dungeon of witchcraft

Бокуто всеми силами не хотел казаться навязчивым, когда делал уже второй круг по периметру сада, попутно огибая фонтан и позволяя себе задержаться там на пару минут, перевести ломоту в уставших за весь день ногах и с неподдельным наслаждением выкурить одну-другую сигарету. И когда он в третий раз подходит к фонтану, то практически сразу замечает уже знакомую фигуру, буквально расплываясь на месте. Даже внутренний ворчащий дед отходит на второй план, проваливая обратно в спячку. — Эй, новенький! — как можно тише подзывает Бокуто — вполне достаточно для того, чтоб он услышал. Кончики пальцев вмиг заливаются холодом от волнения, неизвестно — куда отливает от конечностей кровь в такие моменты, заставляя переминать пальцы друг об друга, чтоб заставить ее вновь циркулировать по ладоням в нормальном ритме. Но пока тот самый мешковатый парень успевает чуть дрогнуть и обернуться — Котаро уже уверенным шагом направляется в его сторону. — В какой группе ты занимаешься? На каком этаже живешь, в какой комнате? Как тебя зовут? — Бокуто, словно отыгрываясь за всю эту мучительно тянущуюся неделю, напористо наваливался потоком вопросов на мало что понимающего парня, стремительно сокращая дистанцию. — Не поверишь, но я ждал тебя целую неделю! — Зачем? — едва слышно выдавливает тот. Никаких тебе «привет», «как дела?», самый пресный вопрос и полная незаинтересованность в Бокуто, будто тот тревожит его за зря и отвлекает от невозможно важных дел в десять вечера. Взгляд кажется еще более пустым, чем в их предыдущую встречу, а форма все так же волочится по земле, собирая собой все, что не успели смести с дорожек в общую кучу. — Как это «зачем»? — Бокуто хлопает глазами, оказываясь непозволительно близко. — Думал, что мы можем подружиться. Тебе, наверное, тяжко приходится без друзей на новом месте? — После одного диалога Вы успели записать меня в друзья? — парень делает шаг назад от Бокуто, шаркая по песку каблуками ботинок. — Вы невероятно странный, Бокуто-сан. — Так ты знаешь мое имя! — Котаро хлопает в ладони, после довольно потирая их и на секунду впадая в ступор. — Стоп, а откуда? — С прошлой встречи я узнал многое про академию и ее учеников, — он неоднозначно пожимает плечами и смотрит словно сквозь Бокуто, изредка хлопая пушистыми ресницами. — Ты хочешь сказать, что тоже пытался меня найти? — Котаро загорается пуще прежнего, делая еще один шаг вперед, но его собеседник сводит на переносице темные брови и ровно так же делает еще один шаг назад. — Это «сан» так непривычно слышать, ты коренной японец? Тут таких много, но нас все равно дразнят узкоглазыми. Парень становился угрюмее с каждой секундой диалога, взглядом прощупывая пути отступления. Голос Бокуто — возбужденный, громкий и полный тошнотворно ярких эмоций, загоняющих буквально в самый угол своим напором. До одури тактильный, безумно сложный и вызывающий миллионы вопросов — он хотел прикоснуться, изучить, вызвать хоть малый, но уж какой-то спектр эмоций, незаметно (только для самого Бокуто) подкрадываясь к загнанному в угол парню со всех сторон бесконечным потоком вопросов. Но тот, словно игнорируя каждый из них и тщательно выбирая нужный именно ему, совершенно сухо бросает: — Японец. — Твой английский невероятно хорош! — и Бокуто с открытым ртом готов принять буквально любую фразу, которую чуть ли не клещами приходится вытаскивать из этого мальчишки. — Может, все-таки скажешь мне свое имя? Было ясно только одно: Бокуто не отстанет. И если он хочет, то обязательно получит, даже если придется бежать за новеньким до его комнаты, выслеживать его соседей и выпрашивать любую информацию. Его маниакальные идеи никогда не заканчиваются чем-то хорошим, ровно как и начинаются с самой настоящей ерунды, за которую он отчаянно цепляется и вынашивает в голове днями, а то и неделями. — Я не планирую заводить друзей. — А если друзья сами тебя заведут? — Котаро, кажется, слышит только себя, полностью игнорируя чужие границы. — Я не буду повторять дважды, Бокуто-сан. — Скажи мне хотя бы свое имя, ну! Я отстану, — Бокуто добавляет к голосу отвратительно притянутые за уши нотки расстройства. — Честно-честно. — Акааши Кейджи, — наконец сдается тот, сопровождая слова вздохом гнетущего отчаяния. — Теперь я хотя бы смогу тебя найти, — горделиво заявляет Бокуто. — Не представляешь, насколько много второкурсников подходит под твое описание. — Значит, плохо искали, — только и может выдавить из себя Акааши, пожимая плечами в который раз. — Я сам найду Вас, если потребуется. Не стоит ставить на уши всю академию. В мыслях Бокуто тягучей волной разливается облегчение — контакт, пусть и немного, но налажен. Он успел пропустить то, как в кончики пальцев вернулось приятное тепло, а гнетущая атмосфера лично для него перестала быть таковой. Возможно, он слишком уверен в себе, но когда это стало плохой чертой? Удивительно, но рядом с Акааши становится тепло, словно у открытого огня, одно неверное движение — сгоришь в игольчатом взгляде, но ровно с таким же шансом утонешь где-то там же, насадившись глоткой на непроглядные колючки и позволив ему полностью окружить себя опаляющей кончики пальцев прохладой. — Обменяемся соцсетями? Ну, так, на всякий, — Бокуто горит ярче самого яркого фонаря на этой дорожке, давя улыбку всеми возможными и невозможными способами, а неоднозначный взгляд, направленный прямо ему в глаза, заставляет его чуть стушеваться, с силой запихав рвущегося наружу пятиклассника на первом свидании куда подальше. Щеки чуть полыхают, но так же заботливо обнимаются прохладными потягиваниями ветра, когда воздух после дневной жары все еще отдает духотой, но ощутимо впитывает всю ночную свежесть. — Я не пользуюсь этим, — неуверенно отзывается Акааши, столкнувшись с чужими глазами и тут же пряча сосредоточенный взгляд куда-то вниз. Кажется, этот жест с его стороны они уже проходили. — А номер? — Не хочу, чтоб Вы названивали мне по ночам или отвлекали от занятий. Уж простите, но я вижу Вас второй раз в жизни. — Но уж точно не последний, — подхватывает тот, слегка хмурясь. — Теперь мне точно не поверят, что я тебя не выдумал. Мои друзья думают, что я еду крышей. И правда, любой бы поднял Бокуто на смех, узнав, что он днями курсирует вокруг академии в поисках второкурсника, которого видел единожды, обменялся парочкой фраз и потерял из виду в ночной глуши. — Я бы тоже так подумал, но Вы для меня — самое меньшее открытие за этот период. — Ты почти меня задел! — картинно заявляет Котаро. — Но первые полгода я тоже хлопал себя по щекам и пытался проснуться, — он в привычном для себя жесте тянется за очередной сигаретой, но взгляд от чужого лица все еще не отводит — любопытство сжирает его ровно так же, как и желание впитать в себя каждую эмоцию, движение, взгляд. Акааши молча кивает в сторону скамейки, Бокуто отвечает ему точно таким же согласным кивком и делает первый шаг только тогда, когда его собеседник двигается с места, попутно прикуривая. Неосязаемое счастье слегка туманит голову, ведь Акааши настаивал на своём, но и сам не заметил, что легко поддался чужому напору. Либо просто сдался, что было более вероятно, ведь перспектива иметь личного сталкера устроит далеко не каждого. Как только уставшая спина находит покой в деревянной поддержке — Котаро наконец расслабляется, легкие наполняются едким табаком, а объект его маниакального интереса опускается рядом. «Здорово» — думает он, ведь вечер точно не может быть испорчен, даже когда воцаряется мертвецки колющая тишина и они неловко пялятся промеж косых веток нависающего дерева, пытаясь рассмотреть что-то в резко ставшим интересным небе. Акааши сдается первым, с трудом глотая всю эту неловкость. — Каким был ваш первый день? — совсем тихо, но достаточно вкрадчиво вопрошает он, поворачивая голову в сторону Бокуто. И какой-то огромный валун волнения, кажется, наконец находит свое спокойствие, приятным теплом скатываясь вниз.

***

— Черт! — шепотом, но достаточно громко разносится по комнате, мешаясь с отвратительно дающим по ушам грохотом. Ночник тут же слабо слепит комнату, а Тетсуро неприятно щурит глаза, зарываясь глубже в одеяло и всеми силами хватаясь за сон. — Ты где был? — ровно таким же всполошенным шепотом доносится откуда-то сверху двухъярусной кровати. Кажется, это был Сугавара. — Гулял, — тихо отмахивается Бокуто, кидая рюкзак на его законное место и попутно стягивая с себя одежду. Спустя пару минут такого же невозможного шороха Куроо все-таки сдался, отбрасывая тщетные попытки куда-то в сторону и вымученно простанывая в подушку, а затем вытаскивая из-под нее телефон. Слепящий экран смартфона показывал без трех минут шесть, а это значило, что до подъема осталось чуть больше часа. — Я сейчас кому-нибудь лицо откушу, — шепчет уже сам Тетсуро, продирая до невозможности тяжелые глаза в сторону ночника. — Прикинь, я все-таки встретил того мелкого, — Бокуто, явно воодушевленный хорошо проведенной ночью, заваливается на кровать напротив, кутаясь в до невозможности теплое одеяло — за такой большой период времени он успел изрядно так промерзнуть до самых костей, но держался до последнего, лишь бы побыть там как можно дольше. — Оставь это на утро, — кажется, хрипит уже Ойкава, приподнимаясь на локтях. — Раз уж вы все уже не спите, — снова начинает Бокуто, чуть прибавив тон. — Где змеюка? — Если его не хватились на обходе, то скорей всего где-то под кроватью у Хироо, — Ойкава фыркает так, словно сам колется об свою же фразу. — Свято верю, что он переберется к нему в комнату с концами, — Бокуто расплывается от приятно обволакивающего тепла, комкая в руках и без того огромную, пушистую подушку. Хоть времени на сон оставалось не так уж много, но ему искренне казалось, что оно того стоило. — Я поспал целых четыре часа, — Тетсуро бурчит, словно недовольный дед, поднимаясь с постели. — И был бы рад пяти часам сна куда больше, если бы кто-то умел вести себя тише. — Не поверишь, но я споткнулся об свою же ногу. — Верю, — под тихий неловкий смешок Сугавары хмыкает Куроо. — Но продолжаю осуждать. Ты можешь таскаться к своему другу днем, а не пробираться в ночи как мышь какая-то. — Днем он слишком загружен. Говорит, что пропустил год обучения и теперь зубрит дополнительный материал за первый курс. — Ради Христа, — Сугавара беззлобно рычит себе под нос. — Дайте доспать. И комната снова погружается в отвратительно липкую тишину, пока Куроо не приминает скрипящий пол. После продолжительного сна во рту до омерзения сухо, хочется осушить полный ледяной воды стакан в три глотка, поэтому он без зазрения совести хватает чью-то бутылку воды с прикроватной тумбы, делает большой глоток и пропускает мысль о том, что безумно хочется завернуться назад в одеяло и не вылезать, пока кто-нибудь не подумает, что он окуклился и умер, так как превратиться в бабочку ему вряд ли светит, да и валяться в кровати добрые полтора часа никакого смысла нет. Единственное, что сейчас реально светит — тусклый желтый свет коридорных ламп, которые нарочно слегка приглушают на ночь, но глаза от этого меньше не режет — плафоны у ламп пыльные, затянутые коричневой пеленой от тепла лампочек, а свет едва-едва пробивается сквозь толщу пыли, делая длинный коридор чуть более пугающим, чем обычно. Бытовой страх, когда коридоры еще не наполнены привычной суетой, от тянущего по полу сквозняка чуть легче, ведь Сугавара, гребаный мерзляк, даже в конце лета закрывает окна, делая из комнаты баню, поэтому единственное, что остается — глотать приятную прохладу, шлепая в одних тапках и боксерах по пустому коридору, едва разглядывая что-то впереди и шугаясь каждого доносящегося из жилых комнат звука. До подъема — час. До занятий — два часа. Тетсуро было вполне привычно за несколько часов до подъема выискивать что-то по коридорам, лениво раздвигать шторы пары окон и пропускать яркие утренние лучи; рассматривать причудливые столбы пыли и водить руками по свету, разгоняя разлетающиеся в разные стороны хаотично парящие волокна. Когда уборщица, не менее лениво таща за собой ведро грязной воды с такой же грязной шваброй, в очередной раз обнаруживала Куроо за таким занятием, то все, что ей оставалось — прогнать его куда подальше, напоследок покрутив пальцем у виска и тихо буркнув что-то себе под нос. И тогда Куроо продолжал свою бессмысленную прогулку по корпусу, спускаясь на каждый этаж и раздвигая шторы, повторяя раз за разом одно символичное дело — то, как свет озаряет невидимое, пусть это и самая обычная пыль, но где-то на подкорках Тетсуро ловил себя на мысли, что это и есть самая настоящая магия. Но на втором этаже он резко замирает на месте, сжав между пальцев угол пыльной шторы. Взгляд, упирающийся в тошнотворно вылизанный со всех сторон сад, слегка мутнеет, а тело бросает в жар, мешающийся с ознобом и пробирающий все тело до костей. Он был готов поклясться, что на пару секунд перестал видеть перед собой все, кроме бесконечно переплетенных между собой тропинок. Голова наполнилась чем-то вязким, тяжелым и гнетущим, ему хотелось завалиться прямо тут, чтоб его нашла та самая ворчливая уборщица, мирно спящие ученики поднялись на уши и вынырнули из своих теплых постелей, кто-то тормошил его по щекам и плескал на разгоряченное лицо прохладной водой, но этого не происходило. Он не мог ответить даже себе — сколько он простоял так, бесцельно пялясь на открывающийся из окна вид, опираясь о подоконник и глухо втягивая носом воздух, чтоб хоть немного прийти в себя, но становилось только хуже. Куроо чувствовал все то же самое, что обычно утягивало его во сне, ставя в безмолвную позицию наблюдателя за жуткими кошмарами, в которых, естественно, главной жертвой всегда был либо он, либо его друзья, знакомые — да кто угодно, достаточно было единожды увидеть человека наяву, чтоб ровно так же столкнуться с ним нос к носу во сне. Приходится щурить глаза, чтоб разглядеть хоть немного сквозь толщу нависших над окном веток — кажется, минутой ранее о деревьях и речи не шло — они в принципе никогда тут не росли, а сад находился далеко от жилого корпуса, прекрасно проглядывался из окон по правой части коридора, но в данный момент был будто ощутимо отдален, намеренно скрыт от его глаз и окутан теплым, но далеко не утренним светом. — Что за ебень, — тихо спрашивает сам у себя Куроо, но его голос дает по ушам неприлично громко. Алая дорожка заката медленно спускается вниз — достаточно для того, чтоб Тетсуро в который раз усомнился в своей адекватности и зажмурился на несколько секунд, чтоб снова увидеть перед собой медленно погружающийся во мрак двор. «Ну точно крышей еду» — подмечает он, отрываясь от подоконника и скользя взглядом между плавно съезжающихся вслед за ним штор. Для последнего, контрольного раза, он вновь чуть отводит штору в сторону, убеждается в том, что за окном ничего так и не поменялось, и думает, что было бы самым уместным поднять на уши всю свою комнату, чтоб те, ровно как и он, высунулись в окно с открытыми ртами. Доказать что-то им, либо все-таки себе — Тетсуро не знал, но зато точно был уверен в том, что не сошел с ума. Краем глаза Куроо подмечает, что внизу что-то происходит, но рассмотреть детали с такого большого расстояния практически невозможно. Какой-то хилый пацан возмущенно кричит, его голос тягучей резьбой доносится до Тетсуро сквозь толщу стекла и отдается прямо в голове пульсирующим, повторяющимся криком. Он не мог разобрать слов, но точно знал, что парню внизу нужна помощь, а так как альтруистом Куроо не был, то ему не составило бы никакого труда просто уйти назад в комнату, дожидаться уроков и прикинуться дурачком. Но вся эта ситуация нагоняла неприятного мандража, мешаясь с интересом к наконец чему-то выдающемуся. Концентрации Куроо можно было только позавидовать — он подключил все свои органы чувств, задействовав совсем немного магии для того, чтоб разглядеть хоть что-то. В глазах отражалось алое месиво, нелепо сливаясь с острыми ветвями деревьев, а существо — когтистое, до омерзения и привкуса горечи во рту, выплясывало круги вокруг хилого тела, отбрасывая совершенно разные тени и отблески под взрывы искр из тонких конечностей. Кажется, его магия была настолько никудышной, как и магия Куроо, ведь ее хватало только для того, чтоб пугать это нечто короткими вспышками, злить, драконить, отгонять и без того готовое напасть чудище, шаркающее лапами по серому песку и создающее дымные клубы пыли рельефным хвостом. На секунду ему кажется, что взгляд парня устремлен прямо на него. Думается, что прямо отсюда он видит черные, будто пульсирующие то ли от страха, то ли от злобы зрачки, в которых точно так же отражается каждая новая вспышка магии — куда слабее, чем предыдущая, по нему видно, что его силы уже на исходе. Но он продолжает смотреть — Куроо понимает это, когда существо наваливается на парня всем телом, но тот все равно умудряется вывернуть голову в сторону окна. В сторону Куроо. — Блять, блять, блять, — он резво сводит шторы к середине, прячась за одной из них. Ему явно не нужны проблемы, да и что бы он сделал в такой ситуации? Чем меньше жертв — тем лучше, вероятно, стоит просто уйти в свою комнату и переждать, пока все остальные не проснутся, а преподаватели не решат эту проблему вместо него. «Трус!» — вторит сам себе Куроо. «Реально ссыкло» — так же резко подхватывает сам себя. «Вечно будешь бегать и прятаться — так ничего и не добьешься» — думает, кажется, все еще он, но уже больше ставит это под сомнение — в его голове все звучит так, будто очередной заблудившийся таракан подкидывает невероятно провальную идею. Куроо поворачивает голову на пожарный выход, который негласно являлся основным, так как в смежном корпусе проводится ремонт и иначе пройти между этажей не представляется возможным. Привычная блекло-зеленая надпись «выхода нет» не мерцает в слабом потоке электричества, а вовсе отсутствует, что снова заставляет Куроо на долю секунды усомниться в реальности происходящего. Но когда он оказывается на той самой лестнице — выбор рисуется невидимыми клешнями, сдавливает все его нутро и тягуче елозит по глотке, где вмиг подступает мешающий дышать ком. Он смотрит на ступеньки, которые ведут на этаж выше, затем на те, что ведут на первый этаж — там, где выход в тот самый до невозможности злоебучий сад. — Хрень, — он бурчит под нос, когда делает первый, но невероятно тяжкий шаг. — Полная, мать вашу, хрень, — уже больше выцеживает сквозь сжатые от животного страха зубы, когда с остервенелой скоростью перепрыгивает по три ступеньки вниз и несется так, что сам не понимает, что творит — ступеньки мелькают перед лицом, одна за другой, мешаясь в одно большое серое нечто, а взгляд отвратительно плывет. Важным остается только душащая полоса горизонта, скрывающая где-то под собой огромный огненный шар, разлив алых пятен, угасающих где-то далеко-далеко, где садится солнце. И взгляд, полный надежды, направленный в сторону Куроо, но смотрящий как-то слишком пусто, сквозь, бегло ловящий каждую деталь и движения. Тетсуро мнется, но так же наблюдает за каждой новой вспышкой света. — Так и будете стоять?! — рявкает незнакомец. — Пока эта тварь не сожрет меня? — А что я могу сделать? — Тетсуро, ловя еще большую растерянность, внимательно наблюдает за движением рук парня, а после создает нечто похожее между ладонями — маленький, но обжигающий огонек, искры рвано отлетают в разные стороны, оседая на песок и тут же погасая. — Стоит позвать на помощь? — он подходит ближе, впитывая все внимание существа — то мечется, клацает черными зубами и слизывает с клыков вязкую слизь. — Эту тварь призвали хранители, — парень жадно ловит ртом воздух, согнувшись пополам, а рукавом пиджака промакивает мокрющий от пота лоб. — Это место пронизано ложью и жестокостью. Боюсь, нам никто не поможет, да и моя магия уже бесполезна. — Эй, уебок, — Куроо щелкает пальцами, привлекая внимание гулко пищащей твари. Она, завидев угрозу, злобно рявкает, а после кидается на Тетсуро, резво махнув по песку хвостом. Глаза тут же обжигает мелкими песчинками, дышать становится чуть сложнее, ровно как и заметить хоть какое-то движение в огромном песчаном столбе. Руки неумело гнутся в парочке кривых движений, создавая новую вспышку и ловя тень боковым зрением. Каждый такой трюк дается Куроо сложнее, чем предыдущий, но спустя секунду облако все-таки оседает, на зубах и обкусанных ночью ранее губах до омерзения ощутимо скрипит и перетирается песок, а чавкающий звук не дает покоя, заставляя разлепить глаза сквозь режущую боль. Парень, стоящий напротив, с силой давит на собственное горло, но промеж пальцев яркой, напористой волной пробиваются алые струи, мешаясь с песком, расплываясь узорчатыми пятнами по рубашке и давя истошный вопль. — Бля-я-ять, — Куроо сжимает губы в одну тонкую линию и кидается к стоящему напротив, едва успев подхватить под талию оседающее на гребаный песок тело. Горизонт мелькает последней багряной линией, отсвечивая в тускнеющих глазах.