.Банни.

Проснулся я не только с чувством, что меня трактор переехал, но и что он на мне развернулся. Раз двадцать так. И эдак. отовсюду шло тепло. Братья таки взломали замок от двери моей комнаты и теперь облепили меня своими телами со всех сторон. Как мы уместились на моей полутороспальной постели всем скопом – остаётся загадкой. Но всё же смогли. Я быстро осмотрел себя, насколько было возможно, будучи придавленным чужими плечами и ногами к матрасу. Руки - чистые, царапинки подзатянулись, и кожа пахнет чем-то цветочным, значит, кремом регенерирующим смазана. Приподнял ноги – тоже чистые, красивые, аккуратные. Да, сам себя не похвалишь, никто не заметит. Так, и волосы пушатся. Как, ну КАК они смогли меня помыть целиком и полностью так, что я не чухнул? А? Братья меня мыли? Нет, переодевать – это одно, а вот мыть – это уже совсем личное. Лежу, краснею, фыркаю, понимаю, что всё внутри потряхивает от мысли, что они снова обо мне заботились, а я… я даже и не знаю, как на это реагировать. Приятно, конечно, но пиздец смущает. - Так, Заяц, признавайся! Кто, когда, почему, за что? – грозно проговорил Григорий у меня над ухом и сильнее притиснул меня к себе. Футболка у него шершавая, из какой-то аномальной ткани, она раздражает мой голый торс. Фух, хорошо, хоть шорты на мне. Я вздрогнул всем телом и уставился в тёплые карие глаза. Тут завозились ещё двое братьев, потягиваясь и просыпаясь, остальные уже бодрствовали. Почувствовал себя на допросе СС. Стало страшно. Страшнее, чем вчера. - Да, так, - тихо отозвался я, пряча глаза за ресницами, - в переулке гопников встретил. - Днём? – удивился Лёша, прожигая меня рентгеновским взглядом. Прям холодок по коже от его пристальных гляделок. - Да. Они, это… мимо проходили, - нагло врал я, пытаясь сделать голос твёрже, но картинки произошедшего, будто издеваясь, плясали перед глазами, не позволяя ровно дышать. - И? – подтолкнул меня к повествованию произошедшего Сергей. - И не прошли! – обиженно рыкнул я, выбрался из кровати и пошёл в душ. Тело болело, отзываясь тупыми коликами, то в перетружденных вчерашним бегом ногах, то в мышцах живота. Гордость раздавлена, от самого себя противно, хотя я ни в чём не виноват. Душ смыл остатки сна, жаль, что он не может смыть воспоминания. Было бы классно. Я понимаю, что у братьев включился режим защиты, и они просто хотят помочь мне, но… Так трудно самому себе признаться в том, что оказался так слаб, что меня чуть не заловили, как последнего лоха, что влип в столь неприятную историю. Пока чистил зубы, понял, что больно глотать, вчера слишком много хрипел и часто дышал, видимо, слегка повредил слизистую. И волосы, они будто кусками отваливались, причём против моей воли, по крайней мере, именно так я и ощущал свой затылок. Следующие два дня – выходные. Видимо, всё же пора уволиться. Братья больше ничего не спрашивали и не говорили, не нависали, давя своим интеллектом, они просто были рядом, не душа своим присутствием и ненужными сейчас вопросами, ответы на которые я не мог дать. Может, они просто понимали, что мне нужно время, а может просто видели по мне, что я пока что не готов говорить о том, что произошло. Они всё понимали, чувствовали, что всё не так просто. Жизнь шла в обычном режиме, только меня пока не стебли, за мной просто наблюдали со стороны, ненавязчиво веселя. Весь следующий день парни то уходили на работу, то возвращались с неё в связи с временными рамками рабочего процесса. Но дома постоянно кто-то был. Родители снова где-то пропадали по своим невероятно важным делам, встречи, работа и так далее. Мы-то взрослые, они продолжают жить для себя, это хорошо, что годы, годы и годы спустя папа с мамой всё ещё счастливы и находятся рядом не потому, что привыкли к этому. Братья постоянно тёрлись поблизости. То Серёга волосы на голове мне взъерошит, проходя мимо. То Макс, нависнув со спины, обнимет за плечи и чмокнет в висок. То Ян укроет вечером пледом, пока я сижу с книгой на кухне рядом с чашкой остывшего кофе. То Григорий ужин сожжёт и просит меня ему помочь, и мы со смехом пытаемся всё переделать, он любит так поступать. За что позже получает от братьев нагоняй, за перевод продуктов, но всё это весьма смешно и забавно выглядит со стороны. В принципе, всё это привычно, парни часто так поступают, тиская меня, как бы между прочим. Гады. Их касания не были неприятными, но сейчас их хотелось избежать. Я знаю, они не виноваты, но в душе была горькая сумятица, что я просто боялся разомлеть, сорваться и поведать им всё. А подобное может хуёво закончиться. Нет, мне не жаль Мазура, Оли и Романа, но вдруг всё выйдет из-под контроля? Тогда братья за ошибку этих ублюдков заплатят своей свободой. Я так не хочу. Оно того не стоит. Я не стою такой высокой цены. Выходить на работу боялся. Даже не то чтобы прямо мандраж был, просто ноги стопорились и отказывались нести тело в нужном направлении. Я даже на расстоянии пушечного выстрела не подошёл бы к этому теперь аду, но надо было написать заявление на увольнение. И я написал. Заодно узнал, что по всем правилам я должен отработать ещё две недели до того, как буду окончательно свободен от этой кабалы. Печально. Сказать Константину Альбертовичу - директору казино – о настоящих причинах увольнения я так и не смог. Долго собирался с мыслями, выстраивая внутренние диалоги, но через час мучений и духовных истязаний понял, что язык не повернётся поделиться информацией такого рода. Я просто не могу. Больно. Противно. Стыдно! Дурак, бля, но что поделать, промолчал. Смена выдалась тяжёлой. Я морально себя истощил и загнал в тупик мысленных препираний. Парни крутились рядом голодными ублюдками. Они смотрели на меня тяжёлыми нечитаемыми взглядами, от чего хотелось херакнуть по их рожам чем-то тяжёлым. Желательно лопатой, и ей же сразу их и закопать. Прямо перед казино. В клумбе. Приходилось постоянно теряться в толпе, избегая острых взглядов неудавшихся насильников. Я даже на перерывы и в туалет не ходил. Да, дурак. Да, испугался. Да, сам себя так поставил. Видимо, у меня одна извилина, и та - серьга в ухе. Смотреть на себя в отражающие поверхности боялся, уже видел с утра. Взгляд затравленной, перепуганной мышки - напрягал и отталкивал. Выглядел я настолько кошмарно, что даже жалости не вызывал. Ужас. Нда-а-а, глаза мои были стеклянными, какими-то мёртвыми на осунувшемся уставшем лице. Переодеваться тоже не стал, работал так, как пришёл, за что получил нагоняй от администратора. Пофиг. Ближе к концу дня меня всё же зажали в тёмном углу около бара Оли и Роман. - Только вытяни язык, сучара, и мы тебя... - пригрозил Оли, многозначительно проглотив концовку предложения. Понятно, что он хотел, чтобы я сам себя накрутил по самое не могу, только этого не требовалось, я и так был взвинчен и зажат. - А мы ведь пытались быть... добрыми, - как бы обронил Роман. Хрена, добрые, маньяки переростки. Повышенная небритость и запущенность внешнего вида Романа весьма отталкивала, но это и нравилось нашему директору, стоило только дятлам, решившим пойти против правил казино, встретиться с этой личностью лицом к лицу, как все вопросы мгновенно рассасывались. - Не думай, что всё кончилось, - предупредил Оли, масляно глянув на меня, и оскалился. На его круглой морде улыбка не смотрелась совсем. А я что? Да ничего! Слился со стеной, став таким же синим, как и матерчатые обои, и тупо кивал болванчиком. Понятно, что здесь и сейчас они мне ничего не сделают, но и просто так сбежать не выйдет, всё равно придётся вернуться, а вылетать по статье за прогулы что-то не тянуло. Ничего, две недели быстро пролетят. Я надеюсь. Я изначально подозревал, что в покое меня не оставят, но не ожидал, что всё будет так. Конечно, по уму, следовало обо всём бы братьям рассказать, но я не мог. Просто физически и морально не был готов к горькому повествованию. Кое-как вышло отпроситься с работы, притворившись нереально больным. Мол, проблемы с животом. Стонать в кабинете админа, якобы загибаясь от боли, было противно, но мне пришлось. Да, я трус, да, я подло сбежал от проблем вместо того, чтобы их решить на месте. Только загвоздка в том, что я просто представить себе не мог, как разрулить эту ситуацию. Домой я вернулся вновь чернее тучи, от близких людей пряча на полу глаза. Пиздец, какой паркет интересный, а я и не знал. Надо чаще по сторонам присматриваться. Братья тут же заметили и ощутили во мне перемены в худшую сторону моего и без того отсутствующего настроения. Благо им хватило ума промолчать, в отличие от мамы. - Не переживай, просто не выспался, - соврал я хриплым, глухим голосом. Совестно. Очень совестно врать маме, но уж ей-то я точно никогда не расскажу того, что произошло! Ночью я проснулся от кошмара. Уже в который раз. Он покрыл меня липким потом, заставляя тело сотрясаться в беззвучных всхлипах и расчёсывать кожу от отвращения в тех местах, где меня касались ОНИ. Мне вновь и вновь снилось то, что Оли, Мазур и Роман добились своего. Самому гнусно от того, какая я сопля, но ощущения из сна были такими реальными, что я до сих пор будто чувствую кровь на внутренней стороне бёдер. Чувствую, как она покрывает меня засыхающей коркой, пряча под собой жуткого вида фиолетово-багровые синяки. Чувствую боль, раздирающую сознание послевкусием беды. Я знаю, понимаю, что слишком сильно и близко всё принимаю к сердцу, но я впечатлительная натура с тонкой организацией души, и это, если честно, бесит. Задыхаясь от ужаса, пережитого в параллельном мире сна, как обычно, пошёл воды поглотать, чтобы успокоить хотя бы трясущиеся конечности. Тихо в коридор. Почти крадучись. Не хочу никого разбудить. Не хочу, чтобы меня видели такого, совсем разбитого и раздавленного. Дверь в ванную приоткрыта, тонкая полоска света смущает, голоса. Знаю, не хорошо, но так и тянет подслушать, подсмотреть, узнать. - Ты понимаешь, что с ним что-то не так? - яростно прошипел Ян, так и вижу, как его губы побелели, поджимаясь. - Да, не кипишуй ты, - отозвался Макс, вздохнув. Он, наверное, по привычке потирает пятернёй затылок. - КАК это не кипишевать? - шикнул Ян, хрипя голосом. - Вы видели! Вы же сами видели, что Лекс пришёл с работы такой затравленный. Да, у него вид такой же, как и тогда, когда его только усыновили, только теперь глаза стеклянные. И весь в крови, - в голосе сквозило удручение. - Ян, уймись, мы не можем заставить Лекса силой говорить. Пусть успокоится. Дай ему время, - осторожно ответил на выпад Яна Серёжа. - Лёш... - Ян, успокойся. - Он во сне кричит, - как-то подавленно подметил Григорий. Его голос был жалким, будто он говорил сам с собой или в никуда. - Да, мы тоже слышали... - тяжело отозвался Макс. Дружный вздох. Надо же, мои братья так за меня переживают, а я ушёл в себя и не подпускаю их близко, избегая общения и контактов, как идиот грызу себя и тихо умираю от пресловутой жалости к самому себе. Бедные, не знают, что делать, накручивают себя. Чувствую себя последней скотиной. Стою, пытаюсь выровнять дыхание, чтобы не закричать от глухой ненависти к самому себе. Тишина. Понимаю, что тихо. Это пугает, и я робко заглядываю в щёлку между дверью и косяком. Пять бугаёв в комнатушке, рассчитанной максимум на двоих с их-то комплекцией. И как только поместились там все? А они вновь заговорили, всё рассуждали и что-то доказывали друг другу громким шёпотом, невероятно изворачиваясь, чтобы помахать руками, подкрепляя слова действиями. А я стоял и смотрел на их растерянные и подавленные лица, будто крал чужую жизнь, впитывая в себя их страхи, и так хотелось их успокоить, но я не двигался с места, всё глубже уходя в себя, ощущая себя долбанным уродом. Моральным. Довёл родных до такого. Я как-то упустил из виду общую картину происходящего, приходя в себя от резкого движения, мелькнувшего перед глазами. Лёша стремительно выкинул руку вперёд, хватая Яна за ворот футболки, и силой дёрнул на себя, затыкая словесный понос брата жёстким, горьким поцелуем. ЧЕГО? Шок. Они это серьёзно? Стою и понимаю, что прирос к косяку, он меня надёжно держит. Стою и понимаю, что не могу сглотнуть. Слюна вязкая и липкая, жжёт язык влагой. Стою и понимаю, что сердце бьётся в глотке, отдаваясь в печёнках. Ян, тяжело выдохнув носом, сильнее притягивает к себе Алексея, вжимая мощное тело в себя, оглаживая бока и ягодицы парня, будто ища защиты этими жестами, будто прося не отпускать. Они сливаются единым ритмом движений, яростно лаская друг друга языками, зажмурив глаза, отдаваясь эмоциям и ощущениям. Смотрю на них, и перед глазами невозможно чувственная картинка с участием Василия и Андрея. Они целовались так же, самозабвенно, плюнув на мораль и запреты. - Да, хватит уже лизаться! - сломал хриплый голос Макса очарование момента. Жаль. - Тоже хочешь? - пошло облизываясь, сверкнул осоловелыми глазами Ян, став немного спокойнее. Видимо выплеснул ярость и негодование в поцелуй, сделав его наполненным страстью и животным желанием. - Потом... - устало выдохнул Макс и уронил голову на грудь, большими пальцами рук потирая, возможно, уставшие глаза. Забавно он выглядел, сидя в раковине. Реально. Он. Сидел. Задницей. В раковине. Свесив ноги вниз, при этом его колени были на уровне ушей. Плюс его комплекция, и жесть как смешно и глупо он смотрится, я бы даже сказал - несуразно. Вот только смеяться над братом не было ни сил, ни желания. Стоп. Потом? Они что, все это делают? Ну, в смысле делать-то делают, но что, все друг с другом? Даже не знаю, что я сейчас чувствую. Честно? Я не удивлён. Я настолько морально истощён, что мне просто пофиг на то, что происходит вокруг. Правда, где-то глубоко, внутри, трутся друг о друга растерянность, смятение, сладость запрета и самое необычное - трепет. Как и тогда, в детдоме. Братья, они такие сильные, такие мощные, такие... габаритные, но при этом, смотря на них, ожидаешь, что парни будут вести себя брутально в банальных ласках, но этого не происходит. Парни топят друг друга в нежности, чуткости, тягучести движений. Завораживает. Противоречия и странность на лицо, но, как и тогда, в детстве, мне нравится то, что я вижу. Очень нравится, и внутренний зверь урчит от желания продолжать тайно подсматривать это действо. - Серж, ну, скажи хоть ты ему! – хныкнул Ян. Если честно, то для меня неожиданно, что именно Ян со своим прагматичным характером вдруг так яро реагирует на явные перемены во мне. Причём реагирует бурно и как-то не совсем адекватно. Яну это совсем несвойственно. Стою и понимаю, что я не всё знаю о людях, с которыми живу. Какие ещё тайны они скрывают под своей кожей, в чертогах души? - Да, Лёх, Ян прав, если мы ничего не предпримем, то Лекса уволокут у нас из-под носа. К тому же я видел, как в том году он целовался со своим другом… Что? Он видел? Но это была шутка! Хотя, не скажу, что я был против, интересно же, что испытываешь, когда переходишь черту и зажимаешься с тем, кто с тобой одного пола. Это не навязчивая фантазия, это банальный интерес. Хотя, мы и не думали с Тимом встречаться. Тим просто пробовал на мне французский поцелуй со штангой в языке. Он тогда с толпой народа перелизался, чтобы быть уверенным, что пирсинг во рту круто отражается на качестве поцелуя. Я с ним совершенно согласен! Тим никогда не привлекал меня, как объект обожания, он слишком обычный, зашоренный. Это скучно. И дело не во внешности, с ней ему повезло, он сам по себе, по образу жизни и мышлению слишком прост. - И что вы предлагаете? – обречённо спросил Макс, будто сдаваясь во власть судьбы. - Соблазнять! Снова спор, гул голосов, чмоки, охи, ахи, вздохи, обрывки фраз, тихий смех и снова спор на повышенных тонах шипения. Дальше я не слушал и не подсматривал. Я стоял и тупил. Они. Меня. Хотят. Охуеть! Добрался до постели со звоном в голове. Забыл про воду. Плевать. Душа глухо билась о стенки телесной оболочки, затмевая собой бит сердца. Лёг в постель, желая подумать об услышанном, но сам не заметил как, моргнув, уснул. Просто хлопнул ресницами и всё. Крик разорвал лёгкие, сжимая горло капроновой нитью, больно врезаясь в плоть. Хриплый, сиплый, но крик. Вновь холодно. Вновь трясёт. Вновь потерян между реальностью и сном. Это сон. Всего лишь сон. Но как же больно от него, будто всё наяву испытал. Гадство! Дрожу, обнимая подушку, и понимаю, что если бы не годы изворотливых побегов от опасности в детдоме, то я ни за что не смог бы ускользнуть от Оли и его дружков. И тогда сон не был бы сном, тогда он стал бы адской реальностью.