Проклятые

Когда-то эта женщина была красивой. Так думает мужчина, разглядывая неестественно бледное, истонченное, иссушенное лицо. Два черных омута зияют огромными дырами на тонкой коже, обтягивающей кости. Скулы проступают так сильно, что, кажется, будто о них можно порезаться. Подбородок обтянут кожными волокнами, на кончике носа кожа, кажется, вот-вот лопнет. Надбровные дуги ветвятся синими прожилками вен, выпирающих так сильно, перекатывающихся и переливающихся под бледной-бледной тканью кожи. Губы бескровные. Сейчас сжаты в тугую линию. Лишь черные брови по-прежнему сохраняют остатки былой красоты. Волосы липнут к шее и лбу. Одна тонкая смоляная прядь чертит лоб сверху донизу. Словно шрам. Черное на белом. И что-то мертвое в ее глазах. Виктор Франкенштейн смотрит на Ванессу Айвз пытливо. Она сидит на стуле. Несколько ссутулено, с покатыми плечами, опущенными сейчас так низко, с какой-то затаенной горечью в простом движении. Женщина комкает тонкими, исхудалыми пальцами с рельефно выступающими костяшками белый платок. Время от времени она подносит ткань ко лбу и вытирает испарину. Ванесса Айвз больна. И Виктор Франкенштейн это видит. Но почему-то все равно задает вопрос: — Зачем вы пришли? Женщина поднимает на него глаза. Испытующие, внимательные, заглядывающие в его душу. И мужчине кажется, что на него глядит ведьма. Темная, порочная, грешная и такая грязная. Душа у нее грязна. Доктор ерзает на стуле, усаживаясь удобнее. Он чувствует себя неуютно в присутствии Ванессы. После того, что видел в доме сэра Малкольма Мюррэя, после того, как эта женщина напротив откусила ухо священнику, после того потустороннего света, горевшего в ее глазах, полыхавшего жадно и всепожирающе. — Вы знаете, — отвечает Ванесса и вытирает лицо платком. Ткань тут же пропитывается ее потом, вбирает в себя влагу человеческой души, человеческого страха. Виктор следит за этими простыми действиями, не отрываясь. Словно обычная механика жизни придает ведьме напротив больше реализма, меньше сюрреалистичности. Мужчина ставит локти на стол. Ванесса Айвз в его аскетичной лаборатории смотрится несколько неуместно. Несмотря на болезненный вид и бесконечно усталые глаза, она все равно прекрасна. Потусторонняя красота застыла в чертах ее лица, закралась в едва уловимую усмешку губ, отпечаталась в каждой складке кожи. Виктор Франкенштейн смотрит и понимает, что эта женщина его интересует. — Я не могу вам дать ответа. — Но вы ведь изучали это существо! — Ванесса всплескивает руками и поднимается на ноги. Ее грудь тяжело поднимается и опадает. Ей трудно дышать. Что-то ест и точит ее изнутри, лишает сил и жизни. Каждый вдох дается ей с борьбой. Виктор не представляет, что это такое — чувствовать, понимать, осознавать, что ты в своем теле не одинок. На какое-то мгновение ему становится жаль эту женщину. Но жалость тут же сменяется восхищением. Потому что Ванесса Айвз все еще борется. За каждый глоток воздуха, за каждый звук, вылетающий из ее рта, за каждую сформированную мысль. — Я… — она качает головой, прицокивает языком и комкает в ладони белую тряпицу. — Мы ведь приносили вам то чудище. Неужели вы ничего не узнали? — поворачивает голову, смотрит на него, выжидая. Виктор молчит, откидывается на спинку стула. Трет пальцами подбородок, постукивает по нему указательным пальцем, втягивает носом воздух так, что ноздри трепещут. — Мисс Айвз, то был очень ценный экземпляр. Я еще никогда не видел подобных существ. Оно было изумительным, насколько может быть изумительна смерть, но это был всего лишь труп. Диковинный и необычный. Под его кожей были древнеегипетские иероглифы. И это все. — Доктор Франкенштейн поднимает на нее глаза. — Я больше ничего не знаю и ничем не могу вам помочь с вашим недугом. — Недугом? — резко переспрашивает Ванесса. И черты ее лица искажаются. Как-то горько и болезненно. – Ох, если бы это был лишь простой недуг… — Шипит она и не договаривает фразу. — Спасибо, доктор Ф, — и тон с легкой издевкой, стук каблуков по деревянным доскам, хлопок двери, а потом тишина. Виктор Франкенштейн сидит и смотрит на закрытую дверь, вперивает свой взгляд в стул, который все еще хранит тепло чужого тела и помнит шелест женских юбок. Мужчина ловит себя на мысли, что хочет прикоснуться к этому дереву, провести по нему пальцами, прикоснуться к отголоску тепла, оставленного Ванессой Айвз. Это какое-то безумие. Мужчина ставит локти на стол и обхватывает ладонями голову. Мисс Айвз приходила за помощью, а он помочь не в силах. Ее надежды на его знания тщетны. Он не тот доктор, что способен ее излечить. Да и хочет ли она в самом деле стать такой, как все? И тут Виктор Франкенштейн кое-что понимает. Безумие Ванессы Айвз делает ее крайне притягательной и манящей. Или же это он сам столь черен? Мужчина снова откидывается на спинку стула, запрокидывает голову и закрывает глаза. Они ведь похожи с мисс Айвз. Ее демон точит ее изнутри, а его демон скрывается в подворотнях этого темного и вонючего города. Следующий раз Виктор Франкенштейн видит Ванессу Айвз в особняке сэра Малкольма Мюррэя. Ее запястья стали еще тоньше и хрупче, взгляд стеклянный, дерганный, нервный, бегающий. Волосы растрепаны и спутаны, колтуном стоят на голове, а губы что-то шепчут. Мужчина смотрит, как они двигаются, пытается читать по ним мысли и слова, но терпит фиаско — говор Ванессы идет из иного мира. — Иногда она пропадает, — говорит сэр Малкольм Мюррэй, перед тем как выйти из комнаты. — Осмотрите ее. Но будьте осторожны. Может вы все-таки сможете чем-то помочь. — И голос Мюррэя звучит безнадежно, почти тоскливо. Мисс Айвз ему как дочь — понимает доктор. Он едва наклоняет подбородок вниз, давая понять сэру Малкольму, что его желание услышано, а потом возвращается взгляд к женщине. Та сидит на кровати и раскачивается. Вперед и назад. Вперед и назад. Взгляд пустой, бездумный, жрущий известку стены напротив. Пальцы ее подрагивают, а губы шепчут, шепчут, шепчут. Женщина едва вздрагивает одними плечами, когда раздается хлопок двери. И Виктор остается с ней один на один. Это почти единение. Если бы не тварь, что рвет Ванессу Айвз изнутри. — Мисс Айвз, — он садится рядом. Смотрит на нее. — Мисс Айвз, — снова повторяет. Она не реагирует. Будто совсем не здесь. — Ванесса, — ласковее, тише, нежнее. И женщина на мгновение замирает. Лихорадочный, беспорядочный шепот прекращается. А потом снова. Только теперь доктор Франкенштейн может разобрать слова. — Да святится имя Твое, да придет царствие Твое… — молитва срывается с ее губ поспешно, глухо, панически. И Виктор впервые думает о том, как же Айвз должно быть страшно. — Ванесса, — еще одна попытка привлечь ее внимание. И женщина снова замолкает. Сидит, смотрит своими огромными, просто гигантскими глазами на мертвенно-бледном лице. И понимание зреет внутри зрачка. — Виктор? — выдыхает она. И Франкенштейн напрягается. Мисс Айвз никогда не звала его по имени. Но сейчас это можно позволить женщине. — Виктор? — снова повторяет она, и ее пальцы касаются его руки. Кожа у нее мокрая от пота, холодная, но гладкая и приятная наощупь. Мужчина замирает, сам не понимая от чего. — Да, это я. Как вы, мисс Айвз? — Виктор, — снова шепчет женщина. Подушечками она скользит по тыльной стороне его ладони, ласкает пальцами запястье, гладит кожу. Мужчина странно смотрит на нее, а она поднимает на него глаза. Колдовские, туманные, необъятные. — Виктор, — и снова с придыханием. Ванесса Айвз подается вперед. И он читает в ее взгляде то ли немой вопрос, то ли осторожную просьбу. — Вы поцелуете меня? — Ванесса… — и все слова застревают в горле. Сейчас она кажется самой собой. Радужка ее зрачка едва светлеет, руки так не трясутся, и даже легкий намек на улыбку трогает ее губы. Иссушенные и тонкие, изъеденные болезнью, мучающей ее душу. Виктор Франкенштейн смотрит на женщину и понимает, что ее просьба — путь к ее же спасению. Почему именно он? Почему не Итан? Не кто-то другой? А она продолжает смотреть так честно, так открыто. Ждет. — Я не думаю… — Пожалуйста, — перебивает она его и вцепляется пальцами в лацканы его пиджака. И лишь тогда Виктор понимает, насколько эта женщина близко. Ее запах щекочет ему ноздри. Такой сладкий, смешанный с ее собственным потом и легким ароматом духов. Ванесса пахнет чем-то неземным. Он видит каждую родинку на лице, всю впалость щек и несовершенство кожи. Видит и понимает, что давно хочет прикоснуться к ней. Давно хочет прикоснуться к женской плоти, провести пальцами по отдающей бархатом коже. Это словно наваждение. И Виктор Франкенштейн сдается. Он касается ее губ осторожно, несмело, практически робко. А ее рот жаден, пытлив, страстен. Она впивается в его губы рьяно и остервенело. Ее пальцы блуждают по его шее, вцепляются в волосы на затылке, и сама она вся приподнимается, прижимается к мужчине, вызывая в его теле доселе незнакомую дрожь. — Ванесса, — ее рот продолжает есть его. — Ванесса, — еще одна попытка, но женщина уже рычит сквозь поцелуй, а пальцы начинают ловко расстегивать петли рубашки. Одну за одной. — Прекратите. — Резко произносит Виктор и скидывает женщину со своих колен, на которые она только что села. Ванесса Айвз смотрит на него с кривой усмешкой на устах. Глаза ее в один миг начинают сатанеть, наливаться чернотой, тьмой, беспробудным ужасом. Женщина меняется столь резко. Из хрупкого и тонкого создания она превращается в ведьму, дьяволицу. Короткое мгновение Айвз смотрит на Франкенштейна, взбудораженного, практически возбужденного, с растрепанной женскими пальцами рубашкой и блестящими губами. И начинает хохотать. Скалится так страшно, что мужчина подается назад. И тут же кое-что понимает. Перед ним не Ванесса Айвз. Лишь ее маска, лишь фикция, лишь химера. Образ этой прекрасной женщины, а душа — дьявола. И это его глаза сейчас жрут Виктора Франкенштейна. — Разве приятно быть до сих пор девственником? — протягивает она, проталкивая слова сквозь свои искривленные губы. – О! Ты так прекрасен в своей невинности, непорочности. — Виктор смотрит на нее во все глаза, а потом подскакивает на ноги и вылетает из комнаты, так и не застегивая рубашку. Звуку удара дерева двери о дерево косяка вторит дикий, сардонический смех, оставшийся звучать за спиной доктора Франкенштейна. — Что с ней случилось? — тут же бросает Виктор сэру Малкольму, стоящему в руках с бокалом бурбона. Тот так и замирает, не донеся хрусталь до рта. Итан Чендлер отрывается от своего занятия — протирания пистолетов — и поднимает глаза на доктора. — Доктор Ф… — Молчите, — кидает Франкенштейн Чендлеру. — Я повторяю свой вопрос, сэр Малкольм. Что с ней случилось? Седовласый мужчина ставит бокал бурбона на стол и складывает руки на груди. Его взгляд колюч, предостерегающ. — С чего вы взяли, что с ней что-то случилось? — Не врите, — голос доктора жесткий и холодный. — Может я — не экзорцист, но кое-что я понимаю. У мисс Айвз глубокая психо-сексуальная травма. Сэр Малкольм Мюррэй хмурит брови. Он думает о том, что Ванесса видела когда-то в лабиринте из живой изгороди, о том, как сломала помолвку Мины. Он думает о Клэр Айвз, и его губы сжимаются в тонкую линию. Мужчина отворачивается от растрепанного Виктора и снова берет в руки бурбон. — Вы закончили осмотр? Франкенштейн смотрит в спину владельца особняка. Итан Чендлер как-то неопределенно хмыкает и возвращается к своим пистолетам, вычищая их от остатков пороха. Виктору же кажется, что люди кругом прогнили. — Нет, — цедит он сквозь зубы и захлопывает дверь с другой стороны. — Простите, — это голос принадлежит мисс Айвз. Она сидит на кровати. Тонкая, практически прозрачная. Ее голос дрожит. И щеки влажные. Виктор Франкенштейн никогда не видел, чтобы Ванесса Айвз плакала. — Простите, — скулящее протягивает она. — Это сильнее меня. Это внутри. — Черты ее лица искажаются отвратительной гримасой застарелой боли и неизбежной обреченности. — Простите, — снова роняет она, всхлипывая, раскачиваясь как маятник в часах. Так бездумно, но спасительно. Мужчина подходит к ней. Но тут комнату прорезает голос. Грудной, страшный, квакающий, срывающийся на визг. — Что он просил? Бессмертия? Подругу? Может вечность? — женщина хохочет. — Страшно было его создавать? — резко поднимает голову и смотрит прямо на Виктора. — Искать тела, сдирать с них кожу, смотреть, как разлагается плоть, а потом сшивать заново и вдыхать жизнь в мертвечину? — лающий смех клубится в ее горле. И то, что внутри Ванессы Айвз, сдавленно хихикает. — Давай расскажем, — хихиканье повторяется. И тут Виктор видит, как зрачки ее становятся белыми, белесыми как облака в ясную погоду на небе. Скрюченное существо на кровати продолжает жеманно хихикать, заламывать пальцы. Ноги Франкенштейна примерзают к полу. Он скован, оцепенел. Не двинуться. Тварь зрит в самый корень, бороздит его душу. — Давай расскажем, — повторяет, и квакающие звуки бурлят в горле Ванессы Айвз. Все внутри доктора холодеет. Красивые черты лица женщины искажаются страшной гримасой. И Виктор не выдерживает. Когда он закрывает дверь, то руки его ощутимо дрожат. Итан снова поднимает на него глаза, а сэр Малкольм оборачивается. Оба видят, как Виктора Франкенштейна трясет. — На… — губы пересохли, горло сковал страх, такой панический, такой склизкий. Мужчина прокашливается, проводит пальцами по губам. — Найдите ей священника. Я помочь не в силах. Он с такой скоростью срывается с места, что Итану Чендлеру и сэру Малкольму Мюррэю остается лишь слушать глухие и быстрые шаги, тонущие в ковре. Потом стук ботинок по деревянным ступеням и хлопок двери. Когда Виктор Франкенштейн оказывается вне стен большого особняка, когда его встречает такой знакомый галдящий город с пестрыми лицами горожан, то лишь тогда мужчина переводит дух. Его пальцы все еще подрагивают. Существо смотрело на него глазами Ванессы Айвз. И тогда мужчина кое-что понял. Он черен. Насквозь. Так, что становится страшно самому. Тварь взглянула в его душу, и тогда Виктор Франкенштейн осознал, как отвратителен, как жалок. Он презренный. Он возбоялся своего детища, а теперь его детище стало его роком, наказанием. Губы Ванессы Айвз, искривленные чужим прикосновением, шептали о его пороках. Он не менее порочен, чем она. Разница лишь в том, что безумие Ванессы Айвз ощутимо, а безумие Виктора Франкенштейна сокрыто внутри. Ванесса Айвз кричит о своей дикости. Виктор Франкенштейн стыдится своего выбора. И это крах для него.