Второй шанс

- Я этого не хотел! Я не… не собирался делать этого… Еще один боец с режимом – Гром пытался скинуть этих сосунков на того же Диму. Мальчишка, который попытался заминировать машину взяточника. - Тебя что, заставили? Заплатили? - Нет, нет конечно, - парень выглядел удивительно серьезно, - на меня что-то нашло. Что-то это Грому напоминало… В беспорядках и погромах до этого мальчишка не участвовал, был отличником, занимался в клубе программирования, и везде его описывали спокойным и прилежным. Так какого дьявола он попался вчера на этом неудачном подрыве. Если бы такой умник попался ему до случая с Чумным Доктором, Гром бы точно без церемоний вправил ему мозги самым простым и действенным способом, но сейчас сомневался. «Это был не я! Он, Чумной Доктор – я был лишь орудием», - твердил на записи оперативной съемке Сова – то видео Гром пересмотрел уже раз десять и знал наизусть. Даже потеря памяти часов на двенадцать, все совпадало - отличался разве что масштаб проблемы. - И что с ним делать? - Проверить как полагается. Кровь на наркотики пусть возьмут, освидетельствование психиатра, - уже в который раз, и Гром был почти уверен - результаты будут отрицательными. - И все? - в голове Димы слышалось сомнение. - Сколько ему, пятнадцать? Пусть инспектора из ПДН поработают, на учет поставят, ну родители штраф заплатят… К психологу отправят? Количество случаев, где преступники пытались оправдать свое поведение одержимостью, тем, что «на них нашло» или даже «снизошло», и подобными невнятностями, только росло. Профессор из Бехтеревки, которого Дима смог уговорить их проконсультировать, долго качал убеленной сединами головой. - Понимаете, нам нужно установить, они претворяются, или – как сказать, бредят? – объяснял Дубин гостю их задачу. - С ума, знаете ли, как в старом советском мультфильме говорилось, по одиночке сходят. Ох уж эти профессора старой закалки, с только им понятными отсылками и менторским тоном. После академии Гром свято верил, что с таковыми его судьбы больше не сведет, но как бы не так. - Сам доктор Томин! – предупреждал его Дима, наводя некое подобие порядка в их кабинете к приходу важного гостя, - Игорь, пожалуйста, не спорь с ним, он в своей области непререкаемый авторитет. Светило! - Ты ему хоть материалы выслал? Дима-то выслал, а вот профессор при встрече объяснил, что от текста на компьютере у него быстро устают глаза, и предпочел ознакомиться с материалами лично. - Молодой человек, а давайте пока чайку выпьем, - с самым добродушным видом обратился Томин к Диме. Запись с места преступления Совы он посмотрел трижды, неторопливо потягивая ароматный липовый чай с баранками – и где их только Дима успел стянуть? - Можно предположить диссоциативное расстройство, - сказал профессор, - но без личной беседы я бы не стал утверждать наверняка. - То есть, он точно не изображает буйнопомешанного? - Не изображает, - согласился профессор, - но природа его состояния может быть разной… он явно находится в состоянии сильного стресса... возможна декомпенсация... Говорить о контроле поведения здесь я бы не стал. Возможен психоз экзогенного характера… он ведь раньше не стоял на учете, не лечился? Гром отрицательно покачал головой. - Может, на теле обнаружены повреждения? – не сдавался профессор, - Скажем, сотрясение, или черепно-мозговая травма? - Он говорил, что не помнил последних событий, но травм не было. Гром тяжело выдохнул – ничего нового. Но у него был еще один вопрос – хорошо, что Игорь вовремя вспомнил, где уже встречал фамилию Томина – на заключении о психическом состоянии Разумовского в деле о Чумном Докторе. - Это похоже на то, что произошло с Сергеем Разумовским? Томин поднял взгляд на Грома, насмешливо посмотрел поверх круглый очков. - А вы, молодой человек, хорошо осведомлены, - как будто ждал, когда разговор повернет в этом направлении. - Точно сказать невозможно… Психика Разумовского более сохранна, но – помните, я упомянул диссоциативное расстройство? - Да, если можно, расскажите поподробнее, - Дима вовремя перевел монолог профессора в менее научную, и в более понятную им с Громом плоскость. - В массах этот феномен известен как пресловутое раздвоение личности. У нас в стране его ставят не часто, не любят доктора советской школы подобные сложности, - Томин поморщился, - так о чем это я… расстройство идентичности обычно связано с некой травмирующей ситуацией, чаще всего пережитой в детстве физическое или сексуальное насилие, смерть близкого, потеря... Замещающая личность по сути является способом защиты от стрессового фактора. Иногда течение заболевания сопровождается фобиями, галлюцинациями. И конечно амнезии – то есть, больной зачастую не помнит, что происходило в то время, как тело было под контролем у его альтернативной личности. Он помолчал, отпил из чашки – удивительно чистой для их кабинета чашки – пролистал несколько страниц дела. Гром уже хотел задать вопрос, как Дима сделал страшные глаза, мол, не торопи старика, дай ему с мыслями собраться. И не ошибся. - А Разумовский… мы так на консилиуме однозначного решения вынести не смогли. Его эта личность, которая якобы выступает в роли защитного механизма – Птица, как он сам ее назвал… С вашим случаем определенно есть сходство – амнезия, антисоциальное поведение. Сходны даже мотивы. Но у Разумовского, очевидно, расстройство развивалось постепенно, с детского возраста, а у Совы – я бы предположил острый стресс, или, быть может, наркотик. - Но это лечится? – вопрос слетел с языка раньше, чем Гром успел себя сдержать – черт возьми, да ему-то какое до этого дело? Профессор вздохнул, посмотрел на Грома со снисходительностью взрослого: - Методы современной науки не совершенны. Некоторые исследователи считают, что если разобраться с травмой, которая инициировала болезнь, если поместить больного в безопасную среду… Да что я вам объясняю, вы и сами должны понимать. *** Через несколько дней Гром поехал к Разумовскому – на это раз один. За свое поведение при прошлой встрече Грому было совестно. И чего он тогда так набросился на Разумовского? Не из тюрьмы же он сжег барыгу и студентку. Но, главное, как заставить его сотрудничать? - Думай, думай, - пробормотал Гром в попытке настроить себя на нужный лад. Попросить? В жизни он с преступниками не цацкался – или напугать? Вряд ли у него получится лучше, чем у тюремных стен. Если Разумовский нормальный, он и сам должен быть рад любому сотрудничеству… Тогда попробовать найти общий язык? Гром с трудом мог себе представить, что по душам разговаривает с самым резонансным преступников Питера последних лет, но что ему еще остается? Руку оттягивал пакет с передачей, но куда тяжелее давит ощущение нелепости происходящего. Ну как солдат с белым флагом – мирись-мирись, больше не дерись… Разумовский, конечно, не продастся за банку варенья и пачку печенья как Мальчиш-Плохиш – да, Гайдара в детстве Гром просто обожал – но, может, хоть перестанет выглядеть как воплощение всех скорбей и печалей? В комнате для свиданий Разумовский кутался все в ту же серую толстовку – края рукавов потемнели с прошлого раза еще сильнее. Вытирал ли он этим рукавом кровь, невольно задумался Гром, или в их блоке проблемы с прачечной? По крайней мере, в этот раз он хотя бы был в состоянии связно говорить. - Зачем вы пришли? На этот вопрос Игорь и сам не знал ответа. Зачем? Да черт знает… Если это действительно то самое расстройство, о котором говорил профессор психиатрии, Разумовский едва ли помнит все происходившее. Но что если та личность делилась с Разумовским какими-то планами, идеями – как понял Гром, они каким-то образом все же взаимодействовали… Или Игорь просто хотел убедиться, что все в порядке? Удостоверится, что человек, которого он сам упрятал за решетку еще жив? - Вот, - Гром поставил на стол уже проверенную на проходной передачу. - Что это? - прикасаться к подношению Разумовский не спешил, смотрел, хлопая светлыми ресницами, будто не понимал, что это Гром придумал. - Да по мелочи, не с пустыми же руками… - Игорь смутился, снял кепку, положил на стол. Глупая идея – но Разумовский показался ему таким тощим – какая же глупая ситуация… - Спасибо, - Разумовский как-то быстро, опасливо посмотрел в его сторону и снова отвел взгляд, - но не стоило. Отберут. Он что, собрался давить на жалось? В голове Грома все механизмы едва ли не скрипели от усердной работы. Разумовский может говорить, не проявляет агрессии. Самое время начать действовать. - Слыхал о происходящем в городе? Разумовский кивнул. - Это твоих рук дело? То есть, твоих помощников, или кто там делал за тебя грязную работу? - Я не… - наверное, тоже хотел сказать, что это все не он, не виноват ни сном, ни духом – но сдержался, - я не знаю. Так же безжизненно тихо ответил он. Вообще Разумовский напоминал майору тряпичную куклу, из который выпотрошили часть набивки, и бросили - насовсем. Куда делись одержимость и ярость, безумный блеск золотистых глаз? Снова перед ним парень, которого он впервые встретил в башне из стекла и металла, дерганный, испуганный какой-то. Все нужные слова, правильные – из тех, какими бросаются в фильмах полицейские вылетели из головы напрочь. В горле стало сухо, Гром судорожно сглотнул – ему было здесь неуютно. Они помолчали – Разумовский как будто собирался с мыслями, и Гром пока решил ему не мешать. В прошлый раз он узнал, что Разумовского держат на таблетках – что вполне ожидаемо – и их побочные эффекты действуют на голову не лучшим образом. Может, ему просто нужно немного времени? - Даже если я расскажу, вы ведь не поверите, - он говорил быстро и так тихо, что Игорю пришлось склонить ближе, - я не знаю, что делать, он… С тех пор, как я здесь, он разве что во снах появлялся, а теперь… я его чувствую. Зря вы пришли. На мгновение Игорю показалось, что Разумовский хотел добавить что-то еще, но по его лицу пробежала болезненная судорога. - Он все пытается держать меня в узде… Голос – первое, что отметил Гром – изменился до неузнаваемости, стал глубоким, с властной хрипотцой. С образом изможденного – в чем только душа держится – Разумовского этот голос не вязался. - Я уже заскучал… - насмешливо, почти игриво, - думал, ты не придешь. - Что ты… Глаза, голубые глаза Разумовского блеснули золотом. - Никто меня не остановит, ни ты, ни вся ваша полиция… и уж тем более не это ничтожество! – он провел рукой по собственным волосам как по какой-то собственности – не слишком ценной в настоящий момент. Грому пришлось всю силу в кулак тогда собрать, чтобы не хлопнуть по кнопке вызова охраны. Перемена в поведении Разумовского отдавала хтонической жутью, будто в пустую оболочки наручной куклы проникла рука кукловода, и началось представление. - Значит, то, что происходит, твоих рук дело? Чумной Доктор расплылся в счастливом оскале – похоже, именно это он ожидал услышать. - Конечно. Впечатляет, согласись? Это только начало, но когда я найду нового помощника… - Как, - Гром запнулся, - как ты это провернул? В ответ последовал лишь смех – театральный, злодейский. Разумовский, которого Гром знал хоть и недолго, точно бы не стал ломать такую нелепую комедию. Теперь Чумной Доктор сидел, вальяжно развалившись на неудобном стуле, и смотрел на Грома, по птичьи склонив на бок голову. - Неправильный вопрос, майор. Спроси лучше, что будет дальше… В его взгляде Игорю почудился отблеск пожара – искры и бешеное пламя, сметающее все преграды, ревущее, смертельно опасное. На секунду он зажмурился – что за шутки, он помнил фотографию из дела Разумовского. Глаза голубые. Происходящее дрогнуло, ощущение неправильности вот-вот готово было ударить через край, как это бывает в дурном сне, когда понял, что происходящее – лишь сон… Игорю нужно проснуться. Разумовский конвульсивно задергался, глаза закатились – он открывал рот, силясь сказать что-то еще, но не издавал никаких звуков, кроме тяжелого дыхания. Не хватало только, чтобы Разумовский преставился во время его визита – Гром с силой нажал на кнопку вызова охраны. Обязательные занятия по первой помощи Гром посещал лет десять назад, еще в академии, и теперь не мог вспомнить, что делать. Постараться зафиксировать больного? Сунуть в рот ложку или карандаш? Да какого черта, он же не врач… Что делать? Дать пощечину, так, чтобы не отключился, или попробовать успокоить как ревущего ребенка? - Эй, твою мать, не надо здесь… - он попытался придержать Разумовского, чтобы он не свалился со стула, который уже начал опасно крениться назад. В руках Грома Разумовский как-то ломано дернулся и обмяк, обессилено уткнулся лбом куда-то в плечо. К облегчению Грома, охрана подоспела через несколько секунд. - В лазарет его отправьте, - скомандовал старший, парень из оперативников, молодому сержанту, и обратился к Грому, - опять. С Разумовским такое не в первый раз. Припадочный, блин, три камеры уже сменил. То тихий-тихий, жмется как терпила по углам, а потом раз – отмудохал до кровавых соплей Лелика – ты про него не слышал? Про Лелика Гром не слышал, но серьезно кивнул. Он проводил взглядом Разумовского, которого едва ли не выволокли под руку из комнаты – оставалось надеяться, что в лазарете ему вколют что-то… что поможет. - А твои ребята от него не слышали ничего странного? Опер задумался. - Он ни с кем из наших толком и не общается. Разве что, слухи доходили, что он бывает, по ночам орет. - Бьют его, что ли? - Нет. Ну, снится ему всякое. - А врач что ваш говорит? - Колет что-то, после припадков особенно, но толку – сам видишь. Гром покачал головой – нет, неправильно это все. Вор должен сидеть в тюрьме, а больной… - Не слышал, может, его в больничку переведут? - Пока не собираются, - пожал плечами опер, - наш доктор, он типа, своими силами пытается… лечила хренов. Гром пожал оперу руку от правился на выход. Встреча произвела не него впечатление еще более гнетущее, чем первая. Нащупал во внутреннем кармане пачку сигарет. Сам-то он пару лет назад бросил, но при себе всегда имел – для задержанных и свидетелей, но сейчас желание закурить вспыхнуло с непреодолимой силой. На улице уже было темно, и огонек зажигалки опять вернул Грома к Чумному Доктору – чертов очистительный огонь. *** - Город снова в панике – что это, Второе пришествие Чумного Доктора, очередной подражатель или очередной виток развития преступности? Об этом подробнее после рекламы, оставайтесь с нами. Игорь едва сдержался от того, чтобы не запустить пультом в экран телевизора. Уже прознали, стервятники; вот она, свобода слова – Разумовский должен быть доволен. Не самые подходящие мысли для того, кто встречается с журналисткой, попробовал одернуть себя Игорь, но тут же махнул рукой. Юля отнюдь не была ангелом – и уж тем более в своей профессиональной сфере. - Арест Сергея Разумовского, обвиняемого в серии убийств, и разоблачение его преступных замыслов, не убавило количество его последователей. В социальных сетях то и дело организовывают новые группы, которые продолжают его дело, призывают к борьбе с коррупционерам, взяточниками и бандитами на высоких должностях. Полиция прилагает все усилия для пресечения экстремисткой деятельности, но пока что результаты оставляют желать лучшего. Последней каплей стало убийство Евгения Стрелкова, следователя, остановившего Чумного Доктора. Месть ли это за раскрытие личности маньяка, или справедливая кара? Из анонимного источника нам стало известно, что Евгений Стрелков был замешан в превышении должностных полномочий и взяточничестве в особо крупных размерах; его вовлеченность в сотрудничество с казанской ОПГ в настоящий момент устанавливается. Поражает жестокость преступления, его цинизм и мастерское исполнение. Подробнее расскажет наш корреспондент с места преступления... Гром с силой надавил на красную кнопку пульта, и комната погрузилась в ночь. Электронные часы показывали четверть пятого. В последнее время он стал плохо спать – как Игорь сам невесело шутил, мол, совесть нечистая не позволяла. Как известно, в каждой шутке есть доля. Смерть Стрелкова больших сожалений у него не вызвала – удивительно, что обладателя такого сучьего характера никто не попытался завалить раньше. Так еще и в Питере его завалили – ладно хоть, не сожгли. Это дело передали в следствие ФСБ, и Гром был рад, что не придется иметь к нему отношения. В деле о предполагаемых последователях Чумного Доктора они не продвинулись ни на шаг. Допросы активных комментаторов – весь этот день, и завтра они тоже продолжатся. Грому хотелось хоть ненадолго забыться, но Чумной Доктор теперь преследовал не только наяву – в новостях и рапортах – но даже во сне. Обычно гром просыпался от взора огненных глаз – пылающих, лезущих в душу, не хуже ока Саурона – это терпеть еще было можно, но сегодня подсознание разыграло перед ним целое представление. Не успел Гром сомкнуть глаз, и вот опять. Их двое – Разумовский и нечто с ним. Чудовище вырастало откуда-то из спины, нависало над своим носителем. Оно напоминает птицу – огромную черную груду перьев и теней с парой огненных глаз, горящих ярче фонарей дальнего света. Чудовище рвется, бьет крыльями в попытке вырваться. На заостренной вороньей голове, словно маска, натянуто лицо Разумовского – искаженное, с широкой кровавой улыбкой на губах. - Ты подвел меня… в который раз подвел, - этот голос Игорь узнал и во сне. Хрипловатый, чуть с присвистом. Существо как диковинный паразит склоняется над своим носителем, хищно цедит слова одно за другим. Оно с трудом сдерживает гнев. Под его горящим взглядом Разумовский сжимается еще сильнее, обхватывает себя руками за плечи в детской попытке защититься. - Нет, я вовсе не… Гром не может отвести от него взгляд, существо пугает и завораживает, лишает возможности соображать. На него нельзя смотреть без восхищения. Чистый огонь и чистая, бездонная тьма. Птица. - Так хотел поговорить с ним… думал, этот дуболом смог бы тебе помочь? Олег тебе не помог… думаешь, поможет этот Гром? Он ненавидит тебя, как и все, все в этом городе. - Это неправда! Ты, ты во всем виноват… - Я дам тебе шанс, Сережа. Сделай это. Ударь. Пусти кровь этому ублюдку! Разумовский мотает головой, и только сейчас Гром замечает в его руках прямоугольник металла, кустарно заточенный с одного края. Вокруг них скользят мутные тени – Гром не понимает, что Птица хочет от Разумовского. - Я не хочу, не буду, - из последних сил кричит Разумовский, оборачивается, чтобы посмотреть на своего мучителя. Птицу эта попытка откровенно забавляет – он проводит языком по щеке своей жертвы, с наслаждением слизывая текущие слезы. - Только на это и годишься. Отвращение на лице Разумовского, болезненно сведенные брови заставляют и Грома почувствовать удушливую тошноту. Смрад из пасти чудовища. - Слабак. Бесполезный кусок мяса. Все вы, люди, такие… Мерзкий хруст – такой Гром слышал пару раз в жизни, когда ему драли зуб-восьмерку, да при переломе носа. Так ломаются кости. - Больно, прекрати, - вскрикивает Разумовский, когда когтистые лапы опускаются ему на шею. Чудовище смеется, рот разъезжается еще шире, обнажая ряды острых зубов. - Ты еще можешь меня развлечь, неплохо… - почти ласково говорит Птица, слизывает длинным темным языком выступившую кровь. Рывок, еще один. Разумовского выгибает, он всхлипывает, и закрывает лицо руками. Почему-то через пальцы течет красное, сочится, сбегает по предплечьям вниз. - Слабый. Бесполезный. Даже сдохнуть ты нормально не можешь. Сереженька, ты же знаешь, как нужно резать вены, мне ли тебя учить… Следуя за словами Птицы, Гром смотрит на руки Разумовского – от запястий наискось тянутся кривые полосы, темные и глубокие борозды, но крови нет. Почему-то Грому чудится, что это чудовище впитало каждую капельку до остатка своим нечеловеческим языком. - Остановись, - еле слышно просит Разумовский, падая на колени. Он дрожит, а огромная черная фигура теперь возвышается над ним в полный рост. - Свобода… какое прекрасное чувство! Их вороха теней силуэт Птицы становится ясным, прямым. Гибкое тонкое тело покрывает броня блестящих черных перьев, вместо волос по спине и плечам струится каскад жидкого огня. Нечеловеческое совершенство – неизменными остались только глаза, страшные, от которых до костей продирало ощущением инфернальной дрожи. - Я умру, а ты вместе со мной, - шепчет Разумовский, но Гром слышит его слова так, будто они звучат у него в голове, - мы умрем, и все закончится… Груда мусора, на которой лежит Разумовский, при ближайшем рассмотрении оказывается телами. Грома мутит, а сладковатый смрад разложения, отсутствующий до этого, топит сознания. Жертвы Птицы. И Разумовский – на вершине этой фантасмагории. - Самоуверенный мальчишка, - Птица расправляет крылья, облизываясь. Он все еще голоден. Когтистые лапы рассекают кожу на груди Разумовского - глубже, к сердцу. - Прекрати! – пытается крикнуть Гром, но здесь права голоса у него нет. Птица встряхивает безвольное тело – Разумовский белый, какой-то выцветший, в уголке разбитых губ запеклась розовая пена, сжимает крепче – у него должны уже ребра трещать, но он не издает ни звука. Гром не хочет смотреть, но не может закрыть глаза, не может отвернуться – его вообще-то здесь нет. Птица отрывает взгляд от тела жертвы, еще подрагивающей в его лапах, и смотри на Игоря – хоть его там и нет. В самую душу смотрит, продирая до костей пекельным жаром. - Игорь, ты как раз вовремя. Потанцуем? *** Только после пары сигарет, вытянутых до самого фильтра, Игорь почувствовал себя лучше. Вкус крови, острый, металлический, до сих пор стоял на языке. С детства он не видел таких ярких снов. Бывало, что после долгого дня он, даже отключившись, все куда-то бежал, кого-то искал. Может, права Юля, и ему пора в отпуск? Но эту малодушную мысль он сразу отмел. Просто сдаться? Как бы не так… В дурные сны он не верил, но на душе было гадко. Некстати вспомнились детские рисунки Разумовского, которые он видел в приюте. Полноценные наброски и каракули на полях, и едва ли на каждом то существо, Птица, огромное, черное, настоящее чудовище из ночного кошмара. Почему никто из взрослых ему тогда не помог, не досмотрел? - Дерьмо… Не надо было иметь диплом психоаналитика, чтобы сложить два и два – Грома точило чувство вины. Нет, конечно он сделал все правильно… Но уснуть больше не удалось. На улице уже во всю скреб метлой дворник, стрелка на часах близилась к пяти утра. Поворочавшись еще с полчаса, Гром отправился в отдел. Промозглый весенний воздух проникал под куртку и лишал даже иллюзии тепла – вот тебе и апрель. Шаверма у метро показалась какой-то безвкусной, и он скормил половину своего завтрака плешивой дворняге. Когда он пришел, в коридорах было еще тихо; сонный дежурный посмотрел на него как на выжившего из ума. Гром вспомнил, что сегодня суббота, и, наверное, стоило остаться дома… Только черта с два у него бы получилось это сделать. У кофемашины не было привычной толкучки, и Гром налил себе самую большую чашку из тех, что были свободны. Сосредоточиться на тексте заключений никак не получалось, строчки прыгали, а сердце после бессонной ночи то замирало, то начинало колотиться, как сумасшедшее. Неужели он стареет? Или Грому просто не хватало привычной болтовни Димы – не хватало уверенности в том, что он все делает правильно. На столе лежали оставленные Димой записки с выписками из заключений, короткими логическими схемами по делу, написанные аккуратными косыми буквами. Были здесь материалы, которые Гром еще не видел. Ребята из криминалистической лаборатории вместе с лингвистами сделали основную часть работы под двум направлениям исследования в социальных сетях. По двум направлениям - комментариям и постам, связанным непосредственно с преступлениями Чумного Доктора, а также с тем, что творили его последователи. Только на территории Питера выявили более трехсот аккаунтов, представляющих угрозу - призывы к терроризму, прямые и косвенные угрозы, разжигание розни… Особняком лежали материалы по смерти на крыше. Убийца Жанны Степновой наследил в сети – выложил несколько фотографий с места убийства и короткий ролик с попыткой сжечь тело – помогла программа по поиску изображений с распознаванием лиц. В целом это соответствовало почерку Чумного Доктора, вот только… Закрытая группа для людей, чьи вкусы более чем специфичны. Дима именно так деликатно характеризовал группу извращенцев. Сообщество находилось даже не в даркнете – о котором Игорь, конечно, слышал, но ни разу не сталкивался – нет, все та же пресловутая сеть Вместе с ее великолепным децентрализованным шифрованием данных. «Пытать нельзя сжигать» - Гром только хмыкнул. Как плохая шутка в духе Средневековья – более под стать Чумному Доктору, чем кучке извращенцев. Тем более, что особое внимание уделялось теме огня – поджоги и пожары, исследования изменений, происходящих с телом на разных этапах воздействия температур. Большинство фотографий были с мест происшествий, очевидно, являлись оперативной съемкой – так какого черта они утекают с такой скоростью в сеть – мрачно заметил Гром. Но встречались картинки в духе анатомических театров – в период рассвета этого своеобразного развлечения, фотографии с мест катастроф, стихийных бедствий, ролики едва ли не порнографического содержания, съемки с горячих точек… В публикации было несколько фотографий и видеозапись – но почему именно эта группа? «Она была красивая?» - гласила подпись под снимками с той самой крыше – но на них девушка была живая, чуть смущенно улыбалась, глядя в объектив. И на ней определенно была другая одежда – берет и пальто, а значит фотографии не меньше месяца. На двух других девушка уже лежала навзничь. Легкое платье сбилось на бедрах, длинные светлые волосы разметались, скрывая часть лица, и подпись: «Или так лучше?». Оживление в комментариях началось только после того, как автор поста – некий «» оставил ссылку на новостную сводку об убийстве – все обсуждение занимало в распечатанном виде листов двадцать. «Лучше веди трансляцию» «Это надо видеть!» «Хорошо горит» Впрочем, с последним согласны были не все. «научись огонь разводить, бойскаут криворукий» «Почему не довел дело до конца?». Были и те, кто осуждал – но их высказывания тонули под скоплениями улыбающихся желтых рожиц, всевозможных стикеров и вопросов – когда же ждать новое шоу? Ни на один из этих комментариев автор поста не отвечал – но Гром был почти уверен, что публикацию делали с украденного или фейкового аккаунта. Вторая чашка кофе – у Грома начала голова болеть от вглядывания в размытые черно-белые картинки, но он упорно продолжал. Черно-белые распечатки со скриншотами страницы группы не отражали всей картины. Здесь ее можно было бы принять за живую – даже синяки от пальцев убийцы на шее проступить не успели, удивленно распахнутые глаза еще не успели помутнеть. Жертву нашли лежащую ничком – зачем убийца ее перевернул? Попытка сжечь тело тоже казалась странной – ее не облили горючей жадностью, ветошь из сооруженного костра убийца точно насобирал из чердачного хлама – лоскут побитого молью одеяла и отсыревшие газеты – была часть преступления была спонтанной? «Желание уничтожить или акт деперсонализации?», «Проверить, кто снимал старые фотографии» - записал Гром прямо на распечатке. После третьей чашки кофе в начале девятого Гром почувствовал себя почти человеком. Еще почти час… до тянулось невыносимо медленно, но раньше звонить толка не было. Снаружи в замке попытались провернуть ключ. - Ты чего здесь?.. – удивился Дима, но Гром не стал тратить время за бессмысленные любезности. - Вот ответь мне, если допустить, что именно сожжение являлось целью преступления… почему преступник сотворил это с жертвой, когда та была без сознания? - Ну, если допустить, что ее не пытались обезличить… может быть, дело было в желании контролировать ситуацию? - И неуверенности, что это получится, когда девушка находится в сознании. Гром оторвал новый стикер и написал «Проверить преступления на крышах» «Проверить покушения на девушек»… на каких? Какой была Жанна Степнова – быть может, дело в возрасте, цвете волос, или привычке красить ногти красным лаком… нужно было больше узнать о том, каким она была человеком. Когда Гром в очередной раз посмотрел на часы, те показывали – без трех минут девять. Наконец-то. Как же звали того опера - Симонов, Сидоров? Его лицо Гром мог вспомнить с трудом – неприметный, лысоватый мужик, идеальный сотрудник… Кнопки на старенькой Нокии прожимались с ощутимым усилием. Короткие гудки – сбрасывает вызов он, что ли? Сообщение пришло через несколько минут: «У нас ЧП, Разумовский руки на себя наложил» Внутренности скрутило холодом – быть такого не может… У него что, был вещий сон? Или пресловутая интуиция - обобщенный опыт дал о себе знать? Какого черта… Грому показалось, что вот-вот прозвенит будильник, он проснется, и этот день начнется заново – нормальный день… «Если подробности нужны, приезжай» - Дим, дело срочное, - выдохнул Гром, подхватывая с вешалки куртку, - посмотри пока по базе сходные случаи. Не дожидаясь ответа, он поторопился к выходу, скорее – будто время его прибытия могло что-то изменить. Как будто он мог что-то изменить, когда Птица терзал Разумовского в его сне – но в голове беспокойно стучало: «не мог, а должен». *** - В законный выходной из-за этого урода сдернули, - опер, все-таки Симонов, затянулся сигаретой на всю глубину легких, - не мог до понедельника подождать, что ли… Гром нашел его в курилке, где помимо них толпилось еще человек пять. - Что с телом? Как это произошло? – Гром был взволнован сильнее, чем следует, и на них уже поглядывали с любопытством. - С телом? Ты о чем? Типун тебе на язык, Гром, в лазарете это тело. Живучий оказался. Там короче неприятная история вышла с сокамерником, - он замялся, попытался скрыть неловкую паузу еще одной затяжной. Гром начал понимать, к чему клонит Симонов. - Ну прессовали они Разумовского, ничего из ряда вон – да ты и сам его видел, только ленивый не пнет. Короче, дело было так, у меня в той хате агент есть, он все видел. Разумовский где-то заточку достал, из черенка ложки, у нас такие не редкость. Он сначала вроде как пырнуть сокамерника хотел, и шептал что-то, а потом сам решил вскрыться. Говорю же, псих. Мой человечек тревогу и поднял. Пиздец с него крови натекло, но докторша сказала, жить будет. Еще вопросы есть? А то я надеюсь отпишусь, да обратно домой. Вместо уже знакомого врача в лазарете Грома встретила женщина в белом халате. - Я по поводу Разумовского, - поспешил сообщить он, оглядывая немногочисленных пациентов, - Игорь Гром. Она коротко пожала протянутую руку и пригласила Грома в комнату для персонала, хоть и не спешила заводить разговор. - Так каковы его прогнозы? - Врач, который в это время на смене был сказал, что выкарабкается, но потребуется время, она вздохнула, - руки заживут, но общее состояние… Вениамин Самуилович предполагал депрессию. Накладывается еще и тяжелое переживание потери. - Чумного Доктора? Медсестра посмотрела на Грома как на конченного идиота: - Своего друга, Олега, кажется. Вениамин Самуилович с ним уже не раз на эту тему беседовал. - И что же он еще рассказывал? – Гром не знал всех тонкостей работы психиатра, но что-то ему подсказывало, что подобные обсуждения не вписывались в понятие врачебной тайны. - Не думайте плохого. Сергею здесь тяжело, и мы как могли его поддерживали. Разговор начал утомлять, он хотел уже поскорее сделать то, за чем приехал, и с чистой совестью свалить. Может, он даже заедет сегодня к Юле – она все жаловалась, как мало времени они проводят вместе. С Юлей – вот с кем Гром должен проводить свой выходной, а не ждать побитой собакой встречи с чертовым Разумовским. - Так к нему можно? - Исключено. Какие могу быть допросы в его состоянии? - Я не… Гром запнулся, - это не допрос. Я просто хочу убедиться, что подозреваемый в порядке. Как мог, официально, но волнение в голосе… - Это вы уже сделали, - медсестра поправила очки. Она говорила строго, совсем как школьная учительница, и Грома это даже позабавило. - Вы ведь беспокоитесь о его состоянии? – попробовал он зайти с другой стороны, - уверен, Разумовскому будет приятно увидеть кого-то… кому не все равно - Это вам-то не все равно? – голос женщины несколько смягчился, - ладно, давайте попробуем. Но не думаю, что он проснется в ближайшее время. У Разумовского была отдельная палата, если бокс с мягкими белыми – когда-то они точно были белыми – стенами можно было назвать таковой. Окон не было, из мебели – кровать, стол, стул и унитаз за пластиковой перегородкой. Тут и нормальный человек с катушек слетит на раз-два… Стараясь не греметь ключами, медсестра отперла дверь, зашла первая. - Сережа, к тебе гость. Игорь Гром, помнишь его? Разумовский заворочался - ну как взрослый мужик может выглядеть таким… слабым, что ли. И В чем душа только держится… - Тише, тише, - медсестра обращалась с ним мягко, как с ребенком. Проверила бинты – те были чистые и не кровили, и обратила уже к Грому: - Подождите немного, он должен прийти в себя, просто не сразу. И пожалуйста, ему сейчас нельзя волноваться. Гром все еще стоял в дверях, но стоило медсестре оставить их наедине, подошел к кровати. Вспомнился уже в который раз сон – бескровное лицо один в один. А там, под слоем швов и бинтов, те же глубокие кривоватые дорожки? - Олег… - рука на одеяле вздрогнула в попытке потянуться ему навстречу. Неуместная жалость не позволила Игорю его остановить – вместо этого он накрыл ладонь Разумовского, осторожно сжал холодные пальцы – так, будто это поможет. Пусть думает, что хочет, если ему от этого будет легче. В детстве мама часто держала клала руку ему на лоб, когда Игорь болел, и от простого ласкового прикосновения ее рук становилось спокойнее – это нехитрое лекарство сработало и сейчас… Сергею потребовалось несколько минут, чтобы окончательно прийти в себя. Кажется, даже чуть повернуть голову ему было невыносимо тяжело, но он смотрел на Грома насколько мог осмысленно. - Игорь? Это вы? И что теперь ему говорить? Злость на себя смешивалась внутри Грома с невероятным облегчением. Совсем недавно он уже не ожидал увидеть Разумовского живым, а теперь вот, будто друга в больнице навещает. - Ага, - только и смог выдавить из себя Игорь. - Нет, не может быть. Опять мерещится, – беспокойно зашептал Разумовский, - Игорь бы не пришел, с чего ему приходить? - и сощурился, будто ждал, что Гром исчезнет. - Нет, я не галлюцинация. - Это не важно, - Разумовский устало улыбнулся, - хорошо, что вы здесь. - Сергей, - Гром едва находил нужные слова, но не спросить просто не мог, - почему вы попытались убить себя? - Почему нет? Я устал, и… Смерть — это мирный сон, отдохновенье плоти… так восточный поэт писал, - Разумовский сказал это каким-то неуместно-мечтательным тоном. - Омар Хайям? – выдал Гром это быстрее, чем успевает сообразить, где находится, и с кем ведет беседу. - Не думаю… у него более патетичная поэзия, - закрывая глаза, пробормотал Разумовский- вы точно здесь? Побудьте еще немного, пожалуйста. Наверное, он должен был что-то сказать – не подбодрить, но… что говорят людям, которых вытянули с того света? Нужно было предложить помощь, утешать, сказать, что все впереди. Очередная ложь. Да и не умел Гром красиво говорить Он вообще словам предпочитал поступки -а с Разумовского хватит и того, что он вообще здесь. Засыпая, Разумовский попытался сжать руку Грома, и тихо всхлипнул - должно быть, даже от такого легкого усилия под бинтами жгло невыносимо. Игорь по-прежнему молчал; прислушиваясь к чужому дыханию, просидел на неудобном стуле добрых минут двадцать, пока не убедился, что Разумовский уснул. Светлые ресницы подрагивали, и весь облик Чумного Доктора был пропитан острой хрупкость… Гром не сдержался – поправил сбившееся одеяло. Да, медсестра здесь заботливая, но ведь и ему ничего не стоит. Сам не знал, зачем сделал это – не следовало ему вообще заходить в палату, узнал бы у медсестры – так ведь нет. На улице он долго шарил по карманам, но сигарет там не нашлось, зато в мобильном висели пропущенные вызова - пять от Димы, два от Прокопенко, еще два – из дежурной части. Что-то случилось… Первым делом Гром набрал Диму: - Что случилось? - Игорь, тут такое… - голос напарника в трубке звучал так, будто он пробежал стометровку; совсем рядом выла сирена, - заложники, мы спецназ сейчас ждем, приезжай… Чумной Доктор – ну или кто это там… шеф рвет и мечет, мол, как мы его не вычислили. Адрес сейчас вышлю. Черт бы побрал этого Чумного Доктора, Птицу, Разумовского и всех его подражателей. Гром выругался и поспешил к метро.