То, чего не видел Джон. The Story

      — Аджанби*, расскажи сказку?       — Ну расскажи, расскажи сказку, Аджанби! — толпа полуголых детей толклась в тесном шалаше на краю деревни. Мужчины уже достроили хижину, и детям было неинтересно за ними наблюдать.       Темный от загара человек вздохнул, подтянул к себе связку стеблей какого-то растения. Посмотрел на детей из-под черных бровей.       — Давным-давно, в густых-густых джунглях. Если вы не замолчите, замолчит Аджанби. Итак, в густых джунглях однажды потерялся маленький мальчик…       — О-оо, — карапузы лезли друг на друга, чтобы быть поближе к рассказчику.       — … Мальчик был совсем один, и ему было очень страшно. Он слышал, как где-то рычит Великий Караджа, царь Джунглей, и ему отвечает с деревьев Серый Народ, — Хан размеренно растирал стебли на волокна.       — Мальчик боялся Великого Караджу, да?       — Мальчика унес Серый Народ, Аджанби?!       Хан замолчал. Когда писки утихли, он продолжил:       — Нет, мальчика не унес Серый Народ, и да, мальчик боялся Караджу. Но мальчик не знал дорогу домой и ел дикие бананы, когда хотел есть. Мальчик нашел Старый Город с Большими Домами и остался там жить…       У входа в шалаш разревелся ребенок. Хан, не поднимаясь со скрещенных ног, потянулся, раздвинул детей, выцепил ревущую девочку и посадил к себе на колено. Ее глаза тут же высохли, она с интересом смотрела на Хана.       — … Серый Народ не трогал мальчика, в Старый город заходила только Черная Кошка и Древний Змей. Они сидели вместе возле озера, и никто не трогал другого.       — А Древний Змей был кобра?!       Хан покачал головой, взял из большой кучи заготовленные волокна и начал замысловато переплетать между собой.       — Нет, Змей был не кобра. Мальчик не знал, кто был Змей. Он просто приходил к озеру и все. Это же был маленький мальчик.       — А каой быу майсик? — подал голос самый маленький ребенок.       — Такой же, как ты, — Хан вытянул руку. С ладони свисал добротный канат. Хан внимательно осмотрел его, взял еще волокон и продолжил, — большой и храбрый, — мальчишка улыбнулся.       — Однажды в Старый Город пришел Великий Караджа, царь Джунглей. Он долго искал мальчика, но так и не нашел, потому что мальчик очень сильно испугался и хорошо спрятался. Тогда Караджа разозлился, что он не нашел мальчика, и утащил одного из Серого Народа.       — Мальчик вырос и победил Великого Караджу, да?       — Мальчик выгнал Великого Караджу?!!       Хан свернул канат, ссадил девочку с колена, поднялся на ноги. Потолок шалаша был низким, и Хану пришлось сильно пригнуться. Дети смотрели на него во все глаза, и даже самый маленький почти не дышал.       — Нет. Мальчика нашел Учитель и забрал к себе домой. Мальчика больше никто никогда не видел, а когда он вырос, то стал Сильным Раджой и убил много разных Жрецов и Воинов.       Дети затихли.       — Злесы и Воуны быуи плахие, да? — тихо-тихо спросил мальчишка.       Хан покачал головой:       — Сильный Раджа не знал различий.       Хан размеренно шагал по джунглям, придерживая на плече плетеный канат. Иногда он морщился: поврежденная давным-давно в лабиринте нога в этом климате решила напомнить о себе. За прошедшие полторы недели он нашел только какой-то колодец, дыру с каменными стенами. Скорее всего, это не то, что нужно. Но все же надо проверить. Хан привязал канат к толстому стволу, скинул в колодец, осторожно спустился сам. Ухмыльнулся: Майкрофт наверняка сейчас в легком шоке, а семеро случайных клиентов Шерлока Холмса обрывают телефон его Мадам в надежде стать постоянными.       Хан встал на твердый пол. Коридор серого цвета, проход в глубину… скалы? Слишком гладкий для пещеры. Хан удобнее пристроил на плечах свой рюкзак и двинулся вперед. Свет за спиной угасал с каждым шагом, тишина окутывала голову, мысли бродили вокруг возможных опасностей. Хан внимательно смотрел под ноги, но, похоже, змеями здесь и не пахло. По стенам иногда колыхалась паутина, под ногами стелилась влажная нанесенная земля. Пол был каменным. В кромешной тьме он видел, но чувства обострились, и Хану показалось, что пол ровный, но неправильный. Неестественный. Он присел, закрыл глаза. Дотронулся кончиками пальцев до камня, провел рукой дальше. Под пальцами шла ровная канавка, почти незаметная, неглубокая. Иногда от нее в одной точке отходили в разные стороны еще две, потом еще, и еще. Хан последовал по одному из ответвлений, вслед за канавками дважды повернул в одну и ту же сторону, и вернулся к исходной точке, описав на полу ровный квадрат.       Старый храм?       Хан поднялся, отряхнул ладонь. Шагнул дальше в темноту. Он не позволил себе ни единой мысли, только дыхание почему-то стало рваным. В коридоре начались ответвления, как на полу. Хан не сворачивал ни в одно из них, просто шел вперед, скользя пальцами по стенам. Вместо ответвлений вскоре начались двери: открытые и закрытые. Хан наугад повернул налево, толкнул полотно. Толстая пластиковая дверь почти бесшумно повернулась. Помещение было небольшим, шагов примерно шесть на восемь. Глухие серые стены изрисованы, какая-то мебель, похожая на диванчики, почти развалилась от времени и сырости; на стене висел огромный белый кусок ткани. Хан вышел из комнаты, вернулся к первой двери. Встал спиной к выходу, нашел ближайшую левую дверь. Пошел вперед. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Пальцы вместо того, чтобы проскользить по полотну, провалились в пустоту. Значит, налево. От звуков тихого смеха по коридору пошло эхо, но быстро затихло. Правая рука. Раз. Два. Три. Четыре…       Двадцать восемь. Хан встал лицом к двери. Тьма была такой кромешной, что он различал ее только благодаря ее светлому цвету и только когда отводил взгляд в сторону. Дверь была неровной, местами выгнутой изнутри. Хан успокоил дыхание. Провел пальцами по раме маленького окна на уровне глаз. Протянул руку к ручке, повернул вниз. Заперто. Хан спустил с плеч рюкзак, на ощупь открыл. Извлек тканый мешок, перевязанный тесьмой. Развернул ткань, нащупал нужный инструмент. Поискал под дверной ручкой отверстие замка, поднес отмычку.       Не втыкается. Черт. Отмычка входила лишь на полмиллиметра, дальше в скважину было что-то тщательно вогнано, и это явно был не ключ. Хан со всей силы ударил кулаком по двери. Нашел рюкзак, нашарил баллончик с краской. Жирно обвел дверь по контуру и направился к выходу.       Джунгли встретили Хана закатом и криками животных. Он вернулся в деревню, залез в свой шалаш. Вытянулся на жесткой подстилке из высокой лесной травы. Только начал погружаться в сон, как за стеной раздался частый осторожный топот. Хан медленно протянул руку и тихо взял свой топорик, вглядываясь в просвечивающую циновку-дверь. Топот обогнул шалаш и приблизился к двери, обозначив себя очень маленьким силуэтом.       — А-ззаан-би-и?.. — тихо позвал высокий голос из-за циновки.       Хан сел, подтянул под себя ноги. Потянулся вперед и откинул циновку. За порогом сидел на корточках один из малышей, что с утра слушали сказку.       — Азанби, ласкази есё?       Хан поднял брови.       — Взошла луна, надо спать.       Мальчишка опечаленно опустил курчавую голову, что-то поковырял в земле. Так же, на корточках, развернулся и потопал прочь, так и не встав. Хан лег поудобнее и закрыл глаза. Почему он не в своей хижине? Плевать.       Дверь заперта.       Почему дверь заперта?       Вообще, та ли это дверь?       Утром нужно ехать в город.       День потерян: семь часов туда, семь — обратно.       Еще там надо побыть.       Уйдет даже два дня.       Хотя…       Хотя.       Сон и так не шел. Хан вышел из шалаша. Прошелся по деревне, рассмотрел инструменты, оставленные прямо на улице: а кто тут крадет? Все общее. Нашел один лом. Старый, в щербинах, немного гнутый. Пойдет. Хан неторопливо шел мимо хижин, по краю джунглей. По железной дороге, обратно в деревню. Свежий ночной воздух прочищал легкие. Хан свернул к шалашу возле одной из коров. Его внимание привлекла одна странно лежащая корова. Он подошел ближе, обогнул ее. Под ее шеей, свернувшись калачиком, лежал недавний визитер, подрагивая и спрятав нос в теплую коровью щеку. Хан постоял рядом. Ребенок не слышал его. Корова во сне прядала ушами.       Хан, не моргая, смотрел на ребенка, слушая стук его сердца и большого коровьего рядом. Голые худые пятки торчали из штанов, маленькие ручки крепко обхватывали широкий коровий подгрудок. Хан подошел, легко поднял ребенка на руки. Нахмурился, когда тот сцепил ладошки у него на шее. В шалаше Хан опустил мальчишку на подстилку. Оглянулся по сторонам, но ничего подходящего не нашел; снял рубаху, накрыл ею ребенка и подоткнул под бока. Мозг начал затуманиваться, тело расслабилось. Хан с облегчением уснул.       Где-то совсем рядом закричала обезьяна. Хан открыл глаза. Рубаха лежала рядом с ним, подстилка была пуста. Лучи яркого утреннего солнца пробивались через циновку-дверь. Хан натянул рубаху и вышел в утро.       — Рахул Кошти Джха, — Хан сложил ладони.       Индиец поднял голову, чуть улыбнулся. Также поднял руки:       — Хан Нуньен Сингх.       — Мне нужен ваш инструмент, вон тот. Будет ли мне позволено взять его для себя и вернуть потом?       — Потом может быть долгим. На сколько ты хочешь его?       Хан прикинул в уме.       — Примерно на три-четыре дня.       Рахул внимательно посмотрел на него. Потом кивнул.       — Благодарю.       Раз. Два. Три. Четыре. Тихий стук железа по каменному полу раздавался в ушах громом. Пять. Шесть. Семь. Восемь.       Налево. Раз. Два. Три. Четыре…       Двадцать восемь.       Хан остановился. Изогнулся змеей, стягивая рюкзак с плеч; аккуратно опустил его. Дверь, обведенная по контуру, выделялась в кромешной тьме, как неоновая вывеска в центре Лондона. Хан отступил на шаг. Замахнулся. Острый конец изогнутого лома шваркнул по замку, задел косяк и с гулом сорвался вниз. Хан замер, прислушиваясь. Не шевельнется ли где тень, не выдаст ли себя перестуком когтей?       Пустота.       В длинном коридоре раздалась серия ударов, с каждым разом все ожесточеннее. Дверь не поддавалась, Хан все больше входил в раж.       Удар!       Удар!       Удар!       Удар!       Хан опустил лом, смахнул со лба волосы и пот. Наклонился к двери, прищурился, чуть отвел взгляд. На грани видимости проступила та самая скважина, покореженная, но так и не сдавшаяся.       Черт.       Но видно, куда бить дальше. Хан успокоил дыхание и поднял лом.       Дверь открылась, кто бы мог подумать, совершенно бесшумно, но всего на дюйм. Замок расколочен вдребезги, часть металла свисает старым тряпьем. Легкий воздух устремился в щель, откуда тянуло странной сухостью и пылью. Хан отставил лом, толкнул дверь. Уперся во что-то, толкнул сильнее. За дверью раздался шелест чего-то отодвигаемого прямо по застарелой пыли. Хан подцепил рюкзак, натянул на одно плечо. Двинулся вперед. В комнате не было окон, он этого и ожидал. И было слишком темно даже для аугмента. Хан достал из кармана фонарик и кусок плотной ткани. Зажмурил один глаз, завязал его повязкой. Включил свет и тут же отпрянул назад, чувствительно приложившись позвоночником об дверную раму. В ярком пятне и из жуткой темени за ним, с пола, к нему тянула руку черноволосая мумия в истлевшей одежде. Рот ее был открыт, а впалые глаза смотрели прямо в лицо Хана. Он нахмурился и быстрым движением осветил всю комнату. В рассеянное пятно попала разломанная кровать, когда-то привинченная к полу, разрушенный стеллаж, куча мусора, равномерно распределенная по полу, и еще один труп в другом конце комнаты. Хан присел к мумии, придирчиво рассмотрел ее. На сто процентов — женщина. Молодая, может, подросток. Длинные волосы. Угловатый недооформившийся скелет, выглядывавший в просветы коричневой кожи, пожелтел. Позвоночник у нее был треснут, но с такой травмой вполне можно двигаться. Некоторое время. Хан провел лучом вдоль нее и похолодел: на левой руке пястная кость, идущая к безымянному пальцу, была явно сломана и сращена неправильно. Хан замер. Глупая догадка билась в мозгу, но Хан не хотел, не давал ей всплыть на поверхность. Он повернулся ко второму трупу, сидевшему в углу и безучастно смотревшему в пустую стену. Это — тоже засохшее мясо, однако мужского пола, а вот возраста примерно того же. Пробитый неровно, вручную, лоб зияет иссохшими мозгами, запутавшимися в коротких черных волосах, сохранивших направление роста строго вперед, отчего прядь все время слетала, закрывая с одной стороны обзор. Когда Марла обещала дать по лбу, это было серьезной угрозой. Хан тряхнул головой, опустил луч ниже. Он долго вглядывался в смещенную немного наружу чашечку, пока не осознал, как другой рукой ощупывает свое колено сквозь тонкую ткань штанов. Под пальцами послушно прочувствовалась шишка на кости. Хан отвел свет в сторону. На стене невысоко от пола детской рукой был накарябан рисунок. Хан и так знал, что там: мохнатый монстр с тремя парами гибких лап, живучий, как таракан, и громкий, как заведенный трактор, в минуты его, Хановой, детской печали. За спиной раздался щелчок на грани слышимости, Хан резко обернулся. Но свет выхватил лишь квадратное окно вместо прохода, а мумия иссохшей рукой все также упиралась в дверь. Хан продолжил осматривать комнату, как вдруг вспомнил. Он торопливо взялся за ручку двери, потянул…       Ничего не произошло.       Хан дернул изо всех сил, но дверь была как приколоченная. Хан судорожно провел фонариком по ее контуру и обнаружил то, чего боялся: толстые штыри, выходящие из пола и верхней части рамы, точно вошли в пазы двери, заблокировав ее намертво. Теперь, чтобы открыть, ее надо пробить насквозь.       Лом остался снаружи.       С собой имелся рюкзак. Хан расчистил ногой кусок пола, сбросил его. Выложил все, что там имелось: кусок плетеной веревки, немного еды, баллончик с краской, топорик, запасной нож, точильный брусок, пластиковую бутылочку с уже давно не нужным темным кремом, пару маленьких бутылок воды и две запасных подошвы от сандалий, в которые нужно было лишь продеть веревку.       Негусто. Хан поднялся на ноги. Подумал, закрыл глаз и выключил свет: за запасными батарейками надо было ехать в город. Сдернул повязку со второго глаза, но все равно почти ничего не различал. Медленно обошел комнату, хорошенько ощупывая дорогу, воскрешая старые воспоминания и запоминая, где валяются какие обломки. Нащупал свои вещи, перенес их на остатки кровати.       Почему везде тянуло сыростью, а здесь — две мумии? Как здесь стало сухо?       Хан подошел к двери, прикоснулся запястьем к границе ее с рамой. Провел по всему контуру, и ноздри его хищно раздулись: в одном месте дверь сифонила, пропуская воздух внутрь. Причем тянуло отчетливо, но неторопливо; щупай Хан пальцами, ничего бы не почувствовал из-за грубости рук. Он поднял руку вверх. Теперь он достает до потолка, в отличие от себя-младшего. Так же, запястьем, неторопливо прошелся по стыкам стен и потолка, по углам комнаты, по краям пола. Странно, ничего. Должно где-то тянуть наружу, иначе бы не было тяги в двери.       Прошел по всей комнате еще раз. Ничего.       Черт, черт, черт!       Паника начала заволакивать сознание, Хан сел на пол и сжал голову руками. Подполз к кровати, торопливо перещупал свои бесполезные запасы, выпил глоток воды.       Теперь понятно, почему никто ничего не знает. Их всех просто оставили умирать здесь, полагаясь на крепкие двери. Марла молодец, она боролась. Даже убила конкурента…       Черт.       Хан подошел к двери. Штыри отпирались с центрального пульта или снаружи, так что на это рассчитывать нечего. Хан упал на колени, заполз под кровать. Он не знал, что хочет там найти, но упорно прощупывал стену дюйм за дюймом и за дюймом. Сердце колотилось все чаще. Он вылез из-под кровати, снял сандалии, стянул через голову рубаху, торопливо спустил штаны и нижнее белье. Протер кусок пола и покидал тряпье на кровать. Сел на очищенный участок, подобрал под себя ноги, закрыл глаза. Руки положил на колени.       Сердце выскакивало из груди. Хан не мог унять дыхание; если бы не было притока воздуха, он бы уже давно кончился. Мышцы одеревенели от избытка адреналина. Сейчас, даже если бы хотел, Хан не смог бы сдвинуться с места.       Вдоох.       Выыдох.       Вдоох.       Выыдох. Звезды в небе, как снежинки — Ярки и светлы, как солнце. Твой корабль в синем море: Маяки зажги и в путь. Все дороги и тропинки Не видны в одно оконце. Неудача —то не горе, У тебя широка грудь…       Вдоох.       Выыдох. Звезды в небе, как снежинки — Ярки и светлы, как солнце. Твой корабль в синем море: Маяки зажги и в путь. Все дороги и тропинки Не видны в одно оконце. Неудача —то не горе, У тебя широка грудь…       Лицо сидящего во тьме Хана разгладилось, дыхание выровнялось. Голова пуста, а тело ощущается как одно целое с комнатой. Чувствовать кожей. Все тело — один рецептор. Вдох. Выдох. Поток воздуха ласково касался поясницы, расплескивался немного по пути, перетекал по бедру на лежащую на нем руку. Хан медленно потянулся пальцами за невидимой нитью, ощущая дуновение между пальцев. Воздух обращенной водой просачивался через волоски на предплечье, тек по запястью наверх и невидимым шелком струился по тыльной стороне ладони. Хан больше не чувствовал тела, он стал частью невесомого потока, касающегося его, как течет ручей по камням. Хан медленно поднялся, пола теперь касались только пальцы ног. Он вытянулся в сторону воздуха, ступня проскользила по полу, помогая удерживать равновесие, подвинула кучу щепок на полу и распласталась, принимая на себя тяжесть тела, но Хан не чувствовал этого. Он шел за ручьем, с закрытыми глазами, а легкий воздух указывал ему путь. Еще осторожный шаг. Вдох. Выдох. Теперь нить тянулась почти прямо к стене, как чешуйчатая ящерица стремится под камень. Пальцы коснулись твердой поверхности, а воздух все так же утекал, прямо сквозь нее. Срывался с пальцев, разбивался о препятствие и, хотя почти весь уходил, все же немного оставалось, как мелкие капли тумана возле водопада.       Хан открыл глаза. Он стоял голышом в куче мусора, но рука касалась драгоценной трещины в стене, возможно, пути к свободе. Он повел носом возле пальцев, но больше не чувствовал приведшего его сюда воздуха. Где-то в уголке сознания билась мысль, что это все ему показалось, однако он утешал себя тем, что пальцы ощупывали предельно настоящую трещину. Хан ногтями отколупнул часть покрытия на стене, чтобы отметить находку. Пошарил ногой вокруг себя. Обнаружив какую-то крупную доску, он поставил ее к стене, дабы не потерять координату.       Аугмент нашел кровать, быстро накинул одежду и обувь. Не выдержал: глотнул воды. Переложил свои вещи к двери, доломал кровать. Обзавелся истлевшим ложем и крепкой металлической палкой. Баллончиком отметил место на стене.       Замах.       Удар. ***       Пол холодил спину. Хан лежал навзничь, раскинув руки и ноги. Рядом валялись три безнадежно погнутых ноги от кровати и одна сломанная. В стене было углубление дюйма четыре, не больше. Очень хотелось есть.       Это бесполезно.       Штыри открываются снаружи или с пульта. С пульта или снаружи.       СНАРУЖИ!       Хан перевернулся, подполз к двери. Нащупал воду, сделал пару глотков. Взял фонарик, зажмурил глаз, включил свет. Сжал тонкую ручку в зубах, грязными пальцами начал ощупывать пол возле самой двери.       Есть!       Ногтем он подцепил тонкую пластину. Подсунул под нее пальцы, попробовал вытащить из-под двери. Пластина выскользнула, не сдвинувшись с места. Хан внимательно осмотрел ее по всей небольшой длине. Выключил свет. Размеренное дыхание раздавалось в темноте. Отложил фонарь. Взял топорик. Прищурился, что, однако, почти ничего не дало, размахнулся и изо всех сил ударил обухом по плитке на полу возле двери. Послышался керамический звон, плитка раскололась на множество кусков и кусочков. Хан торопливо отгреб их в сторону, ударил снова, пока не добрался до бетонного основания, которое поддавалось куда хуже. Хан провел пальцами по краю пластины. Непроизвольно улыбнулся, когда нащупал зазор между ней и полом, позволивший хорошенько за нее ухватиться. Он раскачивал пластину насколько мог, однако поддаваться она начала только много позже, когда пальцы уже онемели.       Глоток воды.       Пластина, наконец, с неохотой выскользнула, оставив после себя щель. Хан засунул туда ладонь. Так и есть! Под порогом скрывался неглубокий желоб, но просунуть туда руку полностью Хан не мог: слишком мало бетона отбито. Он покрепче взялся за топор.       Когда выбоина в полу позволила засунуть под дверь запястье, Хан остановился. Жутко хотелось есть, ладони болели, в ушах стоял звучный гул. Хан распечатал свой скудный паек, откусил часть, запил водой. Остальное отложил подальше. Прислонился спиной к стене, закрыл глаза. Думать не хотелось ни о чем. В горле стоял ком; Хан сжал челюсти покрепче. Старался удержать дыхание, но потерял контроль, и тишину потревожили тихие всхлипы.       Плитку с той стороны двери было отбивать очень неудобно. Во-первых, топор не был гибким. Темнота и тишина с каждой минутой давили все больше, будто грозили лопнуть где-то в голове, а самого Хана распластать, размазать в себе. Хан ощупал помятые кроватьи ножки, подтащил их к двери. Размотал веревку, связал на ее конце петлю, отложил на время. Попробовал просунуть под дверь гнутую ногу. Та пролезла лишь с четвертой попытки, но обратно Хан ее вытянуть никак не мог, пока еще немного не согнул, уперев в край двери. Он сделал на конце ножки глубокую зарубку, вставил в нее петлю. Закрепил вертикально. Петля все время падала, ей не хватало жесткости, и Хан кропотливо вставил между волокнами каменное крошево. Протолкнул палку на ту сторону, попытался поднять ее. Дверь остро упиралась в запястье, не давала руке повернуться, и Хан начал маневрировать одними пальцами. С той стороны глухо стукнула о дверь вершина палки, поскребла петлей. Хан дернул ее вверх, постарался накинуть петлю на ручку. Палка повисла на петле. Хан осторожно начал тянуть ее вниз.       Черт. Соскользнула. Бетон в веревке, конечно, придал ей жесткость, но из-за него же она потеряла способность цепляться за сравнительно гладкую ручку. Хан протащил палку обратно к себе. Поразмышлял минуту. Попримерял веревку, сделал петлю поменьше. Послабее закрепил ее в зарубке. Попробовал на своей стороне ручки. Дверь снова царапнула по запястью; ничего, заживет как на собаке. Петля скользнула на ручку, Хан провел ее дальше. Подергал: веревка проскользила в зарубке, высвободив свою гибкую часть. Хан осторожно повел палкой вверх и вниз, накидывая мягкую петлю на ручку. Подзатянул. Подергал. Вверх. Вниз. Затянул. Когда в руках остался лишь короткий кончик, он утер лоб, с которого катились капли, и медленно намотал остаток на кулак. Высвободил палку, положил ее горизонтально, чтобы веревка терлась об нее, а не об острый угол двери.       Укусил еды, выпил глоток из бутылки. С сожалением отложил пустой бесполезный пластик. От пайка оставалась крохотная часть. Хан просунул под дверь кисть, оттолкнул свою палку. Взялся за плетеную лозу, осторожно, еле натягивая ее, потянул.       Почувствовал, как она начинает соскальзывать. Руки задрожали, он отсел от двери. Попытался успокоиться. Он не должен умереть в этом каменном мешке. Не должен. Широко открытые глаза шарили в темноте, но ни зги не различали. Горло чуть саднило от жажды, одежда липла к телу. Вдох. Выдох. Вспомни, у Маркуса было хуже. Маркус не дал бы даже воды с собой сюда. «Но он бы уже открыл дверь» — промелькнула предательская мыслишка. Да, открыл бы. А потом дал бы пару крепких затрещин и придумал что-нибудь еще. Нет уж. Хан сжал виски и зубы. Не стоит вспоминать это. Он снова лег к двери, взялся за веревку, повыше, насколько доставал, и покрепче.       Пан или пропал.       Хан зажмурился, резко и сильно дернул веревку. Ручка дернулась следом.       Штыри не сдвинулись с места.       Веревка наполовину соскользнула с наклоненной ручки. Хан задышал в голос, как мог быстро вытравил ее. Дернул еще раз, изо всех сил.       Веревка лопнула.       Хан приложился ребром ладони об пол и вогнал в мясо крупный осколок плитки.       Ручка щелкнула.       Штыри расползлись в стороны. Хан отпрянул от двери, при этом разодрал кожу на запястье, а дверь на полдюйма открылась. Хан торопливо поддел ее пальцами, напрочь забыв о существовании ручки; распахнул так, что иссохшая Марла отлетела к другой стене, выполз в коридор, привалился к противоположной стене, часто дыша. Широко распахнутые глаза теперь что-то видели, и это было самое прекрасное зрелище в его жизни.       Теперь надо было вернуть рюкзак и вещи. Хан нашел лом и положил его в дверной проем, предотвращая закрытие двери. Осторожно двинулся обратно в комнату. Хан-мумия все так же безучастно зиял дырой в раскрошенном черепе, а Хан-настоящий ощущал дрожь в мышцах и стойкое нежелание делать еще хотя бы шаг. Он сжал зубы и двинулся вперед. Ничего страшного.       Дверь ведь не закроется снова, правда?       Хан быстро нащупал свой рюкзак и его содержимое, лежащее неподалеку. Подобрал пустую пластиковую бутылку из-под воды: еще пригодится. Торопливо вышел из комнаты. Усмехнулся: ничего не поменялось со временем: как подростком он не ощущал здесь себя в безопасности, так и сейчас эти стены не вызывают доверия. Хан забрал лом и пошел к выходу.       Джунгли встретили Хана влажной жарой и насекомыми. Солнечный свет продирался сквозь листву и неровными пятнами падал на зеленый ковер земли. Хан подтянулся на руках в последний раз и вылез, наконец, из злосчастного колодца. Сел на край и огляделся: после долгого времени в темноте хотелось спокойствия. Хан закрыл глаза. Слышались какие-то звуки в глубине джунглей, крики животных, клекот и завывания птиц, тихий шелест прямо за спиной…       Хан, не меняя положения, нырнул вперед, прямо в бездну колодца. Травяной канат обжег ладони, но Хану было плевать, он скатился по нему на дно и отпрянул в густую тьму. Через долю секунды после его прыжка над колодцем промелькнуло почти трехметровое белое брюхо, окончившееся полосатыми лапами и длинным хвостом. Хан вжался спиной в стену, вынул из-за пояса нож. Тигр уже стоял на краю колодца и хлестал себя хвостом по бокам. Черт, теперь ведь он просто так не уйдет. Хан глубоко вдохнул, чувствуя, как адреналин снова взводит организм. Тигр обошел колодец, не отрывая от черноты желтых глаз. Хан взялся за свой канат и отрезал от него часть. Он хлестнул канатом наверх, нагло целясь в морду тигру, однако тот ударил лапой, и канат вернулся к Хану потрепанным огромными когтями. Хан хлестнул снова, тигр глухо заворчал. Звуки ударов по бокам стали еще отчетливее. Хан продолжал дразнить тигра, как домашнюю кошку, и с каждым разом рычание усиливалось. Наконец, разъяренный, он не выдержал и, выпустив когти, начал карабкаться вниз по стенкам колодца: для него это расстояние не было таким же большим, как для человека. Хан скрутил из каната хитрый бант, густо обтер его кровью со своих ладоней и помахал перед мордой. Гибкое полосатое тело приготовилось к прыжку; Хан пригнулся и с криком отправил скрученный кусок каната во тьму. Тигр, сбитый с толку, прыгнул было за ним; через мгновение опомнился, но было поздно: нож Хана вошел ему в брюхо и проскользил там до самых задних лап. Тигр тяжело шлепнулся на пол, вывалив на камень внутренности. Хан подошел к нему, пытающемуся встать, и без всякой жалости всадил окровавленный нож под нижнюю челюсть. Глаза тигра, еще мгновение назад цепко взиравшие на мир, медленно потухли.       Хан посмотрел наверх: канат был обрезан на высоте его плеч, но надо было вытаскивать отсюда тигра. Он вернулся вглубь коридора, нашел там измазанный кусок, развернул его. Метр с небольшим не давали большого простора фантазии. Мда. Хан оценивающе посмотрел на хищника. Килограмм сто пятьдесят будет точно. Хан положил отрезок каната ему на спину, волоком перетащил тигра поближе к выходу. Стянул рубаху, свернул ее наподобие толстой полосы, примерил. Нет, тонко. Залез наверх, на всякий случай осмотрел окрестности. Нарвал пышной травы, набил свернутую рубаху на манер длинной узкой подушки. Примерил. Пойдет, лучше все равно уже не сделать.       Спустился обратно, проверил длину свисающих с тигра плетеных концов. Надел рюкзак карманом вперед, будто кенгуру. Подлез под тигра спиной, примерился поудобнее. Положил поперек груди набитую рубаху, нашел концы каната.       Еле хватило. Хан завязал крепкий самозатягивающийся узел. Теперь — встать.       Часто перебирая руками по стене, Хан смог подняться: сначала на четвереньки, потом — на колени, и, наконец, дотянулся до висящего каната и подтянулся за него. Тигр сильно перевешивал назад, и Хан, не придумав ничего лучше, просто пошел по стене, вытравливая руками канат — на полноценные подтягивания сил не хватало. На самой вершине он не смог подняться нормально, и пришлось выползать из колодца боком, волоча за собой добычу. Хан добрался до лома — возвращаться потом только за ним совершенно не хотелось — и использовал его как трость.       Хотя до деревни была несчастная пара километров, дошел до нее Хан только к вечеру. Тяжело ступая, он приблизился к толпе народа, высыпавшей на крики детей. Он поставил лом перед ближайшим мужчиной:       — Я обещал вернуть.       Негнущимися пальцами развязал узел у себя на груди; туша тигра немедленно соскользнула в пыль. На землю упала набитая рубаха.       — В дар за приют, — выдохнул Хан, медленно развернулся и ушел в свой шалаш.       Хан открыл глаза. Утро. Потянулся, сел. Никаких следов вчерашних ран — отлично. С улицы чем-то соблазнительно пахло. Хан протянул руку и отдернул циновку, обнаружив у самого входа свою рубаху — еще влажную от стирки, — и огромный кусок остывшего мяса в листе на доске. Хан подтянул блюдо к себе поближе.       — Азанби!       Хан фыркнул и поднял глаза. Мальчишка мялся перед входом, искоса поглядывая на Хана. Аугмент подавил рычание и дружелюбно спросил:       — Что?       — Мозно мне с табой?       Хан опустил руку на циновку рядом с собой.       — Можно.       Мальчишка сел рядом и оперся спиной на грязный Ханов бок. Хан оторвал от своей порции небольшую часть, протянул ребенку. Тот сразу потащил еду в рот, и Хан, не отставая, всадил зубы в свой кусок.       Завтра надо ехать в город. Купить батареек, еще одежды, некоторый инструмент и другую дребедень. А может, сегодня? Если постараться, к вечеру он будет в городе. Ночевка за пару сотен рупий — копейки, зато с душем — и завтра есть целый день на рынок, а к ночи можно и обратно.       Хан дожевал мясо и встал на ноги с приятной тяжестью в желудке. Мальчишка еще копался со своим микроскопическим куском, и Хан не стал его дожидаться.       — Рахул? — Хан поднял ладони в приветствии.       Глава селения отвлекся от своих дел и повернулся к Хану.       — Могу ли я узнать у вас, когда здесь ходят поезда?       Рахул улыбнулся:       — Четыре за день, два — туда, два — сюда.       — Когда и куда ближайший?       — Через пару часов, Хан Нуньен Сингх, только ты не успеешь на него. Идет он туда, — он показал в сторону, откуда Хан приехал.       Хан нахмурился:       — Почему я не успею на него?       Рахул покачал головой:       — Здесь поезда не останавливаются. Сесть на него можно в другом селении, а идти туда часа три, если без поклажи, да молодой.       — Спасибо, Рахул.       Хан еще раз поклонился и поспешил к шалашу. Схватил свой рюкзак, кинул в него денег и трусцой двинулся вдоль путей туда, откуда пришел.       Всего лишь надо не останавливаться.       Или бежать быстрее.       Шпалы размеренно мелькали под ногами, грудь мерно вздымалась. Организм работал как часы, Хан выпустил на волю себя настоящего, наконец-то. Впервые за долгое-долгое время. Наконец, свободен. Свою родную станцию он нашел, теперь следует попасть на Энтерпрайз, где вытащить своих людей из цепких конечностей Кирка. Если он еще не помер и не утащил за собой свою команду. Если нет, то Хан поможет ему, конечно же. Хан еще раз повторил то, что собирался приобрести, закладывая перечень в подсознание: не всегда на рынке ты помнишь весь список, зато мозг сам подскажет, если ты видишь то, что тебе надо.       А теперь — прибавить скорости!       Энтерпрайз!       Энтер-прайз!       Эн-тер-прайз.       Эн. Тер. Прайз.       Жди.       ***       Да-а, наконец-то, душ! Хан, конечно, не был привередлив к условиям, но к душу успел крепко привыкнуть. Бразганье в реке ни в какое сравнение с ним не шло. Аугмент взял небольшое полотенце и тщательно обтерся. А теперь — спать, завтра многое нужно успеть.       ***       Майкрофт стоял нарочито прямо. Стальной взгляд был устремлен прямо в голову человека, стоящего перед ним, а зонт впился в старый лаковый паркет.       Молчание затягивалось.       — Я, возможно, зря выделил для вас время, — Майкрофт безжалостно разглядывал человека перед собой.       — Ничуть нет, мистер Холмс, я лишь собирался с мыслями.       — Итак?       — Я выяснил, кто из операторов обслуживал вашего брата, — Майкрофт поморщился. — Я переговорил с ней. Милая девушка. Она узнала мистера Холмса по фото, которое вы любезно предоставили, и сказала, что он брал билет до Торонто…       — Торонто? — Майкрофт заинтересованно поднял одну бровь.       — Канада, — пояснил человек.       Майкрофт моргнул: ну он же не гуппи, в конце-то концов.       — Когда у него билет обратно?       — Он не брал обратный билет, мистер Холмс.       Майкрофт придержал зонт другой рукой, а первой пошарил за пазухой пиджака. Выдернул оттуда пластиковую карту и протянул ее вперед:       — Здесь хватит на билет до Торонто. Выясните, где он.       Человек кивнул, принимая карту и аккуратно укладывая ее в нагрудный карман.       ***       Хан вертел головой, как пропеллером. Разнообразие рынка и достаточно ушлый контингент не позволяли отвлекаться даже на секунду. Он еще раз прикинул, все ли он взял, что ему нужно. Вроде бы, все. Осталось найти выход к своему дому, и можно расслабиться. Отвык. Хан покрепче перехватил ручки телеги, которую толкал перед собой, и прибавил шагу.       Так-с. Хан, щурясь, посмотрел на свои окна на третьем этаже, снятые на пару дней — на всякий случай. Потом оценил телегу со скарбом, ютящуюся у своих ног. Вроде по ширине должна пройти. Хотя… Хан постучался в ближайшее окно. Выглянула женщина в сари. Хан потряс небольшой пачкой местных денег:       — Аап ек бади меч капада хе?       Женщина оценивающе его, а может быть и его деньги, рассмотрела. Хан «добродушно» оскалил зубы. Ничем не показав решения, она отвернулась от окна и пропала. Хан присел на телегу — спина прямая, — стал ждать.       Через несколько минут она вышла из дома, таща в руках объемный кусок засаленной материи. Протянула Хану, тряся второй рукой с раскрытой ладонью. Хан расправил скатерть, оценил ее размеры. Пойдет. Положил женщине в ладонь пачку купюр, и она, сжав кулак, стремительно скрылась в доме. Хан расстелил скатерть на земле. Перевел взгляд на свою телегу.       Более чем.       Переложил на нее приобретенный хлам, связал наподобие мешка. Одним движением пристроил на плечи и двинулся к лестнице.       Спустившись обратно, он не обнаружил телеги. Пожал плечами, развернулся, ушел домой.       ***       Джон сидел в кресле Шерлока, уткнувшись лбом в ладони. Мэри стояла рядом.       — Куда, куда он мог пропасть, Мэри? Куда? — Джон еще раз оглядел комнату, будто ожидал увидеть Хана лежащим на диване.       Мэри пожала плечами.       — Джон, я не знаю. Я даже не могу представить.       — Ты представляешь, даже Майкрофт, похоже, не в курсе?!       Джон опять уронил голову на руки. Мэри натянуто улыбнулась:       — Похоже, остается только ждать.       ***       Кирк с облегчением наблюдал, как закрывается панель телепортатора, и две обессиленные фигуры, обвитые золотистым светом, будто растворяются. Он уже знал, что скажет адмиралу: крови набрано достаточно, этих двоих отправили восвояси, исследования движутся полным ходом. Все просто супер. Он уловил на себе странный взгляд вулканца.       — Что?!       — Капитан, вы все еще уверены в своих действиях? — Спок был на вид спокоен.       Кирк за долю секунды подскочил к нему и смотрел уже исподлобья:       — Ты! — голос его задрожал от напряжения. — Хватит уже. Не выводи меня из себя, Спок.       Зазвонил коммуникатор. Кирк еле попал пальцем по кнопке.       — Да! … Как так нет их? Только что отправили. … Странно. Я проверю. … Хорошо. … Хорошо. … Да. … До связи.       Кирк отнял от уха динамик. На пятках повернулся налево.       — Скотти? — ласково промурчал он.       Скотт закатил глаза:       — Что я только что тебе говорил, Джим? Ты меня вообще слушал?! Вот и не доехали они!!! Чиниться надо, — уже тише добавил он.       Кирк с бессильным рыком отвернулся и поспешил на выход. Спок и Скотт обеспокоенно переглянулись, а МакКой сказал:       — Начну проверять его, так вообще в челюсть съездит.       ***       Хан дождался, когда поезд полностью остановится и откроются двери: на этот раз он взял билет и был с багажом. Спустив с крутых ступеней свою (присвоенную возле каких-то ворот) телегу, накрытую огромной засаленной тряпкой, он двинулся по дороге. Толпа плавно обтекала его; кто-то подозрительно косился, кто-то оставался равнодушным. Хан сверкал на солнце новой рубахой и ни на кого не обращал внимания: он был глубоко погружен в свои мысли и шел на полном автопилоте. Наконец, он свернул на тропинку в сторону приютившей его деревни и приготовился, было, размеренно прошагать еще пару часов, как его отвлек растерянный детский голос:       — Азанби?.. — мальчишка во все глаза смотрел на него, но не решался подойти.       Хан вдохнул, напряженно огляделся.       — Откуда ты здесь?       — Шли-Лахул-Баба-Дзи казал сто ты пасол суда. И я пасол.       Хан молча мерил ребенка взглядом. Мальчишка переминался с ноги на ногу, посматривая на свободный кусок телеги. Хан взялся за ручки и пошел дальше. Через пару шагов обернулся к мальчишке и кивнул на телегу, подождал, пока ребенок туда взгромоздится, и двинулся вперед.       Джунгли встретили их обычным шелестом, воплями и звоном. Хан еще раз осмотрелся, убедился, что ни одной живой души не крадется за ним по кустам. Сдернул рубаху. Скомкал, положил под скатерть. Заметил, как мальчик смотрит на его запасы пайка.       — Когда ел?       Ребенок поднял на него ясные глаза:       — Када ты давал.       Хан отломил от большого хлеба краешек и протянул ребенку.       Не убудет.       Хан решил обойти деревню кругом, не заходить в нее совсем. Он остановился перед тем, как свернуть с тропы, ссадил с телеги ребенка. Тот было пошел следом, но Хан остановил его.       — Азанби, ты плидёс есё?       Хан пожал плечами, хотя это больше было похоже на подергивание.       — Можешь спать на моих циновках, пока меня нет.       Мальчишка крепко обнял ногу Хана и пошагал в сторону своей деревни.