросился на Шиномори. Это было глупо; он знал, как это глупо, ещё до того, как пришёл в движение. Просто ему стало плевать: ведь Каору в опасности, Каору стала рабовладелицей, и вся та уютненькая спокойная жизнь, которую он сумел выкроить для себя, чтобы отдыхать время от времени от борьбы, пошла коту под хвост, и не осталось ничего, напоминающего ему, что «после войны» вообще когда-нибудь будет. Шиномори шагнул в сторону, отбивая кулак Сано. Тот ожидал этого: уклонился от ответного выпада и развернулся, вскидывая колено и пытаясь достать шпиона ногой. Но Шиномори уже отступил на несколько шагов, не желая переходить в ближний бой, и поднял руки ладонями вперёд в самом миролюбивом жесте, какой Сано когда-либо видел в исполнении этого хладнокровного ублюдка. — Сагара, — проговорил он как всегда спокойно, но, кажется, в его глазах мелькнул какой-то намёк на сострадание, — это неразумно. — А что нам делать, нахрен? Сидеть на задницах и предоставить Малышке самостоятельно со всем этим разбираться? — Сано похрустел костяшками пальцев, подступая к нему. Шиномори не двигался с места. — Ты ведь такой параноик грёбаный, так хоть бы подумал, что, если её прижмут, она нас всех сдаст, пусть даже неосознанно! — Нет, Сагара, — Шиномори перешёл в простую боевую стойку, и Сано свирепо усмехнулся. Значит, он собирался только первую атаку пропустить. Отлично. Хоть немного гордости у парня имеется. — Я вовсе не предлагаю оставить госпожу Каору без защиты. — Тогда что именно ты предлагаешь? — Сано держал кулаки наготове впереди себя, но с места пока не двигался. Потому что, хотя ярость, кипящая в жилах, и требовала схватки, пота и крови, чего-то простого, понятного, чистого... ... но он лидер. У него есть дело. Капитан доверял ему, и это доверие он не предаст. Глубокий вдох. Он медленно опустил руки. — Говори, — процедил Сано сквозь зубы, едва осознавая окружающее за гулом крови в ушах. — Кихей Хирума хочет получить убийцу, так ведь? — Шиномори почти пожал плечами. — Так пусть получит. Сано секунду смотрел на него, не мигая. Простое решение — простое, жестокое и совершенно рациональное, и такая мысль даже не приходила ему в голову. — Малышка на это не пойдёт, — машинально пробормотал он. — Это уже не ей решать, — Шиномори расслабился, по крайней мере настолько, насколько он вообще мог расслабиться, и отвёл руку от рукояти короткого меча-кодачи. — Не она одна вовлечена во всё это, Сагара. Ты готов поставить под угрозу всё, потакая глупым идеалам одной девчонки? В его глазах мерцало странное пламя, холодное, как зимняя стужа. Сано отвёл взгляд. Он мог бы. Это ведь как раз ситуация, требующая применить свой авторитет. Если Хирума поднимет ставки в начатой им же игре, есть все шансы, что он раскроет деятельность подпольной ячейки. Безопасность операции превыше всего — слишком многое поставлено на карту. В конце концов, какая им польза от затеи Каору? Один возможно подлежащий восстановлению раб, который, возможно, в один прекрасный день сможет вести себя как нормальный человек? Как это поможет делу? Как это поможет подготовиться к грядущей буре? Никак. Один потенциальный воин против всей операции в Эдо... тут и взвешивать нечего. Сано понимал это. Он знал ответ, который обязан дать лидер революционеров в Эдо. И он знал, во что верит, знал истину, которую Саноске Сагара несёт в себе, как выжженное на сердце клеймо. — Во время войны часто приходится принимать непростые решения, — мягко проронил Шиномори. — Ей придётся это понять. «Нет, — хотел сказать Сано, — она не поймёт». Но вдруг подумал, что, может, и поймёт: в последнее время в её взгляде появился незнакомый отблеск, словно от лезвия меча, словно что-то жёсткое и непреклонное стало проявляться внутри неё. О да, она будет страдать, и бушевать, и ненавидеть его за то, что он потребует. Ещё с месяц назад Сано был бы уверен, что она никогда не простила бы ему этого. Но теперь... Теперь она может понять. Ведь ей самой довелось принимать непростые решения. И из-за этого — что она дошла до такого, хотя он из кожи вон лез, чтобы уберечь её, — ему хотелось выдать убийцу властям просто назло. А от подобной мысли мутило. Вот бы кого-нибудь хорошенько приложить. Может, самого себя. За то, что он самый жалкий мудак по эту сторону Китая. Не то чтобы существовало решение лучше, чем сдать Кеншина. Шиномори не предложил бы такой вариант вовсе, если бы не считал его единственно верным. Разве можно оправдать свой отказ лишь тем, что не хочется выглядеть жалким мудаком? Сано отвернулся и сплюнул, пытаясь избавиться от неприятного привкуса во рту. Шиномори молчал, просто стоял и смотрел. Сано поглядел на него, потом на небо, потом уставился в землю, будто надеясь увидеть там подсказку. Надеясь, что будет дано больше времени. Надеясь, что отыщется мудрость, которой у него на самом деле нет. Надеясь вопреки всему, что увидит идущего к нему капитана, такого, каким его помнил Сано: с лёгкой улыбкой и аурой спокойной уверенности. И что капитан примет на себя бремя принятия решения. Но ничего, пусто. Капитан мёртв и никогда уже не вернётся. Глухо рыкнув, Сано развернулся и пошёл прочь. — Куда ты направляешься? — Подумать об этом, нахрен! — сплюнул он через плечо и ушёл.***
Он соврал. Пять часов спустя, дважды подравшись, осушив кувшин саке и проиграв в долг кучу денег — он всё никак не мог избавиться от чувства вины. Он ведь сказал Шиномори, что идёт подумать об этом, но на самом деле усиленно не думал об этом вовсе. Бросился сломя голову в яркий водоворот развлечений, как последний трус. Ничего удивительного, что Лисица считает его трусливым подонком. Каждый раз, когда дела идут плохо, он удирает и пытается забыться. Он смутно осознал, что достиг стадии полнейшего отвращения и презрения к самому себе и что, если в скором времени не найдёт, кому разбить нос, то забьётся в угол и начнёт там реветь. Хорошо хоть, что он знает, где именно напиваться, если хочешь нарваться на драку. О, глядите-ка, вот и возможность: глупый молоденький свежезабритый самураишка с мечом, который он наверняка получил от папаши только сегодня утром. Чудно. Сано отодвинул от себя кружку, видя, что щенок с важным видом направляется к нему, держа руку на рукояти меча. Тощий мелкий ублюдок, с лица ещё не сошли подростковые прыщи. — Вы Саноске Сагара? — требовательно спросил щенок, но голос его сорвался на последнем слоге. — Это зависит от того... — Сано окинул парнишку оценивающим взглядом, заметил на его лице признаки вырождения, свойственные аристократам, вынужденным идти на родственные связи, и решил, что он сгодится. Не то чтобы это будет интересно, так, избиение младенцев, но, если Саноске Сагара не сможет с помощью этого молокососа развязать настоящую кабацкую потасовку, то ему пора на пенсию, — ... кто его спрашивает? — Я, — усмехнулся парень и, пододвинув к себе ногой стул, сел за стол, положив на него локти. — Я тебя к своему столу вроде не приглашал, малыш. — У меня есть информация, касающаяся убийства у додзё вашей женщины. Сано едва удержался от того, чтобы закатить глаза; чуть ли не весь город уверен в характере их отношений. Впрочем, этот слух помогал уберечь Яхико и Каору от всяких мерзавцев, так что Сано не спешил его оспаривать. Другое дело, когда это дойдёт до Каору — вот тогда случится что-то страшное... — Вот как? — отозвался он, вскидывая бровь. — Ну и откуда ж похожий на девчонку мальчишка вроде тебя, у которого ещё и молоко на губах толком не обсохло, знает что-то, о чём никто больше ни хрена не знает? — Оттуда, что только я сын моего отца, — юноша холодно взглянул на Сано, сплёвывая эти слова, словно проклятие. — Мой отец сильно проигрался и задолжал одному типу. В оплату долга он позволяет брату этого человека и его грязной шайке осквернять своим присутствием зал для фехтования, бывший когда-то собственностью нашей семьи. Я могу отвести вас туда. Не за просто так, естественно. — И что же ты за это хочешь? — Сано невольно наклонился вперед, из-за сакэ хуже сдерживая волнение. За всю неделю это первая и единственная зацепка. Если она не окажется пустышкой, то принимать страшное решение не придётся... — Услугу, — мальчик прямо, не моргнув глазом, встретил его взгляд, и Сано неохотно признал, что, может, паренёк не так уж безнадёжен. — Возможно, мне пригодятся в будущем ваши навыки. — Разве я уже не оказываю тебе услугу? — Сано откинулся на спинку кресла и заложил руки за голову. — Оскорбление чести семьи — довольно серьёзное дело. Если б ты сам мог вытурить этих ребят, ты бы уже сделал это, разве не так? Мальчик покраснел и отвернулся. Сано усмехнулся, внезапно почувствовав, что ему хочется быть великодушным и щедрым; может, потому, что щенок был немного похож на Яхико. — Слушай, — сказал он, — ты в таких делах новичок, а у меня нынче настроение хорошее. Приведёшь меня к этому твоему додзё и, в зависимости от того, что там окажется, мы с тобой договоримся. Как минимум, малыш, — добавил он, когда увидел, что юноша собирается возразить, — я запомню, что ты, типа, малый полезный. А с моим мнением тут считаются, знаешь ли. — Ладно, — пробормотал юноша, стиснув зубы. — Идите за мной, Сагара. Оказалось, что это додзё находится на самой окраине Эдо, на опушке среди леса — когда-то почву здесь, видимо, расчищали, деревья аккуратно подстригали, да и цветы тут до сих пор росли садовые, но сейчас всё пришло в запустение и заросло бурьяном. На место они прибыли уже после захода солнца, и длинные тени от их фигур плясали на земле и растворялись в потёмках. Они никого не застали, но люди явно здесь бывали — об этом явственно свидетельствовали свежие следы, валяющиеся тут и там среди сорняков треснутые курительные трубки и прогоревшие спички, несколько разбитых манекенов для отработки ударов и стойкий запах крови, пота и дешёвой выпивки. Сано велел мальчику остаться снаружи, а сам зашёл в зал. Здесь явно давно уже никто не тренировался. На полу повсюду подушки и игральные кости, в углу кучей свалено оружие и другое снаряжение; посреди зала стоял длинный низкий стол, заваленный бумагами. Сано подошёл рассмотреть бумаги поближе и замер на месте, похолодев. В центре стола, на свободном от прочих бумаг месте, лежала карта окрестностей дома Каору — прибитая к столу кинжалом именно там, где на карте был изображён её дом — с надписью: «Этой ночью».***
Ужин проходил в молчании. Последнюю неделю, с тех самых пор, как полицейские пытались забрать Кеншина, это повторялось из раза в раз. Ни Каору, ни Яхико не находили, что сказать. Каору знала, что должна что-то сказать своему ученику. Его атаковали — в самом факте нет ничего особенного, но он не смог предвидеть атаку и защититься от неё. К ним ворвались чужие люди, а он не сумел защитить свой дом без посторонней помощи. Его терзало это; она замечала во взгляде мальчика злость и разочарование в самом себе. Он тренировался теперь даже усерднее обычного, до полного изнеможения, от чего было, пожалуй, больше вреда, чем пользы, а Таэ сегодня передала ей, что Яхико с Цубамэ поссорились из-за какого-то пустяка, и Цубамэ даже расплакалась. Она тяжело вздохнула. — Ты чего? — спросил он, не поднимая глаз. «Всё в порядке», — автоматически хотела ответить она, но передумала. — Таэ рассказала мне, что ты вчера поссорился с Цубамэ, — мягко сказала она вместо этого. Он крепче вцепился в палочки для еды. — И что? — Цубамэ, кажется, сильно расстроилась... — Мне-то что? — резко и насмешливо отозвался он. — Она всего лишь девчонка. Что она понимает? — Я думала, что вы с ней дружите. Яхико со стуком поставил миску с рисом на стол. — Значит, плохо думала. Она просто знакомая. И всё. — Ясно, — Каору отпила немного супа, стараясь поскорее проглотить, чтобы не ощущать вкуса. Она добавила слишком много мисо — а может, на самом деле в супе просто чего-то не хватало, — в любом случае, конечный результат каким-то неведомым образом получился одновременно и слишком острым, и совершенно безвкусным. — И по какому поводу вы поссорились? — она проглотила суп и поморщилась. — Просто так, — Яхико яростно вгрызся в кусок рыбы. — Глупая она, вот и всё. — Яхико... — Чего? Каору закрыла глаза, понимая, что больше не может проглотить ни кусочка, да ей и изначально не очень-то хотелось есть. К тому же ситуация требует разрешения. Что-то должно снять нарастающее внутри него напряжение, а ей не впервой намеренно подставлять себя под удар, чтобы он выместил раздражение на ней, выплеснул скопившийся яд. — Я знаю, ты расстроен из-за случившегося, — произнесла она, сопровождая слова лучшим из своих менторских взглядов, — но это не повод, чтобы срываться на Цубамэ. Ты должен перед ней извиниться. — Нет, — он упрямо скрестил руки на груди, глядя на неё в упор. — Яхико. — Ты меня не заставишь. — Яхико! — она хлопнула ладонью по столу и прикрикнула на него, так что мальчик аж подпрыгнул на месте. — Прекрати сию минуту. Твоё поведение с Цубамэ непростительно, и ты всё исправишь! — А на кой? — он вдруг вскочил на ноги, сжав кулаки, лицо его покраснело, а на шее ярче проявились вены. — Что толку? Что толку от твоих дурацких уроков? Что толку быть сильным, если даже этого недостаточно?.. Голос Яхико надломился. Каору от неожиданности даже подалась назад, потрясённо глядя на стоящего перед ней ученика — он тяжело дышал и старался сдержать набегающие слёзы гнева. Яхико яро взмахнул рукой в направлении сарая. — Ты просто не видела его в деле, Каору. Он лучший боец из всех, что я когда-либо видел! Сильнее тебя, может, даже сильнее Сано! — мальчик хрипел: сорвал криком голос. — И посмотри, что с ним сделали! Так зачем мне вообще стараться быть сильнее, зачем вообще заморачиваться со всей этой защитой и помощью людям, если этого недостаточно? С тем же успехом можно просто забить на всё, разве нет? Ведь... Он вдруг упал на одно колено, ударив кулаком в пол с бессвязным, нечленораздельным возгласом. — Если этого недостаточно... если, каким бы сильным я ни стал... Он больше не мог говорить. Только тяжело дышал, долго втягивая воздух, задерживая его и шумно, со всхлипами, выдыхая. Каору встала. — Яхико... Он отшатнулся от неё, когда она опустилась рядом с ним на колени, но не стал сопротивляться, когда девушка крепко обняла его. Она жестока к нему. Ко всем ним, на самом деле, но особенно к нему. Ведь ему так нужно чувствовать себя в безопасности, ощущать стабильность; осознавать, что завтра будет таким же, как сегодня, а сегодня такое же, как вчера. Ведь большую часть своей жизни он не знал, когда и где сможет в следующий раз поесть, кому можно доверять, и неважно, что теперь он вроде бы знает, что так плохо уже не будет. Оказалось неважно, когда вооружённые полицейские выломали ворота и напали на него. Яхико не просто разочаровался в себе; он был в ужасе. Настолько в ужасе, что сейчас даже не вопил и не отбрыкивался от «телячьих нежностей». Наоборот, свернулся калачиком и прижался плотнее. Он всегда напускает на себя столько важности, что легко забыть, что на деле он всё ещё ребёнок... Наконец он всё-таки рванулся от неё, и она не стала его удерживать. Дрожа, он стоял на коленях, упираясь кулаками в пол. — Кажется, я его даже немного ненавижу, — нарушил он наконец тишину. — Если бы он не появился здесь, ничего этого не случилось бы. Если бы ты его не нашла... У Каору заныло в груди. — Прости меня, — она опустила глаза. — Я не знаю, что ещё сказать. Он всхлипнул напоследок и поднялся на ноги. — Да знаю я. Мне... Мне нужно отнести ему ужин, да? — Ты не обязан, — отозвалась она. Сердце болело. — Это я ведь за него отвечаю. — Он не виноват, — Яхико неловко шаркнул ногой по полу. — Я знаю. Но... мне больше винить некого, понимаешь? «Вини меня», — хотела сказать Каору, но не смогла выговорить это. «Вини меня», — потому что она виновата: это она бросилась вперёд очертя голову, и её протест, её гнев приливной волной нахлынул на скалы и теперь уносил в море всех, кто ей дорог. А ведь она должна их защищать. Делать всё, чтобы у них был дом, где они могут чувствовать себя в безопасности. Она должна всегда отдавать, а не брать; а сейчас она так много просит у них... С другой стороны, что ещё она могла сделать? Кеншин смотрел на неё, будто она стала его путеводной звездой... как она могла бросить того, кому так сильно нужна? Притихший Яхико собрал поднос и повернулся к выходу. — Яхико. Он остановился. — Погоди минутку, — Каору сделала глубокий вдох, не зная ещё, что собирается сказать, но чувствуя, как слова зарождаются в ней, обретают неясную, зыбкую форму, словно далёкие горы на горизонте. — Быть... быть сильным не... ты прав, — она сглотнула. — Просто быть сильным недостаточно. Дело в другом, не только... не только в мастерстве меча. Это... Это... Она прикрыла глаза. — В жизни всё сложнее. Прозвучало почти правильно: как если бы она выбрала лучшие слова из тех, что могла, потому что совсем верных пока не знала. Яхико кивнул. — Да, — несколько печально отозвался он, — это я уже и сам понял. Просто я... я хотел бы, чтобы было иначе. Понимаешь? — Понимаю, — девушка тяжело выдохнула, вздох получился затяжным и горьким. — И мне правда жаль, Яхико, честно. Он пожал плечами, стоя в дверях — его силуэт чётко вырисовывался на фоне быстро уходящего за горизонт дневного света, — и на миг она вдруг увидела в нём того взрослого мужчину, каким он когда-нибудь станет. — Тут уж ничего не поделаешь, верно? И вышел. Каору начала убирать посуду. Они почти ничего не съели. И спала она плохо — то и дело просыпалась в темноте с бешено колотящимся сердцем, ища причину пробуждения и понимая, что это не из-за чужого присутствия. Наоборот, из-за отсутствия. Кеншин успел стать частью её жизненного уклада и его отсутствие ощущалось, как... как когда тянешься к чайнику, твёрдо зная, что он полон, и вдруг обнаруживаешь, что он пуст. Или когда долго ищешь что-то маленькое и очень важное, но никак не находишь. Только вот она знала, где его найти. Каждый раз, выходя во двор, она задерживалась и проведывала его; приходила к дверям сарая даже без всякого повода — и находила его всегда в одной и той же позе. Он стоял на коленях в центре помещения. Отвечал на заданные вопросы, но сам молчал. Больше не повторялось такого, как в первый вечер, когда он едва не прикоснулся к ней через прутья... и стоял так близко, что она чувствовала его тепло. Дело не только в чувстве вины за то, что она его заперла. И не только в чувстве долга наследницы школы Камия Кашин, меча защищающего. Дело в том... ... что Кеншин её. Она подумала об этом тихо, чтобы духи не подслушали. Но не могла не чувствовать этого: когда она вернулась домой и поняла, что полицейские пытаются забрать Кеншина, глаза застила инстинктивная, собственническая ярость на тех, кто посмел его коснуться. Каору содрогнулась и едва не выронила тарелки. Нельзя ощущать такое, нельзя... Гневаться следовало бы только из-за того, что он попал в беду, что к нему относятся несправедливо. Она не имела права испытывать по отношению к нему... испытывать такие же чувства, как всякий раз, когда Яхико угрожала опасность, только сильнее, мрачнее — потому что Яхико хотя бы может ответить, защититься, а Кеншин нет. У Кеншина нет выбора. Если она не защитит его, никто не защитит; если она не предъявила бы на него права, кто-то другой мог бы забрать его и причинить ему боль... Она с такой силой швырнула посуду в раковину, что одна тарелка треснула. Иронично усмехнувшись сама над собой, она выбросила её в мусорную корзину. — Оправдания, сплошные оправдания, — пробормотала девушка и начала мыть посуду.***
Слабый, но ровный свет от лампы проникал из сарая наружу, разбиваясь о прутья зарешёченного окна. Яхико помедлил у ступеней, прикусив губу. Он чувствовал себя слабым, будто выпотрошенным. Его шатало. — Эй, Кеншин, — окликнул он дрогнувшим голосом, — я тебе ужин принёс. Он поставил поднос, чтобы открыть окошко в двери. Кеншин уже стоял рядом; Яхико мог разглядеть только его рубашку. Было непросто передать поднос через узкое окошко, невысокий Яхико с трудом дотягивался, но в итоге он даже ничего не опрокинул и не пролил. Послышался негромкий стук — Кеншин поставил переданную ему еду, а потом передал обратно посуду, оставшуюся от предыдущей трапезы. — Спасибо, — пробормотал Яхико и уже развернулся, чтобы уйти. Но остановился. — Кеншин. Сердце громко стучало и билось где-то в горле, и он не знал, что конкретно хочет сказать. Вот только... он всё ещё злился, чёрт, как же злился, а на Каору срываться больше нельзя, не после того, как она так отреагировала. И где-то в животе ещё ворочалось что-то тёмное и противное, что нужно выпустить. А Кеншин ведь всё-таки виноват во всём этом, хотя бы косвенно. — Да, юный хозяин? — Ты знаешь, — сказал он, снова задышав резко, коротко и зло, зная, что поступает жестоко, но ему уже было наплевать, — знаешь, сколько у нас из-за тебя проблем? Кеншин не ответил, по крайней мере не произнёс ни слова. Яхико скорее почувствовал, чем услышал, как тот отшатнулся, будто раненый зверь, который стремится куда-то забиться, и не сдержался: — Хватит пытаться удрать, чёрт тебя побери! — рявкнул он, поворачиваясь лицом к двери сарая. Сейчас он отошёл достаточно далеко и видел через зарешеченное окно лицо Кеншина, снова спрятавшего глаза за чёлкой. — Это всё из-за тебя, понимаешь? Всё это потому, что она никогда от тебя не откажется, потому что она дала слово и она его сдержит, даже если из-за этого погибнет. Понимаешь ты это? Можешь понять? Тебе вообще есть дело до того, что творится? Что с ней творится? Он пнул ступеньку: хотелось и вовсе затопать ногой, но на сегодня он и так натворил слишком много всего, что можно считать ребячеством. — Не понимаю тебя! — воскликнул мальчик. — Ты вообще соображаешь, скольким она ради тебя рискует? А ты просто сидишь там и ни черта не делаешь. Мегуми и Каору хором твердят, что ты не виноват, но я так не считаю, ясно тебе? Я думаю, что всё ты прекрасно понимаешь, просто не хочешь ничего предпринимать. Боишься или ещё что. Если ты до сих пор не просёк, что она хочет только помочь, значит, до тебя это никогда не дойдёт. Так что, если ты не собираешься сделать ей хоть шаг навстречу, лучше бы тебе сделать нам всем одолжение и свалить отсюда, понял? Потому что всё это творится только потому, что она хочет тебя защитить! Яхико зло уставился на Кеншина, так крепко сжав кулаки, что ногти впились в ладонь. Кеншин смотрел на него широко раскрытыми бледными глазами за спутанной чёлкой, как будто Яхико только что его ударил. Так же смотрела Цубамэ, когда он на ней сорвался; тот же шокированный, испуганный взгляд человека, который не понимает и не сможет никогда понять, потому что никогда не испытывал ничего такого, потому что просить их понять — это всё равно, что просить слепого описать синеву неба... И вся злость вдруг отхлынула. — Просто... она очень старается, ясно тебе? — пробормотал он, отворачиваясь и краснея от стыда. — Я хочу сказать, я не... Я понимаю. Понимаю, что ты пережил. И знаю, что я не должен обвинять тебя за это, но... мне это не нравится, понимаешь? Не нравится, что она столько для тебя делает, а ты, скорее всего, никогда не сможешь дать ей ничего взамен. Я имею в виду, ничего действительно значимого. Он покачал головой и снова собрался развернуться и уйти. Но за спиной вдруг раздался негромкий смешок. Яхико замер, волосы у него на затылке встали дыбом. — Лучше не дёргайся, малец, — лениво пробасил голос, в котором явственно слышалось веселье. — В конце концов, не можем же мы оставлять свидетелей. Увидишь наши лица, придётся тебя убрать, а у тебя ещё вся жизнь впереди. — Эгей, — с гоготом произнёс второй, гнусавый голос, — это ж вроде меньшой брат этой девки или что-то в этом духе? Как думаешь, её легче будет уговорить, если мы сперва на нём продемонстрируем, что артачиться не стоит? Яхико прикрыл глаза, не обращая внимания на угрозы и пытаясь понять, сколько их всего. Он чувствовал, что они стоят у него за спиной — двое? Или трое? И он даже не услышал их приближения за своими воплями на Кеншина. И деревянный меч в доме оставил, тупица. — Хм. Дело говоришь, — снова первый низкий голос. — Прости, малыш. Если постоишь смирно, то больно не будет — чик и готово. Мясистая рука опустилась ему на плечо. — Хрена с два, — прорычал Яхико и укусил лёгшую на плечо ладонь. Металлический привкус тёплой крови разлился во рту, а обладатель руки ослабил хватку и взвыл от боли. Яхико рванулся и ударил державшего его мужчину плечом в живот; тот потерял равновесие и качнулся назад — вот она, возможность! Их слишком много — нужно предупредить Каору... Их оказалось трое: один невысокий, приземистый, пухлый, как раз его Яхико укусил; второй тощий и длинный, с мерзкой ухмылкой; третий тренированный, мускулистый. Все вооружены. Тощий вытащил меч из ножен и подставил рванувшемуся было с места мальчику подножку. Яхико упал и проехался по земле, успев прихватить горсть песка и швырнуть в лицо Качку. Тот закашлялся и стал отплёвываться, а Яхико попытался прорваться дальше мимо Жирного. Но Тощий преградил ему дорогу. Они зажали его со всех сторон, и мальчику оставалось только отступать вверх по ступенькам к дверям сарая. — Видать, по-хорошему не хочешь, — оскалился Тощий, демонстративно лизнув лезвие меча. — Что ж, так даже веселее. Яхико присел на корточки, прижавшись спиной к двери и чувствуя только дикий страх. Сердце молотом билось в груди. Он приоткрыл рот, стараясь дышать ровнее. Нет, погодите. Это не сердце. Слишком уж громко. Дверь сарая. Это в неё бились, методично и размеренно, будто пытаясь выломать. Яхико обернулся, широко раскрыв глаза, и как раз в этот миг дверь со страшным треском слетела с петель, а Кеншин бросился на бандитов.***
Каору мыла посуду очень долго, ожесточённо оттирая жир, пока не онемели руки. Тарелки никогда ещё не были такими чистыми, а она ещё никогда не чувствовала себя такой грязной. Она провела пальцами по сморщившейся, потрескавшейся коже ладони, качая головой. Ну что же. Тут уж ничего не поделаешь. Перед сном надо бы сделать несколько ката. Может, так лучше получится заснуть. Её комната располагалась в той же стороне, что и зал, и она решила выйти на улицу, а не идти коридорами. Дивный вечер на дворе. В воздухе ощущается напряжение — видимо, будет гроза. Хорошо бы! Хотя бы просто дождь, а уж гроза — так совсем хорошо. Шум дождя успокаивает и усыпляет; даже если заснуть всё равно не выйдет, можно хотя бы раздвинуть сёдзи и смотреть, смотреть... Тут она подумала о запертом в сарае Кеншине. Крыша ведь вроде бы не протекает? Кажется, нет. А может, он не любит гроз и испугается? А может?.. Каору покачала головой и замерла, разрываясь между первоначальным намерением направиться к себе в комнату за тренировочной одеждой и желанием проведать Кеншина. Решила в итоге сперва навестить Кеншина — надо же проверить, не течёт ли крыша сарая, — а потом уж потренироваться. Девушка как раз прошла мимо купальни, погружённая в свои мысли, как вдруг уловила в темноте двора чужое дыхание и остановилась. — Кто здесь? Из тени вышел огромный мужчина, за ним следовали ещё пятеро, все вооружённые мечами и злорадно ухмыляющиеся. Каору сделала шаг назад, прикидывая расстояние отсюда до додзё — довольно далеко, опасно — и пытаясь почувствовать чужое ки, чтобы определить, не отрезали ли они ей этот путь отступления. Похоже, там никого; видимо, бандиты рассчитывали запугать грубой силой, не особенно полагаясь на тактику. Из-за спины гиганта выступил Кихей. В горле Каору заклокотало рычание. — Приносим извинения за вторжение, госпожа Камия, — льстиво произнёс Кихей. — Я надеялся оформить нашу сделку законным образом, но вы ведь заупрямились. Так что вы виноваты сами. Каору не стала ждать официального разрешения. Она побежала к додзё, гигант и его головорезы сразу за ней. Ей едва хватило времени на то, чтобы схватить со стойки один из деревянных мечей до того, как они её догнали. Гигант выступил вперёд, остальные бандиты отступили, загораживая выход. — Так это ты... — оскалился он. — Ты та девчонка, доставившая моему брату столько проблем. А так и смотреть-то вроде не на что... Она перешла в боевую стойку, держа меч перед собой и не отводя взгляд, хотя сердце ухало в груди. — Ну так подойди и проверь. Он снова оскалился, пожелтевшие зубы блеснули в тусклом свете. — Сама попросила. Бандит бросился вперёд. Девушка отступила в сторону и ударила по его запястью; чистый удар, но под рукавами ги был надет щиток, который, хоть и треснул, принял удар на себя. Гигант быстро оправился и рубанул вбок; она успела в последний момент увернуться, кончик лезвия только на волосок задел кимоно. Каору, ответным ударом целясь в почки, попала вместо этого ему по рёбрам. Раздался треск, и мужчина с хохотом взревел: — Ладно, игры кончились! Он занёс меч над головой и рубанул вниз; она едва успела заблокировать удар, но деревянный меч в руках раскололся на две бесполезные половинки. На какую-то секунду она замерла, ошалело глядя на эти деревяшки — дольше, чем следовало бы, — и гигант схватил её одной рукой за ворот кимоно, подняв высоко над полом и едва не придушив. Каору вырывалась и брыкалась, но у него были длинные руки: ей не хватало размаха, чтобы его как следует пнуть. — Что ж, получилось интереснее, чем казалось на первый взгляд, — с торжествующим видом победителя провозгласил он. — Но что-то подсказывает мне, что ты ещё не очень хорошо усвоила урок, верно? — Катись... в ад..., — прохрипела она. В глазах уже темнело. — Не... сойдёт с рук... Гигант лишь рассмеялся. Каору никогда раньше не чувствовала себя такой беспомощной. Мужчина развернулся к своим головорезам, держа её над головой, как какой-то трофей или захваченный вражеский штандарт. — Ну, что? Кто хочет быть первым? Снаружи прогрохотал гром.***
Кеншин налетел на тех троих, словно цунами. Они были вооружены, а он — нет, но это им не помогло; одним движением он небрежно отшвырнул прочь Жирного и ударил ребром ладони по шее Качка. Удар перешёл в захват, и Качок вдруг упал на землю, держась за горло и надсадно кашляя. Тощий успел выхватить меч, даже попытался нанести удар. Но Кеншин перехватил его за запястье и бросил через себя, с силой швырнув на землю. Меч бандита остался в руках Кеншина. Яхико инстинктивно отшатнулся, когда Кеншин повернулся к нему с мечом, сияющим в свете стоящей в сарае лампы. Бандиты либо лежали без сознания, либо им просто хватало мозгов не рыпаться. Кеншин смотрел на Яхико, и взгляд его вовсе не был пустым. Совсем нет. — Каору, — сказал Яхико, заставляя себя подняться на ещё дрожащие от пережитого ноги. — Нужно предупредить... Но Кеншин уже буквально летел через двор с мечом в руке. Яхико, как мог, побежал следом, оставив бандитов валяться там. Раздался раскат грома, и небо над головой разверзлось. Хлынули потоки дождя, размывающего землю под ногами в жидкую скользкую грязь.***
В глазах стремительно темнело. Возможно, это было к лучшему. Гигант всё держал её на весу, а остальные бандиты уже смыкали круг, и их сальные ухмылки выражали отнюдь не жажду крови. Однако лёгкие рефлекторно всё пытались ухватить ещё глоточек воздуха, инстинктивная потребность дышать была сильнее страха перед бесчестием, а мужчина сжимал её горло недостаточно сильно, чтобы она окончательно потеряла сознание от нехватки кислорода. Он усмехнулся, поглядев на неё, и она осознала, что он делает это нарочно. Чтобы у неё хватало сил только на то, чтобы отчаянно пытаться вдохнуть воздуха. — Тихо, тихо, не толкайтесь, — веселясь, провозгласил он. — По очереди. Её хватит на всех. Он стал опускать девушку на пол, и тут начался сущий ад. Стоящие ближе к двери вдруг закричали, но крики резко оборвались, в спины впереди стоящих полетели их тела, и кровь окропила стены. Вспышка молнии высветила медно-рыжие волосы, смазанным всполохом мелькнувшие в толпе, оставляя после себя пустое, расчищенное пространство. За те секунды, что прошли между блеснувшей молнией и ворчанием грома, все бандиты оказались раскиданы по сторонам или лежали на полу без сознания, и в следующий миг в центре додзё стоял только Кеншин, и кровь капала с его меча. «Нет...» — успела подумать она, а потом гигант отшвырнул её в сторону. От удара об стену перехватило дыхание, и она сползла на пол, отчаянно кашляя. — Надо же... — прогрохотал бандит. — А говорили, что он уже никуда не годен. Он атаковал, высоко занеся меч над головой, а Кеншин вдруг... исчез. Каору вовремя приподняла голову, чтобы увидеть, как гигант в шоке уставился в потолок, успела разглядеть Кеншина, камнем летящего вниз с выставленным перед собой клинком — и ей захотелось отвернуться, чтобы на лицо не попали брызги крови и мозгов, но она пересилила себя... Удар — и гигант упал, но череп его остался цел. И крови... никакой. «Что?..» Потрясённая Каору лежала на полу, а Кеншин подошёл к ней, всё ещё сжимая в руках клинок. Она попыталась сфокусировать на нём взгляд, едва различая его силуэт — сказывалось головокружение, да и света здесь не хватало. «Незаточенной стороной катаны... Он перевернул клинок...» Он смотрел на неё сверху вниз, и глаза его светились чем-то вне ярости, боли или страха: перед ней стоял совсем не тот запуганный, безответный мужчина, которого она знала. Этот кто-то... и человеком больше не был. Безэмоциональный и смертоносный. Убийца. Убийца, созданный Канрю. Вдруг он занёс меч, словно угрожая ей. Она вглядывалась в его глаза, пытаясь понять. — Кеншин... Мужчина крепче сжал рукоять катаны и шагнул вперёд. Хочет убить её? Но почему? Разве... А потом Каору просто закрыла глаза. Какая теперь разница? — Спасибо, — просто выдохнула она.***
Яхико брёл под дождём на дрожащих ногах. Кеншин намного опередил его. С той стороны уже доносились приглушённые крики. Мальчик убрал мокрые и грязные пряди со лба и тут увидел того мерзкого жиртреста — Кихея, — переваливающегося через крыльцо додзё. Сано любит приговаривать: «иногда нужно думать, а иногда действовать. Но никогда одновременно». Так что Яхико бросился на Кихея, не думая. Напал, не вспоминая о чести самурая и правилах; просто грязный уличный бой без правил. Он колотил Кихея руками и ногами, пока тот не свалился на колени, но и тогда не остановился, продолжая избивать его. Прекратил он, лишь когда понял, что урод точно не сможет подняться без помощи врача. Только когда толстяк распластался на земле в грязной луже и мог лишь стонать, Яхико отпрянул. Долго разглядывал его тушу: следы укусов, царапины, начинающие багроветь синяки. Во рту ощущался вкус крови. И тут его вырвало.***
Глухой стук, звон стали о дерево — девушка невольно распахнула глаза. Меч, с которого всё ещё медленно стекала кровь, лежал в нескольких шагах от неё. Кеншин упал рядом с ней на одно колено, опустив голову. — Хозяйка. Позвольте вашему недостойному слуге помочь вам. — Я... — глаза снова сами собой закрылись. — Нет. Яхико. Где Яхико? — Юный хозяин в безопасности, — ровно произнёс он. — Мне нужно его увидеть, — она через силу приподнялась на локтях. — Где Яхико? Кеншин тут же оказался рядом, поддерживая её. У него такие тёплые руки... — Яхико! — окликнула она. — Яхико, ты где? — Здесь я, — мальчик ввалился в зал, утирая рот рукавом. — Прищучил того ублюдка... — Что? — Кихей. Я его достал. Дождь стучал по крыше; в нос ударил запах крови и страха, и Каору передёрнуло, а к глазам прилили горячие слёзы. Она запрокинула голову, стараясь их сдержать. — Нужно вызвать полицию... Нет. Мегуми. Мегуми знает... Простите, я сейчас плохо соображаю. — Я её приведу, — предложил Яхико, опускаясь рядом с Каору на колени. Кеншин бросил на него быстрый взгляд, но потом отвернулся. — Но... — Я не ранен, и в убийстве меня не подозревают, — резонно заметил всё ещё бледный мальчик. — Пожалуйста, разреши мне. — Яхико, — она перехватила его до сих пор дрожащую руку, — будь осторожен. — Буду, — отозвался он. Она крепко сжала его руку, он ответил тем же. Встретился взглядом с Кеншином — казалось, они беззвучно договорились о чём-то. А затем мальчик выбежал под дождь. — Кеншин... ты не мог бы мне помочь? Он обнял её и подхватил на руки. Она хотела было запротестовать, но потом сдалась и позволила ему вынести себя из зала. Струи дождя падали почти что сплошной стеной, и за пару минут, пока он нёс её к крытой энгаве, она вымокла до нитки. К тому времени её уже трясло, и не только от холода: она никак не могла выкинуть из головы образы ослеплённых похотью мужчин, жадно тянущих к ней руки. Горячая слеза всё-таки скатилась по лицу, и она неуклюжим, деревянным жестом стёрла её с щеки. — Кеншин, опусти меня. Нужно снять эту одежду, а то я простужусь, — говорить ровно и спокойно было очень сложно, ей едва хватало на это сил. Он бережно поставил её на ноги и отступил. Девушка сделала несколько шагов, но колени подогнулись, и она рухнула вниз. Он снова опустился рядом с ней на пол, тёплые руки легли ей на локоть и поясницу. — Хозяйка. — Не надо! — остановила его она, уже не сдерживая бегущих по щекам слёз. Всё это сплелось в такой тугой клубок: те бандиты, Кеншин, кровь в отцовском зале... — Я... пожалуйста. Просто... Он отстранился и вышел из комнаты. Какая-то крохотная, совсем новая и юная часть её тоскливо взвыла из-за потери человеческого тепла. Она постаралась подавить этот порыв на корню, ведь сейчас не до того — ведь она не имеет права чего-то от него требовать, даже теперь, ведь ему пришлось бы сделать всё, что она попросит. А потом он вернулся, принеся одеяло, взятое в её комнате. Укутал её под подбородок и подоткнул края, всё с тем же пустым и невыразительным взглядом. Но руки его при этом были очень нежными. Затем отошёл в сторону и сел, прислонившись спиной к стене, согнув одну ногу в колене и наблюдая за девушкой. — Кеншин... Несмотря на то, что мокрая одежда неприятно липла к телу и холодила кожу, Каору всё-таки покорно укуталась-вжалась в одеяло. — Спасибо тебе, — повторила она уже второй раз за этот вечер.***
Остаток вечера прошёл как в тумане — успокоительный чай, полицейские униформы, голос Мегуми, раздающий указания и язвительные выпады в адрес «служителей закона». Сано прибежал незадолго до Мегуми, сгрёб Каору в медвежьих объятиях и долго тряс; она была этому только рада. Чуть позже вернулся Яхико вместе с Мегуми и запуганными полицейскими, и Сано притянул к себе и мальчика, прежде чем тот смог возразить. Кеншин наблюдал за ними, но у Каору не хватило сил, чтобы вглядываться в его глаза и разбирать их выражение. Оказалось, что он никого не убил. Многие из бандитов тяжело ранены, а некоторые больше никогда не смогут взять в руки меч: отрубленных и переломанных пальцев хватило бы на пару новых рук. Но он не убил никого. Выполнил её приказ — никого не убил. Офицер полиции выглядел совершенно ошеломленным, когда докладывал об этом. В конце концов, всё уладилось: братьев Хирума и их прихвостней забрали в тюрьму, Мегуми выдала Каору пакет успокоительного чая, сопроводив это строгими инструкциями по его применению, и вернулась в клинику, а Сано велел Каору и Яхико ложиться спать: остаток ночи он собирался дежурить, охраняя дом. Каору к тому времени достаточно оправилась, чтобы пойти в свою комнату. Кеншин следовал за ней, как и прежде: по левую руку и на два шага позади. Она не остановила его, когда он не стал ждать снаружи комнаты — в основном потому, что и не собиралась возиться с переодеванием. Вместо этого она просто кое-как доковыляла до матраса и прямо так, ещё завёрнутая в одеяло, рухнула на постель. Кеншин устроился на прежнем месте, за ширмой, и Каору в кои-то веки спала всю ночь, не просыпаясь.