Второй шанс

- В командировку? – Юля прищурилась, - темнишь, Гром. Проницательна, как всегда; хотя сейчас ее упрек прозвучал скорее игриво, чем обиженно. Даже лежа в постели со своим парнем, Юля оставалась журналисткой до кончиков ногтей. Не дождавшись вразумительного ответа, она фыркнула и демонстративно потянулась, не обращая внимания на то, что соскользнувшая простынь обнажила грудь. Поймав взгляд Игоря, Юля усмехнулась. Ей было прекрасно известно, какое влияние она способна оказывать на мужчин. Игорь был еще крепким орешком, но даже он порой с открытым ртом смотрел на нее. - Так куда ты обрался, а? Какая же она красивая, невольно подумалось Грому. Шикарная женщина, знает, чего хочет – и в жизни, и в сексе, не требует от него ничего менять в привычном укладе жизни… чего же ему еще надо? - В область, недалеко. Недели на две, а там, сказали, посмотрят… - и все же он врал Юле, врал на ходу, мысленно оправдывая себя тем, что больше ему ничего не остается делать. - И ты, конечно, не даже под пытками не расскажешь, куда и зачем едешь? Гром не стал отвечать – вопрос и так был исключительно риторическим. Вместо этого он притянул Юлю к себе, поцеловал грубее, чем того хотел, будто старался передать Юле все чувства, которые не мог высказать. Как бы он хотел просто все рассказать… Но Юля – не Дима, чтобы просто обсудить с ней последние дела, поделиться проблемами и опасениями. С Юлей нужно было быть на чеку – но, как Игорь сам себя убеждал, это помогало поддерживать интерес друг к другу. Таковы правила, и Грома они пока вполне устраивали. А вот как он должен понимать их отношения, Гром толком не понимал. Они точно не встречались – что это вообще за слово такое, как из молодежной комедии. Своей возлюбленной Игорь Юлю тоже назвать не мог… Любовь вообще не входило в ближний круг интересов Игоря – как он сам решил для себя еще на заре работы в полиции. Тогда друзья с привилегиями? Черт, они ведь даже не были друзьями. Как сама Юля это называла – «мы приятно проводим время». Какие тут вообще могли быть обязательства? Он не знал, может, стоит наконец прекратить эту авантюру – тем более, что у него сейчас совсем не будет на это времени, но все не решался. Только ведь нашел девушку, которая терпит его работу – более того, проявляет к ней интерес (пусть иногда этот интерес и переходил все границы), открытую, не ревнивую, а еще она такая красотка… Такими ведь не разбрасываются. Но главное, Юля была сильной и самодостаточной, не цеплялась за него – может быть, потому что не нуждалась в нем, а может быть просто тоже не любила. - Именно сейчас… Жаль, до меня дошел слух, что намечается кое-что очень интересное, - она подмигнула. - Я от этого тоже не в восторге, можешь поверить. - Ты это о чем? - Когда расследование дела последователей Разумовского вышло на новый уровень. И не дела такое лицо, будто первый раз об этом слышишь. У Юли было немало источников – иногда Гром думал, что уж побольше, чем у него. От кого именно, она уточнять не стала – но как-то выяснила, что вышестоящие чины всерьез рассматривали версию того, что за действиями Разумовского стоял некто, связанный с радикальными религиозными объединениями. - С чего они это вообще взяли? - Не знаю… - улыбка у Юли была лисья, хитрая, и у Грома невольно появилось нехорошее предположение. - И что, ты решила поучаствовать в расследовании? - Почему нет? Думаешь, у меня не получится сыграть высокодуховную личность? Гром мог бы попросить ее не делать глупостей, мог бы попросить быть осторожнее –но какой в этом прок? Как будто ее мог остановить чей-то запрет… Со смутной тоской грому подумалось, что было бы неплохо, воспринимай его Юля хоть на йоту серьезнее. - Постарайся не лезть хотя бы в самое пекло, - вот единственное, на что Гром мог надеяться. - Я буду очень благоразумной девочкой, папуля. А если нет, ты всегда можешь меня наказать. Гром вполголоса выругался – если будет, кого наказывать, хотел сказать он, но сдержался. От мысли о том, что Птица может дотянуться до Юли, ему стало не по себе. Желание, еще недавно теплившееся внутри, обернулось колкой тревогой. Подробностей она не рассказала, только подняла еще больше мути в голове, так что когда сама Юля уже давно сопела в его объятиях, Гром никак не мог уснуть. Что-то было не так, обычно приятное тепло и уют теперь душили, и Грому отчаянно не хватало воздуха. Сон, навалившийся как тяжелое пуховое одеяло, так и не принес желанного покоя. Обычно, когда Гром оставался у Юли, кошмары отступали, но не сегодня. Как наяву он видит Юлю, лежащую на больничных простынях, бледную и неподвижную. Но Гром знает – чувствует – что он сейчас - это кто-то другой. Он возвышается над девушкой, ей на лицо падает тяжелая темная тень. Сделай то, что тебе так хочется. Она ведь бесит тебя. Шумная, глупая, вечно лезет, куда не просят. Осознание того, что он собирается сделать, заставляет все внутри сжаться – но это уже не важно. Черные лапы, с глянцево блестящей черной кожей и острыми когтями, уже тянутся к Юлиной шее. В ушах звучит голос – почему-то подкидывая самые неприятные, раздражающие эпизоды их недолгих отношений. Она говорит так громко и невовремя, и лезет куда не просят, и снова говорит, спорит, жужжит над ухом, как надоедливое насекомое… Гром вовсе не хочет делать ей больно – всего-то и нужно, чтобы наступила тишина. Он хочет немного тишины. Кожа Юли под руками теплая, и нежный изгиб шеи так и манит. Сонная артерия бьется быстро и часто, беспокойно, как телеграфный сигнал. Он не должен этого делать. Нужно бороться, Гром не позволит Птице сделать ей больно – уж лучше сам… Как с тобой трудно, майор Картинка расплывается, так, если бы его хорошенько ударили по голове, кружится цветными пятнами, и проясняется вновь. Больно, виски и затылок выламывает, но с неумолимой ясностью Гром видит, что теперь перед ним лежит Разумовский – такой же, каким Игорь видел его в последний раз. Ему что-то снится, но Гром не может понять тихого бормотания. Разумовского почти жалко – но что Игорь может сделать? Ну же, оборви его мучения, ты ведь ненавидишь его. Он заслужил, сам знаешь… Отвратительный голос щекочет в голове. Этот голос как будто родом из детских кошмаров, такой вкрадчивый, понимающий, и оттого – еще более жуткий. Это всего лишь сон, отчаянно пытается убедить себя Гром, всего-то и нужно – проснуться. Было бы так просто поддаться – и уж точно это было бы приятно. Знание того, что ему это понравится – вот что действительно останавливало Грома. Он не может позволить себе оступиться. Отомсти ему, майор… А может быть, это просто его собственное желание? Что если нет никакой Птицы, и он просто ищет себе оправдание? Гром склоняется ниже, так, что может рассмотреть каждую веснушку на щеках Разумовского. Взгляд падает на руки – но на их месте по-прежнему птичьи лапы, и это отрезвляет. Успокаивает. Это не руки Грома, это не его мысли. Это всего лишь сон. Нужно бороться, но владеть чужим телом непросто. А ты никак не уймешься Чужое сознание, жестокое и бритвенно-острое, огромное, теснит Грома, берет все под контроль. У него будто не хватает терпения заставить Грома поступить по-своему, едва сдерживаемое пламя бьется где-то совсем близко, но подступает с каждой секундой, как подкатывает приступ тошноты. Что-то должно произойти. Что ж, на этот раз онсделает все сам – а Игорь будет смотреть, никуда не денется. Ему еще понравится, нужно лишь немного времени… Чужие руки опускаются на шею Разумовского – охватывают кольцом, и Гром чувствует силу, превосходство. Отвращение сливается с первобытным восторгом. Смотреть на то, как уходит чужая жизнь – это не может не завораживать. Ровно до того момента, пока глаза Разумовского не распахиваются. Они кажутся Грому какими-то нереальными, голубыми и прозрачными, как озерная вода. Разумовский растерянно моргает, будто с трудом понимая, что происходит – он не сопротивляется. Больше не сопротивляется, ликует темное нечто, которое не-Гром. Наконец-то никчемный мальчишка смирился и готов принять свою судьбу. Не хватает только привычного терпко-сладкого страха, но его с лихвой покрывает застывшее в глазах отчаяние. Гром хочет прекратить, но пальцы будто онемели. Он хотел прекратить, так, все тело искрит, будто под напряжением. Не причинять боль тем, кто слабее, не бить беззащитных. Не убивать, в конце концов. Знакомые, привычные правила как спасительная соломинка позволяют ему не упасть, держат на плаву – на чистом упрямстве, и каждый вздох, каждое движение мышц дается ему с мучительными усилиями. А потом Гром проснулся. Все закончилось так же неожиданно, как и началось, а ему лишь хотелось верить, что во сне он смог разжать руки. *** Очень давно, почти сразу после академии, Гром участвовал в паре операций Программы по защите свидетелей. Занятие это было опасное, но вместе с тем – невыносимо скучное. Обычно просто приходилось сидеть в какой-нибудь черт знает где запрятанной квартире, и следить за тем, чтобы охраняемый субъект не натворил глупостей. Впрочем, в этот раз задача представлялась Грому менее тривиальной. На первый взгляд оперативная квартира не представляла собой ничего особенного. Двушка в сталинке – стандартная, с просторной гостиной, ужасно неудобной узкой кухонькой, окна которой выходили на не самый благоустроенный берег Черной речки. Разве что вторая комната, оборудованная для Разумовского, больше напоминала бокс с мягкими стенами из какого-нибудь второсортного американского фильма про психбольницу. Непробиваемое пластиковое окно со скрученной ручкой выходило во двор, а прозрачная дверь на магнитном замке надежно отделяла комнату от всего внешнего мира. Слесарь в синей спецовке возился со входной дверью, сквозь зумы поминая и строителей дома, и производителя замка – и конечно же тех умников, которые решили на окраине Питера оборудовать систему безопасности как в швейцарском банке. Все выглядело новеньким и стерильным, будто операционная, и впечатление создавалось соответствующее. - Что это за хоромы? – спросил Игорь у оперативника, который курировал операции по защите свидетелей. - Ну не оставят же тебя с ним один на один без защиты. Закрываешь его там, как в камере, и все, считай, основная часть работы выполнена. - Разумовского же собираются выпускать… - И ты серьезно в это веришь? Хотя… я так понял, что с ним будет, зависеть будет от тебя. Выглядело дорого, даже современно. Грому вспомнилась финская тюрьма – как-то они ездили на экскурсию в рамках обмена опытом с зарубежными коллегами. Тогда им втирали еще что-то про психологический комфорт и права человека – и вот опять. Грому не нравилось, что он будет выступать в роли какого-то тюремщика, няньки, и еще черт знает кого, еще больше не нравилось, как ко всей этой операции относятся коллеги. Будто точно знают, к чему все это ведет… а может, исход уже очевиден для всех, кроме Грома? Что может сделать такой псих, как Разумовский – или попытается закончить начатое в тюрьме, или вытворит что-нибудь, попытается сбежать, и тогда уже все необходимое сделает сам Гром – так это виделось большинству? Отодвинув мрачные догадки куда подальше – до них дело дойдет, но Грому хотелось оттянуть этот момент – он продолжил осматриваться. Но несмотря на внешний комфорт, было пусто, нежилая обстановка. Не то, что в квартирке самого Грома… Пусть там никогда не было идеального порядка и чистоты, это был дом, отражение самого Игоря. Спортивные награды и книги по криминологии, старенький компьютер, на которые редкие гости кроме как без смеха не могли смотреть, вещи в коробках тут и там – никак не хватало времени сделать ремонт и заказать уже нормальные шкафы… Может быть, дело было в том, что Гром слишком давно жил один – с тех пор, как остался без родителей. Его отношения с девушками никогда не заканчивались «давай жить вместе» - дело было даже не в том, что он щепетильно относился к личному пространству. Просто мало кто из его подружек были способны терпеть Грома – точнее, его работу – бесконечную нехватку времени и тотальное неумение ухаживать. И теперь ему придется жить с Разумовским – не самый приятный опыт делить с кем-то жилплощадь. - И что, не трудно вам уживаться с вашими… подопечными? – попытался поддержать разговор Гром, заметив, что коллега закончил свою тираду о том, как, по его мнению, нужно обращаться с такими опасными субъектами, как Разумовский, и теперь ждет от него какой-то ответной реплики. - Вовсе нет, - повеселев, ответил тот, - бывает очень даже неплохо. С мужиками мы, если нормальные ребята, карты, домино, можно и по пивку пропустить, почему нет… У меня как-то в разработке дамочка была, так я почти год с ней вот так на хате торчал. Заложила своего мужика, который стволы списанные кому надо и не надо толкал… а он ее потом чуть не грохнул, киллера нанял, а мы ее, как ценного свидетеля, стерегли. Так вот, мы с ней так сдружились, если ты понимаешь, о чем я… Гром хмыкнул -все он понимал, но от общения с этим человеком почему-то было тошно. - Понимаю – резче чем следовало, но в самый раз для того, чтобы собеседник смутился, вспомнил наконец, что разговаривает со старшим по званию. - Ладно, у меня еще дела, основное я тебе уже объяснил… Ты проследи, чтобы с замком закончили, и как-то обустраивайся здесь. Как мы у себя шутим, чувствуй себя как дома. Распрощавшись с оперативником, Гром принялся мерить шагами гостиную. Здесь могло бы быть почти уютно – ну, если рассуждать по моде годов восьмидесятых. Чего стоил ковер на стене и тройное зеркало с парой заткнутых по углам открыток. Еще были стол с тремя стульями в аляповатых чехлах, низкий полированный столик под телевизор и такой же комод – казалось, готовые заскрипеть от одного косо брошенного взгляда. Скорее от скуки, нежели от любопытства, Гром заглянул в комод – там обнаружились книги. Правда, содержание их было отнюдь не в стиле партийной идеологии прошлых лет – куда органичнее здесь смотрелись бы тома классиков или материалы каких-нибудь очередных заседаний партии, но нет. На полке скопом лежали детективы и любовные романы в мягких обложках – верные убийцы времени; колода карт, перетянутая резинкой, старые газеты, а довершал картину мелкий мусор по углам… Но самым примечательным Грому показался старый раскладной диван, чьи плешивые бока пытался прикрыть клетчатый, тоже уже отживший свое, плед. Не было никаких сомнений в том, даже после одной ночи на этом чуде боль в спине будет обеспечена боль в спине – в последние пару лет Гром стал острее чувствовать такие вещи, куда острее, чем лет пять назад. Гром хотел сесть на этот раритет и проверить свои догадки, но его внимание привлек висевший на двери дартс. Гром открепил дротики, один на ладони, покрутил тяжелый прохладный стержень… Когда здесь будет Разумовский, его уже уберут – в квартире не должно быть ничего, что потенциально может явиться оружием. Так что сейчас Гром решил насладиться подвернувшейся возможности. Когда-то у него неплохо получалось – мог попасть в десятку несколько раз подряд – даже в баре после пары кружек пива. Отойдя в центр комнаты, он прикинул расстояние, мысленно прочертил траекторию полета. Полет… вспомнились огромные черные крылья и огненные пустоши на горизонте… Если бы Гром допустил возможность существования Птицы где-то кроме собственной головы – да возможно воспаленного сознания тех, кто мнит себя Чумным Доктором – он бы предположил, что дело в мести. Прицелился, впиваясь глазами в мишень – что угодно, чтобы не думать о деле и отпустил. Тройка – Гром разве что зубами от досады не скрипнул, но и это было ожидаемо, сам завел кисть чуть дальше, чем следовало. Нет, Разумовский со своими демонами явно смешивал все карты и мысли в голове. Но за что Птица мстит Разумовскому? Может потому, что тот оказался просто тряпкой, не оправдал возложенных ожиданий и надежд? А что если дело не в Разумовском, а в самом Громе? Это он поймал, победил – затушил очищающее пламя, или как там говорили те, кто восхищался подвиги Чумного Доктора… Если бы Гром допустил реальность Птицы – он бы предположил, что тот хочет свести его с ума. Влезть под кожу, и стереть все человеческое, выжечь так же, как до этого выжигал грязь с улиц города. Новый дротик – прицелиться – разжать пальцы… Восьмерка. Гром не был суеверным, но невольно поежился. Обычно столь мрачные размышления Гром мог позволить себе только ночью, когда граница реальности и болезненного сна под названием Птица истончалась. При свете солнца же его ситуация преображалась, как в детстве превращаясь из ночного чудовища обратно в кресло с горой вещей. Днем его мучили вопросы еще более трудноразрешимые. Как чертов Разумовский отнесется к тому, что им придется столько времени проводить вместе? Расстроится и будет ходить по стеночке или разозлится – так, что его глаза снова наполнятся жидким золотом, и тогда… Третий дротик, и снова в молоко – Гром понял, что поторопился, потому что эти глаза – глаза их ночных кошмаров, глаза Чумного доктора – выбивали воздух из легких и землю из-под ног. Зря Гром вспомнил про них… Хотелось поскорее выйти на воздух, покурить – просто сбежать поскорее от всего. - Вы там скоро? – крикнул Игорь через дверь слесарю, но ответ его не порадовал. Действительно, что он, сам не понимает, что спешка нужна разве что при ловле блох, и нельзя торопить человека, занятого такой важной работой… Гром вернулся к дартсу, собрал дротики для второго захода. Так или иначе, вряд ли Разумовский обрадуется – он не похож на того, кто нуждается в компании. А теперь, запертый в четырех стенах с врагом… как бы у него крыша не поехала второй раз, теперь уже по вполне объяснимым причинам. Но им придется как-то ладить… Сколько бы Гром ни пытался, мысленно он все возвращался к их предстоящей встрече. Кому-то эта сцена могла бы представиться комичной – совсем как сюжет супергеройского блокбастера, где злодей исправляется, становится антигероем… где такое было, в Дэдпуле? С невольным смешком Игорь метнул дротик – семерка. Не лучший результат и не лучший пример, подумал Гром, вспоминая, что вообще-то болтливый наемник – скорее просто псих с бесконечной регенерацией, нежели злодей. Псих с кучей голосов в голове, вот черт… Пришлось напрячь извилины – но общение с Юлей и Димой определенно обогатило его культурный багаж. Может быть, Веном? В десятку, Гром сам уже и не ожидал, что сегодня выйдет что-то путное… И почему Птица – если он все же реален, в который раз поправил себя Гром – не может быть таким же приличным симбионтом? Вопрос о том, что лучше, жрать людей или жечь, пока что остался нетронутым. По крайней мере, он бы не слишком выбивался из этой инопланетной семейки, вполне мог бы взять себе имя вроде Чумы… нет, это было бы слишком просто, скорее уж Болезнь или Зараза… Что с ним происходит – шутки про симбионтов и Чумного Доктора? Может быть, это ему, майору Грому, придется постараться, чтобы не сойти с ума в этих четырех стенах? Выждав еще минут десять – сколько еще можно возиться с этим замком – Гром снова обратился к слесарю. - Зеркало там, в комнате, можно вынести? - Разберемся, позже. Телек тоже через пару дней привезут – хотели глушилки интернета поставить, но дом жилой. С замками я закончил. Ты с этой системой повнимательнее будь, - напутствовал он Грома, передавая ключ-карту от двери в камеру Разумовского, - эту дверь невозможно открыть изнутри даже ключом. Только снаружи. А это от входной двери, держи. Дубликаты вот, отдай куда следует. Распрощавшись наконец с одной проблемой, Грому получил сообщение от Димы – на сегодня им предстояло еще одно дело. *** Центральный офис «Вместе» работал без изменений – в оглушительной тишине прибывали только несколько верхних этажей личного и рабочего пространства Разумовского. Наверное, Гром становился параноиком – но как же ему не хотелось возвращаться в то место одному… Но Дима воспринял его предложение с энтузиазмом, как возможность поискать улики, которые могут раскрыть нечто новое о личности Чумного Доктора. Лифт двигался медленно, из проемов стеклянной кабины можно было наблюдать на происходящем на парковке, которая постепенно таяла в вечернем смоге. - Сомневаюсь, что Разумовским манипулировали в том смысле, как это обычно понимается, - вдруг вслух сказал Гром, и так, и сяк вертевший в голове эту мысль, пока они стояли в пробке. Как осторожно донести до Димы свои догадки, которые шли по грани псевдонаучных – может быть, даже оккультных – рассуждений? - Согласен, - неожиданно кивнул тот, - хотя… вспомни ту же Семью Мэнсона, нормальные люди делали такие вещи… наркотики, детские травмы и психи с хорошо подвешенным языком способны порой перевернуть сознание человека с ног на голову. Нормальные люди. Там, внизу, они суетились, сигналили друг другу автомобильными гудками, куда-то торопились… Но Гром помнил, как несколько месяцев назад улицы бурлили беспорядки и расправы, а сейчас жизнь течет так размеренно и просто, будто ничего не было. - Но Мэнсон и его бред… он скорее отравлял своих жертв, - пробормотал Гром, - а Чумной Доктор… его идеи как огонь… Достаточно порой одной искры… - Или как болезнь. А кого поражает болезнь? Гром задумался – посмотрел на электронное табло – только двадцать первый этаж… - Слабых… - все же предположил он, - если ты об этом. - Посмотри на них, - одобрительно кивнул Дима, - Сова, Виленкин – даже Разумовский. У каждого из них была непростая жизнь. - Дубин, если ты начнешь сейчас рассказывать мне про их тяжелое детство… Или ты действительно думаешь, что какой-то злой гений надоумил каждого из них к тем преступлениям? - Не знаю… Но почерк, Игорь! То, как исполнены все эти преступления… они отличаются от прочих. Тем более, нам все равно нужно найти хоть какие-то сходства, закономерности… - Вообще они не похожи на серийных убийц, - уже мягче заметил Гром, - по крайней мере, не в привычном понимании. Эти преступления выглядят спонтанными, недостаточно организованными. Они не были непосредственно связаны с Чумным Доктором и его идеологией, не были последователями, не было даже объективно понятных причин для совершения этих преступлений. Дима кивнул. - Да, совсем иная динамика. Одержимость идеей не возникает сама по себе, если бы это было связано с религиозными или мистическим. А политика… я в это не верю. Знаешь, я много об этом думал…Чумной Доктор – это скорее поражение общества. Как болезнь или опухоль… не знаю… Вспомни революцию, разве тебе не напоминает это… - Кого, Ленина на броневике? Ильич, по крайней мере, никого не жег, - Дима посмотрел на него с сомнением, что Гром несколько смешался, - ладно, согласен, некоторые… чистки в обществе действительно происходили. Но на почве классового неравенства. - И все же двигателем революции было разрушение. - Весь мир насилия мы разрушим до основания, - с комсомольским задором продекламировал Гром, неожиданно развеселившись от сравнения, - а затем… - Именно. Как пожар или стихийное бедствие. А если был пожар, был и тот, кто бросил эту самую первую спичку. Наконец двери лифта бесшумно раскрылись, выпустив их в прохладный полумрак коридора. Гром хмыкнул – его напарник был тем еще упрямым занудой. Не зря его взяли в группу расследования. Этаж, разгромленный во время из схватки с Чумным Доктором, восстановили так, будто ничего не произошло. Даже «Венера» так и висела на своем месте, подсвеченная косым лучом заходящего солнца. Дима пошел дальше, а вот Игорь задержался – просто врос в пол – возле нее. Сейчас в Венере чудилось что-то зловещее. Картина будто дышала, притягивала взгляд, а золотистые волосы Венеры будто поблескивали в полумраке. Гром подошел ближе, вглядываясь в морской пейзаж и мягкие линии женского тела. Ее лицо, застенчивое и игривое одновременно, не позволяла отвести от себя взгляд. Что-то невыразимо древнее, огромное было в ее тихом очаровании. Как завороженный, Гром протянул руку, и коснулся пальцами теплого полотна. По телу пробежали мурашки – не было даже стекла, чтобы отделить картину от окружающего мира. Гром ждал, что сейчас взвоет сигнализация, но в просторной комнате все так же висела глубокая тишина, которую нарушали разве что шаги Дубина где-то в отдалении. - Игорь, иди сюда! От голоса Димы наваждение спало, и Гром невольно поежился. Абсолютная красота, признанная икона эпохи Возрождения отчего-то пробивала до холодного пота. У Грома будто пелена упала с глаз, и он отшатнулся от картины – может, на эту красоту Разумовский смотрел, когда в нем зарождалось безумие? За рабочим столом Дима перебирал документы - некоторые из уже вернули после изъятия для проверки. - Ты так и не сказал, мы ищем что-то конкретное? - Ну… - Гром так ведь и не сказал Диме, за чем именно он сюда явился, - вообще-то, мне нужны его вещи, на первое время. Дима кивнул, задумался – но не удивился, не стал задавать дурацких вопросов, за что Гром был ему очень благодарен. - У тебя есть… не знаю, список? Моя мама всегда мне говорит, что список просто необходим, если собираешься… Гром покачал головой – он и так чувствовал себя неловко и хотел убраться поскорее. В отличии от Димы – тот ведет себя как при обычном обыске. - Тогда будет быстрее, если ты узнаешь, что Разумовскому нужно. Дозвониться до СИЗО получилось не с первого раза, Симонов как назло не отвечал, потом пришлось ждать соединения с больничным блоком, и Гром уже начал злиться на себя – доброхот выискался… - Игорь, это вы? – прозвучало в трубке взволновано, почти радостно. - Да. Вы уже в курсе ситуации с… освобождением? – Гром тут же прикусил язык, какое освобождение, но ничего лучше в тот момент он не придумал. - В общих чертах. Вениамин Самуилович, врач, рассказал, что вы меня навещали. Спасибо. Грому стало еще более неловко – о чем Разумовский вообще думает? Почему не ведет себя как нормальный задержанный? Даже вспышка гнева была бы сейчас уместнее этого бледного лепетания. Тем же тоном он просил Птицу отпустить его. Грому снова снилась эта парочка. Но уже по-другому… И опять Гром видел глазами Птицы – или он и был Птицей? Пожалуй, этот сон был худшим – Гром видел его несколько ночей назад, но никак не мог избавиться от горького послевкусия. Теперь он сам был чудовищем из ночных кошмаров. И этот хищник, дорвавшийся до сладкой, беззащитной дичи, был в восторге. - Пожалуйста, хватит… такой голос… Разумовский был идеальной жертвой. С ним было так просто играть, пригреть – а потом сделать больно, чуть ослабить поводья – и снова сдавить тонкую шею до хрипов. В нем было что-то беззащитное – просто преступная слабость, осязаемый запах страха. Именно по нему хищник выбирает себе жертву, ищет, ведомый инстинктами, уязвимую особь, одинокую или больную… Игорь не понимал, откуда у него эти мысли – они не нравились, пугали – черт, ему было противно от того, что подобное приходит ему в голову. Будто кто-то взял, большой грязной лапой вскрыл ему черепную коробку – умело подобрал ключик, и силой вложил эту муть … - Прекрати, Олег… Да какого черта снова этот Олег?! Гнев Птицы передавался Грому. Разумовскому давно пора расстаться наконец с этой иллюзией. Он рывком подтягивает Разумовского ближе, так, что их глаза встречаются. - Посмотри правде в глаза. Олега больше нет. - Ты? Гром не знал, что увидел перед собой Разумовский. Жуткий оскал Птицы, острый вороний клюв, полный бритвенных зубов, горящие глаза, такие злые, словно в них слили все пламя ада… А может просто Игоря – самого правильного полицейского – искаженного темной сущностью. Несмотря на страх, Разумовский попытался отстраниться, так ему был неприятен близкий контакт. И это было в нем было самым сладким было, когда Разумовский пытался сопротивляться – но не слишком сильно… Причинять ему боль было весело – пусть и не так приятно, как возносить заслуженную кару грешникам на глазах зачарованной толпы. - Олега больше нет, - повторил Птица, смакуя слова, а Гром был уверен, что это был именно он, , - но мы с тобой и так неплохо проводим время, разве нет? Разумовский сжал губы, попытался закрыть глаза – и его страх пах просто прекрасно, будоражил кровь… и для настоящего праздника не хватало только ее. Крови. Ее красных потоков, которые так легко заструятся из вспоротой глотки, стоит только захотеть… Истеричные попытки Разумовского вывернуться отрезвили Грома. Он не Птица, это не он утыкается сейчас болезненно проступившими клыками в чужую шею, не его пальцы сжимают в кулаке чужие волосы… Это же не он. Перестать, остановиться. Проснуться. Выпустив Разумовского из рук, Гром рванул себя по предплечью когтистой лапой, повинуясь какому-то иррациональному порыву. Потому что просто ущипнуть себя как-то не представлялось возможным. Но его лишь утягивало глубже, его собственная боль отразилась в глазах Разумовского, осевшего у его ног. Он мог даже не говорить, всхлипов и рыданий было вполне достаточно, чтобы внутреннее пламя, голодное и темное, едва начавшее затухать всколыхнулось с новой силой. Стало хорошо и пьяно, будто Птица на долю секунды нашел лазейку в какие-то сокровенные закоулки сознания Грома, смог открыть надежно заколоченную дверь - Игорь, вы меня слышите? – Разумовский звучал обеспокоенно, и от этого образ перед глазами Грома вспыхнул еще ярче. Лоб покрылся испариной, Гром сдернул кепку с головы, раздраженно – если так пойдет и дальше… С трудом перевел дыхание, и почти прорычал в трубку: - Да. Мы готовим операцию. Что вам может понадобиться из ваших личных вещей? Ноутбук и технику изъяли, но остальное… - Вы… спасибо, но я даже не знаю… - Разумовский задумался, - спросите Марго, она вам поможет, от нее бывает больше толку, чем от меня. - Хорошо. - Я видел в новостях, как вы освободили заложников. Это… это был он? Гром хотел переспросить, но Разумовский не стал дожидаться его ответа: - Чумной Доктор? - почти шепотом, так, что в динамике телефона зашуршало. Неужели Разумовский что-то знал? И почему единственны человек, который мог бы пролить немного света на Птицу, был нестабильным психом, который чуть не сжег город? - Он… Разделял эти идеи, - осторожно заметил Гром - Простите, это и моя вина. Я просто не знаю, что делать… оно вышло из- под контроля. Гром отстраненно подумал, что если телефон, его или тот, по которому ему удалось связаться с Разумовским, слушают, такие опрометчивые слова могут стать на пути к его свободе. Все-таки Виленкин был его сокамерником, хоть и недолго. - Потом. Я больше не веду это дело, если хотите помочь, обращайтесь, могу устроить встречу со следователем. - Это не поможет. Я чувствую… Только боль может его прогнать, - перейдя на шепот, Разумовский стал похож на настоящего безумца, - Игорь, он хочет добраться до тебя, ему нужен ты, будь осторожен, пожалуйста… - Я всегда осторожен. Только сейчас Гром замечает, что сжал кулак так сильно, что ногти врезались в ладонь до красных полумесяцев. - Прости. Простите, Игорь, - повторил Разумовский уже спокойнее, Игорь даже через телефон слышал, как тот пытался выровнять дыхание, - вы точно в порядке? - Да. Волнение в голосе Разумовского Гром мог бы найти милым – если бы о нем так волновалась, например, Юля. Но Юля закатила бы глаза – опять ты погеройствовать решил, теперь разгребай последствия… Пора уже заканчивать этот разговор, перевести наконец дух и забыть, забыть про Разумовского и Птицу тоже – хотя бы до следующего понедельника. Немного помолчали. - Жаль, что мое освобождение причиняет вам неудобства. Да что на такое Гром мог ответить? Разумовский обезоружил его без единого наезда, да еще с такой детской непосредственностью. «Мне тоже» - вот что нужно было ответить Грому, но вместо этого он невнятного пробормотал: - Ничего, это моя работа. - Рад был вас слышать, Игорь, и спасибо за вещи - голос дрогнул, стал мягче – еще и улыбается, паскуда, подумалось Грому, но тоже с каким-то смутным теплом. Так тупо Гром себя не чувствовал, когда в школе говорил по телефону с первыми подружками. Жгучая неловкость, заходящееся сердце и мозг с языком – наотрез отказывающиеся работать сообща. Только вот говорил он не с симпатичной девчонкой. - До свидания, - выпалил он быстрее, чем собирался, и сбросил звонок. Общение с Марго далось Грому проще, чем он мог предположить. Наверное, Разумовский действительно был хорош в своей сфере – да Грома не все коллеги так понимали, как этот персональный помощник. - Кажется, ты нашел с ней общий язык, - улыбнулся Дима, - не она не хотела давать доступ даже к журналу посетителей. Гром усмехнулся. - Марго, открой окно. - Какое окно мне открыть для вас, Игорь? - Да ты ей понравился, - рассмеялся Дима, поставляя лицо прохладному вечернему воздуху . От предложенной Громом сигареты он отказался – астма, но остался стоять рядом, глядя на залитые огнями улицы. - Дим, а ты в мистику веришь? – вдруг спросил Диму Гром после пары затяжек. - В домовых всяких? - по удивленному тону напарника Гром понял, как нелепо прозвучал его вопрос. - Не совсем… В зло. - Это вопрос с подвохом? Или со звездочкой? - но, не дождавшись от Грома реакции, Дима задумался, - наверное, люди просто придумали большое абстрактное Зло, чтобы оправдывать свои какие-то косяки. - Я тоже так думал. - А теперь что-то изменилось? - Уже не знаю. Они ведь действуют как одержимые. Дима пожал плечами – он без лишних слов понял, что Гром имел ввиду последователей Чумного Доктора. - Как и члены других радикальных организаций, религиозных или политических. У таких людей критическое мышление просто отключается под действием веры, сильных эмоций. И знаешь, если уж на то пошло… Зло и разрушение, мне кажется, это не одно и то же, - Дима вошел во вкус – Грому подумалось, что он тоже не раз пытался осмыслить происходящее, - по логике, за разрушением должно идти созидание, ну знаешь, как за зимой идет лето… Наверное, зло – это причинять боль другим. Намеренно. Или предавать, обманывать… а сказки про демонов и чертей, и одержимость – просто оправдание своей несдержанности. А почему ты спрашиваешь? Железобетонный аргументы Димы могли бы заставить Грома – тоже закоренелого материалиста – усомниться в своих пока еще робких предположениях о природе Птицы, если бы он не чувствовал его здесь, прямо сейчас. - Ты говорил, что Чумной Доктор – как болезнь, и мне как-то не хочется заразиться, - Гром попытался неловко отшутиться, но Дима посмотрел на него очень серьезно. - Этого не будет. Ты сильнее его, Игорь. Ты правильный, и просто помни об этом. Иногда ты, бывает, перегибаешь палку… но только при крайней необходимости, разве не так? Он тоже. Чумной Доктор. Прежде Игорь точно знал, где проходит грань, то, что отличает его от народного мстителя в маске. Майор Гром не убивал людей ради того, чтобы достичь своих целей, не предавал – и всегда был верен идеалам, которые ему прививали с детства – быть честным и сильным, помогать слабым, наказывать плохих… Совсем некстати вспомнилось, как недавно у одного из знакомых оперов после допроса умер задержанный. Дело замяли, того парня с понижением перевели в область, и Гром вроде как уже забыл о том случае… В конце концов, всякое бывает, слабое сердце, острый стресс… Или кто-то увлекся… Но что отделяет его от убийства за правое дело? - Я тут думал еще раз проверить контакты Разумовского, сейчас в разработке есть несколько человек, которые могут… Гром кивнул, но слушал Диму вполуха. Прямо здесь – на этом месте – Гром видел, как один человек превращается в нечто иное. Разумовский, которого он знал – хоть и недолго – не был похож на того, кто утраивает массовый геноцид ради общего блага просто потому, что так решил. Тот, кто с юношеским максимализмом проповедует идеи свободы и равенства… Гром запутался. Ему хотелось хоть немного лучше понять, с кем ему предстоит иметь дело. По крайней мере, так он сам себя успокаивал, когда занялся личными вещами Разумовского с несколько большей заинтересованностью, чем требовали объективные обстоятельства. Под диваном обнаружилось несколько пустых бутылок и одна початая. Гром фыркнул – этот чертов виски стоил почти как половина его зарплаты. Очередное проявление слабости – но почему-то Грому очень не хотелось, чтобы его увидел Дима, или кто-либо еще. - Слушай, Дим, - окликнул он напарника, - я тут как-нибудь сам разберусь… Ты сходи еще вниз, поговори с персоналом, и журналы сами себя не проверят. - А доступ? - Марго, дай младшему лейтенанту Дубину доступ к журналу посещений и встреч. - Хорошо, Игорь. - Почему она вообще тебя слушает? – спросил Дима почти обиженно – он уже несколько раз очень вежливо просил виртуальную барышню о помощи, но получал непреклонные отказы Гром усмехнулся: - Может, дело в природном обаянии? На самом деле, Гром немного лукавил – дело было в его самом первом визите в башню. Именно тогда Гром познакомился не только с Разумовским, но и Марго. - Марго, выведи на экран документ для майора, - попросил Разумовский – слишком тихо, чтобы его мог услышать кто-то кроме находящегося рядом Грома. Но ему откликнулся мягкий женский голос: - Да, Сергей. - Марго – это виртуальный помощник, - пояснил Разумовский, не дожидаясь закономерного вопроса, - еще одна моя разработка. Хотите попробовать как это работает? Разумовский, выглядевший как забитый подросток-программист, беспокойно комкавшим рукава толстовки и избегающий прямого зрительного контакта, расцветал, когда речь заходила о его изобретениях. - Мы уверены, скоро такие помощники войдут во все сферы жизни, уже ведутся переговоры о сотрудничестве… Может, хотите сами попробовать? Марго, разблокировать доступ для майора Грома к голосовым командам... Тогда – скорее из вежливости – Гром озвучил несколько команд. Гораздо больше пользы доступ принес, когда нужно было проникнуть в башню, чтобы арестовать Разумовского. Поначалу Гром просто уперся в стеклянные двери, которые не спешили распахиваться перед ним так же гостеприимно, как и днем, в рабочие часы компании. - Марго, открой двери. - Да, Игорь, добро пожаловать. Похоже, Разумовский так и не отозвал его права доступа. Стоило Диме уйти, как снова подступили стыд и любопытство – Игорь испытывал не те чувства, которые должны быть при исполнении своих обязанностей. Черт, да никаких чувств вообще здесь быть не должно. Как будто у него и Разумовского есть теперь какой-то общий стыдный секрет… Сделав глубокий вдох, он решил думать только о работе – работа, и ничего лишнего. Шелковый халат каким-то невероятным образом как ни в чем ни бывало покоился на спинке дивана, будто его хозяин просто отошел на несколько минут в душ или… опять мысли начали уходить не в ту сторону. Пошарив по карманам халата, сам не зная зачем, Гром обнаружил таблетки – целую россыпь блистеров бензодиазепинов – полных, вскрытых, а то и вовсе пустых, небрежно смятых. Поддавшись дурацкому порыву – а вдруг пригодятся, ссыпал в сумку, туда же после недолгого раздумья полетел и сам халат – ткань нежно скользнула по руке. Его не было в списке, но… Если эта вещь нравилась Разумовскому, это может быть полезно для его восстановления и создания комфорта, пытался рассуждать Гром максимально объективно. Если же она нравилась Птице… Это может все ухудшить, но может помочь. Даже если Гром и мог допустить – только приставить – что в теле Разумовского жил еще некто, где проходит граница между двумя личностями, он никак не понимал. Они с Разумовским не были знакомы достаточно близко, и все же до боли ясно вспыхивали воспоминания. Здесь началось их знакомство и здесь закончилось. Казалось, это произошло целую вечность назад. Неловкая первая встреча, когда Разумовский показался ему задротом-идеалистом, увлеченным своими исследованиями, так пламенно рассуждавший о правах человека и свободе слова… Вспомнил Гром Разумовского – пьяного и безбашенного, в Золотом Драконе. Это был он? Или Птица и тогда дергал за ниточки, а из их болезненного симбиоза вновь получался Чумной Доктор. Кому гром тогда пожал руку? Хотелось думать, что Сергею Разумовскому. Потому что монстры не должны в трогательной нерешительности замирать, глядя на героя с таким видом, будто сейчас получат хорошую затрещину… У монстра должна быть стальная хватка, Гром хмыкнул. В его жизни стало слишком много Разумовского – а скоро станет еще больше, и ему нужно как-то учиться с этим управляться. И последняя встреча с Разумовским – до того, как Птица поглотил его. Но и тогда он был уже не совсем в себе, предлагал Грому выпить и вообще… Неужели в гения-миллионера серьезные проблемы с алкоголем? Или проблемы у него с Птицей, а остальное – так, временные трудности? Встроенный шкаф, который с первого раза можно и не заметить – спасибо, подсказала Марго – мог рассказать о своем хозяине даже больше, чем Игорю хотелось узнать. В шкафу оказался тот еще беспорядок. Футболки и джинсы, лежали вперемешку с бумагами и всякой мелочью. Не особенно разбирая, Гром взял несколько вещей, и запихнул в сумку – избегая те, на которых красовались фразы со словами fuck, sex,drugs, и прочим сомнительным рок-н-роллом. А вот пара коробок, небрежно устроенных поверх кед кроссовок, определенно сулила что-то интересное – может, какие-то ностальгические мелочи о прошлом, или… Краска обожгла щеки - резко и неуместно, так, что Грому захотелось поскорее закрыть коробку, сделать вид, что он не видел ничего компрометирующего. Но любопытство побеждало первый всплеск отвращения. Подумаешь, секс-игрушки, Гром находил у подследственных вещи и похуже. Разумовскому что, действительно нравится подобное? И почему эта штука фиолетовая? Давай, майор Гром, не думай о белой обезьяне. Не представляй Разумовского с вот этим в… Неужели со всеми деньгами и смазливым личиком не смог завести себе девушку? Или даже парня? Помимо пресловутого фиолетового дилдо, которое произвело на Грома неизгладимое впечатление, нашлись наручники, маска, какие-то зажимы… В другой коробке были вещи еще более личного характера. Лезвия и короткие острые иголки от инсулиновых шприцев – некоторые явно использованные, с едва заметными коричневыми пятнышками на краях, другие – еще запакованные. Но сомнительных веществ нигде не обнаружилось, да и на экспертизе врачи ничего не говорили о возможной наркозависимости. Если же он как-то резал или калечил себя… что ж, это было похоже на правду. Но больше Грома заинтересовал ворох исписанных бумаг и бумажек, которые на поверку оказались рисунками и запискам. На дне обнаружилась толстая черная тетрадь – Гром пролистнул исписанные косым аккуратным почерком страницы, и несколько канцелярских лезвий, использовавшихся в виде закладок, посыпались на пол. Черт тебя дери, подумал Гром, почему ты ведешь дневник? В представлении Грома так делали только мечтательные школьницы. Ну ладно бы ежедневник – но не личный дневник… он не предназначался для его глаз, но Грому хотелось узнать о Разумовском побольше прежде, чем они окажутся запертыми в четырех стенах… Еще одна папка с рисунками обнаружилась на столе, под документами и рабочими материалами. Пугающие. Завораживающие. Грому стоило бы отбросить от себя – он чувствовал, как увязает в чужом безумии глубже и глубже, но он старательно глушил голос разума. Листая рисунки – здесь Разумовский хранил более полноценные и законченные работы – Гром невольно засмотрелся. Красивы, несмотря ни на что, а главное – живые. Разумовский предпочитал рисовать людей – здесь было несколько вольных копий с полотен мастеров эпохи Возрождения – и вполне узнаваемая Сикстинская Мадонна, пусть угловатая, вызвала у Грома невольное уважение. То и дело Гром натыкался на знакомое уже по фотографии из личного дела солдата-контрактника лицо. Олег Волков – с рисунков он смотрел то вихрастым мальчишкой, то долговязым подростком, то задумчивым молодым мужчиной. Неизменным оставался взгляд – глубокий, спокойный. И выражение лица, почти добродушное – при всей его довольно внушительной внешности. Может, если бы Разумовский подольше рисовал и поменьше думал о судьбах народов, из него бы мог выйти неплохой художник… Не долго думая, он сгреб в сумку россыпь маркеров и карандашей, которые нашел в столе, туда же отправились пара чистых альбомов. Среди прочих работа Гром обнаружил несколько набросков самого себя. Профиль вышел немного неудачным, карикатурный, на нем Гром смотрел исподлобья, с низко надвинутой на глаза кепкой, и подписан был соответственно «господин ищейка?». Еще один рисунок – уже в реалистичном стиле – понравился Грому больше, хотя он не знал, как к такому относиться. Наверное, стоило разозлиться, Гром только устало улыбнулся, так здорово и точно у Разумовского получилось передать его хмурую физиономию. Наброски Венеры – той самой, с картины, поначалу удивили Грома своим количеством и сходством. Черно-белые, цветные, их было много, и на каждой была девушка – богиня – было море у нее за спиной, и морская раковина у ног, и волосы струились по плечам и спине тяжелой волной. Много копий, и только приглядевшись, гром понял, что в каждой то и дело проглядывало что-то жуткое – на одних работах – едва заметно, например, странность могла дарить форма глаз, странная, неуместно-хищная улыбка, хотя чаще это были то клюв, то пробивающиеся сквозь кожу уродливые перья, то крылья за спиной – и огонь вокруг, тела, мрачное зарево, то и дело сменяющее морской горизонт. Что ж, это может пригодиться на тех же сеансах психотерапии – вместе с дневниками и прочими набросками, и разумеется, Гром возьмет рисунки с собой исходя из исключительно профессиональных соображений. *** Зато кто знал толк в профессиональных соображениях, так это полковник Прокопенко. У таких прапорщиков новобранцы учат устав не то, что от корки до корки – от заглавной буквы «У» до тиража и прочих сведений о печати. Сегодня Федор Иванович явно был не в духе, так что Гром де обходился короткими кивками и скупыми «да» и «понял». Если же в двух словах, все было очень просто. Были Инструкции – Гром должен их запомнить и следовать, и тогда все будут довольны. Раз в неделю нужно будет писать отчеты. Помимо него с Разумовским будет контактировать психиатр и сотрудники самых компетентных государственных органов – именно с их контрой у Разумовского планировалось сотрудничество. - Его будут увозить и привозить, у тебя в это время – полная свобода. Но без самодеятельности, и в текущие дела не лезь. - Но я мог бы помочь Дубину, ему для поимки маньяка опыта не хватит. - Поможем мы Диме, поможем, не бросим на произвол судьбы, уж поверь. А что до маньяка… торопитесь в с версией. У вас был свидетель, да всплыл, больше никакой информации. Дело Жанны Степновой действительно встало. Новых свидетелей найти не удалось, парень исчез, больше не звонил. Грому не хотелось думать о том, что подобраться к убийце они смогут, только когда тот сделает ошибку – и когда убьет снова. Когда это произойдет, Гром не знал – период затишья мог длиться недели, месяцы – даже годы, но спонтанность преступления, жестокость, привлечение внимания… След в интернете так некуда и не привел, спасибо анонимности Вместе – протоколы социальной сети так до сих пор и не исправили. Сходные дела тоже найти не удалось– ни в Питере, ни в области. Возможно, это убийство было действительно первым… или же другие отличались по почерку, выбору жертв и места преступления. - Так что Игорь, я тебя прошу, никакой самодеятельности. Ни с вашим маньяком, - загнул большой палец Прокопенко – список обещал быть длинным, – которого, я уверен, нет, ни с Чумным Доктором – Дубина не донимай, у него секретная операция, и ни с… Знаю, Разумовский тебе не нравится, но не надо… - Прокопенко замялся, в попытке подобрать нужные слова – и Грому совсем не понравился посыл его последней фразы. Не сдержавшись, он стукнул кулаком по столу. - Вы меня за кого принимаете? Я бы никогда не стал… не беззащитного… не так. - Тогда повторяй это себе почаще, сухо кивнул полковник, намекая, что эта тема исчерпана, - так о чем это я… Гром с тоской посмотрел на часы – секундная стрелка наворачивала обороты, пока он слушал, что особое внимание было уделено безопасности – все-таки высшие чины не хотели, чтобы Грому вспороли горло во сне самодельной заточкой. Только вот что это за безопасность, если даже Прокопенко сомневается, что гром сможет держать себя в узде? Как ему могут доверять Разумовского, сомневаясь в его, Грома, состоянии? Только если это не очередная многоходовочка, спущенная с верхов. - Замки всегда должны быть закрыты! Ключ-карта от стеклянной комнаты у тебя – всегда! Спать Разумовский должен только в наручниках, передвижения за пределами квартиры – тоже только в наручниках. - За пределами? – переспросил Гром, переводя взгляд на Прокопенко. - Ты меня вообще слушаешь, елки-палки?! Разумовского будут увозить в лабораторию, а тебе нужно приготовить заключенного к передвижению. Все-таки заключенного, уже с раздражением отметил Гром, но вслух комментировать не стал. По приему таблеток его снабдили подробной инструкцией. - Разумовский по прежнему находится на лечении. Дозировки будет корректировать врач, никакой самодеятельности. Никакой самодеятельности. Пожалуй, еще бы табличку Грому с такой надписью выдали. И магнит на холодильник… - Ну не надо тут на меня волком смотреть, Игорь. Это служба, мы все одного хотим – чтобы все прошло гладко. Вот, у меня кое-что для тебя есть… Чтобы не так скучно было в четырех стенах. Порывшись в ящике стола, Прокопенко извлек оттуда шахматы. Те самые, старые, в которые Игорь часто играл с Федором Ивановичем – тогда еще только дядей Федей – когда был мальчишкой, и приходил в гости к семье Прокопенко. -Что мне, с самим собой партии разыгрывать? - Отчего же… Лечащий врач Разумовского говорит, что тот едва ли не гений… тебе должно быть интересно сыграть с таким противником. Тем более, что однажды ты его уже обставил, - подмигнул Прокопенко. *** Юлька перед предстоящей разлукой тоже преподнесла Грому подарок – и даже уговорила его принять. - Хватит упрямиться, я же не обручальное кольцо тут тебе на палец надеть пытаюсь. Всего лишь телефон, Игорь, сколько можно уже с этим кирпичом ходить, можно подумать, у тебя табельного оружия нет. - Так пистолет сдавать приходится, а Нокия всегда со мной, - попробовал пошутить Гром. Хотя спорил он скорее для вида – прогресс не стоял на месте, и Гром давно начал это замечать – мешал только консервативный характер и воистину ментовской упрямство. - Тем более что так наше общение на расстоянии может быть более приятным, - продолжала Юля, - зайди в галерею… да нет, не нужно вводить ее в поисковике. Гром, ты такой мамонт! Смотри, вот сюда… - она накрыла ладонь Грома своей, и после третьей попытки они даже научились разблокировать экран. Но самое интересное ждало впереди… - Ты это… зачем? – с каким-то детский смущением спросил Гром, отводя глаза. Конечно ему понравилось увиденное. Как может не нравиться красивая девушка, в кружевном белье и со всеми прелестями напоказ? - Чтобы тебе было не так грустно. Хочешь еще? Мы могли бы даже записать видео… Вместе. Гром смутился еще сильнее. - Нет… не думаю, что это хорошая идея, - он вовсе не считал себя ханжой, вовсе нет, но… было как-то неловко. Юлина откровенность будто лишала их отношения чего-то особенного, близости, интимности, которая вдруг оказалась для Грома такой важной, - не надо больше этого, договорились? - Ну конечно, еще опорочу честь твоего белоснежного мундира. Зануда, - хитро улыбнувшись, она сделала еще пару снимков – щелкнув себя на фоне сердитого Игоря. - Я серьезно. Это не обязательно, чтобы любить… ну, подобные штучки, - попытался он объяснить Юле – которая, хоть и не показала, наверняка обиделась, - ты не обязана, Юль - Да ну, тебе не угодишь… Посмотрим, как ты запоешь, когда останешься без меня в своей глуши, на сверхсекретном задании, среди берез и селян, или куда там ты собрался. Но если к сенсорному экрану Гром привыкал с трудом – «нет, силой его не одолеть, будь мягче» - то возможности обмена информации он оценил сполна, и теперь Дима мог без препятствий слать ему материалы по делам, в которых Грома временно – он надеялся, что временно – задвинули. А пока оставалось собрать вещи. Списка, хоть Дима и утверждал о его несомненной пользе, Игорь так и не составил. Надеялся, должно быть, что сможет удержать в голове все свои нехитрые нужды – одежду, которую он складывал даже не глядя, бритвенные принадлежности, стопку книг, из тех, что Игорь давно собирался прочитать, но откладывал за нехваткой времени. Немного подумав, выложил их все – не в санаторий же едет, в самом деле – кроме томика Ампира В Пелевина, последнего приобретения, который кто-то просто забыл у Грома в кабинете… Гром надеялся, что Разумовского будут достаточно нагружать работой, чтобы он сам мог заниматься делами, которые пришлось оставить. Но чего-то не хватало. Грому вспомнились дротики – они помогли тогда привести мысли в порядок не хуже тех же шахмат. И он захватил шахматы Прокопенко – до последнего сомневался, но все же сунул в полупустую сумку. *** В ночь перед выходом Разумовского Гром хотел только одного – выспаться. И у него это почти получилось – после двух таблеток снотворного сон был глубокий, ватный – но только до того момента, как в половину третьего Грома не разбудил звонок телефона. - Игорь, у нас убийство, - послышался из трубки взволнованный голос Димы, - опять на крыше, и это уже… ладно, сам увидишь. Я с группой буду у тебя через десять минут… - Вот дерьмо, - пробормотал Гром. Фразу «У нас убийство» тело восприняло как условный рефлекс, сон как рукой сняло. Гром вспомнил, что пока дело передали Диме, и невольное раздражение от ранней побудки сменила благодарность. - Извини, - продолжал Дима, - раньше не позвонил, не успел… Тебе ведь интересно? То есть, я помню, ты сейчас другим занят, я так, на всякий случай… - Спасибо, Дим, конечно интересно. Гром только оделся и сделал всего пару глотков кофе, как услышал звук подъехавшей машины. Понимая, что едва ли вернется домой в ближайшее время, Гром захватил сумку с вещами, и поспешил в ночь. На заднем сиденье машина Дима устало тер глаза, сдвинув очки на лоб. - Все произошло в районе соседней станции метро от прошлого преступления, представляешь? – объявил о вместо приветствия, голос его, не в пример общему усталому виду, звучал бодро - Возможно, геопрофиль убийцы… - Подожди, давай по порядку. Что там уже известно? - Вот, посмотри, - и протянул Грому мобильный и один хвостик наушника. - Опять видео… - проворчал Гром, ему не нравилась эта мода, которую начал Чумной Доктор. Запись началась, когда преступник еще настраивал камеру, то и дело переключая режимы съемки – хотел, чтобы достопочтенная публика по достоинству оценила его старания. Больной ублюдок. Потом на переднем плане показался человек в маске Чумного Доктора, странный, одетый не по погоде теплый, слишком большой для него бушлат. Помахав в камеру, он опустил ее ниже, так, чтобы можно было увидеть жертву. Девушка лежала неподвижно, рот был заклеен, а руки связаны за спиной. - Что это, потребность в контроле? – предположил Дима. - Или преступник сомневался в своих силах, хотел подстраховаться… Как и в прошлый раз, преступник будто хотел показать зрителям красоту своей жертвы. С усилием приподнял ее так, чтобы в камеру было лучше видно лицо. Девушка зашевелилась. Короткие темные волосы, модное кожаное платье и короткая курточка… - Она одета явно не для ночной прогулки по крышам, - Гром кивнул, ему тоже показался странным вид девушки и ее убийцы, настолько дико они выглядели в кадре. Тем временем преступник, вцепившись в волосы девушки на затылке, повернул ее ближе к камере. Второй рукой почти ласково провел по щеке, чем вызвал сдавленный стон. Девушка забилась, попыталась вывернуться, то лишь упала на пол – ноги тоже были стянуты скотчем. Преступник что-то пробормотал, но ни Гром, ни Дима не разобрали слов, но девушка попыталась отползти, и это окончательно привело его в ярость. Разозленный, он с размаху ударил ее по лицу – раз другой – наклонился ниже, так, что маска касалась лица несчастной девушки. - Никак не разобрать… - Эксперты уже занимаются, может у них получится… - Он бьет ее по лицу. Бьет руками, - заметил Гром. - Возможно, он и не хотел забить ее до смерти. - Я не об этом… мне кажется, что это довольно личное… почти уверен, что убийца с жертва знакомы. - А сексуальный подтекст, как мы предполагали в прошлом деле… - напомнил Дима, - или нет? - Сексуальность как мишень? Качество, важное при отборе жертв? Избиение длилось недолго – преступник потерял интерес, и покинул кадр – но ненадолго. Вернувшись, сделал на второй телефон несколько снимков – перепачканное кровью лицо, но девушка все еще сопротивлялась, попыталась боднуть головой, но ее попытка вызвала лишь неразборчивый смешок. А после достал из глубокого кармана стеклянную бутылку. Грому было противно смотреть на все это. Будто он становился невольным соучастником, смотрел – и ничем не мог помочь этой молодой девчонке, которая до последнего боролось за свою жизнь… Неспешно открутив пробку, преступник вылил часть жидкости сначала на лицо, а после хорошенько смочил одежу, волосы, а оставшееся небрежно разбрызгал по всему телу. После положил на грудь девушке небольшую коробочку. Немного подумав, взялся за скотч, и начал приматывать изолентой, которую выудил из глубокого кармана бушлата. - В этот раз он подготовился… - Дима отвел глаза, - смотри дальше. Что это, послание для полиции, или некий символический подарок жертве. Это заняло некоторое время, пока преступник не убедился, что жертва не сможет скинуть или отбросить от себя его подарочек. Напоследок он еще раз помахал в камеру и скрылся. Хлопнула дверь, ведущая на чердак, послышался щелчок. - Подожди, сейчас нужно перемотать, - прошептал Дима, - четырнадцать минут. Он передвинул бегунок на тринадцать минут – а после они ждали в полной тишине, которую нарушали только безуспешные попытки девушки вырваться. Секунды тянулись бесконечно, мучительно медленно. А после раздался хлопок, достаточно громкий, чтобы отразиться болью барабанных перепонках, и вспыхнуло пламя, заревело, поглотив все прочие звуки. - Вот черт… - только и выдохнул Гром. Все произошло очень быстро. Гром не был уверен, но едва ли после взрыва девушка могла остаться в живых. Густой черный дым было почти не видно на фоне ночного неба Некоторое время они сидели в тишине. Говорить не хотелось, голова работала отстраненно и выверенно. - Он учится, - наконец подал голос Гром, - совершенствуется. - И его фантазии тоже, - согласился Дима. Смотри, теперь это спланированное преступление. Если в первом деле еще можно было надеяться на случайность… - И тогда нельзя было. Это должно было произойти снова, и вот. - Ага, только не уверен, что наше начальство образуется таким выводам. - Да пошли они. А пост с фотографиями, как в прошлый раз? - Компьютерщики уже ищут, - развел руками Дима, - запись они и обнаружили. Но ты же видел, он ее снимал, значит будет пост. - Эти фотографии – его трофей, - задумчиво сказал Гром, - они значат что-то определенное. - Я тоже так думаю. - А кто вызвал полицию? - Жильцы дома почувствовали запах гари, вызвали пожарных, но к их приезду все уже сгорело. Но они обнаружили остатки тела, и вызвали нас. Правда, на следы рассчитывать теперь не приходится, они натоплали, дверь пришлось ломать… - Дверь была закрыта? - Я так понял, что да… - Это он. Хотел, чтобы все прошло гладко. Но тебе не показался странным сам взрыв? - Игорь, я в этом не очень разбираюсь, - смущенно признался Дима. А вот эксперт, уже работавший на месте, сомнения Грома разделял: - Если бы он служил в армии, никогда бы не додумался… явно делал устройство по каким-то интернет-урокам. - Самодельное устройство, значит… пробормотал Гром, наблюдая, как эксперт упаковывает по пакетам оплавленные кусочки пластмассы с обрывками синей изоленты. - Ага, корпусное, на радиоуправлении, - согласился эксперт, и осторожно повертел в руках блок питания. Предположу, что масса заряда минимальная, если бы не прямой физический контакт, жертва бы не пострадала. - Но мы не знаем, чего он хотел… - робко подал голос Дима, - если сжечь – заряда хватило с лихвой. - Думаешь, он перестарался? – поинтересовался Гром, кивнув в сторону останков. От девушки остался только скрюченный, изломанный силуэт, лишь отдаленно напоминающий человека. И запах. Даже на открытом воздухе пахло омерзительно, некстати вспомнился Сова с тем сожженным бизнесменом… Да уж, на этих майских о шашлыках Гром точно даже думать не сможет. - Возможно… - Дима склонил голову на бок, глядя будто не на труп, а куда-то сквозь него, - иначе и с первой жертвой был бы взрывчатый механизм. Это вопрос фантазий… а как разжечь пламя – дело десятое… Но почему преступник не остался наблюдать? - Ты в этом уверен? – усмехнулся Гром, кивнув на окна соседних домов. - С чего ты взял… - А ты думал, зачем нужна отсрочка? Он хотел смотреть, - сам ответил Гром, - думаю, он заранее выбрал подходящую точку, - он кивнул в сторону соседних домов, - те два нужно осмотреть в первую очередь. - Но почему не остался вблизи? Гром пожал плечами: - Не знаю, но это было продуманное решение. Может, опасался быть пойманным, кто его знает. Обход решили начать с чердаков – эксперт указал на несколько самых вероятных вариантов. Два параллельных дома, еще два – по той же улице. - Сигнал бы и с улицы мог достать, - добавил он, - но, если ваш преступник хотел наблюдать, начинайте оттуда. Только лучше подождать до утра, чего шарахаться по темноте, там бомжи, наркоманы наверняка, а если нет, так просто не войдете, в нормальных домах чердаки всегда закрыты. К таким полезным советам Гром привык – а если бы прислушивался, так бы и сидел в кабинете, перебирал бумажки при полковнике Прокопенко. Шел только пятый час утра – слишком рано для дворников, и звонить в домофон – в лучшем случае пошлют – Дима попытался так ткнуться в пару дверей, но результат был вполне ожидаемым. - Но что тогда делать? - Метнись еще раз до места, участковый уже должен прибыть. Его, и еще тех, кто на месте, отправь на поквартирный обход, и спроси, есть ли чердаки или крыши, где собираются подростки, с них и начнем. Отправив Диму, Гром заглянул в круглосуточный магазин, взял два больших стакана кофе и пончик для Димы – сам он так и не проникся этим стереотипным полицейским лакомством. - У них недавно наркоманы девушку избили, - выдохнул запыхавшийся Дима, - пойдем, у участкового в том доме тетка живет, откроют. - А как вы вообще так быстро сопоставили? То видео и пожар? - А, - отозвался Дима с набитым ртом, - видео было с геолокацией, преступник сам оставил место. Изначально трансляция шла в закрытое сообщество, сейчас компьютерщики над этим работают, но ты же знаешь как такие вещи разлетается по сети. Ребята из нашей группы мониторят эти сообщества, быстренько сопоставили с адресом, а там как раз был вызов пожарной бригады… - А вы хорошо сработались. - Не злись, Игорь. Я сразу просил тебя взять, как мог объяснял, что лучше тебя, им никого не найти, но там если уж вбили что-то себе в головы. - Да я знаю… извини, - вздохнул Гром, хоть и знал, что Дима не обиделся, а, как всегда, понял, вошел в его положение. Подъезд, куда их привел участковый, действительно оказался колоритным – и на вид, и на запах. Дима поморщился, затолкал в рот остатки пончика и в пару глотков допил кофе. - Вы поднимайтесь, там всегда открыто, - напутствовала их та самая тетка участкового, необъятная дама в цветастом халате, - сколько замки ни навешивали – бесполезно, ссадят, и опять за старое. Раньше на пятом этаже притон был, а как его прикрыли, так эти крыты наверх перебрались, все засрали, все… - Теть Зин, да поняли они… Поднимайтесь, я сейчас подойду. Дойдя до пятого этажа, они поднялись по металлической лесенке с облупленной красной. На разрисованной древними фаллическими символами двери красовался новехонький навесной замок. - Какого хрена, а говорили, что всегда открыто… - выругался Гром. Передача Разумовского была назначена на десять часов, и до оперативной квартиры нужно было еще добраться… - Игорь, так там такой же замок был, - пробормотал Дима, - и модель похожая… Нужно звать эксперта, чтобы вскрывал. Дима порылся в контактах телефона и нажал на кнопку вызова. Ответ его не порадовал. - Сказал, что сначала там нужно закончить, работы на час, не меньше. Гром выругался, уже совсем не стесняясь в выражениях. Наконец они подобрались к чему-то важному, и в кои-то веки появилась возможность выйти на след этого убийцы, так не это ли важнее, чем собрать все кусочки пластмассового корпуса СВУ? - Тогда мы сами войдем и посмотрим, - пожал плечами Гром, - ты со мной? - Так как мы… замок, и улики… - Есть еще один вариант. Когда Дима посмотрел на пожарную лестницу с земли, Гром понял – лезть на чердак ему придется одному. Не хватало, чтобы молодой и перспективный полицейский сломал шею таким нелепым способом. - Подсадишь меня, и поднимайся к чердаку, жди эксперта, а я там сам быстренько осмотрюсь. Такие авантюры Грому были не в первый раз, высоты он не боялся, только вот не по-весеннему порывистый ветер заставлял лестницу чуть покачиваться. - Игорь, осторожнее! Может, лучше вместе подождем? – но он уже преодолел третий этаж, и останавливаться на достигнутом не собирался. К счастью, окно на чердак было открыто, и Гром, как мог, аккуратно приземлился на заплеванный пол. Натянул одноразовые перчатки, он начал осматриваться. Исписанные стены с облупившейся зеленой краской, бутылки из-под водки и пива, шприцы, использованные презервативы… пара матрасов – Гром не сомневался, что приди он не после облавы, обязательно нашел бы на них парочку мирно почивающих тел. Прошелся в поисках вещей убитой – возле тела первой жертвы они нашли сумочку, а в этот раз преступник, скорее всего, унес ее с собой. Только вот зачем? Гром быстро набрал сообщение Диме: «Нужно обыскать ближайшие мусорные баки, преступник мог выбросить туда ее сумку» - А с ней может и ДНК или пальчики нашего убийцы, - пришел голосовой ответ из-за двери, и, судя по голосу, улыбнулся Дима с таким видом, будто готовится подшивать закрытое дело. - Ага, а заодно чистосердечное признание, - в тон нему крикнул Гром, - давай отряжай на это дело оперов. Зато нашелся тот самый бушлат, маска, вязанная шапочка и сапоги сорок четвертого размера. Гром осторожно прощупал карманы – ничего, пульт управления преступник, должно быть, забрал с собой, может даже, выкинул где-то поблизости. По времени же… преступника не было в кадре четырнадцать минут. Сколько нужно, чтобы спуститься по лестнице, ну минуты три, пару минут, чтобы дойти до этого дома, еще три – подняться на чердак… пусть всего минут десять. Чего он ждал еще четыре минуты? Смотрел трансляцию? Наслаждался мучениями жертвы, ее попытками высвободиться. «напиши своим компьютерщикам, пусть проверяют зрителей трансляции, он может быть среди них», - отравил Гром еще одно сообщение, мысли и тут же понеслись галопом дальше. Если это был такой чердак, на котором часто собиралась молодежь, он почти всегда был открытым. Об этом знали многие жители окрестных домов. Можно ли на основании этого было предположить, что убийца живет неподалеку? Если знал, что здесь бывает много народу, мог не опасаться, что найдут его отпечатки… И то, что оставил вещи – решил вернуться позже? Пожалуй, стоит оставить засаду… Хотя, если опять будет нецелевое расходование кадров, они проблем не оберутся… И тут Гром вспомнил, что их боевая с Димой единица закончит свое существование через пару часов. На душе стало гадко – ну не доведут же дело нормально до конца, спустят на тормозах, а если действительно маньяк, поднимется паника, пришлют опять какого-нибудь хлыща из СКР, который, как тот Стрелков, только зубами на камеру блестеть умеет. Нет, Гром теперь не успокоится, пока не найдет этого урода, так что придется поторопиться. Но больше ничего интересного обнаружить не удалось – разве что Гром отметил, что, окно было широко распахнуто, а подоконник протерт от слоя вековой пыли, видневшегося у края рамы. - Все-таки отсюда наблюдал… Место действительно было удачным, Грому было видно, как на крыше орудовали эксперты – прибыло еще несколько человек, и как тучная дама, судебный медик, хлопотала над телом. И для радиосигнала расстояние небольшое… - Дима, я закончил, - крикнул Гром напарнику, - поеду, а ты проследи, чтобы здесь все что можно, все следы, до последнего окурка изъяли. Здесь его вещи, может, еще чего найдете. - Давай, удачи. Но перед тем, как уезжать, Гром сам хотел кое-что уточнить у судмедэксперта, как ее там, Дима же называл, Марина, Маргарита… перед подъездом стояла скорая, собралась небольшая толпа любопытствующих. - Неужели умер кто? – причитала бабка с авоськой, в которой позвякивали пустые молочные бутылки. - Или Надька из тридцать седьмой, или Вероника Петровна, из тридцать девятой, но она еще молодая, семьдесят пять всего стукнуло… - Так у них вроде пожар ночью был, может, кто надышался… Пока Гром прислушивался к разговору пожилых матрон, мимо него прошел мужик с низко надвинутым капюшоном, и ощутимо приложил плечом. Тормознул, забормотал что-то, извиняясь, а потом так вертко шарахнулся в сторону. Неужели у него только что попробовали увести кошелек? Гром сунул руку – но честно нажитое добро оказалось на месте, и не только оно… Гром с удивлением посмотрел на свернутый вчетверо листок, которого у него не было и быть не могло. Оглядевшись, того мужика Гром уже не обнаружил, слишком много было народу, а привлекать внимание журналистов – поодаль распаковывалась пара новостных фургонов – Грому не хотелось. Развернув листок, Гром понял, что это записка – нацарапанная кривым неразборчивым почерком, он гласила: Я не убивал девушек на крышах. Поймай эту мразь. Если хочешь, поработаем вместе… таких я ненавижу даже больше, чем воров. Cherchez la femme, майор, или ищите женщину, чтобы вам точно было понятно Сердце у Грома заколотилось под горлом, негнущимися от напряжения пальцами он перевернул листок - на обратной стороне красовался рисунок – мультяшный Чумной Доктор с подписью «добровольный помощник полиции». Ругая себя на чем свет стоит, что не помчался за тем мужиком, Гром глянул на часы – он и так уже опаздывал, и бегом бросился к ближайшей станции метро. До оперативной квартиры Гром тоже добирался бегом – все пятнадцать минут, и сумка с вещами отнюдь не способствовала скорости передвижения, край шахматной доски то и дело больно врезался в бедро. - Ты что, операцию сорвать решил?! – грянул из трубки голос Прокопенко, когда Гром уже поворачивал за угол нужной пятиэтажки, не хотел ведь отвечать, так проклятый сенсорный экран лучше знает, как нужно переговоры с начальством вести, - где тебя черти носят? - Буду, сейчас. - Будет он, тут улицу перекрыли, людей согнали, ну быстрее, Игорь… Этот капитан из защиты свидетелей рвет и мечет, так хочет тебя видеть. Все оказалось таким… прозаичным? Унылым? У подъезда стояли две машины скорой помощи – вот такое прикрытие, и группа бравых ребят в мятых белых халатах поверх бронежилетов. За рослыми конвоирами Гром не сразу заметил Разумовского. В какой-то нелепой куртке с натянутым на глаза капюшоном, одной рукой он был пристегнут к бугаю, что был на пару голов его выше – что сказать, очень даже надежно. - Ключи хоть при тебе? - не скрывая раздражения обратился к Грому тот самый мужик из отдела по защите свидетелей. Гром похлопал по карманам – и с облегчением выдохнул, все было на месте, на той же связке, что и ключи от квартиры и кабинета. - Ладно… Это его новые документы – если что вдруг, но не думаю, что они пригодятся. Вот, передаем с рук на руки. Инструкцию же при тебе? Гром кивнул. - При попытке побега будут применяться самые жесткие меры, - более к Разумовскому, чем к Грому, обратился сотрудник. Разумовский замер, вообще перестав дышать. - Все расходы оплачивай этой картой, еда, какие-то бытовые вещи. Если этому что-то понадобится, тоже заказывай с доставкой, выводить его никуда нельзя, - и добавил уже тише, - ни в чем себе не отказывай, банкет за деньги клиента. Гром снова кивнул, как школьник, выучивший нелюбимый урок. Он слышал эти инструкции столько раз, что даже начал запоминать, и уж точно не нуждался в их повторении от такого тупоголового придурка. Тем более, что мыслями он все еще был на месте преступления, он не успел осмотреть все достаточно тщательно, и это бесило, как камешек в ботинке. Что его волнует? Что они не видят всей картины? А чего он вообще хотел, и от кого… - Несколько дней его не будут вызывать, на этом врач настаивал, - капитан закатил глаза, очевидно выражая свое несогласия с таким излишне гуманным на его взгляд подходом, - потом с тобой свяжутся. А знаешь… начальник нашей группы видит в этой операции что-то особенное, но как по мне, просто запри его в той камере, и следи, чтобы не сдох от голода. - Сам как-нибудь разберусь, - раздражение, которое минуту назад было направлено на расследование, перекинулось на этого капитана. При том, что Гром не был образцом человеколюбия, ему казалось неправильным говорить о том, кто стоит от тебя в двух шагах, как о неодушевленном предмете. Сам не зная зачем, он покосился на Разумовского. Тот стоял, глядя себе под ноги – на бледном лице нельзя было прочитать ничего, кроме усталости. - Да он все равно ничего сейчас не соображает, - фыркнул капитан, отстегивая от своего запястья наручник, который связывал его и Разумовского, и снова защелкивая его, на этот раз на руке Грома, - или боишься, что доложит твоему начальству о неподобающем поведении? А ты, - он обратился к Разумовскому, - запомни, теперь майор Гром тебе царь и бог. - Хватит трещать, - прервал его один из конвоиров, - тут ради нас четыре улицы перекрыли, так что поторопимся. - Окей. А ты, - обратился он напоследок уже к Грому, - не забывай давать ему таблетки, он с них послушный, как ягненок. Сравнение позабавило Грома. А ведь когда он впервые встретил Разумовского, тот тоже показался ему вполне… спокойным? Миролюбивым? Немного испуганным? - Пойдемте, - бросил он Разумовскому, хоть в этом и не было необходимости, тот с готовностью последовал за громом, стоило потянуть в нужную сторону пристигнутую руку. На третий этаж они поднимались по лестнице – лифта в доме не было, и делать это пристегнутыми было неудобно. Гром как на привязи тащил за собой Разумовского, который то и дело спотыкался, едва ли не повисая у Грома на руке. Куда удобнее было бы просто взяться за руки, тогда не пришлось бы выкручивать себе запястье, но это было бы как-то несерьезно. Наконец Гром щелкнул замком. Вместе с тишиной пришла неловкость. Гром не знал, как стоит себя вести. Он, чего греха таить, пытался проиграть в голове этот момент, но там все было как-то проще, естественнее. Разумовский протягивал ему руку, или Чумным Доктором бросал какие-то проклятия и угрозы. Уж лучше бы так. Первым делом Гром отстегнул свою дужку наручника, после секундной заминки отстегнул и Разумовского. Запястья у него точно были как у птички, сожми – и переломится. Наверное, в тюрьме было непросто… Обычно преступники, которым пришлось много времени провести в наручниках, тут же тянулись растирать запястья – даже у Грома возникло сейчас такое желание, но Разумовский будто не заметил свою новую относительную свободу. Только когда Гром скинул куртку и ботинки, Разумовский вышел из ступора, последовал его примеру. Но проходить дальше Разумовский не спешил, жался к стене, затравленно посматривал на Грома через спутанную челку. Все это будет труднее, чем смел предполагать Гром.