По обеим мишеням

Когда они наконец ступили на твёрдый асфальт, уже совсем стемнело. Их пристанищем по плану Питерса стал полузаброшенный многоэтажный дом на окраине мегаполиса, где в студенческие годы жила Марго. Облезший фасад, заколоченные досками окна и неосвещённая лестничная площадка, по которой приходилось пробираться на пятый этаж почти что на ощупь. За последние полтора часа они прошли с десяток километров, зачастую утопая по колено в грязи, а последние четверть часа - под моросящим дождём, самым настоящим и холодным, поэтому им было уже всё равно, где ночевать. Они ввалились в квартиру, усталые и продрогшие, Саймон уселся на пол, стягивая с себя обувь и мокрую куртку, а Рэй лишь сбросил пальто, повесил на ручку входной двери и тут же растворился за ней. Единственным источником света было окно в тесной комнате, которая служила, пожалуй, всем кроме ванной. В углу, тесно прижавшись друг к другу, ютились плита и холодильник, там же неподалёку стояли два покосившихся стула и крепкий приземистый стол. Под тем самым единственным окном располагалась спальня: небольшая батарея под подоконником и матрас, лежавший прямо на полу. За тонкой фанерной стеной из глубин коридора эхом доносились два голоса: Питерса и какой-то женщины. Где-то там же лаяла собака и плакал маленький ребёнок. Судя по интонациям, Рэй о чём-то спорил, однако было невозможно разобрать ни слова. Когда Саймон попытался приложить ухо к стене, разговор утих. Послышались лишь усталые размеренные шаги Питерса по коридору. Снова шум разговоров, однако на этот раз ещё тише, ещё дальше. Фриман сидел на деревянном полу, упёршись невидящим взглядом в соседние многоквартирные дома. Он чувствовал себя так, будто пережил по крайней мере два апокалипсиса, один за другим, каждый раз попадая в новый мир. Эта квартира напоминала его собственную, однако пришедшую в полное запустение, перенёсшую несколько землетрясений и наводнений и служившую несколько лет пристанищем для бродяг. Он закрыл глаза, вспоминая, как спокойно покинул свой единственный дом. Так, будто ему было нечего терять. Как он сбежал с Питерсом, как будто ничем не рискуя. Уже дважды Саймон обменял нормальную жизнь на побег с незнакомцем, и было что-то особенное в Питерсе, то, что было невозможно понять до конца. Через несколько минут Рэй вошёл в квартиру, держа на руках бесформенную груду одежды и полотенец, которую поспешил тут же водрузить на матрас. Он долго копался в ней, выуживая свечи, отсортировывая всё по отдельным стопкам, а Фриман молча наблюдал за ним, всё так же сидя на полу. Наконец, на столе и подоконнике появились по зажженной свече. Питерс отнёс третью свечу, мыло, коробку стирального порошка и стопку полотенец в ванную, кинул Саймону на руки чистую одежду, а сам лениво снял ботинки, отставил в сторону и кряхтя улёгся на матрас, где даже появились подушки и одеяло. Фриман набрал ванну. Вода была едва тёплой и весьма мутной, однако даже это не могло его остановить. По крайней мере, не сегодня, не на этот раз. В раковине с тихим клокотанием отмокала засыпанная порошком одежда. Он лежал и смотрел в потолок, в тусклом свете трещины напоминали изломы созвездий, чьих названий он никогда не знал. На самом деле, он многого не знал. А уже через пару минут вода совсем остыла, и стало очевидно, что пора выходить. Когда он вошёл в комнату, Рэй уже мирно похрапывал, всё в той же грязной одежде, раскинувшись поперёк матраса, поверх одеяла. Подушки так и остались лежать в стороне неприкаянными. Ни скрип двери, ни шаги Фримана не потревожили его сон. Саймон слегка потряс Рэя за плечо в попытке разбудить, однако это было гораздо сложнее, чем показалось сперва. Наконец, Фриман просто подложил под его голову подушку, накрыл одеялом, погасил все свечи и лёг тихонько рядом. Питерс не шелохнулся, всё так же размеренно дыша во сне, Саймон же ещё долго не мог заснуть, наблюдая за каждым вдохом и выдохом, изучая каждый миллиметр его тела. Никогда ещё он не видел Рэя таким спокойным и расслабленным. Только сейчас, в свете уличных ламп, он смог разглядеть отпечаток, которое время оставило на лице Питерса, как если бы кто-то внезапно снял маску: серебро седины подобно инею блестело на его тёмно-каштановых волосах, под глазами чернели синяки от усталости, а на лбу и в уголках рта проступали морщины. Слева, вдоль носа, Саймон разглядел длинный тонкий шрам как от пореза ножом. И чем дольше он смотрел на Питерса, тем больше его охватывало чувство, что он видел этого мужчину впервые в жизни. По улицам иногда с рёвом проносились машины, мотоциклы. Из окна слышались голоса пьяных подростков, лай настоящих, а не механических собак, а где-то по соседству шумел телевизор. Фриман воистину наслаждался этими звуками, но вместе с тем после долгих лет, проведённых в мире тишины, созданном "ОБА", они мешали ему заснуть. Незаметно для себя Саймон оказывался всё ближе и ближе к Питерсу: он слушал его размеренное дыхание, ощущал его тепло и безмятежность. Их плечи и руки соприкасались, и он чувствовал, как постепенно успокаивается и перестаёт замечать что-либо вокруг. Глаза сомкнулись сами собой... А на утро он открыл их. Совсем один. На матрасе, в комнате, в квартире, в доме, в городе, в огромном незнакомом мире. Совершенно один. Вокруг не было ни души. Не осталось ни напоминания о существовании кого-то ещё. Питерс отчаянно бродил по сонному городу, заглядывая в каждый магазин, на каждую бензоколонку и в каждую забегаловку в поисках хоть какой-то работы, но все его попытки оказывались безнадёжны. Наконец, он зашёл в ломбард, с тяжёлым вздохом заложил свои часы - последнее, что у него осталось. На часть вырученных денег он купил пачку сигарет и буханку хлеба и медленным шагом побрёл обратно мимо серых и неприветливых лиц прохожих. Почти в каждом из них он читал осуждение или отвращение, в некоторых он видел злобу на весь окружающий мир или же напротив - абсолютное безразличие. Нет, он не увидел ни одного счастливого лица на своём пути. Порой дети рвались поиграть, побегать, пытались идти вприпрыжку или свернуть в сторону детской площадки, но вместо этого родители одёргивали их, хватали за руку, притягивали к себе - и вот, полный жизни и любопытства взгляд оказывался пристыжённо опущенным в землю, обречённым порой навсегда там и остаться. В замочной скважине с щелчком повернулся ключ, дверь в квартиру открылась, обнажив комнату так же, как внезапно поднятый занавес оголяет сцену. Саймон лежал на матрасе на полу и смотрел в потолок, подложив руки под голову. Рэй прошел в комнату, кинул хлеб на стол и, не раздеваясь и не снимая ботинок, лёг на матрас. Голова Рэя при этом оказалась на груди Саймона, но этого как будто никто из них не заметил. Они молча лежали. Десять минут. Полчаса. Час. И никто из них не смел ни пошевелиться, ни произнести хоть слово. Наконец, Рэй едва слышно прошептал единственную фразу за последние сутки. "Хотел бы я, чтобы покой длился вечно."