То, чего не видел Джон. The Story

      — Где ты?       — Не видишь меня? — Хан тяжело прислонился спиной к холодной стене за дверями, заколоченными изнутри.       — Что я должна искать?       — Ложь. Ложь улицы Лейнстер-Гарденс, спрятанная у всех на виду. Вряд ли кто замечает. Люди живут здесь годами и не видят, но если ты та, кем я тебя считаю, ты поймешь меньше, чем за минуту. Дома, Мэри. Смотри на дома.       — Как ты понял, что я сюда приду?       — Я знал, что ты поговоришь с теми, на кого другие не обратят внимания, — сердце пропустило удар, рана плюнула запекшейся кровью. На бинтах расползлась неровная точка. Капельница рядом дернулась, но Хан успокаивающе поднял ладонь. Беспокоиться не о чем.       — Хм. Я думала, что сумничала.       — Ты действительно очень умна, Мэри. На это я и рассчитывал. Я подбросил тебе информацию.       — О-о-о! — звук шагов фоном затих.       — Тридцать секунд.       — Но на что мне смотреть?       — Ни дверных ручек, ни почтовых ящиков. Окна закрашены. Дома 23 и 24 по Лейнстер-Гарденс — пустые дома. Их снесли много лет назад, чтобы провести внизу линию метро. Они — как отдушины в старых паровозах. Остались лишь передние секции. Только фасады. Тебе никого это не напоминает, Мэри? Только фасад.       Щелчок — и на мертвом серооконном полотне возник портрет улыбающейся женщины в свадебной фате. Ее счастливые глаза блестели, а короткие светлые волосы были уложены в прическу.       — Прости. Никогда не мог устоять перед дешевыми эффектами. Входи же. Тут, правда, тесновато… — он оттолкнулся от стены и нырнул в тень коридора.       — Владелец дома — ты?       — Ага. Я выиграл его в карты у каннибала из Кларенс-Хаус. Чуть не лишился почек, но, к счастью, мне выпал флеш-рояль. Эта женщина очень азартна.       Мэри вошла внутрь. Полностью скрылась от уличных фонарей в черном зеве дома.       — Что ты хочешь… Шерлок?       — Мэри Морстен действительно родилась в октябре семьдесят второго. Ее могила находится на кладбище в Чизвике, где пять лет назад ты и похитила ее имя, дату рождения, а значит, и ее личность. Потому у тебя и нет друзей из более ранних времен. Это старый прием, известный людям, которые могут с первого взгляда определить код в случайном СМС об Иакове и Иоанне, у которых отлично развита память, чтобы запомнить размещение всех гостей на собственном торжестве…       — Не быстро же ты дошел.       — Насколько ты хороший стрелок?       Она достала из-под полы пистолет. Лязгнул затвор. Мэри сделала шаг к капельнице, возле которой на стене покачнулась тень от растрепанной головы.       — Ты очень хочешь это выяснить?       — Если я погибну здесь, меня найдут в здании, на фасаде которого твое лицо. Даже Скотланд Ярд что-нибудь, да поймет. Я хочу знать, насколько ты хороша. Ну же, покажи мне. Супруга доктора, должно быть, уже заскучала.       Мэри подняла пистолет. Раздался оглушительный выстрел, но никто не вздрогнул.       — Не я одна храню странные тайны. Ты не думал об этом?       — Речь сейчас не о других, — Хан тяжело вышел на свет у нее за спиной. Мэри обернулась. — Можно взглянуть?       Она решила, что возле капельницы сидела взлохмаченная кукла.       — Довольно примитивный фокус.       Хан поднял монету с ровным отверстием от пули. Получается, с расстояния меньше семи футов Мэри не могла промахнуться. Она метила в сердце, как ни крути. Зачем ей убивать Хана?       Или спасать Шерлока. У людей в этом месте часто бывает печень — самый легко поддающийся восстановлению орган.       — Я беру дело, — сказал Хан.       — Какое дело?       — Твое. Почему ты раньше мне не сказала?       — Потому что Джон не должен знать, что я лгала ему. Его бы это сломало, и я бы потеряла его. Я не могу этого допустить. Пожалуйста! Пойми, я готова пойти на что угодно, но этого — не будет.       — Что ж, прости, Мэри. Фокус не так уж примитивен.       Он щелкнул выключателем, озарив белым светом весь коридор. В каталке у капельницы, нахохлившись, замаскированный всколоченными волосами, сидел Джон.       Джон летел первым. Он, казалось, не замечал ни ступеней, ни порогов, ни края тротуаров и дорог — а все потому, что на Лейнстер-Гарденс не было ни души. Ни единого человека, и даже кэбы будто все вымерли в этот вечер. Сесть им было некуда, и придется добираться до оживленных улиц пешком. Следом спешила Мэри, а позади плелся Хан. Он ощущал, как быстро тают его силы, как усталость наваливается на плечи и уговаривает улечься на уютный серый асфальт где-нибудь между белыми прерывистыми полосами, шепчущими о том, где можно поставить свое авто. Тени под глазами залегли еще глубже. Шаги Ватсонов затихли — он окончательно отстал. На перекрестке посмотрел направо и налево, но никого не увидел, и тишина стояла несвойственная городу. Вдали у тротуара на землю падал свет фонаря, а у его единственной ноги стояла невысокая фигура, опустившая голову. Отблески искрами плясали по торчащим прозрачным кончикам упругих соломенных кудрей и обрамляли человека до самых плеч. Коренастая, спортивная фигура была облачена в тунику, край которой короткой юбкой трепыхался на вечернем ветру. На запястье блеснул широкий кожаный браслет. Хан повернулся к ней, не веря глазам, а она, увидев его, скрылась из яркого пятна, поспешила в другую сторону, с опаской оглядываясь. Хан тронулся за ней. Он не мог толком бежать, и от бессилия ногти глубоко вонзились в ладони сжавшихся кулаков. Фигура то становилась немного ближе, все так же оглядываясь, и теперь, казалось, вела его куда-то по закоулкам чужого, незнакомого Лондона. То она пропадала за поворотом, и, стоило Хану добраться до него, на мгновение появлялась снова, чтобы призраком раствориться на следующем углу. Воздух свистел в легких. Вокруг будто повис туман и ботинки мешали идти, и все никак не удавалось приблизиться, чтобы увериться или отринуть догадку, и Хан тянулся вперед, но никак, никак не мог достать…       — Шерлок! Шерлок!!!       — Шерлок! — он почувствовал шлепки по щекам. Джон обеспокоенно заглядывал ему в глаза. Мэри стояла чуть дальше, но тоже была взволнована.       — Что…       — Ты можешь идти?       — Что… — они стояли в тесной прихожей 221б, прямо возле лестницы, и двери за ними были уже закрыты. Хадсон громко топала наверху, что-то напевая, а Ватсоны рассматривали его так, будто он появился здесь из пустого места. — А где?.. Да. Все в порядке, все, идите давайте! — он взмахнул ладонью. Джон еще раз внимательно смерил его взглядом, но развернулся и начал подниматься в гостиную. Мэри поспешила следом. Хан отогнул полу пальто. По бинтам груди расползалось желто-красное пятно с уже подсохшими краями. Ничего хорошего. Он взял в руки мобильник.       — Девять-девять-девять, слушаю вас.       — Пришлите скорую бригаду на Бейкер-Стрит, 221б. Пулевое ранение…       Отбой. Хан вскарабкался наверх следом за Мэри. Джон уже сбросил куртку. Он прошел вокруг своего кресла и обернулся:       — Сперва я хочу выяснить. Неужели все, кто мне близок и дорог, психопаты?       — Да. Слава богу, это мы выяснили, а теперь… — начал Хан.       — Заткнись!!! — крикнул Джон.       Не кипятись, человек. Ты же знал, на что шел, не так ли?       — И молчи. Потому что на этот раз все не смешно. Совсем, — у Джона мелко дрожали руки. Хан ощутил потребность в том, чтобы успокоить его, оставить в безопасности и живым. Нужно быстрее приступать к работе. Джон обернулся к Мэри. — Что я такого сделал? М?! Чем таким в этой жизни я тебя заслужил?       — Всем, — ответил за нее Хан.       — Шерлок, я же ясно сказал, лучше молчи, — он подошел к дверям гостиной, с помощью косяка которых Хан держал себя вертикально. Делай что хочешь, Джон, можешь ударить даже — ничего не будет. Последнего оставшегося друга он сохранит любой ценой.       — Нет, я серьезно, всем. Все, что ты сделал в жизни, к этому привело.       — Еще одно слово, и морфий тебе не понадобится.       — Ты врач, который ушел на войну. Через месяц мирной жизни в пригороде ты вломился в наркопритон и напал на безобидного торчка. Твой лучший друг — социопат, для которого альтернатива наркотикам — это дедукция. Твоя хозяйка руководила наркокартелем… Джон, ты подсел на определенный образ жизни, у тебя аномальная тяга к риску и всему, что с ним связано, так что ж удивительного, что женщина, которую ты полюбил, вписывается в эту схему?       — Но в ней не было ничего такого, — он обвиняюще ткнул в Мэри. — Почему она такая?!       — Потому что ты ее выбрал. Джон. Скажи, кто она.       — Нет, Шерлок, сейчас не до твоих дурацких игр…       — Ответь мне, кто она?       Джон разогнался и пнул стол так, что он со всем содержимым отлетел в сторону. Хадсон вздрогнула:       — О, соседи!       Хан подпирал дверь. Джон посмотрел на старый истертый ковер, на желтый смайл на стене, на наушники, венчавшие рогатый череп оленя. На нож, торчащий вертикально из притолоки камина, изогнутым лезвием криво отражавший всю их безумную компанию. Он громко поставил между креслами простой деревянный стул, обратился к своей жене:       — Садись.       — Зачем?       — Потому что здесь они сидят. Те, кто приходит со своими историями. Кли-ен-ты. Вот кто ты сейчас, Мэри. Клиентка. Они сидят и рассказывают, а мы сидим и слушаем, а потом решаем, берем ли мы дело, — Джон обессиленно упал на свое извечное место, Мэри опустилась на стул, осторожно поставила сумку на пол. Хан оторвался от косяка, пересек гостиную. Благословенное кресло…       — Итак, что ты уже знаешь? — спросила Мэри.       — Судя по набору навыков, ты, очевидно, бывший агент разведки. Говоришь без акцента, но вряд ли ты британка, подозреваю, ты в бегах и от кого-то прячешься. Живешь под чужим именем. Магнуссен знает твою тайну, поэтому ты решила его убить. Я думаю, ты подружилась с Джанин, чтобы добраться до него.       — О! Кто бы говорил!       — Оба хороши, — проворчал Джон. — Вам стоило пожениться.       Мэри выложила на стол флешку. Подтолкнула к Джону.       — А-Г-Р-А. Что это?       — Мои инициалы, — она смутилась. Джон потер глаза. — Не читай при мне. Не хочу видеть момент, когда ты меня разлюбишь. Того, что Магнуссен обо мне знает, довольно, чтобы закончить жизнь в тюрьме.       — И ты нашла выход, м? — искусственно улыбнулся Джон.       — Подонков нужно убивать, для того и существуем мы.       — В-в-великолепно! — он стукнул ладонью по подлокотнику. — Ты была убийцей. Невероятно, как я мог не увидеть.       — Ты это видел, — тихо сказала Мэри. — И женился на мне. Потому что он прав. Ты этого ищешь.       — Итак, Мэри, — Хан еле ворочал языком, нужно было еще время, но его не было. — То, что прячет Магнуссен, угрожает твоей жизни, поэтому необходимо это изъять и уничтожить.       — Предлагаешь помощь?       — Безусловно, ведь ты спасла мне жизнь.       — Прости, что? — Джон склонил голову, будто плохо расслышал.       — Когда я вошел к Магнуссену, у тебя возникла проблема, точнее, свидетель. Проще было убить обоих и скрыться, но чувства взяли вверх. Ты обездвижила меня в надежде выиграть время и заручиться моим молчанием. Потому что иначе под подозрения попал бы Джон, так что ты верно решила, что Магнуссен предпочтет использовать этот факт и не станет сообщать ничего полиции, и сохранит ее на потом.       — Как она спасла тебе жизнь? — по-прежнему недоумевал Джон. Ему позволительно, он же не видел.       — Вызвала службу спасения…       — Это я ее вызвал!       — Она сделала это раньше.       Внизу раздался торопливый топот.       — Ты нашел меня спустя пять минут. Время прибытия скорой в Лондоне — восемь минут, — в гостиную, запыхавшись, ввалилась бригада медиков.       — Скорую вызывали? Говорили, тут пулевое ранение…       — Было. Неделю назад, — слова густели до того, как произносились. Новой теплой влаги Хан на бинтах не ощущал, и чтобы убедиться в своем состоянии, положил пальцы на собственное запястье. Он привстал с кресла. — Похоже, у меня внутреннее кровотечение, пульс слабый и учащен, возможна остановка сердца.       Ноги стали ватными на мгновение, но Джон успел подхватить.       — О боже! Шерлок? Шерлок!       — Джон, — он ухватился слабеющей рукой за ставший вдруг скользким рукав, — Магнуссен — вот самое главное. Ты можешь верить Мэри, ведь она спасла мне жизнь.       Она ведь не знает, что такое Хан.       — Выстрелив?       — М… Ну, просто обстоятельства так сложи… — спазм свел все внутри, и голос пропал. Ощущения не из приятных: словно он завязан в узел и проткнут насквозь. Медбратья слаженно подхватили его и уложили на узкие носилки; перед глазами проплыла чернеющая лампа на потолке, и казалось, что свет от нее отходит лишь на пару дюймов, а потом вдруг пропадает, не в силах ничего достать. Хан закрыл глаза, а когда открыл их, то ни Джона, ни Мэри, ни 221б по Бейкер-стрит уже не было. Перед ним на стуле, сжав в руках ручку зонта, устроился Майкрофт. Костяшки его пальцев побелели, а губы были сжаты в нитку. Хан снова был опутан электроникой, как паутиной, а рядом попискивало незнакомое оборудование.       Ани обняла только начавшие раздаваться плечи Хана и заговорщицки понизила голос:       — Давай сегодня сходим на озеро? Я достала пропуск на час. М? Поплаваешь хоть в нормальной воде.       Хан скосил на нее глаза. Заманчиво, но… Ани улыбалась чему-то своему. Хан усмехнулся:       — В воде. С пиявками.       Ани тихо замеялась.       — Ага.       — Пошли, — тень улыбки закралась и на ханово лицо.       И они пошли. Пробрались по коридорам, остановились у двери с окном почти как у Хана в комнате, но больше, и в простой металлической раме. За стеклом замаячил одетый в камуфляж человек. Ани стряхнула улыбку, а из кармана достала сложенный вчетверо белый лист.       — Пропуск, — хмуро потребовал охранник. Еще трое наставили на Хана дула. Он не сводил с них взгляда, будто бы это чем-то могло помочь. Люди отступили на шаг. — Будьте осторожны, — он исподлобья смерил Хана взглядом, — это нелюди, я видел их.       — Не беспокойтесь, — мягко сказала Ани и похлопала по белой кобуре, висящей на левом боку. Все знали, что там, но никто никогда об этом не говорил. По крайней мере, так всегда казалось Хану, а Ани утверждала, что это лишь формальность. Аугмент нахмурился: он не знал, что в капсуле, встроенной в дротик.       Час пошел. До озера было далеко, но этот вопрос был решен, еще как только Хан немного подрос. Едва за поворотом тропы скрылись камуфляжные охранники, он привычным движением забросил Ани на спину и помчался сквозь трещащие под подошвами джунгли, кричащие многоголосым воем. На закате все еще смелы, но скоро упадут сумерки, и все замолкнет, а тишину будут нарушать лишь редкий тигриный рык, да свист ночных птах. Они очень редко вот так выбирались — чтобы вдвоем — и Хану всегда казалось, что в этом есть что-то нереальное. Тот кусочек мятой бумажки, что он помнил, давно сгинул, а он так и не узнал, что значили написанные там слова. Но Ани была добра, она иногда приносила свежеиспеченные лепешки, от аромата которых дурело в голове, и Хан с глупой улыбкой сидел и грыз их хрустящие корки, словно ребенок. Она слушала рассказы про его кошмары, про радости и трепет от выполненных заданий с того самого момента, как Хан впервые себя помнил. Другие аугменты смотрели на него с недоумением, когда он, окрыленный достижением, тащил ей кривую лодочку, способную плавать лишь по кругу, и с еще большим, когда она в ответ улыбалась. А однажды, давным-давно, его привели в комнату, на стене которой было огромное зеркало, а посередине — стол и пара стульев. Ему дали бумагу и карандаши, оставили одного. За дверью с неизменным окном промелькнула растрепанная темноволосая макушка.       Он слышал, как за стеной что-то происходило. Ноги не доставали до пола, и, перевернувшись на живот, он сполз с высокого стула. Упал карандаш, неосторожно задетый, и он присел: не слышал ли кто, ведь так громко! Но никто, видимо, не заметил, поэтому он зажал карандаш в ладошке и подкрался к стене у зеркала, ведь там было громче всего. Звуки шли из стены, и чтобы лучше понять ее слова, Ханни прижался к ней ухом, к холодной и чуть шершавой, как подушечка лапы Монстра.       — Вы не можете!       — Образец F6-38 — ущербный, поэтому не только могу, но и должен, — спокойно отвечал тихий голос.       — В чем его ущербность?       В комнату зашел высокий человек в форме уборщика; за собой он тащил ведро, полное расплескивавшейся воды и большую черную простыню. Ханни посмотрел на него. Тот улыбнулся.       — Он не выполняет заложенных функций, он нестабилен. В будущем он опасен.       — В чем его нестабильность? В эмоциональности?! В сочувствии и эмпатии, в этом он нарушает функции?!       — Мисс Берельман, успокойтесь. Пройдите на свое рабочее место, вас здесь быть вообще не должно. Вы — медсестра, — голос сочился уничижением.       — Я не просто медсестра, и вы это прекрасно знаете. Я могу заняться его воспитанием, я помогу вам, насколько смогу. Прошу, не делайте этого.       Человек развернул простыню, и она оказалась большим вытянутым домиком с окошком, у которого не было высоты. Он лежал, этот домик, плоский и пустой. Если бы Ханни дали пару мягких тренировочных палок, он бы сразу соорудил из них опоры для стен! Лужа вокруг ведра блестела прямо под лампочкой, теперь будто выросшей прямо из пола, как чудной гриб.       — Я должен, мисс Берельман. Приказ директора.       — Отсрочьте приказ! Вы можете это сделать, я знаю. Хотя бы на несколько дней! — голос стал таким, будто по щекам Ани катились слезки — Ханни слышал однажды.       — Зачем?       — Проверьте его еще раз! Он чувствует настроения других, разве это не преимущество? Это качество для вас полезно! Употребите его в дело, вы, высокомерный ублюдок!       Из-за стены раздался тихий смешок. Человек рядом с Ханни громко щелкнул черной штукой, крепко зажатой в пальцах, поднял обе руки, будто указывая ею на него. Если бы она Ханни и заинтересовала, эта черная штука, так только тем, что в нее можно с легкостью засунуть карандаш и посмотреть, что получится.       — Не стоит драться, мисс Берельман. Возможно, вы и правы. Отменить операцию.       Человек рядом с Ханни замер:       — Что?       — Ничего, — сказал Ханни. Тот прижал пальцем ухо, будто оно болело, и брови его сошлись вместе. Он так стоял некоторое время, а стена шептала что-то неразборчивое, и Ханни уже не слушал, рассматривая штуку в руках человека. Тот отмерз, опустил дуло, сгреб аккуратно разложенный домик. Забрал ведро, сцапал лист с рисунком и даже карандаш из рук. Открылась дверь, и к нему бросилась Ани. Она долго его обнимала, а он не понимал, зачем, но все равно улыбался.       Теперь он вырос, и также не может взять под контроль эти глупые мимические аберрации. То, что ветер от бега хлещет прямо в лицо, раздувает волосы, а мышцы работают слаженной машиной — все это не причина, верно? Как и гулкое теплое дыхание Ани прямо в ухо. Он резко остановился, и она скатилась вниз, как всегда ловко. Впереди тропа заканчивалась, выходя на маленький илистый пляжик, окруженный водой. Сверху к ней тянулись витые лианы, листьями почти макаясь в воду, а гладь была будто бы пустой, но Хан знал, что на дне ее тоже кипит своя жизнь. Мимо пролетела Ани, поскальзываясь и размахивая руками. На последнем шаге она зацепилась ногой за лиану и плашмя упала в воду, счастливо визжа. Хан улыбнулся, глядя, как она барахтается возле берега — мелко для него и глубоко для нее, так, что не постоишь. Он стянул удобную тренировочную кофту, примостил ее на ветках подальше от земли, чтобы не испачкать. Ани так громко плескалась, что несколько брызг долетели до берега и маленькими точками осели на его светлых штанах и легких ботинках, уже небрежно валявшихся рядом.       Хан возился со штанами, когда заметил короткий хлюпающий звук совсем рядом, у воды. Он отвлекся от заевшей молнии; в воде уже исчезал темно-зеленый чешуйчатый кончик, чуть подернутый мхом. В мутной воде ничего не было видно, но редкие, осторожные волны от берега давали уверенность, что это не галлюцинация, а опасный хищник вышел на охоту. Ани плавала совсем близко: ждала.       — Уходи! — заорал Хан. Она плыла на спине, лениво барахтая ногами, и не расслышала; подняла голову из воды и переспросила. Гладь возле нее вздыбилась; пошла пузырями, а под покровом нерасступившейся воды выглянула разверстая утыканная острыми костьми пасть, зацепила Ани за бок мертвой хваткой и утащила на глубину. В абсолютной тишине и замедлившемся времени Хан прыгнул следом. Он даже не почувствовал, как вода ударила по раскрытым глазам и песок с илом царапали распахнутую склеру. Впереди очень медленно, вытянув руки и ноги вверх, погружался на дно силуэт в цветастом самошитом купальнике, а из-под вонзившихся в кожу зубов крокодила в воду проступали красные пятна. Хан ухватился за гребень хвоста и что есть сил дернул, уперевшись пятками в мягкое дно. Ани дернулась следом, оставив россыпь расползающихся красных пятен, а по крокодилу прошла дрожь, призванная сбросить ненужного противника. Вода бурлила воздухом вокруг них; руки вонзились в длинную пасть и легко раскрыли ее, и раскрывали, пока она не порвалась и зверь не обмяк. Ани продолжала тонуть, окутанная грязно-красным мутным облаком. Хан выдернул ее из воды и ринулся назад, на станцию. Он скользил мокрыми ступнями по обрывкам лиан, запинался о кочки. На животе было тепло, слишком тепло, и он позволил себе взглянуть туда: все было залито кровью. Она тихо сочилась из рваной раны, стекала по животу на штаны и капала на тропинку, бегущую под ногами. Хан с ужасом считал невесомые вдохи, становившиеся все слабее. Ани бледнела и стала липкой, холодной, словно кусок кровоточащего мяса.       Охрана встрепенулась, увидев их, и моментально ощерилась оружием.       — Позовите кого-нибудь, — выдохнул аугмент. Он бережно опустил ее на пыльную тропинку. Скоро наружу выбежал отдаленно знакомый пожилой человек с бейджем на груди.       — Кто это сделал?! — профессор проверил пульс, которого не было, заглянул в потухшие пустые глаза.       — Крокодил…       Он это сделал.       Хан это сделал.       Сам. Невнимательностью и промедлением.       Он наклонился к профессору, чтобы помочь ему перенести Ани, и испуганная, недоверчивая охрана дружно нажала на спусковые крючки.       Спина невозможно затекла. Сколько времени он так лежит? Хан хотел было перевернуться на бок, но обнаружил, что привязан к кушетке. Майкрофт из своего кресла криво усмехнулся. Пошарив за пазухой, глава Британии выудил причудливые очки. Вместо оправы были розовые ладони с растопыренными пальцами, а окраска стекол будто стекала с них, и сверху они были прозрачнее, чем снизу. Майкрофт нахлобучил их на неподвижного аугмента и отступил, снова приняв сосредоточенную позу. Хан разглядывал ставшую переливчато-фиолетовой палату. Твердая кушетка с бортами и завязками на них, рядом — несколько экранов, показывающих каждый свое, напротив — гостевой — теперь занятый — стул, а в углу палаты стоял одинокий зонт-трость, заботливо облокоченный о вешалку для одежды. В другом углу копошилась прямоугольная медсестра в темно-пурпурной униформе. Она звенела ложкой о край кофейной чашки, а мелкие светлые кудряшки расползались по плечам от ветра из приоткрытого окна. На фиолетовом облачном небе загорался рассвет или закат — не понять. У Хана перехватило дыхание.       — Ты нашел ее, — проскрежетал он. Завязки врезались в запястья, не давая подняться. Майкрофт потянулся одной шеей и молча, двумя пальцами, дернул за концы тонких веревочек. Оковы распались, аугмент сел. Очки полетели на пол.       — Кого? — не понял Майкрофт. Медсестра протянула кофе Хану. Ее тонкие черты лица были ему совершенно незнакомы.       Он мог бы поклясться, что никогда ее не видел прежде.       — Не люблю кофе, — он отвернулся.       — Как знаешь, — Майкрофт взял чашку себе и отхлебнул приличный глоток, — очень зря. Так о ком ты говорил?       — Сингер. Рил Сингер, с пленки из лаборатории. Ты ищешь ее? Майкрофт посерьезнел.       — Естественно. Ее технология изящнее твоей, и намного более компактна, — он металлически улыбнулся, — что неоспоримый плюс.       — Браслет потерян, — напомнил Хан. — Вряд ли она сможет изготовить его заново.       — Зачем изготавливать, если можно взять готовый?       — Где?       — М-м, ну не знаю… В каком-нибудь магазине особенных предметов, например, — вежливо предположил Майкрофт. Он вернул пустую чашку мгновенно испарившейся медсестре. Взгляд его сверлил Хана, не отрываясь. — Она должна знать.       — И ты не постесняешься…       — Не постесняюсь, — мягко заверил глава Британии. — Угрозы мисс Адлер не были пустыми, мистер Сингх. Если дипломатия окажется неэффективной. Пожалуй, мне пора.       Когда за дверью скрылась прямая спина Майкрофта, Хан закрыл глаза. Он был все так же перебинтован, и даже спустя те несколько суток, которые он вынужден был проспать, рана осталась на месте. Он прислушался к ощущениям, просканировал тело; глубокие повреждения все же не обнаружились. Осталось зарастить лишь кожу, так что…       Когда мистеру Шерлоку Холмсу по специальному распоряжению мистера Майкрофта Холмса принесли особо питательный ужин из трех блюд, в палате оказалась лишь пустая кровать, да распахнутое настежь окно.       Это оказался закат. Он и вправду был фиолетовым, сквозь тонкую чистую щель между горизонтом и облаками мягкими росчерками растекшимся по западному краю неба. Безветрие рождало тишину. Шорох автомобильных шин вливался в нее, не разрушая, и тихие всплески волн Темзы вторили ему. Лондон погружался в томный сухой вечер. Неон сегодня блестел приглушенно, будто окутанный туманом или пылью, а редкие прохожие не спешили, наслаждаясь редким осенним штилем.       Ночь захватила и Хана. Он брел узкими переулками между кирпичных стен, время от времени вглядываясь в освещенное городом небо. Изредка он натыкался на бочки, горящие изнутри и собравшие вокруг себя бродячих бедняг, что не имели другого крова. В таких местах окна домов отблескивали пламенем, а в круге людей ходили всякие истории, рассказывавшиеся тихо и размеренно. Аугмента провожали взглядами, на миг замолчав, и, не увидев в нем собрата, продолжали рассказы, и он уходил дальше, в следующую тень. Возле особенно старой исписанной белыми граффити стены его задел плечом прохожий, хотя ширина дороги позволяла разойтись. Хан отстраненно наблюдал, как тот развернулся, и с бычьим выражением на заросшем лице начал что-то говорить, наступая. Как он повис над дорогой, бессильно стуча Хана по запястью; как дергались ноги и закатывались глаза. Как опали безвольные уже руки, стукнув локтями по белой букве Z на стене и как прохожий грузно оседал наземь, закрыв глаза. Биений под челюстью не оказалось, да и к лучшему. Аугмент блаженно сомкнул ресницы и побрел дальше. Пахло осенью.       Лестница вниз, и разломанный мусор под ногами. Все, как всегда. Металлическая дверь отозвалась на пароль, открылась, и за ней оказалась все та же лаборатория. Та же пирамида-линза, аквариум, а перед ними — сплетенный из двух в одно целое компьютер. Хан дотянулся до выключателя, погасив свет, и по-турецки уселся прямо на пол, окруженный лишь зеленоватым отсветом от таблички «выход» возле входа. Охранник замер где-то в тени, а Хан погрузился в размышления.       — Нет, Миранда. — раздался уверенный голос с налетом высокомерия. — Знаешь, если бы ты просмотрела позавчерашний отчет, ты бы узнала, что квантовый тоннель… Мистер Холмс? — говоривший остановился. Все были в белых халатах, кроме Хана. Он внимательно осмотрел смутно знакомые лица. Прочел надпись на бейдже ближайшего: «Гилберт Моррисон. Старший техник». — Мистер Холмс! Вы в порядке?       Хан поднялся на ноги. Искомого среди них не было. Ни одной светловолосой женщины, ни одного кудрявого человека. Он протиснулся через толпу, направившись в их спальни, чтобы удостовериться, что никого не осталось и там. Спальни были пусты, и Хан покинул лабораторию.       Молоток на 221б смотрел строго вниз; аугмент поправил, как надо, и вошел. Стойко принял громкие приветствия Хадсон.       — Здесь Джон бывал? — почти равнодушно поинтересовался он. Хадсон обычно заходит с черного входа прямиком на кухню. Она всплеснула руками:       — И Джон, и Мэри! Шерлок, мы все так волновались!       — Не стоит, миссис Хадсон, — он похлопал ее по плечу, — меня хорошенько подлатали… Оу!       Он застыл от неожиданности, когда оказался в мягких объятиях домовладелицы. Что же… Здесь, как и всегда, дом. Губы против воли растянулись — совсем немного.       В гостиной, все такой же беспорядочно заставленной, как и прежде, было нисколько не пыльно, хотя разбросанные вырезки, газеты и ноутбук оставались лежать на своих местах. На столе расположились реторты и микроскоп, а за дверью холодильника — пакетик отрезанных пальцев. Приоткрытая дверь спальни не скрывала незаправленную кровать и кусочек шкафа.       Уютно. Не хватает чашки какао и щепотки корицы. Все это лежит за дверью кухонного шкафчика, рядом с памятной чашкой, в которой был выловлен подпаленный глаз. Хан сдернул ее со своего места и потянулся за корицей. Прямо за кружкой, будто прячась в тени посуды, лежал туго свернутый кусочек хорошей жесткой кожи, словно заботливо прикрытый от посторонних глаз тем, что в руки возьмет только Хан. Аугмент отпрянул от стола, торопливо оглянулся. Кто мог подложить сюда телепорт? Камеры были все до одной на месте, ни единой новой. Сингер?! Нет, не может быть, последний раз телепорт был на Хане, когда он с выскальзывающей антиматерией в окровавленных руках, шатаясь, брел к шаттлу. Он не мог остаться здесь… Не мог! Если только браслет не один, а тогда он никогда не настигнет Сингер, если она того не захочет. Вот ведь черт! Черт, черт, черт! Хан замер, успокаивая дыхание и проснувшуюся ярость. В руке тихо хрупнула чашка, звякнув осыпавшимися осколками по полу. Под бинтами противно заныло.       Джон стоял в дверях, разглядывая то, что у Хана в руках, со смесью отвращения и опаски:       — Ну ты и чудной, Шерлок! Ты не в курсе, что это просто опасно?       — М? — Хан оторвал от губ чашку. Края ее были обколоты, ручка отсутствовала вообще, а тонкие трещины покрывали все оставшееся мелкой сеткой. Несмотря на плачевное состояние, в ней плескалась темная жидкость, а на всю квартиру распространился щекочущий запах коричных палочек. — Ты о чем?       — Об этом самом, ты же понял. Ее нужно выкинуть. — Джон неожиданно ловко увел чашку прямо у Хана из-под носа.       — Поставь. На место. Джон. — Аугмент все также внимательно разглядывал что-то на экране ноутбука, но его немигающий взгляд остановился. Джон развернулся на месте.       — Смотри. Я, как врач, тебя предупредил.       — Благодарю, доктор Ватсон. Почему ты вдруг поседел?       — Шерлок, на дворе ноябрь. Почему волосы могут стать белыми?       — Брось. Ноябрь?       — Точно. Ты совсем закис тут. Майкрофт жалуется, что ты перестал язвить, — Джон сложил руки на груди и упал в свое кресло.       — Ему разве не в радость?       — Не думаю. Похоже, он скучает.       Они оба тихо засмеялись — каждый о своем.       Хан забросил за спину кожаный браслет: Джон полон рефлексов, и он должен был поймать — и поймал.       — Что это, Шерлок? Что оно делает? — Джон разглядывал сетку и слепые круглые кнопки без надписей.       — В том-то и дело, что оно не работает. Я нашел отсек под аккумулятор, но ни один из существующих не подошел.       — Где ты его взял?       — На полке, — Хан неопределенно махнул рукой.       — На полке.       — Точно.       — На нашей полке?       — Какой нашей?       — Нашей. Чай, чашки, все такое.       Хан обернулся и уставился на Джона.       — Откуда ты знаешь?       — Нашел возле твоего кресла после того, как тебя увезли, и положил туда, где ты точно увидишь.       — Откуда он взялся у кресла? — подозрительность сочилась из слов, но Хан постарался прикрыть ее вежливостью. Джон-человек, ты был единственным, кто стоил доверия…       Джон пожал плечами:       — Я не знаю. Увидел, кончик браслета торчит из-под кресла, и достал.       От Джона прямо-таки разило привычной простотой и честностью. Что же, допустим.       — Ничего больше не находил? На улице никого подозрительного не видел?       — Пожалуй, нет. Нет. — он помотал головой. Потом прищурился, — а это что-то важное?       — Не знаю, — соврал Хан, — но кто-то же подкинул нерабочую вещицу; зачем, интересно.       Джон сверился с часами, тяжело, нехотя поднялся из кресла:       — Я, пожалуй, пойду. Мэри скоро будет дома.       — Вы до сих пор не разговариваете?       — М… Нет.       — Вы приглашены к моим родителям на Рождество. Нет, ты не можешь отказаться.       Джон фыркнул.       — Будет Майкрофт. — Хан снова уткнулся в экран.