Обернись и убегай (Непреложные истины)

      В зале было холодно. Арамин зябко кутался в мантию, не смотря на то, что за окном был август. Вечерние птицы сладко разливались в трелях под балконом. Омега вышел на свежий воздух. В небе сверкали звезды, облака тяжело висели прямо над землей, и летняя прохлада окутала его с ног до головы. В голове волка медленно роились мысли. Что, если родится наследник, угодный совету? Под волей своего отца он станет жестоким и жадным до крови. Нет, народ этой страны такого не заслужил.       Сам Арамин был родом из Китовых Хребтов, что находились на юго-востоке Бельзара. Когда-то его земля была свободной, но в период сумятиц и междоусобиц, когда к трону пришел дед Иланара и Талея, правитель Китовых Хребтов изъявил желание стать частью Бельзара, предложив за это любого из сыновей. Но Арамин не был сыном короля, однако был воспитан не лучше королевских отпрысков. Отцы Арамина служили при дворе. Один был советником, одним из многочисленных, а второй работал в казначействе. Как только родился Арамин, все отметили его необычайную красоту, нежность и ладность всего его молодого тела. Он родился довольно сильной омегой, все сразу отметили его строение.       Рождающиеся щенята сразу отличаются строением. Альфы рождаются с густым мехом на груди и на загривке, который постепенно редеет, и уже к двенадцати месяцам, когда обращения можно контролировать, мех исчезает. Так же новорожденные альфы имеют особое строение полового члена, которое становится залогом продолжения рода, а к тринадцати годам, когда начинает проявляться первый запах у всех оборотней, у альф прорезаются резцы, которыми потом они пометят свою омегу.       Беты же отличаются от всех оборотней, у них почти нет отличий от обычных людей, и в свой первый день они похожи на безродных, тех, кто не умел превращаться в волка. Но все же на них есть редкий мех, особенно на загривке, но на груди он напрочь отсутствует.       Омеги же, такие, как Арамин, рождаются с меньшим половым челном, мехом они не одарены вовсе, а ареолы сосков всегда более очерчены, нежели у альф или бет. Бывали случаи, когда при рождении путали принадлежность к племени и статус, но к тринадцати годам обычно все становится ясно.       Арамин вспомнил свой период отрочества: тринадцатилетие, и у юных оборотней проявляется первый запах, они начинают чуять и пахнуть, словно открывается еще одно измерение, помимо обычных ароматов дикого поля, свежей травы или летнего дождя. К обычному восприятию примешивается еще кое-что: волнующие запахи наполняют этот мир, а затем и глаз становится острее, движения порывистей и быстрее, и юный оборотень понимает, что он стоит на пороге взросления. Взрослые говорят, что все дети до тринадцати лет пахнут почти одинаково - молоком, как неопытные щенки, только что выбравшиеся из отцовской утробы. Затем наступает тяжелый период, омега взрослеет, и в возрасте четырнадцати или пятнадцати лет у него начинаются первые эструсы - течки, период, когда зачатие ребенка становится возможным. Первое время они происходят хаотично и сопровождаются и болью, и неземным влечением к кому-либо, и другими ужасными вещами, которые способны перевернуть всю жизнь омеги. В это время он понимает, кто он есть - этот самый омега. Затем течки стабилизируются, и происходят раз в два или три месяца на протяжении десяти дней.       Арамин помнил, когда случилось то, что перевернуло всю его жизнь. Он был юным омегой, которым восхищался весь двор, его прочили в мужья старшему сыну короля, и он был рад этому. У него не было навыков жизни на воле, вне двора, ему нравилась золотая клетка, и он знал, как жить там со вкусом. Но нагрянули послы из Бельзара, и за один день двор, где прожил Арамин всю свою жизнь, превратился в ничто. Он был сломлен, он был подавлен, он хотел убежать, но юный омега знал, что долго в бегах ему не продержаться. Отцы как могли утешали его, говоря, что потеря независимости не есть потеря свободы. «Это глупости» - думал Арамин. А теперь, стоя на балконе, он был скован по рукам и ногам, но внутренне он чувствовал, что скоро станет свободным. Осталось последнее испытание. Скоро все должно было наладиться, так чувствовалось ему, хотя надежды впереди не было.       Но все же Арамин не был подавлен, в нем теплился огонек, что все в исходе будет хорошо, что народ его будет спасен от жестокого тирана, и отродье Талея никогда не придет к трону, даже если это будет кровь Арамина.       Ибо он помнил, что всякий конец есть начало. Потому как в день, когда стены Китового Хребта были сломлены, чтобы войти в Бельзар, Арамин встретил любовь всей своей жизни, свою истинную пару. В день, когда Китовый Хребет перестал существовать, Иланар пришел на зов Арамина.       От раздумий и воспоминаний его отвлек грохот дверей. Ночь полностью вступила в свои права, и теперь Арамин страшился грядущего. Осторожную поступь Талея он узнал сразу. Тот остановился в шаге от двери на балкон, из темноты глядя на фигуру желанного омеги: изящные плечи, не лишенные мужественного разворота, чувственные бедра, о, эти бедра могли положить целые полки солдат и королей! Длинная шея Арамина была скрыта локонами золотистых волос, правильный профиль, длинные пальцы - все это привлекало больше, чем груда золота, скрытая драконами в Огненной Пасти. Но больше всего Арамин привлекал запахом, тягучим и сладким, словно мед, с горчинкой, чтобы не стать приторным. Бог, не меньше. Молва о Арамина обогнула Землю тысячи раз, о нем слагали стихи, пели песни и писали фрески. Но тот был всего лишь вдовцом убитого короля, и Талей предвкушал, как он будет врываться в это красивое тело, стирая остатки гордости. Может, он заставит его умолять, и тогда Талей сжалится над ним... - Вы пришли смотреть, правитель? - поинтересовался Арамин без участия, даже не оборачиваясь. В голосе его сквозил холод, и Талей тут же разозлился. - Оттягиваю момент триумфа, - злорадно прошипел ночной гость и подошел к омеге.       С балкона открывался чудесный вид: бассейны были окружены пальмами и песками, ночные огни столицы мерцали в волшебном воздухе Бельзара. Птицы повторяли мотивы южных дудочек, которые послушно создавали мелодии под пальцами музыкантов. А рядом с правителем Бельзара стояло совершеннейшей красоты существо. - Ты подвел глаза, мне нравится, - ехидно заметил Талей. Арамин же в ответ лишь усмехнулся: - Я сделал это, потому что так нравилось вашему брату, - и правда, король Бельзара Иланар не мог устоять перед магическими глазами Арамина, когда они были чуть подведены серым. Голубизна так и сверкала в них, хоть публично подводить углем глаза разрешалось только правителю. Но Иланар полностью отдавался своему мужу, и в их постели никогда не было королей. Талей мгновенно рассвирепел еще больше. Он схватил Арамина и увел его подальше от любопытных глаза в глубину комнаты. Альфа схватил за руки своего пленника и дал ему пощечину: - Хоть и пахнешь ты, как лучшее яство, яда в тебе на десяток таких как ты!       Он повалил Арамина на кровать и жестко прошептал ему на ухо: «Ты выносишь моего ребенка, как подобает жалкой омеге». Арамин еле сдерживался от яростного крика и от злых слез. Иланар никогда так не поступал с ним. Талей же был полной противоположностью своему брату. Он взял его силой, грязно и больно, не удосужившись даже смыть запах других омег, по которым он шлялся. О, король был тем еще ловеласом, соблазняя или беря силой, как сейчас.       Арамин чувствовал злость и ярость всем телом, Талей срывал с него одежду, обнажая его красивое тело с золотистым цветом кожи. Его мерзкие руки проходились по местам, которые принадлежали только Иланару, и омеге хотелось выть. Но он знал, чем больше он злит Талея, тем больнее ему будет. Правитель же наслаждался в полной мере. - Ты словно принц, спрятанный в башне, - хохотал он, справляясь со шнуровкой на штанах Арамина, - что же ты молчишь? Даже ни стона я не услышу от тебя этой ночью? - он грубо притянул омегу к себе и ворвался горячим языком в его горло. Стойко держался Арамин, ни разу не попросив о пощаде, ни оттолкнув своего нынешнего правителя. Он дал собою овладеть, лелея память о бывших ночах с Иланаром. И чем больше вспоминалось, тем больше хотелось ударить этого самозванца, который претендовал на ласки тела. Талей мял бока, оглаживал спину и успокаивающе что-то шептал, но все приносило только злость и глухую обиду внутри Арамина. Его тело все еще помнило ласки настоящего короля, еще свежи были воспоминания о нежных поцелуях... Так свежи! - Как же ты пахнешь! - простонал Талей и швырнул свои одежды на пол, одеяния же Арамина были безнадежно разорваны. Запах самого альфы разлился по всей комнате. Арамин чуть не задохнулся от непривычного и чужого аромата. Ему было плохо и страшно, запах внушал только отвращение, и действия Талея этому только способствовали. Два толстых пальца уже орудовали внутри омеги, стараясь вызвать хоть что-то похоже на вожделение. Недаром он посетил столько омег, он был опытен в ласках, но ничего не помогало Арамину. В конце концов Талей плюнул на удовлетворение и с надсадным стоном вошел в раскрытое с трудом тело.       Они делали это в коленно-локтевой позиции, в каких трахают шлюх у порта, и Арамин с силой закусил ребро ладони, чтоб не звука не вышло из его рта. Было одуряюще больно, Талей был большим альфой, и Арамин был уверен, что он порван. По ногам текла то ли смазка, то ли кровь, из-за оглушающей боли было непонятно. Чувство реальности просто отключилось, и только тихие слезы давали понять, что все это на самом деле. Сверху пыхтел альфа, и от этого становилось в разы хуже. И в самом разгаре все изменилось. В желанный и возбуждающий запах Арамина вмешалось нечто ужасное. Так пахнет болезнь, и это отрезвило Талея. Теперь ему стало совсем неприятно касаться этой омеги, хотя глаза говорили обратное. Запах Арамина вмиг изменился для правителя. Было в нем что-то отталкивающее. Так говорит о себе метка. Метка более сильного альфы. Но Талей задержал дыхание и продолжил свое грязное дело. Тишина комнаты разбивалась о вдохи и выдохи Талея, в то время как из омеги не вырвалось ни звука.       Нельзя было сказать, сколько времени прошло с того момента, как Талей вошел в комнату. Для альфы это были блаженные секунды, для омеги - целое тысячелетие. С трудом кончив в омегу, Талей оттолкнул Арамина, не желая находится ни секунды рядом с его раскрывшимся запахом. Его воротило от аромата, но глаза так и сжирали тело омеги, его изящные пальцы, даже ладони, которые были в укусах и царапинах. Талей с трудом контролировал сейчас когти, и он не мог сказать, отчего это - от вожделения или от отвращения. Он посмотрел на омегу. Арамин сжался, тело сотрясали немые рыдания, подушка была мокрой от слез бессилия, от того, что он не мог дать отпор альфе априори. Бедра были измазаны спермой Талея, и это больше всего воодушевляло правителя. - Хоть и выглядишь ты как красивейший на свете цветок, воняешь хуже падали, - бросил Талей у выхода, смотря, как в лунном свете Арамин сжимает свои колени в надежде забыть эту ночь.       Хлопнула дубовая дверь. Правитель ушел, оставив его одного, и это было к лучшему. Но рядом не было никого, кто бы мог ему помочь.       Арамин знал, что если в процессе вдруг запах окажется для альфы отталкивающим, ребенок Талея может не выжить в утробе омеги. Это означало, что Арамин и Талей ни в коем случае не могли быть связаны, они были несовместимы. Значит, эта ночь была зря. Главное, чтобы Талей не придал этому большого значения, ведь в обычные дни омега пах для него хорошо. Арамин, дрожа, накинул на нагое тело покрывало, украшенное вышивкой из золотых нитей. Только оно грело его в эти минуты. Трясущимися пальцами он вытер свои бедра и в тишине своих покоев разрыдался, страшным голосом воя и проклиная правителя Талея. Только луна слышала его стенания и видела ту боль, с которой он боролся в одиночестве.