«I know where we’ve been, how’d we get so far? What if, what if we start again?»*
I. Или в адском пламени глаз моего отца? | Джастин
Три недели спустя Мы не можем общаться с ним как раньше, но когда отец подходит ко мне, у меня не возникает желания исчезнуть, отпрыгнуть, убежать; но и не возникает желания ударить его. Это хорошо — абсолютно точно, но отец всё ещё появляется в моих снах: там теперь он весь в крови, закашливается, прося о помощи. И я никогда не подаю руку. Поэтому сейчас, завидев Чеда, я просто не обращаю внимания, продолжая раскладывать посуду по полкам. Мать уехала в город за продуктами, так как родители Элисон не могут их больше привозить, и в доме нас трое. Я ощущаю спокойствие, смешанное с досадой: было бы гораздо лучше, если бы уехал отец. Но он подходит ко мне, сощурив глаза, и я понимаю: не отвертеться. Но я же не против поговорить. — Ты знаешь, что у Элисон улучшение, но её болезнь никуда не исчезает. Понимаешь? Почему все так хотят убедить меня, что с Элисон что-то не так? Я хлопаю дверцей и разворачиваюсь к отцу. «Всё в порядке, впорядкевпорядкевпорядке». И это опять зарождается: агрессия, заставляющая мысли путаться, стирающая границы, обволакивающая разум. Я не могу позволить ей одолеть меня. — В сумасшествии нет ничего романтического, Джастин, — говорит отец. — Тебе её не спасти. Не спасти. Он будто советует мне, и я думаю: «А уместно ли это в его... в нашей ситуации?». После всего того, что мы сделали друг другу, нужно ли ему притворяться хорошим отцом, пытаться поладить со мной? «Глупо», — думаю я, но не нахожу по-настоящему достойного ответа. Не спасти. Но ей не нужно быть спасённой. Она может уничтожить любого, если захочет. Она может исцелить любого, если захочет. Ей не нужно спасение — она спасением и является. — Ты поступаешь не как герой, сынок, а как идиот. И отец уходит; мне ничего не остаётся сказать. Я думаю о том, что они все хотят обвинить Элисон, не понимая, что сами виноваты.***
Red – Hymn for the Missing«Sometimes I hear you calling From some lost and distant shore I hear you crying softly For the way it was before»**
— Тебе страшно? — спрашивает Элисон. Я хочу быть честным. Странное чувство преследует меня: все органы сжимаются, хочется плакать. Мне кажется, будто я должен во всём признаться, иначе скоро станет поздно. Убегал всё время; стоял в стороне своей жизни. Но теперь — моё, наше время. А прошлое остаётся далеко позади. Поэтому я отвечаю: — Да. Всегда было страшно. Я убегал, но это не помогало, понимаешь? Никогда не помогало. Я хочу стать сильнее. Смотрю на Элисон и понимаю, что вот она — вся моя жизнь, прямо перед моими глазами. Картинки пробегают, заслоняя её лицо. А потом появляется пелена; Элисон стирает мои слёзы. — Уже. Ты уже таким стал.***
Мать обнимает меня. Грудь сдавливает — и мне кажется, что не из-за крепких объятий. Она снова плачет; плачет каждый день с того момента, как я пришёл. Я не хочу думать, будто принёс с собой слёзы; я не хочу думать вообще. Мне хорошо и плохо одновременно: я знаю об этом; и ком в горле образуется слишком быстро, только я слышу, как мать произносит моё имя, как она всхлипывает. Я на правильном пути — все части собрались воедино, вся семья собралась воедино, и это — навсегда. Я слышу грустную песню в голове; я слышу всхлипы матери; я слышу голос Элисон. И это — самые положительные эмоции.***
Она всегда рядом. Она всегда улыбается; она всегда серьёзна; она всегда говорит что-то смешное или странное; она всегда обнимает меня и произносит моё имя. Она всегда рядом. И мне даже нечего больше сказать, кроме: — Я люблю тебя, Элисон.***
Я слышу её плач. Он раздаётся во всём теле, отпрыгивает эхом от стен, разносится по дому. Его можно услышать в каждом уголке, в каждой комнате, в каждой частице тела. И я бегу на её зов — чем больше шагов делаю, тем тише он становится. Но в итоге я нахожу Элисон в кладовке: она забилась между швабрами и поджала колени. — Что случилось? — шепчу я, обнимая Элисон и гладя по волосам. Она дрожит. — Ты хотел когда-нибудь повернуть время вспять, Джастин? Чтобы каких-то событий никогда не было? Затем Элисон всхлипывает; я держу её чуть меньше — потому что мне кажется, только я обниму её, как она рассыпится на части. Это так не похоже на неё, но сейчас я вижу Элисон именно такой: хрупкой, маленькой, напуганной. И я отвечаю: — Нет, никогда. Всё случается, чтобы случиться. Все события предначертаны нам судьбой, понимаешь? «И я рад, что мне удалось встретить тебя», — думаю я и замолкаю, а Элисон не перестают дрожать.***
Скоро будет ужин. Должны приехать Крис, Дерек и Брендон. Я рад — безусловно рад, — но что-то всё ещё мешает. Костёр горит внутри меня: я будто ощущаю языки пламени, тянущиеся к горлу. Сгораю. И мне так тяжело думать о чём-то другом, кроме боли и радости, соединившихся вместе причудливым узором. Вот он — великолепный конец. Я чертовски, убийственно счастлив. Florence and The Machine – Seven Devils«Seven devils all around me Seven devils in my house See they were there when I woke up this morning»***
II. Пока я не разрушу стены.
Доктор Линн звонит друзьям Джастина. Они должны приехать к ужину; но Джастин не выглядит счастливым. Поэтому я подхожу и обнимаю его. — Что случилось? Он качает головой; и мне кажется, что я что-то понимаю. Я люблю Джастина. Не знаю, что помогло мне это осознать, но просто что-то вспыхнуло в голове: и теперь я во всём уверена. Я могу помочь ему, он всегда помогал мне. И это так хорошо, что я хочу плакать. Целую Джастина в щёку; он улыбается уголком губ. Всё так замечательно, что я не могу поверить. Потому что конец никогда не наступит; я точно чувствую это.***
Стол накрыли. Друзья Джастина опаздывают; они попали в пробку. Но это не так важно — я вижу улыбку на лице Джастина, я вижу счастливую Линн, и даже Чед мне не мешает. Всё это приносит мысли: они путаются, и одновременно моя голова пустая. Не знаю, как это происходит, — просто чувствую. Доктор Линн накладывает мне на тарелку мясо; но я не хочу есть. Я просто смотрю на Джастина: он запускает руку в волосы, потом принимается за ужин — на его тарелке картофельное пюре и немного овощей. Мне кажется, будто никто ещё по правде не верит, что с Джастином всё в порядке: но я верю в это, я вижу. Он идеальный, он живой, он мой. Не могу объяснить — просто ощущаю. Выдают столовые приборы: вилки, ложки, ножи. Я замечаю, как дрожит рука доктора Линн, когда она даёт мне нож. Дебора отводит взгляд. А затем звонит телефон; наверно, подъезжают друзья Джастина. Чед и доктор Линн уходят; мы остаёмся вдвоём. Я люблю, когда мы наедине. Это напоминает о том, что было раньше; о наших поцелуях, о том, как мы спасали друг друга. Мы до сих пор это делаем: я чувствую его целебное воздействие на меня. Я не хочу кричать; я не хочу делать что-то плохое. Он успокаивает меня; стоит только чему-то разозлить меня, и я вспоминаю лицо Джастина. Его голос всегда говорит мне: «Успокойся, Элисон». Теперь я знаю, кто она такая — спокойная Элисон. Джастин берёт меня за руку; я чуть улыбаюсь; а потом он говорит: — Я люблю тебя. Щёлк. Мясо такое красное, по нему стекает кровь. Сначала она бледно-красная, еле заметная, а потом становится густой и багровой. Меня тошнит; мне страшно. Я вырываю руку и опрокидываю тарелку. Её содержимое летит на пол; я вижу яркие взбрызги, в конце превращающиеся в грязное месиво. Мне нужно найти Джастина, но когда я оборачиваюсь, то на его месте вижу что-то: оно выглядит как Джастин, но лицо его безобразно, а затем оно рычит — и я хватаю нож. Мне нужно найти Джастина, но вместо того, чтобы выкрикнуть его имя, я хриплю. Всё вокруг крутится в бешеном темпе; я кручусь, пытаясь выбрать из липких лап. Но ничто не может мне помочь — я понимаю это так отчётливо, что почти задыхаюсь. Замахнуться оказалось легче, чем я думала. Нож проходит в плоть — я не помню, о чём я когда-то думала и что когда-либо делала, я не помню, как здесь оказалась. Смотрю на руки — они все в крови, а глаза застилают слёзы. До слуха доходит крик — кричу я, кричит доктор Линн, кричит кто-то ещё. Солнце вспыхивает несколько раз прямо перед моими глазами золотовато-красной вспышкой, а потом всё меркнет. * Я знаю, где мы были; как мы зашли так далеко? Что если нам начать сначала? ** Иногда я слышу твой зов, доносящийся с затерянного и отдалённого берега. Я отчётливо слышу твой плач, призывающий повернуть время вспять. *** Семь грехов окружают меня, семь грехов в моём доме. Знаешь, они были там, когда я проснулась этим утром.