Выдержки из Алой Книги Западного Крома

Вечером того же дня мы вновь повели интересный разговор. Тогда с нами был Гимли, и он сказал Пиппину: – Надо будет как-нибудь сделать одно дело: сходить посмотреть на этот ваш Шир. И вовсе не для того, чтобы лишний раз взглянуть на хоббитов! Вряд ли я узнаю о них ещё что-нибудь новенькое. Но какому гному из дома Дарина не дорога эта земля? Разве не оттуда началось возрождение Царства под Горой? И не оттуда ли пришла смерть Смога? Я уж не говорю о падении Барад Дура, хотя все эти события странным образом переплелись. Странным, очень странным, – сказал он и умолк. Затем, пристально взглянув на Гэндальфа, он продолжал: – Но кто же соткал это полотно? Почему-то прежде мне это никогда не приходило в голову. Ты рассчитал всё заранее, Гэндальф? А если нет, то зачем ты привёл Торина к такой неподходящей на вид двери? Найти Кольцо и унести его далеко на запад, чтобы спрятать там, а потом выбрать Хранителя – и ещё возродить Царство под Горой, так, мимоходом? Не таков ли был твой замысел? Гэндальф ответил не сразу. Он встал и выглянул в окно, выходящее на запад. Солнце садилось, и лицо Гэндальфа озарили лучи заката. Он долго стоял так, не говоря ни слова. Потом, наконец, обернулся к Гимли и сказал: – Я не знаю ответа. Ибо с тех пор я изменился, и тяжкая ноша Среднеземья более не давит на меня, как тогда. В те дни я ответил бы тебе так же, как ответил Фродо не далее, чем прошлой весной. Всего лишь прошлой весной! Но такие мерки тут не применимы. Тогда, давным-давно, я сказал маленькому испуганному хоббиту: «Бильбо было предназначено найти Кольцо – и задумал это вовсе не создатель Кольца. А потому и тебе было предназначено хранить его». И ещё я мог бы добавить, что мне было предназначено вести вас обоих к вашей цели, каждого – к своей. И для этого разум мой прибегал лишь к тем способам, что были доступны. Я делал, что мог, руководствуясь теми причинами, которые меня заботили. Но то, что я знал в глубине души, или ещё до того, как ступил на эти серые берега – это совсем другое дело. Олорином был я на Западе, что ныне забыт; и лишь с теми, кто пребывает там – или с теми, кто, быть может, вернётся туда со мной, – стану я говорить более прямо. Тогда я сказал: – Теперь, Гэндальф, я понимаю тебя немного лучше, чем раньше. Хотя мне кажется, что, даже если Бильбо и было это предназначено, он мог просто отказаться уходить из дома, да и я тоже. Ты не смог бы заставить нас. Тебе было не дозволено даже попытаться сделать это. Однако мне всё равно любопытно узнать, почему ты сделал то, что сделал – тот, каким ты был в те дни, когда казался седым стариком. В тот день он больше ничего не сказал. Но позже мы вновь заговорили об этом, и он поведал нам всю странную историю целиком: как вышло, что он взялся устраивать поход к Эребору, почему подумал о Бильбо и как убедил гордого Торина Дубощита взять хоббита в свой отряд. Всего, что он рассказывал, я теперь не помню, но, насколько мы поняли, поначалу Гэндальф думал только о том, как защитить Запад от Тени. – В то время я был очень обеспокоен, – говорил он, – поскольку Саруман препятствовал всем моим планам. Я знал, что Саурон вновь восстал и скоро заявит о себе. И что он готовится к большой войне. С чего он начнёт? Попытается ли сначала вернуть себе Мордор, или же прежде всего нападёт на главные оплоты своих врагов? Тогда я полагал, а сейчас уверен в том, что вначале Саурон намеревался атаковать Лориен и Дольн, как только у него будет достаточно сил для этого. Так было бы значительно лучше для него и гораздо хуже для нас. Вы можете подумать, что до Дольна ему было не добраться, но я так не считал. На севере дела были очень плохи. Царства под Горой и могущественного народа Дейла более не существовало. На пути войска, которое Саурон мог бы отправить отвоёвывать северные перевалы и прежние земли Ангмара, оказались бы лишь гномы Железных гор. А за ними находились разорённые земли, где обитал дракон. Дракона Саурон мог использовать, и последствия этого были бы ужасны. Я часто говорил себе: «Надо что-то сделать со Смогом. Однако ещё нужнее нанести прямой удар по Дол Гулдуру. Мы должны расстроить планы Саурона. Необходимо заставить Совет понять это». Вот почему (забегая вперёд), убедившись, что поход против Смога успешно начался, я ушёл и убедил Совет напасть на Дол Гулдур прежде, чем он нападёт на Лориен. Мы так и поступили, и Саурон бежал. Но он всегда опережал нас в своих планах. Надо признаться, тогда я решил, что он и впрямь снова отступил, и что нам, быть может, вновь удастся хотя бы на время восстановить бдительный мир. Однако этот мир продлился совсем недолго. Саурон решил сделать следующий шаг. Он тут же вернулся в Мордор и через десять лет заявил о себе. Тогда сгустилась тьма. И всё же его изначальный план был не таков, и в конечном счёте оказалось, что Саурон совершил ошибку. У тех, кто противостоял ему, сохранились точки опоры, где можно было принимать решения, не боясь Тени. Как бы удалось уцелеть Хранителю Кольца, не будь Лориена или Дольна? А ведь мне думается, что они могли бы пасть, если бы Саурон первым обрушился на них всей своей мощью, а не истратил бы более половины её в борьбе с Гондором. Вот, собственно, и всё. Такова была основная причина моих действий. Однако одно дело видеть, что нужно совершить, а другое – найти способ исполнить необходимое. Всё это крутилось у меня в голове, пока я не спеша ехал по Западному тракту мартовским днём 2941 года. Я устал и собирался в Шир, чтобы немного отдохнуть. Я не бывал там более двадцати лет. Мне казалось, что если я выкину все эти мысли из головы, хотя бы ненадолго, то, быть может, найду какой-нибудь выход. Выкинуть их из головы мне так и не удалось, но выход я действительно нашёл. Дело в том, что у самого Брыля меня догнал Торин Дубощит, который жил тогда в изгнании к северо-западу от Шира. К моему удивлению, он заговорил со мной; и с этого времени всё пошло иначе. Он был очень расстроен, так расстроен, что даже попросил у меня совета. Поэтому я отправился вместе с ним в его жилище в Синих горах и выслушал его долгий рассказ. Вскоре я понял, что душа у него горит от тяжких раздумий над постигшими его несчастьями и от утраты сокровищ праотцев, и к тому же над ним тяготеет долг мести Смогу, доставшийся от предков. Гномы к подобным вещам относятся очень серьёзно. Я пообещал помочь ему, если смогу. Я не меньше его стремился покончить со Смогом, однако Торин думал только о войне, будто бы он действительно являлся государем Торином Вторым. Это мне казалось делом безнадёжным. Так что я оставил его и отправился в Шир. Я проникся тёплыми чувствами к его обитателям ещё во времена Долгой Зимы, которую никто из вас не помнит. В тот год им и вправду пришлось тяжко, очень тяжко – вначале они умирали от холода, а потом наступил неурожай и страшный голод. Но именно тогда они проявили мужество, и стойкость, и умение сострадать друг другу. И выжить они сумели не только благодаря своему мужеству, терпению и стойкости, но и благодаря состраданию. Мне хотелось, чтобы они выжили и на этот раз, ибо я видел, что вскоре в Западных землях вновь наступят тяжёлые времена: на этот раз не холод и голод, но беспощадная война. И чтобы пережить эту войну, им требовалось нечто большее, нежели уже имеющееся у них, – так мне казалось. Что именно требовалось им – я не знал. Может быть, им следовало чуточку больше знать и чуточку получше разбираться в том, что происходит вокруг, и в том, какая роль уготована им самим. Они уже начали забывать – забывать свои корни и старинные легенды, забывать то немногое, что было известно им об огромном мире. Знание это, память о славных делах и великих опасностях, ещё не совсем погибло, но хоронить его уже начали. Но быстро обучить целый народ таким вещам невозможно, да и времени на это просто не оставалось. Однако нужно было начать хоть с чего-нибудь, хоть с кого-нибудь. Осмелюсь предположить, что он уже был «избран», тогда как мне было предначертано лишь выбрать его; но, так или иначе, я остановился на Бильбо. – Вот об этом-то мне и хотелось узнать, – сказал Перегрин. – Почему именно на нём? – А как бы ты стал выбирать хоббита, подходящего для такого дела? – спросил Гэндальф. – Времени на то, чтобы перебрать всех, у меня не было. Однако в те дни я уже довольно хорошо знал Шир, хотя к тому моменту, как встретился с Торином, я не бывал там много лет, поскольку был занят другими, менее приятными делами. Так что я, естественно, задумался о тех хоббитах, которых знал. Я сказал себе: «Мне нужно немножко бесшабашности Туков», – но не слишком много, мастер Перегрин, – «на крепкой основе из какого-нибудь более солидного рода, например, Сумниксов». А это сразу привело мне на ум Бильбо. Он отчего-то давно нравился мне, ещё с тех пор, как был ребёнком, а затем молодым хоббитом: в последний раз, когда я видел его, он ещё не успел войти в возраст. Почему-то он запал мне в душу: неугомонный, с блестящими глазами, любящий сказки и вечно расспрашивавший меня об огромном мире. Добравшись до Шира, я сразу же услышал о нём. Похоже, сплетничали о Бильбо немало. Его отец и мать умерли, когда им было около восьмидесяти, довольно рано по меркам народа Шира, а сам он так и не женился. Говорили, что в последнее время он сделался немного странным, и часто целыми днями бродит где-то сам по себе. Многие видели, как он разговаривал с чужестранцами, даже с гномами. «Даже с гномами!» И внезапно всё совпало: с одной стороны – огромный жадный дракон с острым слухом и нюхом; с другой – могучие, неуклюжие гномы с их застарелой горячей ненавистью; и с третьей – шустрый, легконогий хоббит, в глубине души (как я подозревал) жаждущий повидать Большой Мир. Я посмеялся над собой, однако решил немедля отправиться поглядеть, сильно ли он переменился за двадцать лет, и правда ли от него можно ожидать столь многого, как утверждают слухи. Но Бильбо не было дома. В Хоббитоне, когда я принялся расспрашивать о нём, только головами покачали. «Снова ушёл», – сказал один хоббит. По-моему, это был Холман, садовник. «Снова ушёл. Ох, и доходится он в один прекрасный день, если не поостережётся! Я тут его спрашиваю, далеко ли собрался и когда вернётся, а он отвечает „Не знаю“, и глядит так странно. „Это, Холман, зависит от того, повстречаю ли я кого-нибудь. Завтра ведь эльфийский Новый год!“ Жаль-жаль. А ведь неплохой малый. От Холмов до Реки никого лучше не сыщешь!» «Всё лучше и лучше! – подумал я. – Полагаю, рискнуть стоит». Времени было в обрез. В августе, самое позднее, я должен был присутствовать на Белом Совете, иначе Саруман настоит на своём и опять ничего не будет сделано. А это, помимо событий более значимых, могло оказаться гибельным и для похода: хозяин Дол Гулдура не допустит никаких действий у Эребора, если его не отвлечь. И я помчался обратно к Торину, чтобы взяться за трудное дело: убедить его отложить свои грандиозные планы и предпринять тайный поход, – и взять с собой Бильбо. Я застал его за советом с некоторыми из родичей. Там были Балин и Глоин, и ещё кое-кто. – Ну, что ты можешь сказать? – спросил меня Торин, едва я вошёл. – Для начала, вот что, – ответил я. – Ты рассуждаешь как царь, Торин Дубощит. Но царство твоё погибло. Если суждено ему быть восстановленным, в чём я сомневаюсь, основываться придётся на малом. Не знаю, вполне ли осознаёшь ты, сидя здесь, насколько могуч далёкий Дракон. И это ещё не всё – в мире есть быстро растущая Тень, которая гораздо ужаснее. И они будут помогать друг другу. Так бы оно и вышло, если бы я в то же самое время не организовал нападение на Дол Гулдур. – Открытая война будет совершенно бесполезна; к тому же тебе и не по силам её начать. Тебе придётся предпринять деяние более простое, но требующее большей отваги – отчаянной отваги. – Всё это звучит туманно и тревожно, – сказал Торин. – Говори яснее! – Ну, во-первых, – ответил я, – тебе следует отправиться в этот поход самому, и тебе придётся отправиться тайно. Никаких посланников, герольдов или вызовов, Торин Дубощит. В лучшем случае ты можешь взять с собой несколько родичей или преданных соратников. Однако тебе потребуется кое-что ещё, о чём ты даже не думал. – Назови же это! – воскликнул Торин. – Минуточку! – сказал я. – Ты намереваешься иметь дело с драконом. И не просто очень большим драконом, но ещё и очень старым и хитрым. Поэтому с самого начала своего похода ты должен принимать в расчёт две вещи: его память и его чутьё. – Ну разумеется, – сказал Торин. – Гномам чаще прочих доводилось иметь дело с драконами, так что сейчас ты учишь учёного. – Это хорошо, – ответил я. – Однако, как мне кажется, в твоих собственных планах это не учитывалось. Мой же план рассчитан на хитрость. На уловку. И ещё на неизвестный запах. Запах, которого Смог, враг гномов, не узнает. Смог не просто дремлет на своём драгоценном ложе, Торин Дубощит. Он видит сны. И снятся ему гномы. Можешь не сомневаться, что он день за днём и ночь за ночью рыщет по своему залу, покуда не убедится, что поблизости нет ни малейшего намёка на их присутствие. И лишь затем он погружается в сон – чуткую дрёму, в которой он постоянно прислушивается: не слыхать ли гномьих шагов? – Ты говоришь об этой твоей «уловке» так, будто она – дело не менее трудное и безнадёжное, чем открытая атака, – сказал Балин. – Просто невыполнимое! – Да, трудное, – ответил я, – Но вполне выполнимое – иначе я бы не стал попусту тратить время. Я сказал бы, что дело это выглядит трудным до нелепости. А потому и решение я собираюсь предложить нелепое. Захватите с собой хоббита! Скорее всего, Смог никогда о них не слышал, и уж наверняка ему не знаком их запах. – Как?! – воскликнул Глоин. – Одного из этих простаков из Шира? Да они ни на что на свете не годны – и в темноте тоже! Как бы он там ни пах, он никогда не осмелится подойти даже к только что вылупившемуся из яйца драконёнышу настолько близко, чтобы тот мог его почуять! – Ну, ну, – сказал я, – ты к ним не справедлив. Ты мало знаешь народ Шира, Глоин. Думаю, ты считаешь их простаками, потому что они щедры и не торгуются, и полагаешь, что они мягкотелы, потому что никогда не покупали у тебя оружия. Ты ошибаешься. Как бы то ни было, у меня есть на примете один хоббит, который годится тебе в спутники, Торин. Он ловкий и умный, при этом очень трезвомыслящий, и не ринется в пропасть очертя голову. И, как мне кажется, он отважен. Очень отважен, по меркам своего народа. Они, если можно так выразиться, «храбры по необходимости». Чтобы узнать, на что на самом деле способен хоббит, его надо загнать в угол. – Ну, это не проверишь, – ответил Торин. – Насколько мне доводилось видеть, они делают всё возможное, чтобы избежать углов. – Что верно, то верно, – сказал я. – Они народ очень благоразумный. Но мой хоббит довольно необычный. Думаю, его можно было бы убедить полазить по таким углам. Я убеждён, что в глубине души он жаждет, как он бы выразился, приключений. – Только не за мой счёт! – сердито сказал Торин, встав и принявшись расхаживать взад-вперёд. – Это не совет, а сплошное надувательство! Не вижу я, что такого может сделать хоббит, даже самый лучший, чтобы оплатить мне хотя бы его одно дневное содержание! Это если его вообще удастся уговорить отправиться с нами. – И не увидишь! Точнее, не услышишь, – ответил я. – Хоббиты без труда способны ходить так тихо, как не умеет ходить ни один гном на свете, даже под страхом смерти. Я полагаю, что они самые легконогие из всех смертных созданий. Уж этого-то ты, Торин Дубощит, точно не мог заметить, когда топал через Шир с таким шумом, что его жители наверняка слышали тебя за милю. Когда я говорил, что тебе потребуется уловка, я имел в виду, что тебе потребуется и ловкач – профессиональный ловкач. – Профессиональный ловкач? – воскликнул Балин, который понял мои слова не совсем так, как я рассчитывал. – Ты имеешь в виду опытного добытчика сокровищ? Так их всё ещё можно найти? Я колебался. Это был неожиданный поворот событий, и я не знал, как поступить. – Думаю, что да, – наконец ответил я. – За вознаграждение они отправятся туда, куда вы не осмеливаетесь, или же не можете пойти сами, и добудут вам то, что требуется. Глаза Торина разгорались всё ярче по мере того, как перед его мысленным взором разворачивались картины утраченных сокровищ, однако он презрительно фыркнул. – А, так ты имел в виду наёмного вора! Об этом можно подумать, если только он запросит не слишком дорого. Однако какое это имеет отношение к тем деревенщинам? Они едят из глиняной посуды и не отличат драгоценного камня от стеклянной бусины. – Жаль, что ты всегда рассуждаешь столь уверенно, не зная сути дела! – отрезал я. – Эти «деревенщины» обитают в Шире примерно четырнадцать столетий, и они многому научились за это время. Они имели дело с эльфами и гномами за тысячу лет до того, как в Эребор явился Смауг. Никого из них нельзя счесть богатым – в том смысле, какой вкладывали в это слово твои предки – однако в некоторых их жилищах попадаются вещи красивее тех, какими ты, Торин, можешь похвастаться здесь. У того хоббита, о котором я говорю, имеются золотые украшения, и ест он серебряными приборами, а вино пьёт из хрустальных бокалов. – А, ну вот теперь я понял, к чему ты клонишь, – сказал Балин. – Так он вор? Потому ты его и рекомендуешь? Боюсь, что тут я потерял терпение и осторожность. В тот момент свыше моих сил было примириться с твёрдым убеждением гномов в том, что никто кроме них самих не может ни иметь, ни делать ничего «ценного», и что все красивые вещи, которые находятся в данный момент в чужих руках, на самом деле изготовлены гномами, а может быть, и просто когда-то у них украдены. – Вор? – со смехом переспросил я. – Ну да, почему бы и нет? Разумеется, опытный вор! Как же ещё может хоббит раздобыть себе серебряную ложку? Я нарисую на его двери воровской знак, и вы её легко найдёте. Охваченный гневом, я встал и сказал с жаром, который меня самого удивил: – Ты должен найти эту дверь, Торин Дубощит! Я говорю это всерьёз! И внезапно я почувствовал, что дело действительно серьёзное. Эта моя странная затея – не шутка. Она правильная. И её нужно выполнить во что бы то ни стало. Гномам пора склонить свои упрямые головы. – Слушайте меня, народ Дарина! – воскликнул я. – Если вы убедите этого хоббита отправиться с вами, вы победите. Если нет – потерпите поражение. Если же вы и пытаться не станете, я расстанусь с вами, и не получите вы от меня ни совета, ни помощи, покуда не падёт на вас Тень! Торин обернулся и посмотрел на меня с изумлением – что и неудивительно. – Сильно сказано! – проворчал он. – Ладно, я пойду. Ты говорил сейчас так, будто на тебя снизошло предвидение. Хотя, возможно, ты просто окончательно свихнулся. – Хорошо! – сказал я. – Но ты должен прийти к нему по доброй воле, а не в надежде выставить меня дураком. Тебе следует быть терпеливым, и не отступаться сразу же, если ни храбрость, ни жажда приключений, о которых я говорил тебе, не станут очевидны с первого взгляда. Он будет всё отрицать. И он попытается пойти на попятный – но ты не должен допустить этого. – Ну, торг ему не поможет, если ты об этом, – сказал Торин. – Я пообещаю ему справедливую награду за всё, что он добудет, но не более того. Я имел в виду совсем другое, но подумал, что говорить об этом бесполезно. – И ещё одно, – продолжил я. – Вам следует закончить ваши планы и сборы заранее. Приготовьте всё. Добившись раз его согласия, вам нельзя давать ему время передумать. Вам необходимо будет сразу же отправиться из Шира на восток, в ваш поход. – Похоже, он очень странное существо, этот твой вор, – сказал молодой гном по имени Фили (как я позднее узнал, он приходился Торину племянником). – Как его имя, или как он себя называет? – У хоббитов в ходу их подлинные имена, – сказал я. – Единственное имя, которым он себя называет – Бильбо Сумникс. – Ну и имечко! – сказал Фили и рассмеялся. – Ему оно кажется весьма почтенным, – возразил я. – И оно подходит холостяку средних лет, склонному к полноте и некоторой рыхлости. Пожалуй, сейчас его больше всего интересует еда. Поговаривают, что у него очень хорошая кладовка – а может, и не одна. По крайней мере, угостят вас как следует. – Довольно! – сказал Торин. – Не дай я слова, я уже отказался бы идти. Я не намерен позволять дурачить себя. Потому что я также говорю серьёзно. Очень серьёзно, ибо сердце моё пылает у меня в груди. Я пропустил его слова мимо ушей. – Послушай, Торин, – сказал я. – Кончается апрель, наступила весна. Приготовь всё как можно скорее. У меня есть ещё одно дело, но через неделю я вернусь. А когда я приеду обратно, если всё будет уже готово, я поскачу вперёд и подготовлю почву. А на следующий день мы навестим его все вместе. С этими словами я уехал: Торину, как и Бильбо, не стоило давать времени передумать. Остальное вам хорошо известно – со слов Бильбо. Если бы эту историю записывал я, она звучала бы несколько по-другому. Бильбо знал далеко не всё – к примеру, он не подозревал, сколько усилий мне пришлось потратить, чтобы слухи о том, что с проезжего тракта в Уводье свернул большой отряд гномов, не дошли до него раньше времени. Во вторник, 25 апреля 2941 года, я зашёл повидать Бильбо. Я более или менее знал, чего следует ожидать, однако должен признаться, что уверенность моя пошатнулась. Я увидел, что дело будет значительно более трудным, чем мне думалось. Однако я был упорен. На следующий день, в среду, 26 апреля, я привёл Торина и его спутников в Засумки, – с превеликими трудностями, потому что Торин под конец снова упёрся. И, разумеется, Бильбо совершенно потерял голову и вёл себя как дурак. На самом деле, всё с самого начала пошло для меня неудачно, и эта ерунда насчёт «опытного вора», которую вбили себе в головы гномы, только ухудшила дело. По счастью, я сказал Торину, что нам следует заночевать в Засумках, потому что нам нужно время для того, чтобы обсудить дальнейшие действия. Это дало мне последний шанс. Если бы Торин ушёл из Засумок до того, как мне удалось поговорить с ним наедине, весь мой план рухнул бы. Кроме того, карта и ключ спасли дело. А ведь я не думал о них много лет. Только когда я добрался до Шира и у меня появилось время поразмыслить над рассказом Торина, я внезапно вспомнил те странные обстоятельства, при каких они попали мне в руки; и теперь мне стало казаться, что это не простая случайность. Я вспомнил, как девяносто один год тому назад проник переодетым в страшный Дол Гулдур и нашёл там в подвалах несчастного умирающего гнома. Я понятия не имел, кто бы это мог быть. У него была карта, принадлежавшая народу Дарина из Мории, и ключ, который вроде бы имел какое-то отношение к карте, хотя гном был уже слишком плох, чтобы объяснить, что к чему. И он сказал, что владел великим Кольцом. В бреду он почти всё время говорил только об этом. «Последнее из Семи», – повторял он снова и снова. Но я ведь не знал, как к нему попали эти вещи. Он мог быть гонцом, пойманным по дороге, или даже вором, попавшимся в ловушку к большему вору. Однако он отдал карту и ключ мне. «Моему сыну», – сказал он, и умер. Вскоре после этого мне удалось выбраться оттуда. Я припрятал ключ и карту, и по какому-то наитию всегда держал их при себе, чтобы они были в сохранности, хотя вскоре совершенно забыл о них. В Дол Гулдуре у меня были иные дела, важнее и опаснее всех сокровищ Эребора. А теперь я снова вспомнил о гноме с ключом и картой, и мне стало ясно, что я слышал последние слова Траина Второго, хотя он не назвал ни себя, ни своего сына. Торин, конечно, не знал, что стало с его отцом, и никогда не упоминал «последнее из Семи Колец». Я оказался обладателем плана и ключа от тайного входа в Эребор, через который, согласно рассказу Торина, бежали Трор и Траин. И я хранил их, хотя и безо всякого умысла, до того момента, когда они оказались наиболее полезны. По счастью, я использовал их так, как следовало. Я держал их в рукаве, как говорят у вас в Шире, покуда дело не зашло в тупик. Увидев ключ и карту, Торин решил принять мой план, по крайней мере, в том, что касалось тайного похода. Чтобы он ни думал о Бильбо, сам он всё же решился идти. Существование потайной двери, которую могли найти только гномы, давало Торину шанс хотя бы разведать кое-что о деяниях дракона и, вдобавок, может быть, даже вернуть себе немного золота или какие-нибудь фамильные сокровища, дабы успокоить сердце. Но для меня этого было недостаточно. В глубине души я знал, что Бильбо должен был отправиться с ним, иначе весь поход закончился бы ничем. Или, как сказал бы я теперь, по пути не произошли бы куда более важные события. Поэтому мне ещё предстояло убедить Торина взять его. Для меня это была самая сложная часть всего предприятия, хотя потом, в пути, нам встретилось немало трудностей. Я проспорил с Торином далеко за полночь, после того, как Бильбо заснул, но окончательно это было решено только под утро. Торин был исполнен презрения и подозрений. – Он какой-то рыхлый, – фыркал он. – Рыхлый, как земля его Шира, и глупый. Его матушка умерла слишком рано. Ты ведёшь какую-то свою хитрую игру, мастер Гэндальф. Я уверен, что ты взялся за это не только затем, чтобы помочь мне. У тебя какие-то свои замыслы. – Ты совершенно прав, – ответил я. – Если бы у меня не было других замыслов, я бы тебе вообще помогать не стал. Насколько бы важными и значительными ни казались тебе твои дела, они лишь малая нить в большом полотне. Я же забочусь о многих нитях. Но это делает мой совет лишь более весомым. Наконец я разгорячился и сказал: – Послушай меня, Торин Дубощит! Много забот гнетёт меня в эти дни. Но худшей из них я считаю одного надменного гнома, который сначала ищет у меня совета, хотя, насколько я знаю, я ему ничем не обязан, а потом, вместо благодарности, ведёт себя нагло. Иди своей дорогой, Торин Дубощит, если желаешь того. Но если ты отвергнешь мой совет, не миновать тебе беды. И больше не дождёшься ты от меня ни поддержки, ни помощи, покуда Тень не падёт на тебя. Обуздай свою гордость и свою алчность, иначе ты падёшь в конце пути, какой бы из путей ты ни выбрал, хотя руки твои будут полны золота! При этих словах он немного отступил; но в его глазах вспыхнул огонь. – Не запугивай меня! – сказал он. – В этом деле я решаю сам, как и во всём, что касается меня. – Тогда решай! – ответил я. – Мне нечего больше сказать, кроме одного: я не дарю свою дружбу или уважение кому попало, Торин; но этот хоббит мне нравится, и я желаю ему добра. Обращайся с ним хорошо, и я останусь твоим другом до конца твоих дней. Я сказал это, уже не пытаясь убедить его; но ничего лучше я не мог бы придумать. Гномы понимают, что такое привязанность к друзьям и благодарность тем, кто тебе помогает. – Ну хорошо, – сказал наконец Торин, помолчав. – Он отправится с моим отрядом, если осмелится – в чём я сомневаюсь. Но если ты настаиваешь на том, чтобы взвалить его на меня, то ступай с нами и сам присматривай за своим любимчиком. – Хорошо! – согласился я. – Я пойду, и останусь до тех пор, пока смогу; по крайней мере, пока ты не узнаешь его истинную цену. В конце концов, это оказалось полезным, но тогда я был обеспокоен, поскольку у меня на руках были важные дела Белого Совета. Так начался поход к Эребору. На мой взгляд, поначалу Торин не особенно надеялся уничтожить Смога. Надежды не было. Однако Смог был уничтожен. Увы! Торин не дожил до того, чтобы насладиться победой и своими сокровищами. Гордость и жадность одолели его, несмотря на моё предостережение. – Но ведь он всё равно мог бы пасть в сражении, – сказал я. – Орки напали бы в любом случае, как бы щедр он ни был. – Это верно, – сказал Гэндальф. – Бедный Торин! Несмотря на все свои недостатки, он всё же был великим гномом из великого рода. И хотя в конце пути он пал, Царство под Горой возродилось во многом благодаря ему, чего я и добивался. Но Даин Железностоп оказался достойным преемником. А теперь пришла весть, что он пал, вновь сражаясь под Эребором, в то самое время, как мы сражались здесь. Я назвал бы это тяжёлой потерей, но здесь стоит не столько печалиться, сколько дивиться тому, что в свои древние лета он всё ещё столь доблестно орудовал топором, защищая тело короля Бранда пред вратами Эребора, покуда не стемнело. А ведь всё могло бы обернуться иначе, совсем иначе. Главный удар обратился на юг, это верно; и всё равно, Саурон сумел бы дотянуться правой рукой до Севера и натворить там бед, покуда мы защищали Гондор – если бы на его пути не встали король Бранд и царь Даин. Так что когда думаете о великой Пеленнорской битве, не забывайте о битве в Дейле. Подумайте о том, что могло бы случиться. Драконье пламя и вражеские мечи в Эриадоре! В Гондоре могло бы не быть королевы. После победы здесь, на юге, нам пришлось бы возвращаться на руины, к пепелищу. Но этого удалось избежать – потому, что однажды вечером в начале весны я встретился с Торином Дубощитом на дороге к Брылю. Случайная встреча, как говорят у нас в Среднеземье. Гэндальф закончил говорить, и Гимли внезапно рассмеялся. – И всё же это звучит нелепо, – сказал он. – Даже теперь, когда всё обернулось к лучшему. Конечно, я знал Торина. Жаль, что меня там не случилось, но во время твоего первого посещения я был в отъезде. А в поход меня не взяли – сказали, что слишком юн, хотя сам я полагал, что в свои шестьдесят два года уже гожусь на любое дело. Ну да ладно, я рад, что теперь-то услышал всю историю. Если, конечно, это и вправду вся история. На самом деле, я думаю, что ты и теперь рассказал не всё, что знаешь. – Конечно, нет, – сказал Гэндальф. – Вот-вот! – вскочил с места Мерри. – Спасибо тебе за такой подробный рассказ, конечно, – тут он выдержал паузу, – но кое-что ты всё-таки упустил. Откуда у Траина взялось Кольцо? И как он очутился в застенках Дол Гулдура? И каким таким образом ты нашёл его там? И… и… и… – Мерри силился столько всего спросить одновременно, что у него перехватило дыхание. – Спокойнее, почтенный Мериадок. Я уверен, твоё любопытство будет утолено. Но не мною. Ведь здесь находится Гимли сын Глоина из народа Дарина, который знает сию историю много лучше моего. Думаю, он не откажется нам её поведать. – Не откажется, не откажется, – проворчал Гимли, поглаживая бороду, – но только не сегодня. Гляньте, за окном уже светает. И впрямь, Минас Тирит уже окутался серой предрассветной дымкой, ночная мгла уступила место лёгкому туману, сквозь который проглядывали очертания зданий. – То-то, я смотрю, что меня в сон клонит, – продолжал Гимли, – а это всё Гэндальф виноват: заговорил нас получше всякого Сарумана. – Не стоит лишний раз поминать здесь его имя, – нахмурился Гэндальф. – Тем более, чует моё сердце, мы ещё столкнёмся с горькими плодами его ядовитых речей. Но, так и быть, подождём твоего рассказа до вечера. А сейчас – все спать. На том и порешили. Утро да ночь – сутки прочь. На следующий вечер мы вновь собрались вместе, и Гимли повёл рассказ о былых временах своего народа.