***
— Учеником?.. — эхом пропищала поражённая девушка. Ветер выл и старательно пытался хоть как-то сдвинуть с места этого большого сильного мужчину, а он рассматривал стоящую перед ним молодую девушку, оценивая её внешность и то, что таится за этим фасадом. Она неплохо скрывает эмоции, в этом ей не откажешь: человек с меньшими способностями — а таких на этой грешной земле большинство — не разглядел бы в ней и намёка на страх. Его бывший ученик стоял позади неё, не съёжившись на земле — какой-то внутренний стержень, может, результат давних тренировок, всё же удерживал его в вертикальном положении, — но явно находясь очень близко к этому. А глаза девушки горели живым пламенем, и желание защитить практически задушило в ней всякий страх. — Ну? — сказал он. — Я жду. — Требовать от кого-то назвать своё имя, не представившись самому, по меньшей мере невежливо, — сухо отрезала она, уже оправившись от потрясения. — Кто вы такой, и что имеете в виду под «учеником»? — Я задал вопрос раньше, — он не удержался от улыбки. Давненько никто не осмеливался вот так бросить ему вызов. И было что-то трогательно-забавное в том, как эта девчушка пыталась смутить его пристальным взглядом. Будто куропатка, отважно бросающаяся на подобравшуюся слишком близко к её цыплятам рысь. Тем лучше для неё: отреагируй она иначе — и он бы выпытал правду силой. Но она, не задумываясь, встала между ним и его своенравным учеником, и её дух яростно взревел, когда он попытался без слов заставить её отойти в сторону. Как будто Кеншин для неё очень дорог. Хотя бы по этой причине можно отложить для неё приговор... по крайней мере пока. — ... Камия Каору, — неохотно назвалась наконец девушка. — А Кеншин, — обернулась она через плечо, — находится под моей защитой. Её лицо напряглось и посуровело, когда она снова повернулась к высокому мечнику. — Скажите, кто вы такой и чего хотите, — повторила Камия Каору, не сводя с него пылкого, пристального взгляда. — Под твоей защитой? — он посмотрел за неё, внимательнее вгляделся в своего ученика — знак раба на щеке, чужой герб на одежде — и горько скривился. — И сколько же ты за него заплатила, девочка? — Ни монеты, — огрызнулась она. — Его бросили. Я нашла его, выходила, потом вступила в права владения. А теперь отвечайте на мой вопрос. Ни в её голосе, ни в ауре не ощущалось гордости. Совсем наоборот: она произнесла эти слова, будто они горькое лекарство, необходимое, но ненавистное. И сжалась, будто ей только что нанесли смертельный удар. Он глухо рыкнул, раздражаясь, что всё сложнее, чем могло бы быть. Чтобы верно оценить ситуацию, нужно серьёзно переговорить с этой девушкой, выяснить её намерения и мотивы. Значит, придётся учитывать все эти светские условности, хотя бы чтобы её успокоить. Значит, вроде бы правда придётся представиться. Чёрт. — Хико Сейджуро, — проронил он. — Тринадцатый мастер стиля Хитэн Мицуруги и учитель этого идиота — был учителем, по крайней мере, пока он не удрал от меня и не вляпался... ну, сама видишь, во что. Кеншин побледнел ещё сильнее под пристальным критическим взглядом Хико. Хико не поверил слухам, когда они впервые дошли до него: более того, он долгое время молча, одним суровым видом распугивал всех тех, кто осмеливался эти слухи распространять. В конце концов, ни один достойный ученик его стиля не позволил бы себе так попасться, а сам Хико никогда бы не выбрал ученика, недостойного практиковать стиль Хитэн Мицуруги — он всё-таки не вчера родился и умеет разбираться в людях. Даже если, по какому-то страшному стечению обстоятельств, худшее всё же случилось, он прекрасно знал, что его пропавший ученик, по крайней мере, достаточно силён для того, чтобы совершить достойное самоубийство, не допустив уничтожения своей личности и извращения навыков. Именно поэтому Хико не сомневался в лживости слухов. Да, Кеншин сбежал. Видимо, что-то случилось с той девушкой из города, что-то такое, из-за чего этот склонный к мелодраматизму мальчишка решил, что он недостоин перейти на следующий этап обучения. В принципе, если после первой же неудачи он удрал, поджав хвост, то так оно и было. Возможно, Кеншин и попал в дурную компанию. Выберется ли он оттуда или нет — до того Хико не было никакого дела. Недообученный ученик — не знающий предельной техники, открывающей истинную цену силы — рано выгорит, самоуничтожится, если не очнётся и не перестанет использовать своё мастерство во зло. Если бы он решил исправить содеянное, то унёс бы с собой на тот свет и всех, кому служил до того. Это решило бы проблему. И, если бы Кеншин пришёл в себя и вернулся, Хико испытал бы его, как испытывались все ученики стиля. Мальчик прошёл бы испытание или провалил его, но, независимо от результата, история Кеншина закончилась бы. Потому что в этом и заключается секрет предельной техники: независимо от того, кто побеждает в последнем противостоянии, ученик всегда погибает. Но несколько недель назад до него дошли слухи, что его бывший ученик покинул имение Канрю и теперь находится в некой школе фехтования. Что каким-то местным бандитам он понравился, и они даже попытались украсть его — и на сей раз слухи показались Хико слишком ясными, слишком подробными, слишком похожими на правду. Большая часть того, что происходило у Канрю, окутывалось пеленой обмана и намеренной дезинформации: противоречивость слухов легко объяснялась лживостью их источников. В этот раз придраться было не к чему. Значит, это правда. Кеншин не справился, причём так, что с ним случилось самое страшное, что только может случиться с мечником, и Хико, как мастер стиля, обязан сделать то, что должно. На следующий же день он оставил свою хижину в горах, готовясь к неизбежному. Найти ту небольшую школу, в которой, по слухам, всплыл его ученик, оказалось несложно. Хико планировал появиться, прекратить страдания мальчика и просто уйти, как всегда отстранёно, не вдаваясь в подробности и не вовлекаясь в ситуацию сверх необходимого. Когда он увидел Кеншина с этой девушкой на мосту, он решил было, что вот она, прекрасная возможность. Вот только мальчишка почувствовал и узнал его. Он отреагировал — страх, тоска и унижение вихрем закружились в его душе, глубже, чем у нормального человека, но гораздо ближе к поверхности, чем если бы он был совсем потерян. Будь он совсем потерян, он бы не отреагировал вовсе. В принципе, это не имело значения, это не должно останавливать Хико, ведь обстоятельства не важны, провал есть провал, а проиграть, подвести Небесный меч и остаться в живых — нельзя. Но Хико остановился. И поэтому стоял сейчас, споря с какой-то девушкой, почти девчонкой — да она ему во внучки годится, — посреди настоящего урагана. Вот почему он никогда по своей воле не покидал чёртову гору: как хорошо всё ни планируй, всё равно в итоге ввязываешься сильнее, чем хотел. — Я вам не верю, — произнесла девушка, возвращая мысли Хико к настоящему. Он посмотрел на неё сверху вниз, вскинув брови. — Прошу прощения? Она скрестила руки на груди, сверля его взглядом. — Я-вам-не-ве-рю, — повторила она, чётко проговаривая каждый слог, как будто перед ней стоял непонятливый мальчишка, а не мастер меча. Хико моргнул, пытаясь решить, оскорблён он сейчас или приятно удивлён. Волосы девушки, забранные в хвост, развевались за спиной, а глаза слезились от ветра. — Прошло как минимум лет десять с тех пор... как с ним это случилось. Если вы его учитель, почему не пришли за ним раньше? Почему вы целых десять лет выясняли, что с вашим учеником? — на первой реплике она споткнулась, но с каждой новой фразой голос её звучал сильнее, крепче. — Его не так уж сложно было отыскать. Канрю выставлял его напоказ, — и это она произнесла так пылко, едва ли не с ненавистью, что Хико даже немного опешил, — так что не пытайтесь меня убедить, что вы не знали. Я не дура, у меня есть свой ученик, знаете ли. Так что хватит мне врать, просто скажите, что вам нужно. Удивление. Совершенно точно, он приятно удивлён. Немного оскорблён, не без этого, но в первую очередь происходящее забавляло. В её глазах сверкал вызов, а руки во время своей пылкой тирады она упёрла в боки, будто разъярённая домохозяйка, встречающая пьяного мужа. Губы Хико непроизвольно дрогнули в усмешке. — Может, спросим моего никчёмного ученика? — пророкотал он, встретившись с ним взглядом. — Хозяйка... — едва слышно проскулил Кеншин, побитой дворняжкой падая на колени с бледным — ни кровинки — лицом. Хико сжал челюсти. Ярость запела в жилах, быстрая, жаркая, чистая — и ему стоило больших усилий не выхватить меч и не поступить необдуманно, не получив ещё всей информации. Это не в его стиле. Он тринадцатый мастер стиля Хитэн Мицуруги, ему не свойственна подобная импульсивность, это недостойно его. Девушка присела рядом с Кеншином, глядя на него с теплом и беспокойством. Мальчишка протянул руку и умоляюще вцепился в подол её кимоно. Боль мелькнула на её лице и, хотя она быстро подавила это выражение, но боль осталась, чувствовалась в её ауре. Боль и ещё гнев. Не на него, а за него. — Всё хорошо, Кеншин, — успокаивающе проговорила она, неловко протягивая к нему руки, будто не решаясь прикоснуться. — Всё будет хорошо. Извините меня, господин Хико, но я вынуждена попросить вас отойти чуть дальше, — девушка смотрела на него с деловым видом и тщательно замаскированной тревогой во взгляде. — Вы его пугаете. Ярость всё ещё протестующе бурлила в крови, но Хико в совершенстве владел искусством самоконтроля. К тому же девушка права. Он отступил на несколько шагов и развернулся, глядя с моста на бегущую к океану реку. Подавляя свой гнев, отпуская его с потоками воды и рёвом ветра. Сейчас гнев неполезен. Поэтому он отпустил его. И затем снова взглянул на ситуацию глазами и сердцем, не позволяя инстинктивным, необдуманным реакциям влиять на увиденное. Кеншин, коленопреклонённый, съёжившийся запуганной собачонкой, и склонившаяся над ним девушка. Ветер тревожит их волосы и одежду, листья кружатся вокруг, подлетая высоко над землёй. Она шепчет ему что-то, едва ли не лаская. Хико вдруг привиделось, будто она укрывает Кеншина распростёртыми крыльями. При этом в ней нет торжества или гордости, нет чувства обладания, лишь абсолютная, непреложная потребность защитить — такая же естественная для неё, как дыхание, и столь же необходимая для выживания. Кем бы она ни была, это не она низвела Кеншина до такого. Так что он перенёс своё внимание на мальчишку, ожидая худшего. Ожидания оправдались. Покорность и поражение читались в каждой его черте, вёл он себя, как затравленный зверёк, прячущийся от взора хищника. И всё же... он с такой силой вцепился в ткань её кимоно, что костяшки пальцев побелели, а челюсти крепко сжал — черты лица заметно обострились. И дышал он вовсе не испуганно: если не принимать во внимание покорную позу, то Хико мог бы подумать, что мальчишка просто выдохся посреди тренировки и собирается с силами. Да, что-то случилось, из-за чего разум Кеншина стал клеткой, но дух его всё ещё живёт в этой клетке. Осознав это, Хико с глубоким возмущением обнаружил, что чувствует облегчение. Медленно распутался тугой узел, тяжестью лежавший под сердцем с того самого момента, как он оставил горы. — Что с ним произошло? — спросил он, удивив этим вопросом самого себя. Он не собирался ничего говорить. Девушка ответила, даже не глядя в его сторону, не отводя взгляда от распростёртого перед ней Кеншина: — Канрю Такеда, — голос прозвучал резко, горько и озлобленно. — Не знаю, как Кеншин попал к нему, но... в любом случае, это вряд ли ваше дело. — Моё, — прорычал Хико. — Кеншин был моим учеником. — Опять вы за своё? Каору нежно прошептала что-то ещё напоследок, и Кеншин, наконец, выпустил из рук её подол. Она встала перед Хико, гордость и ледяная ярость окутывала её фигуру, будто императорские одежды. — Да, Кеншин действительно впервые так сильно на кого-то прореагировал с тех пор, как я о нём забочусь, но он напуган. Если вы были его учителем, то почему он вас боится? И почему вы столько лет даже не думали его искать? — Для ответа на второй вопрос потребуется время, — ответил Хико, скрестив руки на груди. — Я предпочел бы это сделать в более приватной обстановке. Что касается первого вопроса... Он снова перевёл взгляд на Кеншина. Тот вздрогнул. — Посмотри на меня, мальчишка, — рявкнул Хико. Его своенравный ученик замер на мгновение, а потом — медленно, очень медленно — приподнял голову, чтобы в очередной раз встретиться взглядом с Хико. Девушка резко, ошарашенно вдохнула. — Я пришёл не для того, чтобы причинить тебе боль, Кеншин, — тщательно подбирая слова, произнёс Хико, и с удивлением понял, что так и есть, что сам в это верит. — Я здесь, чтобы узнать правду. Вот и всё. Понял, парень? Кеншин смотрел большими, широко распахнутыми глазами, как тогда, в детстве, когда Хико забрал у него имя и дал другое. На долю секунды он снова выглядел самим собой, простодушно стоящим на ветру и ждущим, когда пред ним развернётся свиток, на котором записана его судьба. Потом этот миг прошёл. Но его хватило. Кеншин опустил голову. Сглотнул, тяжело двинув кадыком. Девушка вглядывалась то в Кеншина, то в Хико, кусая нижнюю губу. — Он и в самом деле знает вас, — тихо проговорила она. — Он... он верит вашим словам. — Я ведь сказал, что был его учителем. Он боится меня только потому, что считает себя проигравшим, недостойным пути воина, — он не продолжил вслух «и боится, что его накажут соответствующим образом», но девушка, скорее всего, всё равно уловила этот подтекст. Кеншин сжал кулаки. Девушка заметила его реакцию, и её взгляд снова посуровел. Ветер хлестнул её по лицу забранными в хвост волосами, она нахмурилась и раздражённо откинула их обратно за спину. — А вы как считаете? — холодно вопросила она. — Это, — спокойно ответил мужчина, — ещё предстоит выяснить. И, если вы не собираетесь весь день стоять и обсуждать эти вопросы тут на ветру, где ещё и услышать нас может кто угодно, — он широким жестом обвёл вокруг себя, — то я бы предложил переместиться куда-нибудь в более цивилизованное место. — Хорошо, — девушка снова откинула волосы назад и улыбнулась преувеличенно вежливо, подпустив в эту улыбку лишь малую толику яда. — Господин Хико, — церемонно произнесла она, всё ещё вызывающе держа одну руку на бедре, — не окажете ли вы мне честь, присоединившись ко мне за чаепитием?***
Дом девушки оказался довольно просторным, но ремонт тут не помешал бы. Она явно довольно долго пыталась вести хозяйство в одиночку. Местами были заметны попытки подлатать стены и крышу свежими досками и обновить краску — значит, на капитальный ремонт средств не хватает, и она просто старается решать самые серьёзные проблемы по мере возникновения. Знак на воротах гласил, что здесь находится первая школа стиля Камия Кашин. Кеншин постоянно шёл рядом с девчонкой, следуя за ней, будто вторая тень. На расстоянии вытянутой руки, но никогда не пересекая границу личного пространства. Он не поднимал глаз. Хико знал, что такое поведение — стандартный протокол для раба, но это действовало на нервы. Очень хотелось схватить парня за подбородок и силой заставить того держать голову прямо. Мечник может кланяться лишь достойным того. Вот только Кеншин больше не мечник. Просто цепной пёс. И это ещё в лучшем случае. Девушка отправила Кеншина закончить какие-то хозяйственные дела — кажется, снять с верёвки высохшую одежду, он не расслышал точно, потому что в этот момент ветер взревел особенно сильно — и пригласила Хико зайти. По крайней мере внутри дома всё аккуратно, прибрано, скромно, без всех этих новомодных и вычурных западных безделушек. В последнее время к самому Хико часто обращались с просьбами изготовить керамические изделия в западном стиле. Такие заказы он кидал в очаг, не раздумывая. Она проводила его в изящно обставленную комнату. В одной из ниш на стене — свиток с традиционной живописью неплохого качества. Перед ним — ветвь цветущей сливы. Вполне уместно, вишня ведь в этом году цвести не спешит. Комната с подветренной стороны, сквозняки здесь не страшны. Внешние двери раздвинуты, за ними открывается вид на энгаву и небольшой дворик с гортензиями в горшках и декоративной каменной чашей, в которую, видимо, должна стекать с крыши дождевая вода. Чаша почти полна: ничего удивительного, последние несколько дней небеса не скупились на грозы. Отсюда Хико видел и зал для фехтования. Учеников внутри не было. Видимо, слухи не врут, эта школа действительно организована совсем недавно, и ещё не пользуется популярностью. — Тысяча извинений за то, что вам пришлось ждать, — церемонно произнесла девушка, входя в комнату с лакированным подносом, на котором стоял чайник и две чашки. — Благодарю вас за терпение. Оказывается, она умеет быть вежливой, когда хочет. Впрочем, не ему бросать в неё камни: он и сам не то чтобы приверженец всех этих светских условностей. — Ну что вы! — подыграл он. — Ожидать хозяйку в такой уютной комнате только в удовольствие. — Вы слишком добры, — легко откликнулась она, опускаясь на колени и разливая чай по чашкам. — Моя скромная обитель недостойна такого высокого гостя. Не хотите ли чая? — Благодарю, — он принял от неё глиняную чашку, машинально отметив мастерство исполнения. Настоящее произведение искусства, бесхитростного, практичного и качественного. Как и весь этот дом: переживает не лучшие времена, но надёжен и опирается на семейную историю. Чай тоже приемлемого качества, хотя и оказался несколько передержан. Хико всё же похвалил угощение. Они ещё немного почаёвничали, обмениваясь ритуальными любезностями, и он невольно восхитился тем, как упорно она придерживается правил этикета даже в столь необычных обстоятельствах, хотя и заподозрил, что она просто тянет время. Затем он поставил недопитую чашку чая на поднос и сложил руки на коленях. — Что ж, это всё, конечно, славно, но я хотел бы узнать, каким образом мой бывший ученик оказался — как вы тогда сказали? Под вашей защитой? Она опустила глаза, беспокойно вертя в руках чашку, и сглотнула. — Я... Ну, я... — девушка залилась краской. — Даже не знаю, с чего начать... — Начни с начала, — не без тепла в голосе предложил он, ведь она не сделала ничего, что заслуживало бы грубости. — Обычно принято начинать с начала. — Верно, — она перевела дыхание. — Чуть больше месяца тому назад я возвращалась домой с тренировки в школе Маэкава. Видите ли, моя школа совсем небольшая, и после смерти отца... мне не с кем теперь тренироваться. Чтобы найти мечника моего уровня, приходится ходить в другое додзё, — при этих словах она снова смущённо покраснела. — Господин Маэкава друг семьи, и он любезно позволяет мне тренироваться у него. В общем, я возвращалась домой вдоль реки и услышала странный шум, когда проходила мимо одного из старых лодочных причалов... Хико внимательно слушал её рассказ: как она нашла Кеншина, приволокла домой, обработала раны. И что по неведению внушила ему — когда девушка дошла в своём рассказе до этого события, Хико особенно внимательно вглядывался в неё, ища и не находя признаки неискренности. Она действительно тогда не ведала, что творит. Каору замялась, пытаясь объяснить ему, почему так поступила, но Хико понял всё и без её сбивчивых, неуклюжих попыток. Ему знакома эта смесь жалости, гнева и чувства долга, которая заставила девушку действовать. Когда-то он сам испытывал все эти эмоции. И Кеншин тоже. А вот в её рассказе о друзьях, уличном бойце и неком враче, зияли дыры, через которые и стадо волов провести можно. Она явно что-то скрывает. Но советы врача показались Хико довольно разумными, если предположить, что её догадка насчёт состояния Кеншина верна... и, если это так, то Хико не зря решил вмешаться. Рабовладение уже так давно стало неотъемлемой частью истории Японии, что мало кто помнит времена, когда всё шло по-другому. Стиль Хитэн Мицируги не смог остановить зарождение рабовладения: этот момент пришёлся на смену мастеров, а Меч небес всегда слабее первые несколько лет после того, как новый мастер принимает мантию на свои плечи. К тому времени, когда восьмой мастер стиля наконец-то смирился с тем, что совершил, и в полной мере осознал свою роль, было уже слишком поздно. Рабовладение укоренилось и стало привычным ходом вещей. Хитэн Мицуруги — стиль свободного меча. Так когда-то говорил Хико его учитель, рассказывая об истории школы. Этот меч должен оставаться в стороне: не возглавлять восстания и не защищать действующее правительство, дабы не замарать светлые идеалы политическими дрязгами и эгоистичными, грязными мотивами продажных людей. В ситуации, с которой столкнулся восьмой мастер, Меч небес ничего не мог поделать. По крайней мере, не нарушив принцип нейтралитета. Но в данном случае... если всё это правда, если Канрю нашёл способ по-настоящему уничтожать личность человека, лишать души — тогда Хико придётся вмешаться, чтобы восстановить равновесие. Само по себе рабовладение, в конце концов, лишь очередное проявление человеческого зла. А вот то, на что покушается Канрю — уже совсем другое дело. — Так эта доктор Такани считает, что Кеншин борется с действием одурманивания? — Она полагает, что это возможно. А может, процесс провели неправильно. Ведь... по её словам, Кеншин первый, кто выжил. Так что, может, что-то сделали не до конца? Но... — девушка пожала плечами, — как бы там ни было, только он знает, что с ним делали, а он... не может никому сказать. — А ты пытаешься ему таким образом помочь, значит, — Хико намеренно выразил скептицизм, желая её испытать. Она покраснела ещё сильнее. — Понимаю, это... звучит неправильно, — заторопилась Каору, стараясь объяснить. — Но некоторый смысл в этом есть и, кажется, это работает. Если бы я увидела, что ему со мной не становится лучше, я бы уже отступилась, но он... кажется, он начинает немного доверять мне. Вроде бы. Или, по крайней мере, чувствует себя уже свободнее, начинает испытывать границы дозволенного. Знаете, он сегодня даже сам принял решение. Раньше он и того не мог. Конечно, не бог весть что, но... Она с выражением отчаяния всплеснула руками. Хико прочёл в её взгляде, как больно ей радоваться такой малости, радоваться, что Кеншин сумел сделать что-то такое простое, такое человеческое; как горек этот триумф, если учитывать, сколько ещё предстоит работы, и если вспомнить, насколько дико, что эта работа вообще необходима. Каору вздохнула. — Мне только хотелось бы узнать... Узнать, как он там оказался. Мегуми ничего об этом не знает. Никто не знает. Если бы я узнала хоть что-то... Может быть, в его прошлом есть что-то, какая-то подсказка, ключ, который я могла бы использовать... Она зябко обхватила пальцами чашку, невидяще глядя в пол, и глаза её казались слишком рано постаревшими для такой юной девушки. — Я просто хотела бы знать... Снова налетел ветер. Он шумел в верхушках деревьев, и звук был похож на шорох пергамента или... женской юбки. Всё началось с женщины, так ведь? Она была не намного старше, чем эта девушка, сидящая сейчас перед ним и облачённая, словно в самурайский доспех, в гордость и сострадание. Хико не вздохнул. Сейджуро Хико XIII не вздыхает, это не в его стиле. Но он выдохнул, медленно, задумчиво, и долго смотрел, как ветер гоняет по двору листья и прочий сор. К ночи снова разразится гроза. Странная весна нынче. Так много сильных гроз, будто сезон дождей наступил раньше времени. — Кеншином его назвали не родители, — нарушил он наконец тишину. Девушка подняла голову — и да, как он и ожидал. Вспышка надежды. Зачем он решил подкормить этот слабый огонёк? Что ж, у него свои причины, и он, разумеется, знает, какие именно. Просто сейчас нет необходимости облекать эти причины в слова. — Когда я повстречался с ним, — продолжил мужчина, — его звали иначе, именем, слишком мягким для мечника. Поэтому я назвал его Кеншин. И уже тогда он безропотно принял это...***
Каору не отводила взгляд от лица сидящего перед ней незнакомого мужчины, слушая его рассказ. Историю Кеншина. Снаружи ветер гремел над крышами и раскачивал ветви деревьев, будто невесомые паутинки. — Родом он из крошечной деревушки на юге Японии, из тех, где жители заняты производством алого красителя. Неважно, как называлась деревня, её всяко уже нет. Все вымерли во время эпидемии холеры. В живых остался только Кеншин. Я нашел его среди руин... и могил. Он похоронил всех своими руками, всех жителей до единого, и даже нашёл подходящие могильные камни. Она видела эту картину: ребёнок с прилипшими ко лбу и щекам прядями пыльных и грязных медно-рыжих волос, с пустым взглядом копающий могилы под неумолимым, безучастно-спокойным голубым небом. И она могла себе представить, что он почувствовал, когда для него наступил конец света: когда он проснулся однажды утром и понял, что отныне и навсегда он сам по себе, один. Она и сама пережила такое в тот день, когда осознала, что отец никогда, совсем никогда больше не вернётся домой, и переживала затем каждый божий день, пока на её пороге не объявился Сано, положив конец её одиночеству. Рука дрогнула, поверхность чая в чашке зарябила, и Каору осторожно, медленно поставила чашку на поднос, тщательно контролируя движения. Мужчина — господин Хико — тактично сделал вид, что ничего не заметил. — Это произвело на меня впечатление, — проговорил он, немного помедлив. — Мне как раз уже полагалось найти себе ученика. Мальчишка был щуплым и совсем маленьким, но с острым умом и большим сердцем. Вам должно быть известно, учитель, — в его глазах сверкнула ирония, — что физическая сила, сила тела, наименее важна из всех трёх. Сила ума и сердца для мечника гораздо важнее. Мышцы нарастить несложно. — Знаю, — негромко подтвердила девушка. Когда в её доме появился Яхико, у него можно было рёбра пересчитать, но под спутанной копной взъерошенных тёмных волос гневно сияли яркие, живые глаза. И Каору поняла, что ему очень нужно то, что она может дать. — Так что я взял его к себе в обучение, — продолжил господин Хико. — Применил свои выдающиеся педагогические навыки, и по прошествии некоторого времени стало ясно, что он сможет стать истинным преемником моего стиля. — Хитэн Мицуруги, верно? — неуверенно произнесла незнакомое название Каору. — Знаете, я никогда о таком не слышала... — А я не слышал о вашем стиле, — язвительно оборвал он. На сей раз она покраснела от стыда и унижения. — История школы Хитэн Мицуруги восходит к Эпохе воюющих провинций, — добавил Хико, несколько смягчившись. — Впрочем, неудивительно, что мало кто знает об этом стиле. Его практикуют обычно только двое — учитель и ученик. И мы редко вмешиваемся в происходящие в мире события. — Вот оно что, — протянула она, не особенно стараясь скрыть скептическое осуждение. Действительно, она знала такие стили, которые предпочитали оставаться в стороне от всего мира, опасаясь развращения идеалов меча. Отец никогда в своей жизни никого не чернил и не осуждал вслух, но он вздыхал по-особенному, очень выразительно, когда старался не высказать то, что у него на уме. И он всегда вздыхал именно так, когда речь заходила о подобных школах меча, а позже, в беседах наедине с дочерью, замечал, что мечнику вредно слишком уж копаться в своей голове и постоянно быть только наедине с собой. Господин Хико приподнял одну бровь, явно уловив её отношение — и столь же явно решив не акцентировать на этом внимание. — Как бы там ни было, — он сменил позу и опёрся подбородком на ладонь. Теперь Хико смотрел куда-то сквозь неё, будто перед его глазами снова разворачивались события прошлого. — У подножья горы, на которой находится моя хижина, есть небольшой городок. Раз в месяц мы спускались туда за продуктами. Там жила девочка, дочь самурая по имени... — он нахмурился. — Кажется, я не счёл нужным запоминать её личное имя. А родовое... Юкиширо, вроде бы. Девочка была на несколько лет старше, чем Кеншин, к тому времени её уже обручили с сыном одного горожанина, с которым я вёл дела. Мы часто их навещали, и Кеншин познакомился с ней, даже успел к ней привязаться. Я не видел в этом ничего плохого. Мальчишка умел различать, что хорошо, а что плохо. Да и девушка казалась разумной. Кроме того, — ухмыльнулся мужчина, — Кеншин достиг того возраста, когда пора осознать, что в жизни не всегда получаешь, что хочешь. Он ухмыльнулся, но глаза выражали совсем другое: что-то давнее, ярое, жёсткое виднелось под насмешливым блеском. «Он винит себя, — вдруг догадалась она. — Винит, что вовремя не понял, что это не подростковая влюблённость». Она задумалась, пытаясь подобрать правильные слова, которые можно бы сказать как учитель учителю, но он продолжил рассказ до того, как она смогла что-то придумать. — Я точно не знаю, что произошло, — прямо признался он. — Её жених, Акира, заболел. Ему потребовалось какое-то дорогостоящее лечение, а семья не могла себе этого позволить. Кеншин вбил себе в голову, что должен помочь девушке собрать средства на лечение её жениха. Я запретил, сказав, что это помешает его тренировкам. Мы повздорили, он ушёл, а затем я узнал, что девушка погибла, а Кеншин исчез. — Исчез? — эхом повторила Каору, хмурясь. — Сколько же ему тогда исполнилось? — Думаю, около четырнадцати, — пожал плечами Хико. — Он не знал, сколько ему лет, когда я нашёл его. Но он был совсем маленьким. Потом до меня стали доходить слухи о том, что он попал к Такеде Канрю. Она в ужасе распахнула глаза и с силой прижала руку ко рту, когда осознала, что это значит. Четырнадцать лет. Ему было около четырнадцати, когда он попал к Канрю — чуть старше Яхико, — он даже не вступил ещё в возраст, не прошёл гэмпуку... — Простите, — прохрипела она, резко прикусывая щеку изнутри. Обвела ранку языком, чувствуя солоноватый привкус меди. Заставила себя сглотнуть, а не сплюнуть. Боль и разлившийся по языку металлический привкус немного рассеяли заполнивший голову туман. Она снова взяла в руки чашку и сделала глоток выстывшего чая. Господин Хико терпеливо ждал. Через некоторое время мир перестал крениться и вращаться. На сей раз это случилось гораздо быстрее, чем раньше, и она даже немного испугалась этому. Неужели она уже стала привыкать к таким ужасным известиям, воспринимать их как обычный порядок вещей? Ещё глоток чая — и она заставила себя расправить плечи и выпрямиться. — Прошу, продолжайте рассказ. — Больше не о чём рассказывать, — произнёс он с роковой убеждённостью фаталиста. — Я не поверил слухам о том, что он стал рабом, не хотел верить. Может быть, если бы я тогда поступил иначе... Но, если бы речь шла о твоём ученике, поверила бы ты в такое? На деле, это был риторический вопрос. Он не просил у неё оправдания своим поступкам, не ждал её понимания. Но она невольно представила. Если бы Яхико вдруг исчез, и до неё дошли бы слухи о том, что он попал в дурную компанию... — Я бы отправилась за ним, — убеждённо сказала она, поднимая глаза, чтобы встретиться с мечником взглядом. — Как бы мне ни хотелось не верить в плохое, я бы отправилась за ним, чтобы увидеть всё своими глазами. И, если бы обнаружила, что слухи правдивы, я бы вернула его домой, чего бы мне это ни стоило. Он смотрел на неё сейчас как-то странно, как иногда делала Мегуми: как будто Каору невзначай нарушила какой-то непреложный закон Вселенной. А потом громко фыркнул. — Ты и в самом деле веришь в то, что говоришь, так ведь? — покачал головой Хико, и тёмная грива волос волной упала ему на плечи. — Никогда бы не подумал, что такое возможно, в нашу-то эпоху... В деревянную раму сёдзи постучали. — Хозяйка, — раздался из коридора голос Кеншина, и она мгновенно насторожилась, потому что в его голосе отчётливо слышалось страдание, — к вам посланник. Каору непонимающе моргнула и нахмурилась. — ... Да кто это может быть? — пробормотала она вслух. — Прошу извинить меня, я ненадолго, — обратилась она к господину Хико с лёгким поклоном. Он вскинул бровь, но не стал возражать. Хотя её в настоящий момент не особенно волновало, что он там себе думает. Она встала и выскользнула за дверь. Кеншин стоял на коленях в зале, застыв натянутой тетивой лука. При виде её, впрочем, он немного расслабился. — Что за посланник? — спросила Каору, стараясь, чтобы вопрос прозвучал спокойно. — Из... — и тут у него сорвался голос, а руки вцепились в ткань штанов, — из поместья Канрю Такеды. Хозяйка. Кажется, это называют «кровь застыла в жилах». Каору замерла, глядя сверху вниз на съёжившегося у её ног Кеншина. Он потянулся к ней, как если бы снова хотел ухватиться за подол в поисках защиты, но затем осознанно отдёрнул руку и прижал к боку, приобнимая самого себя, будто зажимая невидимую рану. — Кеншин... Она не знала, что делать. Оставить его в покое, или попытаться поговорить с ним, или... Нет, почему же. Она знает, что нужно делать. Уже делала так раньше. Осторожно, ни на миг не забывая о сверлящем спину взгляде господина Хико, Каору протянула руку и опустила на голову Кеншина. Он чуть наклонил голову, подставляясь; она зарылась пальцами в шелковистые волосы, обвела контуры лица, погладила по щеке. Кеншин прильнул к ладони, ластясь котёнком. Глаза он закрыл, а сведённые домиком брови придавали лицу страдальческий вид — но зато живой и куда более выразительный, чем обычно. — Ты не принадлежишь Канрю, — мягко произнесла она. — Ты живёшь здесь, это твой дом. И никто этого не изменит. Тебе нечего бояться. Разве я не обещала тебе, что теперь твой дом здесь, и что так будет всегда, что бы ни случилось? — Да, хозяйка, — пробормотал он, и девушка почувствовала на ладони тепло его дыхания. Сердце болезненно заныло. — Разве я дала тебе повод сомневаться в том, что сдержу обещание? — Нет, хозяйка, — он приоткрыл глаза: незнакомые, бледные, переменчивые. — Так не бойся. Кеншин долго не отвечал. Вжался покрепче лицом в её ладонь, так и не открыв глаза до конца, и медленно расслабил и опустил руку, которую прижимал к себе. — ... Да, хозяйка, — отозвался он наконец. Страха в голосе больше не слышалось, но не было и привычной безэмоциональности. Его голос звучал почти... почти по-человечески. — Пожалуйста, простите вашего недостойного слугу. — Всё в порядке, — она убрала руку и, кажется, услышала, как он при этом грустно вздохнул. Горло свело, ей отчаянно захотелось обнять его и заставить снова стать полноценным. Четырнадцать лет. Ему было всего четырнадцать лет. — Посланник настаивал на разговоре с вами, хозяйка, — произнёс Кеншин всё тем же более живым голосом. — Что ж, хорошо, — она распрямилась. — Господин Хико, вы извините меня? Мужчина снова смотрел на неё с непонятным выражением. В ней вспыхнуло раздражение — хоть кто-нибудь скажет уже, что не так, что странного в её поведении? Ужасно неприятно то и дело становиться объектом вот такого пристального изучения. — Идите, — пророкотал наконец господин Хико. — Я подожду. — Кеншин, не мог бы ты?.. Кеншин уже был на ногах. Он снова принял безэмоциональный вид, плавно развернулся на месте и пошёл вперёд. Она последовала за ним, готовя себя... ну, пока что непонятно, к чему именно стоит готовиться, но абсолютно точно к чему-то неприятному. По крайней мере непосредственной угрозы нет: она не слышала шума борьбы. Посланник ожидал у ворот. Одет просто, на одежде незнакомый для Каору фамильный герб: паук на объятой пламенем паутине. Стоял мужчина неестественно прямо, глядя куда-то вдаль, и никак не реагировал на окружающее, пока Каору не подошла достаточно близко. Только тогда он поклонился, и девушка увидела на его щеке знак раба. — Госпожа Камия Каору? — спросил он механическим, неживым голосом — такой же был у Кеншина в самом начале. В глазах его ничего не отражалось. — Это я, — ответила Каору, стараясь скрыть ужас. — Могу ли я узнать цель вашего визита? — Мой хозяин покорно просит вас оказать ему честь своим посещением, госпожа, — раб протянул ей конверт. Каору потрясённо уставилась на него. В ушах шумела кровь, всё вдруг стало казаться таким далёким... — ... посещением? Посланник больше ничего не сказал. Он просто держал конверт, пока она, наконец, не заставила налившиеся вдруг тяжестью непослушные руки двигаться, и не взяла конверт двумя пальцами, будто что-то мерзкое и нечистое. Раб не двинулся с места. — Что-нибудь ещё? — Недостойный слуга должен получить ваш ответ, госпожа, — заученно пояснил он, всё ещё глядя сквозь неё. Она подавила дрожь и, не зная толком, что делать, сломала печать на конверте. В него был вложен один листок с приглашением, написанным красивым каллиграфическим почерком на дорогой, плотной рисовой бумаге цвета свежих сливок. Чернила блестели на солнце — она догадалась, что в них добавлены песчинки золота. В приглашении написано... ровно то, что сказал посланник. Канрю Такеда хочет встретиться с ней. Через неделю. За чаепитием. Она не смогла сдержать истерический смешок — пришлось прижать свободную руку к губам, заглушая его. Кровь отхлынула от лица, вдруг стало нечем дышать, и она начала шумно, жадно хватать ртом воздух. — Я... ясно, — выдохнула Каору, хватаясь за горло, где испуганным кроликом тяжело и больно бился пульс. — Я... я не могу сейчас дать ответ, — сумела прохрипеть она. — Прошу вас, возвращайтесь... — нужно поговорить с Сано, с Мегуми, нужен план, она не ожидала этого, она не знает, что делать, — ... завтра. Да, приходите завтра. К тому времени я узнаю, буду ли свободна на следующей неделе. «И не придётся ли мне бежать из страны», — подумала она, стараясь подавить приступ паники. Посланник снова поклонился. — Хорошо, госпожа. Этот недостойный слуга вернётся завтра, чтобы узнать ваш ответ. Он ушел, шагая неторопливо и размеренно, а у неё на глазах вскипали жгучие слезы. Каору повернулась, чтобы вернуться обратно в дом. От страха её мутило. Она кое-как добралась до порога, но там ей пришлось остановиться, прислониться к шершавой деревянной стене и просто дышать. — Хозяйка? — Кеншин мигом оказался совсем рядом, готовый подхватить под локоть. Она чувствовала исходящее от него тепло, хотя он не касался её. — Кеншин, — девушка задыхалась, как вытащенная из воды рыба. — Кеншин. Можешь... Ты помнишь, где находится больница? Он сопровождал её как-то туда, когда она навещала Мегуми, но до этого никогда в одиночку не покидал территорию дома. Только вот ситуация отчаянная... К тому же, в последнее время он делает значительные успехи... Она подавила ещё один истерический смешок. — Да, хозяйка. — Мне нужно, — ещё один жадный глоток воздуха, — нужно, чтобы ты привёл Мегуми, хорошо? Передай ей, пусть захватит с собой Сано... и остальных. Скажи, что речь о Канрю. Что это очень важно. Нам нужно встретиться как можно скорее, в течение часа. Ты можешь это сделать для меня? — Да, хозяйка, — кажется, его глаза бледнее обычного, как-то... пронзительнее? — Поспеши. Он уже молнией вылетел за ворота. Каору каким-то чудом вернулась в гостиную, не потеряв по дороге сознание. Господин Хико неподдельно встревожился, увидев её лицо. — Что стряслось? — спросил он, опуская ладонь на рукоять меча. Каору с облегчением рухнула на подушки — с формальной точки зрения это ведь не считается падением на пол? — Канрю Такеда пригласил меня на чай, — оцепенело проговорила она. И даже не разрыдалась.