Северный ареал
Sey’la’aris, воздушный замок Владыки Эйрена
Личные покои Эйрена
Вечер
Едва уловимый шелест шелковых одеяний — единственное, что говорило о присутствии повелителя в своих покоях. Владыка Драконов пребывал в своем эльфийском облике, и каждое движение его высокой стройной фигуры было наполнено царственной грациозностью. Глубоко погруженный в свои мысли, он пересекал широкую спальню от одной стены до другой неспешными бесшумными шагами. В комнате царил мягкий полумрак, но даже он не мог скрыть безумной всепоглощающей боли, застывшей в серебристых миндалевидных глазах много сотен лет назад. Тонкие, но бесконечно правильные черты лица мерцали потускневшим перламутром, излом белоснежных бровей был подобен птице, раскинувшей крылья высоко в небе. Мягкие длинные жемчужно-пепельные ресницы, сверкающие морозным инеем, придавали выразительную холодность пронзительному лучистому взгляду. Иногда в расплавленном серебре глаз золотистыми искорками пробегала ярость, но она исчезала так быстро, и пряталась в самых тайных закоулках души так умело, что никто не мог и подумать о том, что же на самом деле скрывается за этим равнодушным и холодным взором.
Длинная коса — драгоценные нити лунной пряжи, украшенная единственной нитью белого перламутрового жемчуга, змеилась по спине в такт неторопливым шагам. Ритуальный татуаж на правой скуле — черное на перламутре, и белые траурные одежды без единого украшения довершали скорбный облик того, кто являлся Хранителем этой земли. Резко остановившись, словно с размаху наткнувшись на невидимую стену, Эйрен ар-Аталиор, Владыка Северного ареала, неподвижно застыл у высокого витражного окна своей спальни скрестив руки на груди. Мрачное удовлетворение преобладало в изменчиво-равнодушном выражении его лица. Казалось, что ему пришлось принять весьма трудное и неоднозначное решение, потребовавшее всю его мудрость и все силы, но и оно не могло полностью удовлетворить его потребность в справедливом возмездии. Холодный, с примесью острой стали, взгляд миндалевидных глаз устремился к пока еще чистому лазурному небу, на горизонте которого уже начали появляться первые грязно-серые грозовые облака.
Легкий, почти незаметный взмах изящной узкой руки отворил массивные ставни витражного окна. Свежий вечерний воздух, не так давно пришедший на смену палящему зною и невыносимой липкой духоте, пах еще не начавшимся дождем и предстоящей летней грозой. Проникнув в комнату, он принес с собой живительную прохладу. Эйрен сделал медленный глубокий вдох, потом такой же глубокий выдох. Сердце билось ровно и спокойно, в душе Хранителя же неистовствовала буря. Тонкие красивые губы исказила кривая усмешка — то, что медленно, но верно приближалось к Амарее, сердцу Северного ареала, было не простой грозой. Еще немного, еще совсем чуть-чуть, и легкий бриз сменится сначала сильным ветром, раскачивающим толстые ветви деревьев, сгибающим тонкие молодые деревца. Пыль и песок поднимутся в воздух и станут жалящим оружием, от которого многим смертным придется искать укрытие. А потом… с первыми каплями дождя придет и шквальный ветер, несущий на своих темных крыльях грозовой ливень, предвестие очень сильной бури, в которой на эллайн изольется весь гнев Дракона, скопившийся за многие столетия.
Они познают его боль и его отчаяние в полной мере, испив горькую чашу его страдания до дна. Десять сотен лет пустых надежд и почти болезненного ожидания, десять сотен лет одиноких танцев под лунами Виирдаану — это очень большой срок, даже по меркам Драконов.
Его Лайат не вернулся. И это означает, что наступило сладко-горькое время мести — блюда, которое подают исключительно холодным. Словно в ответ на его гневные, полные неизмеримой скорби и ярости мысли, раздался шум грома, и вдалеке на самом краю горизонта яркой вспышкой мелькнула первая молния. Миндалевидные глаза Дракона — расплавленное серебро в мерцающих сполохах молний — сузились, лицо исказила горькая кривая усмешка. Весь его облик излучал мрачное удовлетворение, торжество, и еще что-то такое, что неподвластно словесному описанию и возможно почувствовать только лишь на ментальном уровне. Дракон уже давно не поднимал свои ментальные щиты — ему было все равно и наплевать. Никто не рискнет прочитать его сокровенные мысли, его душу. А любое стороннее вмешательство он почувствует сразу же, и накажет наглеца так, что мало не покажется.
Первые капли дождя с тяжелым стуком упали на сухую и потрескавшуюся землю. Ветер ворвался в спальню Владыки, бросив ему в лицо пригоршню колючих холодных брызг. Тяжелые портьеры гулко хлопали, словно подражая взмахам тяжелых крыльев. Эйрен будто бы и не заметил столь резкой перемены погоды. Он смотрел на огромные клубящиеся тучи и подпитывал их своими эмоциями, своей ненавистью и своей силой. Наказание должно быть соразмерно преступлению. Но гибель Лайата, того, кто был его a’maire и мог бы стать его
te’nayo[1], возлюбленным младшим супругом, разделив с Драконом время и вечность, не могла быть оплачена ничем и никем, потому что
их жизни — всего ареала и всей Виирдаану — не стоят ничего. Он был бесценным, желанным, единственным. Его Лайат, его эльф-возлюбленный, его сила и его надежда, один — на все времена… И его больше нет, потому что ОНИ допустили это!
Сжав пальцы в кулаки, Эйрен прикусил нижнюю губу до крови, пытаясь подавить яростный крик, зарождающийся глубоко внутри, исходящий из самого сердца, словно бросая достойный вызов раскатам грома, подходящего все ближе ко дворцу Владыки. Темнота накрыла землю внезапно, освещая пространство вокруг лишь частыми всполохами молний. Потоки воды ливнем устремились на иссохшую, потрескавшуюся от длительного зноя землю, принося спасительную прохладу уставшей от обессиливающей борьбы с жарким солнцем, некогда плодородной и обильной своими дарами почве. Природа неистовствовала. Порывы сильного ветра гигантскими пригоршнями бросали воду в окна и двери домов и поместий, выламывали ветви молодых деревцев и раскидывали их во дворах и на дорогах; небольшие ручейки небесной воды превратились в водопады, мощными струями падающие с крыш и смывающие все на своем пути.
Ихор Дракона был резким и пряным на вкус, он стекал тоненькой серебристой струйкой по подбородку, пачкая белоснежную тунику. Дракон вскинул кулаки к небу и позволил боли, разрывающей его душу на части, вылиться в страшном, пронзительном крике. Слезы ярости и бессилия, сдерживаемые пять сотен лет надеждой и тщетным ожиданием, прорвались наружу, прочертив первые полосы на искаженном от боли мерцающем лице Владыки. Крик опустошил Дракона, забрал все его силы и Эйрен рухнул, как подкошенный, на мягкий ковер, которым была полностью устлана его спальня.
Он судорожно хватал ртом воздух, пытаясь отдышаться, и не мог — на полноценный вдох не хватало сил. Все его тело трясло, как в лихорадке, он ощущал, что сгорает заживо в пылающем погребальном костре, как и тогда, пять сотен лет назад. В грудь вонзились тысячи мелких жал, принося сильную физическую боль. И вместе с тем, он не мог пошевелиться, проклиная так не вовремя появившуюся слабость. Потеря контроля над телом, этим бесполезным куском живой плоти, не испугала Эйрена. Приступы случались и раньше, и начались они не более ста лет назад. Изначально они были редкими. Раз в десятилетие. Но за последние тридцать лет они участились до одного раза в полгода. Последний был всего лишь месяц назад. Одни и те же симптомы, повторяющиеся из раза в раз, становящиеся все более длительными и сильными. Магия постепенно вытекала из Дракона, ослабляя его с каждым разом все больше, постепенно опустошая все его внутренние резервы, все отданное ему предыдущими a’maire, растворяя его силу и его сущность в совершенном до бесконечности, слепящем свете двух серебристых лун — сливая его душу и его магию с магией самой Виирдаану. Раздирающая грудную клетку боль и частые приступы слабости, доходившей до бессилия и невозможности в течение какого-то времени управлять своим телом были тому ярким подтверждением. Мысль об этом промелькнула где-то в уголке сознания, все еще продолжающего бесполезную, изматывающую борьбу за контроль над телом. Изменившееся сознание хищно ухмыльнулось — что ж, он заберет с собой всех. Он умирает, это уже очевидно. Лайат не вернется, но это не так важно, потому что Эйрен придет к нему сам. И тогда уже никто и ничто не сможет разлучить их — броня физической плоти будет возвращена той, кто выковал ее для войны — волшебной земле, чудеса которой больше не имели никакого значения для Дракона. Единственное чудо, о котором он неустанно молил землю и небеса, так и не произошло. А стало быть, существование этой отдельной физической оболочки больше не имеет смысла. Он с радостью уйдет за Грань, чтобы встретиться со своим возлюбленным, и то, что весь ареал погибнет вместе с ним — абсолютно не играло никакой роли для измученного ненавистью и жаждой мести Дракона.
Удушье подкралось незаметно и захватило его внезапно. Дракон закашлялся, потом захрипел, и не смог больше сделать ни вдоха, ни выдоха. В бесплодной борьбе с собственным телом прошла минута. Без воздуха Дракон мог продержаться минуты три от силы, при условии натренированности организма к подобным экзерсисам. Но
это тело страдало от боли и слабости. Дракон давно уже не поддерживал своей физической формы, перестав совершенствоваться в воинском искусстве. Судороги пробежали по телу, выкручивая его под немыслимым углом, причиняя невыносимую режущую боль. Эйрену казалось, что его разрывают на куски сотнями раскаленных добела щипцов. В голове разместилась наковальня, на которую с грохотом опускал свой массивный молот дюжий гном. На лбу и висках появились первые капли пота, черные зрачки расширились настолько, что серебристая радужка глаз Владыки почти скрылась за ними. Он не мог видеть со стороны, как его тело начинает мерцать сияющим, переливающимся всеми цветами радуги светом, лишь ощущал сводящее с ума жжение, как будто весь он был охвачен бушующим пламенем. В мыслях тоненькой жилкой еле различимого пульса билась только одна мысль — конец.
Эйрен уже не слышал истошного, вибрирующего воя Таурата — центральной Скрижали дворца, оповещающей арейров и стражу дворца о том, что Дракон находится в смертельной опасности. Он не слышал топота десятков ног, спешащих в его покои, и резких, ментальных команд, отданных старшим арейром. Он не видел прозрачной сферы, окружившей его бьющееся в страшных судорогах тело. В расширенных черных зрачках лишь отражались неясные, едва уловимые очертания фигуры, сотканной из мерцающего света и тени, склонившейся над ним. Призрачная ладонь опустилась на грудь Владыки.
—
Deih’shaa[2],
sarma’ah[3] er dhas’sa mei.
Дыши, свет души моей.
От этого, вполне
осязаемого прикосновения, казалось, лопнули ремни, стягивающие грудь Дракона, и он смог сделать свой первый свободный вдох. Боль отступала, неохотно сдавая завоеванные позиции.
— Deih’shaa, — повторил глубокий низкий голос. —
Aire taie’re[4].
Я рядом.
Последним, что успел ощутить Эйрен ар-Аталиор, Владыка Драконов, перед тем, как упасть в объятия спасительного беспамятства, был размытый ментальный образ и тепло родных объятий…
Северный ареал
Jayat’na-ray, воздушный замок дар-Ашенов
Библиотека
Дождь непрерывно лил уже четвертые сутки, и просвета в плотной стене его видно не было. Ветер бушевал, яростно бросаясь на каменные стены домов и поместий, словно желая стереть с лица земли строения смертных, вырывая с корнем многовековые деревья и бросая их на поля и пашни эльфов. Тут и там то и дело мелькали разряды молний, пугая детей резкими вспышками. А потом все резко прекратилось, словно и не было никакой бури. Наступило затишье и казалось, что вся природа словно замерла в ожидании.
Хоть защитный купол замка дар-Ашен и выдерживал все прихоти капризной девы Погоды, все же, Рейнору дважды за эти четыре дня пришлось поить скрижали своей кровью, чтобы не дать защите ослабеть. С погодой творилось нечто невообразимое последние недели: мгновенные изменения без малейших на то причин, резкие перепады от знойного летнего жара до холодного и пронизывающего ветра с дождем. Даже Лиарт не мог припомнить ничего подобного за все то время, что жил на Виирдаану.
— Странно то, что в других ареалах все спокойно, — произнес Дракон, делая глоток из кружки, наполненной подогретым вином с пряностями. Они с Рейнором, как и прежде, разместились в библиотеке. Камин весело трещал, поедая поленья и наполняя комнату теплом и каким-то особенным уютом. — Все эти погодные явления происходят только в нашем ареале.
— Не могу сказать, что прожил достаточно долго, чтобы судить, — сказал эльф после очередной вспышки молнии, отразившейся в оконных стеклах, — но последние несколько дней меня не покидают странные ощущения.
Лиарт мгновенно насторожился, хотя внешне не дрогнул ни один мускул. В последнее время в его воспитаннике проявлялось все больше черт
того, когда-то избранного Драконом, первого Рейнора, и это до безумия пугало Дракона.
— Какие? — спросил Лиарт, моля Небеса, чтобы его подозрения не оправдались.
— Боль… гнев… ярость… словно… — Рейнор на минуту замолчал, будто прислушиваясь к себе, но потом отрицательно покачал головой:
— Нет, не могу найти слов, чтобы описать. Это так странно и довольно необычно.
Лиарт не перебивал, внимательно слушая Рейнора и концентрируясь на собственных ощущениях.
— Это не мои чувства, совершенно точно. Но… знаешь, это ощущается, как если бы у меня была односторонняя ментальная связь с другим… Больше похожая на то, как ты разделяешь со мной свои воспоминания. Только здесь я чувствую
другого. Незнакомого мне. Его эмоции. Его ощущения. Несколько дней назад, вечером, перед тем, как началась буря, я был в своей спальне, — темные глаза подернулись поволокой, слегка сузились, словно Рейнор старался припомнить мельчайшие детали. — Не могу сказать точно, о чем я думал в тот момент, просто смотрел на темнеющее небо. И когда ударили раскаты грома, я услышал крик. Это было как… — он снова отрицательно покачал головой, словно не в силах подобрать правильные, точные слова. — Не знаю, почему, но это вывернуло мою душу наизнанку. Боль, ярость, невероятная иссушающая тоска, печаль, гнев — все это смешалось в одном протяжном крике, и мне казалось, что это плач души того, кто дорог моему сердцу. Сейчас это кажется диким и невероятным — я не могу вспомнить предыдущее рождение, не могу вспомнить, с кем или с чем я был связан, но в тот момент моя душа рвалась навстречу тому, кто тосковал по… мне? Я увидел комнату. Размытые, расплывчатые очертания предметов и фигуры, лежащей на полу. Ему было больно. Настолько больно, что даже у меня перехватывало дыхание от того, что ему приходится выносить. Он умирал… Не знаю, почему я подошел к нему. Но в тот момент это казалось самым верным, самым правильным решением.
Рейнор поднял голову и пристально посмотрел на Лиарта, отчего ему вдруг стало совершенно не по себе — таким чужим и таким растерянным был его взгляд в это мгновение.
— Раздели это со мной, — попросил он. — Я хочу знать, не схожу ли я с ума? Было ли это все на самом деле, или то, что произошло в те краткие мгновения, всего лишь начало безумия…
Затаив дыхание, Дракон лишь молча кивнул, и Рейнор, оставив кружку с вином в сторону, покинул свое кресло и опустился перед ним на колени. Его движения, всегда нарочито плавные, мягкие, сейчас были рваными и изломанными, словно отражая внутреннее душевное состояние, в котором царил хаос и полный разброд. Чуткие пальцы Лиарта легли на виски эльфа. Легкое покалывание подушечек, сопровождающее каждое их ментальное единение, возвестило о начале перехода в ментальное пространство…
В ментальном пространстве Рейнора
Тот, кто лежал на полу, извиваясь в конвульсиях, раз за разом сотрясающими его тело, испытывал безумную боль. Словно во сне, Лиарт видел, как Рейнор, медленно подходит к тому, кто уже готов перейти Грань. Он видел, как искажается от ощутимой боли лицо его воспитанника, как Рейнор, ведомый волею извне, опускается на колено и кладет руку на грудь умирающего.
— Deih’shaa, sarma’ah er dhas’sa mei. Дыши, свет души моей.
Он видел, как расправилась грудь лежащего, и слышал его первый чистый вдох, свободный от хрипов и боли. Он слышал голос Рейнора, наполненный такой всепоглощающей любовью, такой мягкостью и счастьем, что это просто невозможно было описать обычными словами. Рейнор не осознавал, что в тот момент рухнули запретные границы его памяти, потому что его вела магия a’maire. Защитника, который в нужный момент оказался рядом с тем, кто в нем так отчаянно нуждался, и кому он отдал свое сердце и свою душу много веков назад — ибо лежащий на полу был Владыкой Драконов, Эйреном ар-Аталиором. Тем, кто лишил его жизни собственной рукой.
— Deih’shaa, — повторил глубокий низкий голос Рейнора. — Aire taie’re. Я рядом.
***
Потрясенный увиденным, Лиарт впал в настолько глубокую задумчивость, что не заметил обратного перехода из ментального пространства в обычное. Ему внезапно стало холодно. Очень холодно. Потому что показанное Рейнором было последним подтверждением Перерождения души. A’maire вернулся. Он сделал еще глоток, напряжено размышляя. Все, что они знали о Перерождении эллайн, укладывалось в одну четкую и определенную схему, не меняющуюся уже долгие века. Эльфы жили долго. Они не были бессмертными, как Драконы, и тем не менее, их жизнь была весьма продолжительной — до полутора тысяч лет, а то и более. Не многие желали жить так долго — земное существование утомляло многих эллайн, и они уходили за Грань раньше срока, чтобы переродиться, и вернуться в род через несколько поколений. Иногда души ушедших эллайн не возвращались и на их место приходили новые, привнося в род новые умения и способности.
Именно так и обстояло дело с первым Рейнором, высоким лордом из рода дар-Ашен, ставшим a’maire Эйрена по своему собственному выбору. Новая и чистая душа, не отягощенная грузом родовой памяти или проклятья, душа, принадлежащая целиком и полностью этому миру, и своему Владыке. Единственный сын Лиарта и Вийнора. Первый Дракон, рожденный от союза истинных партнеров, в жилах которого текла кровь обоих партнеров. Серебристый драконий ихор и лазурная кровь эллайн смешались в одно целое. Невозможное стало возможным. Земля надежды и радости — Виирдаану, любила своих детей больше, чем они думали. Искренняя любовь Драконов, отданная ей без остатка, их магия, исцелявшая ее раны, их бесконечная преданность и безграничное восхищение ею — все это не могло просто кануть в небытие, остаться незамеченным и безответным. Приняв физический облик, Драконы принесли в жертву свое будущее, чтобы спасти землю чудес. Такой Дар не мог уйти в пустоту. Рейнор был ответным Даром волшебной земли, потому что он был рожден от настоящей, истинной любви, для которой не существует преград. Лиарт до сих пор отчетливо помнил то утро, полное изумления и благодарности. Эта ночь была одной из многих, что они проводили в небе, танцуя под лунами, окутывая друг друга эманациями безграничной любви. Они оба не помнили, как вернулись во дворец, как добрались до своих покоев. Все, что они чувствовали и ощущали тогда — только взаимные чувства друг к другу, безумные, сильные, страстные, смешанные с постоянным желанием быть рядом, прикасаться друг к другу, принадлежать друг другу. Ночь взаимных желаний, страстных объятий и тихих стонов укрыла их пологом магии, словно коконом. Смешанное семя на простынях, два сердца, бьющиеся в унисон, одна душа, одна магия на двоих дала жизнь новой душе, имя которой стало — Рейнор. Первые лучи солнца, мягко прошедшие по спальне, явили Дракону и его возлюбленному настоящее чудо — смешанное семя, оставшееся на простынях, растворялось в мерцающем водовороте магии, возникшем, едва только солнечные лучи переступили порог спальни и осветили широкое ложе любовников. Магия раскручивалась по спирали, захватывая все большее пространство, вовлекая в свой водоворот и неподвижно замерших супругов. Они не чувствовали признаков опасности, ибо мерцающая магия, что клубилась вокруг них, не причиняла им никакого вреда. Наоборот, они оба ощущали присутствие Виирдаану, ее дыхание, ее душу, ее песню. Водоворот постепенно сужался, пока не превратился в сияющий сгусток энергии, бережно опущенный на протянутые руки Дракона. Коснувшись физической плоти — рук Владыки, энергетическая оболочка растворилась, оставляя Лиарту его —
их сына.
Казалось, что счастью Дракона не будет предела, но гибель Вийнора, а затем и трагическая гибель Рейнора, погибшего от руки своего Владыки, предавшего его чувства и его верность, оставили в сердце и душе Лиарта глубокие зияющие раны. Вийнора не вернуть — он отдал свою душу за жизнь своего Дракона, растворившись в вечности. Что же касалось Рейнора, носившего в себе и ту и другую кровь, Дракон не был уверен. Эллайн возвращались. Они перерождались. Но Драконы — нет. Драконы шли дальше. Смерть освобождала их от обетов и клятв, данных Виирдаану. Рейнор был наполовину Драконом и наполовину эллайн. Лиарт ждал его вероятного перерождения много лет и уже потерял надежду на новую встречу, когда у супругов дар-Ашен появился на свет младенец и получил родовое имя. Дракон не верил в совпадения. И не мог поверить в то, что небо возвращает ему частичку его возлюбленного, их дитя, созданное из потоков магии Виирдаану и их самих.
Прибыв в замок дар-Ашенов уже после того, как Владыки Драконов удостоили младенца, оставшегося круглым сиротой, своим визитом, Лиарт не увидел ничего, что могло бы указывать на свершившееся перерождение. Тем не менее, в память о Вийноре, он остался в замке, чтобы воспитывать будущего высокого лорда, не подпуская к нему стервятников из Совета Глав Родов. Рейнор не разочаровал его. И с каждым днем Дракон узнавал в нем все больше черт того, кто был его сыном когда-то. Излом темных бровей, пристально-задумчивый взгляд антрацитовых глаз, в которых иногда пробегают золотые искорки, поворот головы, неосознанный жест, символизирующий крайнюю степень изумления. Даже танец с мечами, синхронность движений в упражнениях — все было идентично до безумия.
И вот сейчас, он
увидел и разделил то, что полностью изменило всю его жизнь на до и после. До видения и после него. Перед ним на коленях стоял его перерожденный сын, частица его плоти и крови. Рейнор вернулся, в этом не может быть никаких сомнений. Но почему его память была заперта в оковы? И какова цена этого возвращения? Неужели он пришел сюда лишь на краткое мгновение перед тем, как уйти снова? Разделенное видение позволяет предполагать, что он вернулся ради Эйрена, иначе как объяснить столь интимную фразу, произнесенную им в трансе памяти?
Sarma’ah er dhas’sa mei. Свет души моей.
Придя в себя, Лиарт поймал себя на том, что неосознанно гладит Рейнора по голове, перебирая смоляные пряди в легкой ободряющей ласке.
— Это не безумие,
ash’sha mei[5], —
«сын мой, жизнь моя, надежда моя». — Это отголоски твоего предыдущего воплощения.
— Означает ли это, что моя память пробуждается? — тихо спросил Рейнор, все еще потрясенный шквалом эмоций, чувств и ощущений, испытанных им при погружении в собственную ментальную память, пусть даже и разделенную с Лиартом, но от этого не ставшую менее прочувствованной. Столь глубокое потрясение сделало его менее внимательным, и, концентрируясь на собственных внутренних ощущениях, он пропустил мимо ушей значительную оговорку Дракона. Положив голову на колени Лиарту, Рейнор затих, пытаясь успокоиться. Близость Дракона всегда действовала на него умиротворяюще, сглаживая все неприятные моменты, успокаивая боль. И сейчас, как никогда, он нуждался в этом покое, что был подобен целительному бальзаму, столь щедро разливающемуся по его измученной загадками душе.
Северный ареал
Sey’la’aris, воздушный замок Владыки Эйрена
Личные покои Эйрена
Вечер
Эйрен открыл глаза, ощущая чьи-то прикосновения. Диймар, его старший арейр, прощупывал пульс, отсчитывая тихим шепотом биение сердца. Дракон попытался пошевелиться, но слабость, овладевшая его телом, не дала ему ни малейшего шанса.
— Ты пришел в себя, повелитель, — тихий голос арейра обволакивал, успокаивая. — Этот приступ был сильнее предыдущих и едва не стоил тебе жизни.
— Я… — собственный хриплый голос с последующим захлебывающимся кашлем удивил Эйрена. Младшие арейры, окружающие его ложе, мягко помогли ему сесть, подоткнув подушки под спину и почтительно отступили на несколько шагов назад. Дождавшись, пока приступ кашля пройдет, Диймар протянул Дракону чашу:
— Выпей это, повелитель. Ты сорвал голос и сейчас связкам нужно отдохнуть.
Эйрен послушно принял чашу, но едва не расплескал на себя все ее содержимое, и Диймар, осторожно освободив ее из дрожащих рук Дракона, аккуратно напоил его сам. Обессилев, Дракон откинулся на подушки и выжидающе посмотрел на арейра. Диймар передал чашу одному из своих помощников, присел на край широкой постели и посмотрел Дракону в глаза.
— Я могу только лишь повториться, повелитель. Песок твоего времени измеряется уже не в днях, а в часах. Ты можешь гневаться на меня, но ты должен выбрать a’maire. Любой другой путь приведет тебя к гибели. Твоя магия растворяется в Виирдаану подобно воде, которую без остатка поглощают пески пустынь. Ты не восполняешь утрату уже давно, и весь твой резерв давно опустошен. Виирдаану пожирает тебя, — арейр устало провел рукой по лицу. Этот разговор повторялся на протяжении последних трех столетий множество раз. И каждый раз Дракон в ярости выгонял арейров из своих покоев. Диймар уже готовился к тому, что придется уйти ни с чем — он не мог принудить Дракона принять верное решение. И это расстраивало пожилого эльфа, прекрасно понимающего, что повелитель осознанно идет на столь самоубийственный шаг.
Шли минуты, но в покоях по-прежнему стояла звенящая тишина. Эйрен задумчиво смотрел в никуда, и по его лицу было невозможно предугадать, о чем он думает. Его же мысли были беспорядочными и хаотичными, но в этом хаосе мерцающим светом сияло воспоминание.
— Deih’shaa, sarma’ah er dhas’sa mei. Дыши, свет души моей.
Низкий бархатный голос, осязаемое, почти реальное прикосновение силуэта, сотканного из мерцающего света. Прикосновение, которое позволило ему дышать, прикосновение, в котором было так много заботы и тепла, прикосновение, казавшееся таким знакомым, таким родным…
— Deih’shaa, — повторил глубокий низкий голос. — Aire taie’re. Я рядом.
Словно молния пронзила тело повелителя. Потрясение, обрушившееся на Эйрена, словно открыло ему глаза.
Я рядом.
«Сколько я пролежал в беспамятстве?» — ментальная речь давалась с трудом, но не причиняла такой боли, как поврежденное криком горло.
— Четыре дня, повелитель, — почтительно ответил Диймар. В его фиалковых глазах можно было прочитать радостное изумление — настроение повелителя менялось.
«Сколько времени у меня до следующего приступа?»
— Не более двух-трех недель, повелитель. При условии приема отваров и соответствующего режима, — твердо ответил арейр, выдержав пристальный взгляд серебристых глаз. — Два-три дня уйдет на полное восстановление организма после подобного потрясения.
«Когда я смогу владеть голосом?»
— Три дня, повелитель. Ранее не получится, даже при все моем старании. Отвары помогут связкам быстрее регенерировать, но тебе все равно придется поберечь их.
«Приступайте. Я назначу Совет через четыре дня.»
— Повелитель? — недоумение сквозило во всем облике арейра.
«Ты прав, Диймар. Время пришло. Я хочу выбрать нового a’maire».
Если бы не искусство владеть собой, то арейр наверняка бы превратился в соляной столп. Выходя из покоев Владыки, предварительно оставив указания младшим арейрам, Диймар все еще недоумевал.
Вот так просто? После всех уговоров, что сопровождали каждый приступ, после всех униженных просьб и объяснений? Что же такого особенного произошло во время этого последнего приступа, что Дракон столь резко изменил свой курс и принял решение, которое спасет не только его жизнь?
Владыка же в это время прокручивал в голове только одно видение, придававшее ему сил. Мерцающий силуэт, мягкое прикосновение и голос, гулким эхом отдающийся в его сознании.
Deih’shaa. Aire taie’re.
Aire taie’re.
Aire taie’re.
Aire taie’re…
____________________________________________________________
[1]
Te’nayo — [тэ-найо] (рей-о) — возлюбленный, связанный брачным ритуалом. Младший супруг.
[2]
Deih’shaa [дей-шаа] (рей-о) — дыши
[3]
Sarma’ah [сарма-а] (рей-о) — свет
[4]
Aire taie’re [айрэ таиэ-рэ] (рей-о) — я рядом.
Aire — я,
taie’re — рядом
[5]
Ash’sha mei [аш-ша меи] (рей-о) — сын мой.
