То, чего не видел Джон. The Story

      — Думаю, мне одной известно, какой ты на самом деле, — Джанин села на подлокотник кресла рядом с Ханом.       — Пусть это будет нашей тайной.       — Не знаю, смогу ли удержаться. Даже Джону и Мэри о нас пока не рассказала, — она посмеялась, — хотела сделать сюрприз. Ну ладно, я пошла. Тебе позвоню. Возможно. Если не встречу кого-нибудь покрасивее.       Джанин ушла, а Джон до сих пор стоял прямо, будто не мог согнуть ног от шока.       — Ты знаешь Магнуссена как владельца газет, но это малая часть его деятельности. Он использует власть и деньги, чтобы добыть информацию. Чем ее больше, тем сильнее его могущество. Он — Наполеон беспардонного шантажа…       Джон продолжал деревянно шаг за шагом мерять комнату.       — Ты и Джанин.       — Да. Я и Джанин. Незаметно?       — Кхм. Даже наоборот.       — Тебя интересуют такие вещи, когда я только что показал тебе человека, который правит миром?       — Ладно, рассказывай дальше…       — Ку-ку! — Хадсон приоткрыла дверь. — Там кто-то пришел, вы не слышали звонок?       — Я свой оторвал, он трезвонил.       — На то он и звонок, Шерлок! — возмутилась Хадсон.       — А кто там? — уточнил Джон.       На лестнице раздались шаги — каждый раз они звучат по-разному, когда ходят разные люди, почему так? Дерево ведь одно и то же… Вошли два телохранителя, Хан расставил руки в стороны:       — Валяйте.       Его тщательно обыскали, как и Джона, смутившегося от вида собственных ножа и монтировки в руках охраны.       — Не воспринимайте это лично, — Джон очень честными глазами посмотрел на охранника.       — Я ручаюсь за него, он врач. Хотя я полагаю, вы и так знаете, кто он, — Хан повысил голос. — Верно, мистер Магнуссен? Я так понял, мы встретимся в вашем офисе.       Новый визитер представлял образчик офисного подчеркнуто вежливого тона. Серый костюм, безупречно белая рубашка, галстук и круглые очки создавали впечатление о нем как о спокойном и вдумчивом человеке. Короткая причесанная бородка дернулась любопытно, когда он бегло осмотрелся, кинув острый ни на чем не задерживающийся взгляд на диван, стол и кресло, камин, кухню, коридор и двух людей, стоящих перед ним, однако для него, похоже, ничем от других элементов интерьера не отличавшихся.       — Это и есть мой офис. Ну, на данный момент.       — Мистер Магнуссен. Леди Элизабет Смолвуд попросила меня выступить посредником в переговорах с вами по поводу писем ее мужа, — Хан проследил, как Магнуссен взял со стола его газету и совершенно расслабленно опустился на диван. — Как мне известно, вы использовали их, чтобы оказать на нее давление. Она хочет, чтобы вы вернули их обратно. Думаю, они более не имеют для вас практической ценности, в связи с чем я…— Магнуссен хмыкнул в свои гладкие усы. — Я смешное что-то сказал?       — Нет-нет, я просто читал, — он поправил очки с оправой такой тонкой, что казалось, будто они вовсе без оправы. — Да, многовато… Рэдберд.       Хан нахмурился. Откуда он знает? Майкрофт? Магнуссен словно смутился:       — Извините. Вы, кажется, что-то говорили.       — Я… Объяснял, что мне поручили обратиться к вам по поводу…       — Ванная комната?       — … Я бы хотел обсудить с вами условия сделки. Я в курсе, что вы не делаете копии важных документов…       — Она такая же, как вся квартира? — Магнуссен обратился к телохранителю.       — Сэр? — не понял тот.       — Ванная комната?       — А, да, сэр.       — Пожалуй, тогда не стоит.       Хан прервал бессмысленный диалог:       — Вы принимаете меня в качестве посредника?       Магнуссен внимательно осмотрел потолок.       — Леди Элизабет Смолвуд… Она мне нравится, — заверил он и чмокнул губами.       — Мистер Магнуссен. Вы принимаете меня. В качестве посредника?       — Англичанка со стержнем.       Лощеный туфель уперся в низкую столешницу. Магнуссен беспардонно отодвинул от себя журнальный стол и поднялся на ноги, аккуратно отложив перед этим газету.       — Самое лучшее в англичанах — вы такие безропотные. Всегда вежливы, без конца извиняетесь, — он смерил взглядом их с Джоном от волос до пят. — Смиренно склонив головы.       Он обошел Хана, отодвинул решетку камина. Прозвучала расстегиваемая молния, раздался звук плещущейся воды.       — Тут можно делать все, что угодно. Никто тебя не остановит. Нация травоядных. У меня есть интересы по всему миру, но… Все начинается с Англии. Если сработает здесь, — он мелко попрыгал: Хан почувствовал вибрацию пола; и застегнул ширинку. — Я попробую в настоящей стране. Соединенное Королевство — чашка Петри западного мира. Скажите леди Элизабет, что письма могут мне понадобиться, так что я их оставлю себе, — он помахал извлеченной из внутреннего кармана пачкой старой бумаги, перевязанной такой же бечевкой. — Да, кстати. Они забавные. До свидания.       — Дьявол! — выругался Джон, едва за гостями закрылась дверь.       — Ты заметил, что он сделал нечто совершенно исключительное? — спокойно спросил Хан.       Он забыл, что Хан — не англичанин. Как прискорбно.       — О! Думаю, это было трудно не заметить!       — Да-да. Он показал нам письма, и это крайне важно.       — Ну да…       — Раз он привез письма в Лондон, то что бы он ни делал, он готов к переговорам. У Магнуссена свой метод, — Хан взял со стола свое пальто. — Выяснить слабое место человека и надавить. Я убедил его в том, что я конченый наркоман и не представляю серьезной опасности. А поскольку сегодня он в городе, то письма оставит в своем сейфе в лондонском офисе, пока ужинает с группой маркетологов с семи до десяти…       — Откуда ты знаешь его планы?!       — Неважно, — Хан махнул рукой. — Увидимся вечером. Мне нужно кое-что купить.       — Вечером?       — Да, я пришлю тебе инструкции, — громко возвестил он с лестницы. Джон, как обычно, продолжал стоять столбом, а у Хана время ограничено. Надо торопиться.       — А я сообщу, свободен ли я вечером!       — Свободен, я проверял. Пистолет не бери, — он поискал кэб. Как раз один подъезжал.       — Зачем бы мне его брать?       — Ну, монтировку или нож. И руки лучше никому не выворачивать. Впрочем, посмотрим, как сложится.       — Ты так уверен, что я пойду? — Джон разглядывал Хана почему-то с крайним любопытством.       — Пора встряхнуться, Джон! Ты набрал три кило с тех пор, как женился. Велосипед не поможет, — Хан погрузился в кэб.       — Вообще-то всего два, — тихо возразил Джон.       Хан высунулся из окна:       — Мы с Мэри считаем, что три. До вечера.       Кэб отъехал от тротуара, Хан прикрыл окно плотнее.       — Направо и прямо, у второй развилки остановитесь.       — Мистер, адрес скажите! — возразил кэбмен.       — Направо. Прямо. До второй развилки, — тихо прошипел Хан в ухо кэбмену. — Вам бы с-слух провер-р-рить. Мистер.       Кэбмен нахмурился и решил не связываться с психом, как он про себя решил. Лондон и так ими кишит, зачем еще собирать проблем?       Хан прошел еще пару кварталов, возле цветной витрины бургерной свернул в узкий переулок, где встретил обдолбыша, толкущегося возле каменной стены дома.       — Ты принес?       — Держи, Шезар, — прогнусавил Билли, протягивая контейнер. Хан заглянул в него. Маяк был старательно раскрошен внутри силиконовой капсулы, так что ни один кусочек не остался цел. Кусок хановой кожи свернулся от холода, а маленький обрезок мяса потемнел, однако оба были вполне товарного вида. Хан отпустил Уиггинса и направился в лабораторию. Сегодня у ученых был выходной, так что он там побудет наедине с электроникой.       На постамент он положил кусок своей плоти, склянку с собственной кровью — набрал три минуты назад, — затем оторвал край ногтя и несколько волос. В приемную камеру поставил контейнер: стекло и пластик не должны там оказаться, а отмывать аквариум от крови будет слишком большой потерей времени. Он отключил распылитель, который теперь был совершенно ни к чему. Старт — и на дне контейнера расплылась красная лужица со сгустком посередине, в котором совершенно четко виднелось застывшее мясо. Хан пошарил в крови пальцем, выудил пару витых темных волос и огрызок ногтя. Все оказалось на месте, и теперь есть смысл опробовать телепорт для главной цели, да вот только если вместо сердца у Хана соберется красная кашица, здесь не поможет даже его способность заживать после четвертований. Он поставил аккумулятор на перезарядку. Есть время собраться с мыслями и попрощаться с миром. Эксперименту быть, безо всяких сомнений. Он глубоко вдохнул и закрыл глаза.       — Мистер Холмс? — раздался голос сбоку.       Черт, они же все должны были быть у себя по домам! Однако эта женщина почему-то решила остаться. В руках она теребила старую, с почти развалившимся корешком книгу, украшенную восемью ровными квадратами. На бейдже значилось: Рил Сингер. Она подошла ближе:       — Я могу вам чем-то помочь? — она улыбнулась пухлыми губами. Светлые, крайне кудрявые волосы, обрамлявшие лицо с достаточно крупными выразительными чертами, колыхнулись в такт шагам. Хан промолчал, однако без помощи было никак: он эту деталь упустил. Кто же тогда активирует перемещение? Он кивнул. Сингер подошла ближе, взяла его за руку:       — Не беспокойтесь, мистер Холмс, у вас все получится, я знаю!       — Будем надеяться, — Хан еще раз проверил все настройки, подключил распылитель, чтобы перенести и одежду, и забрался на постамент. Внутри линзы оказалось достаточно места, чтобы встать прямо. Возможно, это его последние минуты в вертикальном положении. — Нажимайте.       Вместо этого Сингер подошла к нему и стянула с руки замысловатый кожаный браслет с простой ременной застежкой и чем-то вроде часов, вправленных в самую середину. Она нацепила его на запястье Хана:       — На счастье. Мне он этого иногда не приносил, возможно, вам повезет больше. Все должно быть, как до́лжно, Хан.       — Что? — Хан нахмурился. Ему послышалось? Что она сказала? Через секунду до него дошло, и он бросился вперед, но Сингер успела скользнуть пальцем по кнопке часов, и мир растворился в мгновенной синей молнии, поглотившей Хана.       — Спойлеры! — певуче донеслось до него в последний момент.       В прыжке Хан неудачно поскользнулся и кубарем покатился вперед. Под ним оказалась мягкая трава, а в бок чувствительно прилетело твердым коренастым пнем. Что, ко всем чертям, сейчас произошло?! Он быстро встал и оглянулся по сторонам: деревья? Лес? Снова?! Каким образом? На руке все еще болтался браслет, и Хан сорвал его с себя и отбросил подальше, словно он ядовит. Послышались людские голоса, из-за кустов показалась молодая пара, что прогуливалась по тропинке. Они не обратили на него даже толики внимания, а значит люди здесь — не редкость. Хан прислушался и принюхался. Определенно, он в городе. В парке, очевидно. Вокруг гудела английская речь, что сужало возможное местонахождение примерно на половину мира. К тому же был уже почти вечер, что не добавляло оптимизма: времени оставалось все меньше.       — Очаровательно — сам себе молча съязвил Хан.       Потом он вспомнил о браслете. Как иначе он мог сюда перенестись? Он осмотрел его внимательнее, не решаясь взять в руки. Толстая дубленая кожа, ременная застежка — все выглядело обычно и даже обыденно, кроме того, что он раньше, в полумраке лаборатории, принял за часы. На деле это оказалась овальная пластина без экрана с тремя кнопками и неизвестного назначения мелкой металлической сеткой. Признаков жизни аппарат не подавал, и аугмент осторожно убрал его в карман, свернув так, чтобы излучатель, который очевидно находился на внутренней стороне овала, что прикасалась к запястью, приходился не в сторону Хана. Пахло близкой водой, оказалось — совсем рядом большое вытянутое озеро с мощеными берегами. После десяти минут неспешной ходьбы тропинка вдоль берега вывела на ровную асфальтовую дорожку, а та — к выходу на улицу с левосторонним движением. Хан оглянулся, лишь только вышел за кованые ворота. На неприметной табличке было сказано: «Гайд Парк». Что за штука этот браслет? Хан со всех ног помчался в лабораторию.       Внутри никого не было, все было выключено. Только охрана исполнительно несла свой пост. Хан вернулся на Бейкер-стрит. Он подошел к двери и вдруг остановился. Молоток, что всегда был повернут вправо, обычно смещался от удара двери о порог, и его приходилось поправлять, прежде чем уйти или вернуться, осторожно прикрыв за собой дверь. Когда он покидал этот дом, Джон ничего такого не сделал: не имел такой привычки; а Хан решил, что это может быть сегодня неважно. Однако сейчас он не был повернут ни на семь градусов, ни на десять. Точные пятнадцать, а ручка его указывала ровно на край порога. Дома есть кто-то, осведомленный о привычках Хана, а значит, сюда аугмент сейчас идти совсем не должен. Он осторожно убрался с порога и из поля зрения камеры, а потом обогнул дом и заглянул в гостиную через кухонное окно.       В гостиной, положив ноги на подлокотники его кресла, сидел он сам. На коленях покоился ноутбук, а полы домашнего бордового — такого уютного и безопасного — халата свесились почти до самого пола. Кресельный Хан был чем-то глубоко увлечен, пальцы, словно играя на рояле, то проходились по клавиатуре, то обхватывали тонкую пластиковую мышь и скользили куда-то в сторону. Уличный Хан отвалился от окна и чуть было не сбил собой трубу, что тянулась к земле от крыши, однако вовремя поймал равновесие. Он уселся под окном прямо на землю: сейчас требовалось подумать, тем более что камер здесь, на удачу, не было. Он отчетливо помнил, что он сам так же точно сидел в один из вечеров на этом самом месте. Что искал, он уже не помнил, но как такое возможно? Хан повиновался единственно верной своей мысли и отыскал в ближайшем автомате газету за сегодняшний день, что гордо утверждала, что сегодня двадцать первое июля две тысячи четырнадцатого.       А с утра было одиннадцатое сентября. Хан поджал губы. Скулы от напряжения заострились, брови встали на свое место, растеряв всю наигранную легкомысленность. Он спокойно осмотрелся.       Раз ему подарили полтора месяца, он не потратит их даром.       Сумка с одеждой, что он носил в Индии, оказалась надежно сохранена там, где он ее оставил: за циферблатом Биг Бена, в ворохе веревок и застарелой пыли. Хан облачился в то, что было удобнее всего на свете. Деньги взял у случайного прохожего, походя едва не вытряхнув из него душу, и с ними зашел в первую попавшуюся парикмахерскую в забытом богом переулке.       — Как вас подстричь? — прощебетала модно одетая девица, намотав на него черный фартук с неправильно отражавшейся в зеркале незнакомой эмблемой.       — Все, что вьется. Остальное пусть останется. Больше — лучше, — сказал он, исподлобья оглядывая свои кудрявые, отросшие и уже мокрые патлы. Запели ножницы, девица не уставала кружить, отрезая по доле дюйма то здесь, то там, и в конце концов полностью очистила затылок, затем бока, а потом Хан взмахнул ладонью:       — Здесь можно оставить немного больше.       Она кивнула. Из дверей через четверть часа вышел высокий человек с зачесанными чуть волнистыми на концах темными волосами, облаченный в удобную и неприметную в темноте одежду. А за ремнем, укрытый плотной тканью, ждал своей минуты хищно изогнутый нож с канавкой на лезвии и витой резной ручкой, созданной лишь для того, чтобы в нужный момент не выскользнуть из омытых кровью рук. Он быстро пошел куда-то, а за его спиной закрылась и щелкнула сигнализацией цирюльня: он на сегодня был последним клиентом. Солнце зашло, Лондон все больше погружался во мрак, зажигая неоновые огни, будто способные защитить его от всепоглощающей ночи, а Хан стремился на Лейнстер-Гарденс, дома 22-24, где мог спокойно разобраться с тем, что на кожаном браслете подкинула ему судьба, и решить, как поступать дальше.       По пути решил завернуть в одно пока ему-кресельному незнакомое место. Хан осторожно разодрал дно продавленного матраса на втором этаже обители наркотического угара, в которую попадет много позже, и пропихнул в середину телефон, избавленный от батареи. Самые важные номера теперь хранились в собственной голове, и то, что могло привести к нему людей, должно остаться здесь.       Лейнстер-Гарденс оказались обычными домами на первый взгляд. Но на второй — совершенно не вписывались в пейзаж. Своими закрашенными окнами и запертыми дверями с вечно закрытыми почтовыми ящиками они будто насмехались над своими обитаемыми и живыми соседями. За белым фасадом скрывались черные внутренности рельсов и труб, и тишина, периодически нарушаемая поездами метро, почему-то напомнила о том времени, когда его учили быть первым среди равных и как он провалил свой первый на то экзамен. Хан осмотрел механизм телепорта. Как он может быть настолько маленьким? Корпус имел три идентичных кнопки и никаких надписей, однако одна из них точно должна приводить все в действие, а значит, другие позволяли настроить координаты. Кнопки издавали писк разной тональности, слабевший с каждым нажатием. Когда они окончательно умолкли и больше не отзывались, Хан открыл крышку и осмотрел внутренности браслета. Взору предстали изящные полоски, проложенные по пластику схем недрогнувшей рукой их создателя; множество мелких и явно нужных мелочей, о назначении которых не возникало совершенно никакого понятия. Батарейный отсек выглядел яснее ясного, однако он был, похоже, окончательно разряжен. Контакты к нему были подведены, но никакого разьема Хан так и не отыскал, хотя очень старался. Он захлопнул бесполезный более браслет. Надо еще раз проведать лабораторию. Может быть, он найдет там что-то, что поможет решить загадку незаряжаемого отсека: для одноразового маленький телепорт выглядел слишком сложным.       В темной лаборатории зажигать свет он не стал: и так все отлично видно от того слабого фонаря, что висит над входом и флегматично высвечивает слово «выход». Не так давно бывший живым охранник мирно сидел под дверью, опустив голову на вспоротую одним движением грудь. Лохмотья одежды свисали по краям раны, образовывая темный, сочащийся густыми потеками диковинный медальон. В дальнем углу так и лежала неразобранной куча барахла, в которую кроме него никто никогда не заглядывал, и Хан смутно надеялся обнаружить в ворохе ненужной электроники что-то подходящее. Он небрежно отбрасывал в сторону одну железяку за другой, и скоро пол вокруг него покрывал ворох разнообразных запчастей, ни одна из которых не оказалась той самой. Аугмент выпрямился. Очень жаль. Хотя, вон тот черный ящик показался очень знакомым. И не зря, ведь он собственноручно клал туда источник энергии, равный которому ему еще не встречался. Он откинул крышку. Его озарило знакомое теплое сияние, золотые искры отразились в глазах. «Все должно быть, как до́лжно», как это? Хан смотрел на камень, все расширяющийся и, казалось, затапливавший все на свете. Исчезли стены лаборатории, растворился мертвый рыжий охранник, один лишь кристалл стал центром нового мира. Никто не должен его отнять. От запачканного лезвия отразился свет, затаился в глубине канавки, засел в рукояти и обвился вокруг сжатых пальцев. Перед глазами замелькали лица ученых, что сейчас спокойно спали в своих постелях. Тем более спокойно, что Хан с упоением видел, как острое лезвие утопает в мягких трепещущих горлах и словно масло, разрезает сердца. Один, чьего имени Хан не помнил, успел проснуться и заверещать, будто подбитая птица, но руки Хана сомкнулись на его ребрах прежде, чем вопль достиг соседних комнат. Кости затрещали в ладонях, но этого было недостаточно. Позвоночник этого слабого человека оказался хрупче, чем бумага, и лишь жалобно хрустнул, когда его броском переломили об край кровати. Женщин со светлыми волосами, однако, среди них не было — он вспомнил об этом много, много позже.       Хан захлопнул крышку. Сияние погасло, и показалось, что лаборатория темна, словно сам мрак. Он уходил наощупь и с грохотом, который уже никого не мог потревожить, разнес, похоже, половину лаборатории, но все же выбрался на воздух. Желтый камень оказался как нельзя кстати. В отсек он, правда, не влез, и был грубо примотан к браслету, внешний вид которого волновал аугмента меньше всего, обычной липкой пленкой. Контакты Хан оторвал от батареи и также просто прислонил к камню. Кнопки запищали. На нажатия они отзывались бодрой трелью, но за что отвечала каждая из них, так и не было ясно. Решено было поступить старым добрым способом и методом научного тыка выяснить, что же за функции они несут. Можно ли уйти с ним в будущее или в другой мир? Хан несколько раз наугад ткнул кнопки и наконец активировал браслет. Мгновенная синяя молния разветвилась, окутав его с головой, но он ощутил только неясное тепло вокруг себя. Картина перед глазами сменилась. Был ясный, яркий день, в нескольких шагах от Хана сновали люди. Как они не могли заметить появления человека из ниоткуда, было непонятно, но никто не обратил на него внимания. Он нашел ближайшую газету. «14 ноября 2019»       Черт, перебрал. Как вообще здесь настроить дату? Он снова наугад тыкал в кнопки, но ни тональность звука, ни мелодия не менялись. Сброс он делать не умел, так что оставалось лишь продолжать щелкать. Палец соскользнул с кнопки и внезапно нажал на старт перемещения, а когда молния снова осыпалась ему под ноги, Хан увидел перед собой пустырь, заполненный транспортом. Большим, пузатым и несуразным, не имеющим колес и почти лишенным крыльев. Это не наземная техника, но и не воздушная. Слишком большие для шаттла, слишком маленькие для космоплавания.       Дьявол и безухие вулканцы! Где он на этот раз?!       Хан бросил взгляд на запястье. Часть кожи вокруг телепорта потемнела, куски рваного скотча болтались возле пустых проводов. Кристалла не было, а в месте, где он прикасался к корпусу, пластик змеился трещинами, прошившими аппарат насквозь. Выбираться, похоже, придется своими силами. Черт. Вокруг все было серо, иногда встречались на стенах белые значки, не похожие на буквы языка. Скорее, условные знаки. Сверху, высоко в небе, напротив садящегося солнца, безмолвно пролетела птица. Крылья ее не двигались: воздушные потоки держали большое тело, словно оно ничего не весило. Хан присел в тень темного куба, обернутого туго натянутым материалом, в котором ни единой нити не было видно: лишь тусклый искусственный блеск переплетающихся в беспорядке волокон. Наверху той грани, тень от которой прятала Хана, белой краской был тоже отпечатан символ: внутри углов разорванного квадрата помещалось нечто, больше всего похожее на угловатый стилизованный скрипичный ключ. Под квадратом была небрежно поставлена точка, и краска с нее стекла немного, застыв блестящей белой каплей парой дюймов ниже. Вверху и сбоку раздался резкий стрекот. Хан плотнее прижался к кубу: что бы он ни содержал, он здесь как нельзя кстати. Вокруг больше таких кубов не было, а ближайшее укрытие — открытые ворота во множестве футов впереди, до которых сейчас надо бы добраться. Это место похоже одновременно на две вещи: на донельзя странный космопорт и одновременно на заброшенный склад. Людей не было.       — Р-р-хукки в-ферх!       Хан медленно поднял пустые ладони. Поясницу жег зажатый между кубом и кожей изогнутый нож. Он задрал голову: голос, если его можно было так назвать, уж слишком был стрекочущ и свистящ, доносился сверху. На него было направлено дуло оружия, которое зажимал в руках одетый в гибкую пластинчатую броню солдат — очень тонкий, непомерно вытянутый и худой. Окуляры его шлема были отдаленно похожи на фасетчатые глаза насекомого, а на макушке, довершая сходство, торчала пара коротких толстых антенн.       — Отто-шш-ел, — приказал солдат. При произнесении шипящего его голос прервался, а звук издали застрекотавшие на шее пластинки. Хан покинул тень куба, сделав всего пару шагов. Солдат выпрямился. То, что аугмент принял за неудобно поставленные ноги, оказалось второй парой рук, цепко державшихся до этого на краю темного нетканого материала. Они были короче, чем первые, и нисколько не менее гибкие. Солдат спрыгнул вниз. В полете на спине расправились недлинные прожильчатые крылья, зажужжали, позволив обладателю костюма осторожно спланировать на землю. Он оказался на четверть ниже Хана, но это не помешало ему тут же ткнуть в него дулом оружия:       — Ч-шего с-стоишшь? Пошшлида-вай.       Речь его не была именно речью: каждый звук появлялся отдельно, каждый раз из другой точки тела. Что-то жужжало или шипело, что-то выдувало протяжные «о» или «а», а где-то глухо хлопало, издавая краткое «п!». Все вместе это воспринималось как ломаные слова с жутчайшим, нечеловеческим акцентом, но не понять их было невозможно. К тому же, язык не был английским. На боках шлема у солдата был нанесен белый простой узор. Хан теперь сомневался, а шлем ли это вовсе. Он пошел туда, куда указала одна из центральных рук, оканчивающаяся единственным плоским когтем. Его завели в тот ангар, к которому он планировал пробраться, и внутри него оказались такие же кубы: разного цвета, но с похожими маркировками белой краской. Потекшими, небрежными. Они прошли мимо. Эта часть здания, похоже, и оказалась складом. Вдалеке слышались голоса вперемешку со стрекотом, шумно ездила техника, перетасовывающая кубы по одной ей известной системе. Солдат, словно пластинчатый вооруженный гид, проскочил перед Ханом, когда они подошли к закрытым дверям, и приложил к стене одну из своих рук. Внутри коридоры оказались широкими и пустыми, с изредка появляющимися закрытыми дверями на светло-серых, почти белых стенах. Однажды им встретился другой солдат в той же броне, но с другими символами на шлеме. Завязался короткий разговор, темп которого все время возрастал и скоро превратился в однообразный шум. Они издавали звуки всем телом, отчего казалось иногда, что их контуры размываются от высокочастотной дрожи. Хан лишь понял, что некий Комкор Лекс будет в восторге. Отчего, так и осталось тайной. Наконец перед ними расползлись в стороны двери, за которыми оказался просторный кабинет с огромным окном во всю стену, и на его фоне один-единственный стол казался слишком маленьким, несмотря на приличные размеры. Его плавные округлые линии напоминали изгибы сплетенных трав. На столешнице царил тот порядок, какой бывает у педантичных до ненормальности людей, у которых все может быть либо прямо, либо перпендикулярно. Одноногое кресло обладателя стола было повернуто спиной к Хану, и было видно лишь широкий, почти прямоугольный темный хохолок, торчащий над краем обивки. Солдат, который привел Хана в эту обитель спокойствия, вытянулся, и даже антеннки на затылке изменили направление и указывали теперь строго назад:       — Мла-дсс-ший ссержшант Кхруус по васшемму прхик-казу пр-хибыл.       С кресла на пол опустились ноги, обутые в плотные ботинки. Они оттолкнулись, что заставило кресло повернуться. На Хана внимательно смотрели большие, бывшие раскосыми с десяток поколений назад, а теперь сохранившие от этой особенности лишь непомерную глубину взгляда глаза. На коротковолосых, ежастых висках были выбриты символы, казавшиеся белыми из-за природной светлоты кожи в контрасте с темнотой волос. Тонкие черты лица выдавали породистость их носителя, а форма одежды — высокий ранг. Хана бесцеремонно оглядели с головы до пят, задумчиво постукивая по столу тонкими пальцами. Таких женщин Хан встречал: пока лучше молчать, потом будет видно.       — Кто обнаружил? — коротко спросила она у солдата.       — Наноссо-ккол.       — Наносокол! — фыркнула она. — Свободен, ефрейтор.       Когда солдат вышел, она доверительно обратилась к Хану:       — И он ведь даже не понимает, где здесь смеяться. Наносокол! Они бы еще вертолет так обозвали, умники хреновы. Да ну их, этих мухожу́ков… — она махнула рукой.       Хан переступил с ноги на ногу. Она чуть выдвинула на ладонь маленькое устройство с металлическим соплом, от которого тянулся вглубь рукава формы тонкий гибкий шланг:       — Не думай даже, понятно? Давай сначала поболтаем. Меня знаешь?       Хан разомкнул губы:       — Не имею чести.       — Комкор Лекс Ба́верк, очень приятно, — она насмешливо поклонилась.       — Лекс?       — Александра Ба́верк, сынок. Александра. Теперь ты со мной знаком, а я с тобой — нет. Ну так что?       Хан помолчал. Его одолевали странные, неприятные мысли. На это имя у него определенно аллергия.       — Джон Харрисон.       Лекс кивнула на одежду Хана:       — На форму не похоже. Звание есть?       — Нет.       — Хм. Ну давай, рассказывай, — она откинулась на спинку кресла, фривольно закинув ноги на стол. Зубастые рифленые подошвы без единого следа грунта лежали друг на друге, поматывая носками из стороны в сторону. Кроме этого кресла в кабинете сесть было не на что, так что Хан остался стоять где был — прямо возле входа.       — Комкор.       — Да?       — Что это за слово.       — Ты серьезно? Джон, ты с этой планеты? Командир корпуса это. Надеюсь, ты в курсе, что небо-то синее?       — Что у вас в рукаве, комкор?       — Вот это тебе лучше не знать, сынок, — Лекс ткнула в него пальцем. Благо их разделяло много футов воздуха. — Ну, давай, я жду.       Хан не знал, о чем говорить, и молчал. Он считал, что не стоит упоминать о своем происхождении и пути попадания в этот мир и в это время, а потому список тем для разговора неуклонно скатывался к нулю. Лекс вздохнула:       — Ладно, — она оттарабанила на столешнице быструю трель, стол в ответ щелкнул и затих. — МакЭвон, будьте добры со стандартным набором ко мне.       Хан склонил голову вбок:       — Что мы будем делать, комкор?       — А что сам думаешь? — глаза сузились так сильно, будто все поколения ее азиатских предков сейчас хором подняли головы. — У нас сейчас нелегкое время, Джон. Ты и сам знаешь. Лишняя информация никогда не повредит, а ты вот молчишь… Обидно, но придется попортить немного шкурку, — она вздохнула и показала белые зубы. — Что ни сделаешь ради Соединенной Солнечной Земли, верно?       Ее слова наткнулись на сосредоточенный взгляд Хана. Он судорожно взвешивал шансы на то, что к концу дня останется способен передвигаться самостоятельно, и решал, в какую сторону бежать, чтобы быстрее скрыться с этой однозначно военной базы. Большим неизвестным фактором оставался туз в рукаве Лекс, так что виделся лишь один верный вариант: дождаться МакЭвона и воспользоваться им как щитом. Хан мягко и спокойно улыбнулся, и отчего-то под кожей Лекс прошла холодная дрожь:       — Вы правы, комкор.       Когда вошел МакЭвон, он оказался маленьким приземистым человечком, чуть ссутулившимся под тяжестью перевешивавшего на сторону гладкого чемоданчика с простой ручкой. Он не был суетлив, наоборот, каждое движение было наполнено смыслом. Даже морщины на начавшем покрываться возрастом бугристом бледном лице, казалось, выполняли каждая свою функцию. МакЭвон деловито ткнул в стену, после чего оттуда будто вырос целый комплекс с большим экраном, рабочим местом, горящим однотипными кнопками, и даже креслом для посетителя.       — Садитесь, — буркнул МакЭвон.       Он раскрыл свой чемоданчик. Хан не увидел, что там, зато заметил пристальный взгляд, который с него не сводила Лекс. МакЭвон, держа в руках странные объемные диски, похожие на лупу, выглядел как типичнейший медик.       — Сюда руку, — он кивнул на стол. Хан положил локоть на гладкий шершавый пластик. Спустя пару секунд он уже нагрелся от его тепла. МакЭвон зажал дисками ладонь Хана между большим и указательным пальцами. Он постоял так, будто медитируя, а потом резко нахмурился. Неодобрительно посмотрев на Хана, он продолжил. — Молодой человек, другую руку дайте! Чего вы эту-то положили!       Хан покорно поменял руки. Чего МакЭвону не понравилось в первой, он решительно не понял. Тот так же поводил дисками между пальцев, но это его так же не устраивало: он постоял, нахмурившись, а затем повернулся к Лекс:       — Чипа нет.       — Как нет? — довольное, насмешливое выражение сползло с ее лица.       — Как нет, так и нет. Чего я буду врать-то тебе, двести лет как вместе работаем. Руку дайте мне, — Хан протянул ему ладонь. МакЭвон осмотрел ее со всех сторон, практически понюхал — настолько близко всматривался в шершавую кожу. От его внимания не укрылись ни прозрачные волоски на первых фалангах пальцев, ни синеватые, неровные, просвечивающие прямо сквозь ладонь тонкие вены. — Шрамов тоже нет.       Комкор сорвалась с места. В двух дюймах от Хана она остановилась, оказавшись одного с ним роста, и только какие-то незримые рамки, за которые она пока не переступила, не давали ей взять его за грудки.       — Куда ты дел свой чип?! — Хан не мог понять, чего больше в этом вопросе — паники или удивления.       — Никогда. Не было, — тихо выдохнул он.       — Интересно, но неважно. Значит, будешь на меня работать. Мне пригодится незарегистрированный землянин.       Хан коротко помотал головой, а где-то в глубине душа сжалась в вибрирующий комок будто в ожидании хлесткого удара: он помнил, к скольким месяцам бесконечной боли привел прошлый такой разговор.       — Что взамен?       — Жизнь твоя, — улыбнулась Лекс, по-свойски ткнув его в грудь пальцем с коротким острым ногтем. — Ты же наверняка знаешь: нет чипа — нет человека. Нет человека — нет проблем.       — Есть записи камер.       — Видео — это всего лишь картинка, Джонни! Ее никто не помешает заменить, — Лекс пожала плечами. Голова ее чуть дернулась, и Хан заметил тонкий словно нить шрам в волосах, край которого пересекал выбритый знак. — Пара минут — и ты не появлялся из воздуха возле грузов и не разговаривал здесь со мной.       — Хорошо, — сказал Хан. — Только последнее, что я видел — это большой город вокруг, а потом оказался здесь. Что случилось?       Она с плохо скрываемой жалостью на лице попятилась прочь.       — Ты совсем ударенный, да? Черная Война там, мухожу́ки, островная база, не? Не в курсе?       — Не мухожу́ки, а хитиновые, — проворчал МакЭвон. — Ты же черных нигерами не называешь. Будь терпимее.       — Буду, когда у них появятся мозги и рот, в который они будут не только есть, — огрызнулась Лекс. МакЭвон с тяжелым вздохом, помотав головой, подобрал готовый к переноске чемоданчик, бубня себе под нос:       — Скоро полвека бабе ми́нет, а все как девчонка… Вот же ж угораздило связаться-то, а…       Он, видно, давным-давно привык к выходкам своего комкора.       Как только он поравнялся с Ханом, тот выхватил из-за пояса нож и схватил медика за форму. Лекс успела только направить на них сопло из ладони, но Хан уже крепко прижал к себе МакЭвона и приложил холодно отблескивающее лезвие к его отвисшей шее.       — Он выведет меня отсюда, а ты дашь команду не нападать.       Лекс выпрямилась, опустив руку. Одна бровь дернулась, и комкор развернулась спиной к Хану:       — Режь, если хочешь, — она пожала плечами. Неторопливо прошлась вдоль всего окна и медленно уселась в свое кресло, поерзав для удобности и одну ногу поджав под себя.       — Поднимешь тревогу — он умрет, — пообещал он.       Она лишь развернула кресло к пейзажу:       — Думаешь, таких как он, мало? — равнодушно заметила она. — Да вон за воротами толпа только и ждет, пока он склеит ласты. Так что давай, не заставляй меня ждать.       МакЭвон в руках Хана мелко затрясся, но ни слова не мог вымолвить, иначе бы сам себе вспорол кожу. Лезвие, до того бывшее холодным, уже нагрелось и не казалось таким острым, однако МакЭвон не мог бы сказать, какое движение стало бы последним — и предпочел вовсе их не совершать. Лекс выглянула из кресла на Хана, перегнувшись через толстый подлокотник:       — Ты тут еще, что ли? Режь уже. Как раз сделаешь то, о чем я тебя хотела попросить, у меня там свой человек за воротами ждет. Ну?       Хан попятился. Спиной открыл дверь, и они вышли в коридор. МакЭвон неуклюже тащился, почти лежа на Хане, и потому о скорости пришлось забыть. Как только дверь закрылась, Лекс нажала на свое запястье — под кожей загорелась зеленая точка. Тихо и отчетливо она проговорила:       — Всем постам. Внимание, всем постам! Чип МакЭвона на дверях — заблокировать. Чужого задержать. За живого — повышение. За живого МакЭвона — в отвальную на неделю. Хитины: держать периметр, взять чужого живым. Работайте, ребята, вы лучшие профи.       Запястье погасло. В линзе правого глаза снова замелькала информация, переданная медиком после сканирования:       Вид: совпадений не найдено       Родственный вид: Homo Sapiens Sapiens совпадение 87,39175%       Раса: совпадений не найдено       Происхождение: совпадений не найдено       Отпечатки: совпадений не найдено       Возраст: 43-47       Лекс закрыла файл. Странный зверь этот Джон Харрисон, такой действительно может пригодиться. Этим путем не вышло, придется пойти другим. Она сбросила парадную куртку, заменив ее грубой и безупречно удобной полевой для городской охоты. Укомплектовала карманы оружием и упругим уверенным шагом выдвинулась на ближайший пост, а в такт шагам дергался на голове широкий мягкий хохолок.       Хан слепо метался по коридорам в поисках намека на выход. МакЭвон совсем обмяк, пораженный предательством комкора, и ни слова из него вытрясти не получалось. Человек был совершенно бесполезен и, к тому же, очень неуклюж. Одна нога цеплялась за другую, он то заваливался набок, чуть не упав, то запинался на ровном месте. Но этот щит был нужен, и Хан не мог его бросить. Сейчас самое главное — это найти что-то, что можно вставить в телепорт, и смыться отсюда как можно дальше. Нужен большой источник энергии, компактный и мощный. Оставался, правда, шанс того, что браслет больше не сможет работать: трещины прошли насквозь так, что в некоторых местах были видны дыры в микросхеме. Он старался об этом не думать.       За очередным поворотом оказалась лестница, ведущая вниз. Они все были одинаковы, что коридоры, что переходы, так что Хан не был уверен, та ли это, по которой он сюда заходил. Выбора не было: наверх бегут только слабоумные, отрезая себе дорогу к свободе; Хан кинулся вниз. Ноги МакЭвона стучали по ступеням, он тяжело дышал, не успевая за заданным темпом. На повороте лестницы Хан задел лезвием ножа стену возле самого пола: эта метка поможет не перепутать те места, где он уже был, если придется возвращаться. Врач позади охнул и покатился кубарем вниз, чуть не зацепив аугмента, но Хан успел схватить его за край формы:       — Аккуратнее, мистер МакЭвон, сломать вам шею — моя прерогатива, — прошипел он в ухо пленнику, когда небрежно поставил его на ноги. Совсем рядом раздался стрекот хитиновой речи, и Хан распластался по стене, заткнув МакЭвону рот. Щелчки и шебуршание начали удаляться. Хан выглянул за поворот: никого. Двинулись дальше. За спиной кто-то крикнул:       — Вон он! Держи! — и загрохотали тяжелые подошвы в беспорядочном гаме. Хан побежал вперед, но медик будто ждал этого момента и кулем сполз по стене, задыхаясь.       — Харрисон, я… больше… не мо-могу.       Хан одним движением оказался рядом. Острый край ножа прижался к дрожащему горлу человека и пополз вверх, а вместе с ним поднимался и МакЭвон. Подняв его на ноги, аугмент сгреб его за плечо и заставил бежать дальше. Момент поимки был лишь делом времени — это понимали все стороны, но одна из них была готова отчаянно, до последней искры жизни — своей и чужих — драться за свою призрачную свободу. Шаги догоняли, и вот уже по просторному коридору бегут несколько человек вперемешку с маленькими бронированными хитинами. Хан, не сбавляя скорости, пинал двери одну за другой, пока наконец ему не улыбнулась удача, и одна из них не слетела с петель. Возможно, еще и потому, что в нее Хан упал всем весом на повороте, а следом на него свалился МакЭвон, совсем растерявший всю свою небогатую координацию. Хан вскочил, отодвинув свистящего легкими медика, поднял дверь и как мог тщательно приладил ее на свое место. Она не держалась, а МакЭвон громогласно пытался отдышаться, и Хану пришлось налечь весом на петли, а ногой он пережал МакЭвону горло. Сам он дышал, будто только с медитации, но сердце в панике билось набатом где-то за стенками черепа. За дверью пролетели люди и инопланетяне: они были уверены в том, что сейчас, сию же минуту его настигнут! Хан подпер заваливающееся полотно подвернувшимся ящиком и только сейчас смог оглядеть место, куда попал.       — Вы же будете тихи, верно? — вкрадчиво уточнил он. МакЭвон закивал, и Хан дал ему снова дышать.       В комнате не было окон, да и не надо было. По стенам мягко светились плети растений, давали прозрачный сумрак без теней. Аугменту — достаточно. Хан вышел в центр. По правую его руку в высоком стеклянном сосуде, окруженном толстыми прозрачными стенками тяжелой даже на вид коробки колыхалось большое облако странного, неопределенного цвета. Казалось, названия ему не существует в природе, однако Хан сказал бы, что оно непроницаемо прозрачно. Он обернулся к медику:       — Что это, мистер МакЭвон?       — Магнитная емкость, — прохрипел МакЭвон.       Хан прикоснулся к ней. Холодная и гладкая настолько, будто чем-то смазана.       — Что внутри?       Голос отражался от стен, но эха не получалось: растения своими светящимися листьями гасили звук.       — Я… Я не знаю…       Хан повернул к нему голову. В мягком свете будто белая полоса прошла по контуру, и МакЭвон видел лишь светло-зеленоватый отблеск от кожи.       — Не врите мне, МакЭвон. Ваша безопасность и так уже под угрозой, не стоит усугублять.       Медик затравленно молчал.       — Раз здесь ничего ценного, то, пожалуй, никто не пострадает, — Хан легким движением зацепил емкость за угол — самыми кончиками пальцев — и повернул на себя. Этого хватило, чтобы она потеряла равновесие, медленно начав заваливаться набок. За спиной Хана МакЭвон неистово запричитал:       — Нет-нет-нет, вы же все разнесете!       Хан поймал коробку и поставил на место.       — Оно взрывоопасно? — он с интересом посмотрел на врача.       — Это антиматерия, — еле слышно простонал МакЭвон.